Короткие истории о некоторых обитателях Вестероса (сборник драбблов) (гет)

По заявке lonely_dragon: Санса/Петир. "Он пел об одной, а пошел к другой".

* * *

Утро медленно перетекало в ясный, тихий день, и небо сияло над ними остро и переливчато, как опрокинутая лазуритовая чашка.

Осторожную тишину вспугнул всего лишь один тревожный вопрос.

— Вы бы спасли мою мать, если бы могли?

Санса Старк поднимает голову и долго, внимательно смотрит ему в глаза. Что она там ищет? Ветер треплет ее рыжие локоны, сквозящие снежной пылью, она жмурится от ветра, но продолжает смотреть.

Пронзительно-синий взгляд струится прямо под кожу, и в поисках спасения Петир берет ее озябшие руки в свои, проводит линию по запястью, вглядываясь в невидимые символы на тонкой коже... Что угодно придумать, только бы не смотреть в глаза. Такие знакомые, такие яркие, как будто само небо, навеки запертое в тюрьме глазниц.

Повисает неловкое молчание; Санса не отнимает рук — Санса ждет ответа.

— Если б я мог... — с сожалением говорит он и замолкает — девочка может додумать сама. И, разумеется, сделает неправильные выводы.

Если бы он мог, он бы убил Кейтлин Талли — нет, Кейтлин Старк! — второй раз. Сам. Своими руками убил бы и не пожалел ничуть, как она когда-то не пожалела его самого.

— Вы любили ее? — тихо спрашивает Санса, опуская глаза.

Любил ли он Кейтлин?

Его единственная слабость. Его единственная настоящая ненависть — Кет, верная долгу, Кет-бессердечная, Кет-предательница.

Гноящаяся, незаживающая рана на месте бьющегося сердца. Любил ли он? Почти так же сильно, как и ненавидел.

Конечно, он внимательно следил за ее жизнью — не пропускал ни единого слуха, доносившегося с Севера о леди Старк, пряча за тонкой улыбкой злорадство: и тебя, Кошечка, предали, повесив на твою прелестную честную шейку отродие лжи — бастарда.

И, пожалуй, даже больнее предали, не отослав прочь, а заставив терпеть плоды предательства — день за днем.

А ведь ему, Петиру, еще повезло — его участь куда проще...

Не глядя под ноги, он делает шаг вперед.

Глаза режет от слепящего солнца, вспыхивающего искрами белого, острого пламени на снегу.

Лучи дробятся, разбиваются на осколки, ломко горят в золотых волосах Ке... Сансы, спешащей за ним.

Он оборачивается и, не удержавшись, проводит по ним рукой, точно стремясь погасить солнечное сияние.

Санса не протестует — мальчишка Джоффри хорошо над ней потрудился. Это и к лучшему — отныне девочка сочла бы другом всякого, кто едва милее Неведомого. Право же, удобно. Такая тихая, такая покорная, такая... доверчивая. Имя мягкое, как ее манеры, — Сан-са. Не звенит проклятым колокольчиком — Кейт-лин-Тал-ли, — а тихо шелестит: Сан-са.

Как трудно удержаться. Как же они похожи...

— Ты очень напоминаешь мне ее, — сказал он. Впрочем, Сансе только еще предстояло стать его Кейтлин.

Он опять солгал.

Люди смертны. Как легко прервать их жизнь — вовремя шепнув нужное слово или собственными руками перерезав горло кинжалом.

Гораздо сложнее создать человека.

Вылепить из его души, как из мягкой глины, то, что тебе нужно, куда сложнее. О, для этого требуется особый дар.

Петир осторожно приподнял ее подбородок.

Он вылепит Кейтлин, которая будет принадлежать только ему, — он вылепит ее такой, какой она должна быть.

Лучистые снежинки таяли на ее щеках.

Петир определенно выбрал себе подходящий герб. Он сам — как птица-пересмешник. Подражает их красивым и глупым песенкам о любви, доброте и долге — но только подражает, высмеивая их про себя.

Он был доверчивой, едва согретой пичугой на руке Кейтлин, которой та безжалостно сломала едва оперившиеся крылья.

Он пел чудесные, звонкие песенки — пел об одной, а пошел к другой.

Слушай же, Санса, — пересмешник поет для тебя.