Короткие истории о некоторых обитателях Вестероса (сборник драбблов) (гет)

По заявке lonely_dragon: Рейгар/Лианна. "Если бы небу было угодно соединить нас, мы бы правили миром".

* * *

Кончики пальцев скользят по густо исписанному листу бумаги, и каждая строка поет для Лианны неведомой музыкой. Каждый изгиб тонко выписанной буквы — нота. Мягкая, бархатно стелющаяся на самом краешке слуха, или высокая, звенящая, как переливы лесного ручья, торжествующе летящая к небесам.

Лианна прикасается к письму кончиками пальцев, но не решается прочесть. Их редкая переписка похожа на тайный заговор — послания передаются через верных людей, крыльям ворона нельзя их доверить.

Их переписка похожа на заговор — или преступление. Преступление против божьих и человеческих законов. Но боги жестоки — жестоки и люди. Жесток весь их безумный, сломанный мир, в котором даже король — сумасшедший.

Но разве это значит, что им следует покориться этой жестокости? Сломаться, презреть свою суть — а после ожесточиться, смириться и погибнуть, жалея, бесконечно жалея о несделанном.

Право, это было бы так... слабодушно.

Письмо расплывается перед глазами, но взгляд неожиданно цепляется за строку:

"Если бы небу было угодно соединить нас, мы бы правили миром".

Лианна хмурится и раздраженно сжимает в кулак пальцы правой руки, забыв о пере — и оно с тихим треском переламывается.

Пустые слова — какая от них польза? Они только разрывают сердце, наполняя его тоской и безнадежностью. Так же, как его музыка дарит пустые слезы, не приносящие ровно никакого облегчения, с ожесточением думает она, стараясь не вспоминать его песню. От нее на сердце выросло с десяток когтистых лапок, разрывающих грудь на части, и оно с болью продиралось наружу, пока арфа пела, а Рейгар смотрел, не отрываясь, своими невозможными фиолетовыми глазами.

"Если бы небу было угодно..."

Не прочитав письма, уцепившись за одну-единственную так взволновавшую ее фразу, Лианна принимается за ответ. Тоненькие буквы, так тщательно выписанные Рейгаром, плывут перед ее глазами, мешая складывать свои собственные слова.

Новое перо в нерешительности замирает над девственно-чистым листом бумаги, и с его кончика срывается, расплываясь, маленькая густо-фиолетовая капелька чернил. Лианна на секунду задумывается, а затем делает пару неуловимо быстрых движений пером, и вместо безликих, торопливых строчек ненаписанного письма на нее смотрят глаза принца — глаза чернильного, обреченного оттенка.

Как бы ей хотелось прогнать эту обреченность, эту скребущую душу меланхолию, эту нерешительность.

Всех печальных демонов, терзающих его сердце — и злится она на них, а не на самого Рейгара. Ведь в ее собственном сердце столько жизни, которую на бы с охотой с ним разделила.

"Если бы люди оглядывались на небо всякий раз, принимая решения, — пишет Лианна, — земля оказалась бы вовсе никому не нужна. Однако под вашими ногами отнюдь не небо".

Перо заскользило по бумаге рвано и бешено, как взъярившийся пес, и Лианне на секунду показалось, что это она бежит куда-то по белому снегу, падая, замирая и оскальзываясь.

Быть может, навстречу гибели.

* * *

Солнечный свет струится в нагретом воздухе пыльно и струнно — кажется, от лучистых прикосновений все дрожит и звенит беззвучной, лихорадочной музыкой.

— Один бард уже украл однажды одну из Старков, и род продолжил его бастард, — смеется Лианна. — Быть может, нам также стоило спуститься в крипту?

— Ты никогда не родишь бастарда, — говорит он, улыбаясь, и ветер колышет черный свадебный плащ с алым драконом на ее плечах. — Ты подаришь мне третью голову дракона.

Рейгар держит ее за руки — потому что у него под ногами земля. Потому что он волен поступать, как он хочет — он принц, он живой человек, а не марионетка богов, подвешенная за ниточки.

Потому что у Эйгона-завоевателя было две жены.

И обреченность истаивает в его глазах, как будто ее и не бывало никогда, будто вмиг разошлись густые фиолетовые тучи, открыв взорам ясный беззвездный простор. Лианна победила — хотя бы на этот миг.

Беззвучие летит мимо них. Мир кружится, и у самой Лианны под ногами — радостно голубеющее небо. Впрочем, кто сказал, что это плохо?

Еще шаг — и она полетит. Вниз или вверх — не все ли равно?