Сумерки богов (джен)

Мартин был далеко.

В убежище, которое с некоторых пор обозначил, как заброшенное и утратившее свою полезность, в запечатанном шурфе, который давно выработан и забыт, в тайном закуте вселенной, куда разгоняемые болью и страхом фотоны падали уже без своего первоначального ранящего заряда, в закоулке сознания, где он находил отстраненность и долгожданное бесчувствие.

Это его убежище, в петлях, изворотах психики, в узлах памяти, в какофонии чувств, не имело координатной привязки. Он научился им пользоваться в минуты наивысшей беспомощности, в красной зоне отчаяния, когда внешняя, осязаемая вселенная отказывала в защите, когда весь привычный материальный ряд обретал ярко выраженную враждебность и обращался в орудие пытки. Вот тогда, сброшенный к нулевому меридиану, у болевого порога, он выворачивал этот внешний мир наизнанку, стирал его, чтобы доказать его бестелесное устройство, его безатомное нутро, и уходил в переплетение струн, как изменивший свою природу элемент, как мотылек, взламывающий тесный кокон.

Он прятался в своей волновой микровселенной, куда обитатели внешней, враждебной, не могли дотянутся своими раскаленными электродами, пока не спадал градус отчаяния. Там все внешние законы отменялись, рвались молекулярные связи, обнулялись все значения, распадались все проводящие импульсы нити. Там не было ничего. Его не могли ни отследить, ни взять на прицел. Только он был один, в полной сенсорной депривации.

Он берег это убежище, как одинокий лазутчик тайную явку. Он ждал, что и потом, когда появилась новая хозяйка, это убежище непременно понадобится. Его тайная нора, непроницаемый саркофаг. Он должен держать этот спасительный кокон в порядке и готовности, в быстродействии и мобильности, чтобы нырнуть, затаиться, свернуться в безмозглого, плавающего в мезоглее зародыша, у которого нет чувств, вязкого и бескостного. Потому что так проще. Уйти в примитивное, почти одноклеточное существование. Чтобы не достали, не дотянулись, не выскребли нервную ткань из позвоночного столба, заменив ее на сверхпроводимый сплав — чтобы посмотреть, как этот сплав проводит сигнал, как запускает реакцию в нейронной сетке. Там, в убежище, в его мезозойской эре, никакого мозга и никакого позвоночника у него не было. Он был мягким, скользким и неуловимым.

Потом у него появилось другое убежище. Уже в мире внешнем. Сначала формальное, обозначенное лишь точками на плоскости. Правда, это формальное убежище он выбрал сам. Ему как будто предоставили выбор. Выбор? Система тоже предоставляла выбор. Да или нет. И он выбирал из двух протоколов, без права на отказ и аварийное отключение. Потому что если он этого не сделает, если проигнорирует запрос, то система назначит протокол сама, без учета возможного ущерба, и замедлить навязанное выполнение он не сможет. Вот и тот выбор, выбор убежища, он сделал по запросу внешней системы. Хозяйка приказала и присвоила статус. Потому что человек присваивает статус, чтобы утвердить права и разграничить территорию, а то, что этот человек позволил себе маленькую импровизацию, ничего не значит.

Да? Нет? Мартин выбрал.

Выбрал самую тесную каморку под крышей, потому что она, эта гостевая спальня на метрах-обрезках, имела сходство с убежищем в его прежнем мире. Такая же раковина с покатым сводом. И он немедленно скорчился в этой раковине, как древний моллюск. Но и раковину в кавернах и впадинах сознания он долго сохранял в аварийной готовности. Ждал момента — ему предстоит избавиться от громоздкого кибермодифицированного тела и скользнуть в эту расселину, ему еще предстоит стать беспозвоночным и вязким, свернуться бессознательным клубком. Каждую ночь ждал. И каждый день.

Но хозяйка как будто и себе назначила статус, провела границу дозволенного. Вот там, за порогом, под скатом крыши полномочий у нее нет. И касаясь сенсора двери, она запрашивала разрешение. Правда, она не запрашивала этого разрешения, когда кормила его, когда цепляла к штативу капельницы пластиковый пузырь с глюкозой, но и тогда она непременно предупреждала о своем приходе, всегда замедляла шаг, делала паузу, давая ему время подготовиться, внутренне собраться. А потом, когда он в ее визитах не нуждался, она стучала! Стучала и спрашивала позволения! Она, с полновесными хозяйскими полномочиями. И убежище, считавшееся формальным, сотворенное из точек на плоскости, обведенное в пространстве нестойким карандашом, вдруг стало неприступным. Надежным и безопасным. А то, что хранилось в подсознательной впадине, постепенно заносило песком. Он забыл туда дорогу. Та раковина в первичном бульоне из полипептидов и азотистых оснований стала ему не нужна.

Как бы не так! Понадобилась. Вспомнил. Откопал. И дорогу нашел. Нырнул и затаился.

Нет, кибермодифицированное тело он не отверг, не попытался раствориться до межклеточного субстрата. Тело здесь, неподвижное, на розовом диванчике в пультогостиной старого армейского транспортника. Не страдает и не корчится, не проводит электричество и не сращивает кости. Оно вполне исправно и даже действует. Рана в легком почти затянулась. Кровоподтеки давно пожелтели. Регенерация продолжается в штатном режиме. Но спрятаться ему все равно пришлось — от проводимости и повреждений нематериальной природы. Боль тоже бывает нетелесной. Недиагностируемой. Боль той же невещественной, немолекулярной сути. Боль, неуловимая для наноконтроллеров. Та самая, которую люди называют душевной. Или сердечной. Сердечной в метафорическом смысле, потому что никаких нарушений сердечной деятельности, доступных диагностике, система не нашла. Даже снизила частоту сокращений миокарда до стандартной. Но легче не стало. Болит. Что болит? Нет смысла делать запрос, запускать диагностику, система прогонит по всем параметрам и ничего не ответит. Потому что исправить то, что с ним происходит, не в ее компетенции.

Происходящее с ним чисто человеческое, живое. Единственное, что может программа, так это загнать его в гибернацию, в искусственную кому, чтобы отрезать от поступающих извне сигналов и остановить бег неконтролируемых процессором мыслей. Программа может превратить его в бесчувственный овощ, скинуть до сигнальной системы ящерицы. Он утратит память, лишится этой болеобразующей причины. Но станет ли ему легче? Вероятно. Когда в исследовательском центре он выпадал из реальности и уходил в сумеречную зону, ему действительно становилось легче. Но это было оправданное дезертирство. Он был один и защищал только себя. Сейчас свое дезертирство он отягощает предательством, тем самым, в котором так привычно уличал людей.

«Люди всегда предают» — бросил он Корделии, когда увидел ее впервые. Он верил в это! Вера в человеческое предательство была фундаментом созданного им мира. Это была та самая черепаха, служившая опорой слонам. А слонами были боль, ужас и одиночество. Поверх слонов он водрузил кусок астероида, опаленного космической радиацией, утыканного обломками и усыпанного частичками смерзшегося газа. Таков был его мир. И пребывал этот его мир в заданной форме до тех пор, пока Корделия правдой о родителях и деликатным стуком в дверь не шуганула дремлющую черепаху.

И тогда мир распался, лишился фундамента. Слоны вдруг уменьшились в размерах до безобидных млекопитающих, безжизненный астероид засиял и стал похож на рождественскую игрушку, которую Корделия показывала ему на ярмарке в Лютеции. Но и этот мир просуществовал недолго. Хрупкий шар в красочных разводах, в перламутровой крошке, вдруг почернел. Форма его исказилась, вытянулась в кособокий овал. Сияющие блестки стали тусклыми, а в облаке космической пыли вновь проступили очертания черепахи. Предательство. Его собственное, трусливое, мерзкое предательство. Его бегство в убежище, в мезозойскую впадину, его поспешное отрицание человечности.

Мартин не зажмурился. Это система задействовала увлажняющие фильтры, чтобы предохранить роговицу от высыхания. Потому что в своем трусливом оцепенении он забыл, что надо моргать. Так ему хотелось втиснуться, просочиться в занесенную песком трещину, влезть в свою раковину. Но окончательно от внешнего мира система его не изолировала. Слуховые фильтры задействованы. Он слышит.

- Не верю я ему!

Это голос Теда. Пилот произносит эту фразу в четвертый раз. Он упрямо бормочет, отбрасывая все рациональные аргументы.

- Он говорит правду.

Это голос Дэна, ровный, чуть усталый. Он уже приводил свои доводы напарнику. Сразу по окончании разговора с человеком, назвавшимся Александром ван дер Велле и признавшимся, что это именно он является тайным вдохновителем и заказчиком похищения, Станислав Федотович первым делом взглянул на своего навигатора, как обычно выступающего в роли детектора. Мартин знал, что капитан брал Дэна с собой на переговоры с потенциальными клиентами именно с этой целью — установить подлинность намерений, стоит подписывать договор или безопасней расторгнуть сделку, невзирая на благоприятные условия.

Мартин и сам не раз выступал в такой роли, присутствуя на переговорах Корделии с главами корпораций и сенаторами из Совета Федерации. Ему это нравилось. Он чувствовал себя нужным, значимым. Хотя Корделия неплохо справлялась сама, благодаря своему многолетнему опыту, и редко когда ошибалась, она никогда не высказывалась раньше Мартина. Он находил в этой ее неспешной внимательности элемент игры, но обиженным себя не чувствовал. Она раньше обходилась без него, но теперь есть он, а значит — пусть участвует, пусть помогает. Он же это умеет. И за это свое ощущение важности и причастности к миру людей Мартин был ей благодарен. Он не просто редкое декоративное украшение, он еще и незаменимый помощник. Для Дэна подобный род деятельности стал рутиной, а вот Мартину все в новинку.

- Дэн?

Капитан обратился к навигатору сразу, как связь прервалась и окно свернулось.

- 78%, — ответил киборг. — Это среднее значение. Временами показатели подскакивали до 83%.

Капитан перевел взгляд на Ланса, и «котик» коротко кивнул, подтверждая.

- Мартин?

Все настройки Мартина были выведены на максимум. Голос говорившего, частота дыхания, размер зрачков, мимика, невербальные сигналы проверялись и анализировались не один раз. На этот сеанс правдоискательства Мартин потратил в два раза больше энергии, чем предусматривалось системой. И все же ответить на вопрос капитана он не смог. В горле пересохло.

Мартин был оглушен. Испуган. Этот человек в вирт-окне только что хладнокровно поведал, как расчетливо и методично разрушал его жизнь, как конструировал из него, Мартина, удобное орудие для своих целей. Правдивость его признаний подтверждалась детектором и его и Дэна, признаний невероятных, в том числе, подтверждалось его намерение вернуть Мартина Корделии, но в своей подлинности это признание звучало поистине устрашающе. В конце концов Мартин нашел в себе силы последовать примеру Ланса и кивнул. Да, Александр ван дер Велле говорил правду.

- А я ему не верю! — встрял Тед, отметая данные всех трех киборгов. — Вот не верю, и все! Скользкий он какой-то. Аферист. Причём мелкий.

- Если и аферист, то далеко не мелкий, — вкрадчиво заметил Вениамин Игнатьевич, — а вполне себе крупный. Финансовый клан Рифеншталей — один из самых влиятельных в Галактике.

- Тогда чего он, такой влиятельный, в дешевую авантюру влез? — не сдавался пилот. — С Казаком связался? Похищение затеял? Мнимое, как оказалось. Типа, не собирался он никого похищать. Игра такая. Развод. Так мы и поверили.

- Да, — задумчиво произнес капитан, — тут я, пожалуй, соглашусь с Тедом.

Тед даже приосанился в своем кресле. Случай исключительный — капитан с ним согласился!

- Что-то здесь действительно не так, — продолжал Станислав Федотович. — Он может быть вполне искренним в своем намерении вернуть Мартина, и это его утверждение, что целью инсценировки служит желание сорвать некие опасные и далеко идущие планы. Какие планы? Чьи планы? Мне это объяснение представляется довольно... неубедительным. Этот Александр чего-то не договаривает. Да, он говорит правду, но не всю. И еще мне не нравится, что нас используют втемную. Этот неожиданный груз на Церере, заранее назначенный порт. Мы не можем так просто взять и отдать Мартина.

- Вот-вот, — подхватил Тед. — Мне тоже это не нравится. Будто мы статисты какие-то. Массовка.

- А по-моему, все ясно, — неожиданно заговорила Полина.

Она сидела рядом с Мартином и время от времени сочувственно на него косилась. Даже вкрадчиво гладила по плечу.

- И что тебе ясно? — откликнулся Тед. — Всегалактический заговор раскрыла?

- Про заговор не знаю, а вот чего хочет Александр, догадаться нетрудно.

- И чего же он... хочет?

Тед развернулся в кресле. Капитан и доктор тоже посмотрели на девушку. Дэн внешне остался невозмутимым, продолжая разматывать головоломку, но сохранил ту же заинтересованность слушателя. Полина, приободрившись, продолжала.

- А хочет он, чтобы Корделия обратила на него внимание. — И пояснила, заметив недоумение на лицах команды. — Ну он за ней так ухаживает!

Для Мартина все сказанное Полиной представлялось набором подобранных по смысловому признаку фонем. Он не собирался в настоящий момент вникать ни в прямое значение сказанного, ни в косвенное. Система сухо складировала все аудио и видео сигналы в логах, оставляя их для последующего анализа. Мартин часто так делал, если был чем-то увлечен или эмоционально нестабилен. Пересматривал и анализировал уже некоторое время спустя, без отвлекающего фактора. Он рассчитывал и этот, идущий белым шумом разговор перемотать и пересмотреть уже в каюте, немного успокоившись, стабилизировав свою человеческую ипостась до разумного наблюдателя. Сейчас таким наблюдателем работал кибер-близнец. Человеческого близнеца привлек не смысл сказанного, а внезапно затянувшаяся пауза. Где-то в своем мезозойском убежище Мартин слабо удивился. Что случилось? Почему они молчат?

Первым опомнился Тед.

- Чего?

- Ну что тут непонятного? — нетерпеливо затараторила Полина. — Старый трюк. Им еще еще во времена палеолита древние самцы самок приманивали. Да ты сам, Тед, сто раз так делал.

- Что я делал?

- Рыцаря изображал. На белом коне. Спасал девушку из лап страшного дракона.

- Никого я не спасал, — поспешил отпереться Тед. Но тут же спохватился. — То есть, спасал, конечно, ну так, по мелочи. От хулиганов там...

- От Тощего Грэга, — добавил Дэн.

- Вот! Тебе пираты вовремя подвернулись. Ничего придумывать не пришлось. А если пиратов нет? И гравискутер, когда надо, не ломается? Тогда парень, чтобы познакомиться с девушкой, нанимает пару соседских хулиганов, чтобы они в темном переулке вырвали у нее сумочку, а потом, когда девушка будет звать на помощь, победоносно явиться к ней с этой сумочкой.

- Это Мартин, что ли, сумочка? — хмыкнул Тед.

Мартин, уловив свое имя в странном контексте, вопросительно взглянул на девушку. Та сразу смутилась.

- Да нет... Я ничего такого...

- Да поняли мы! Надо сначала отобрать у девушки что-нибудь ценное. А потом вернуть ей это самое ценное, и она из чувства благодарности пригласит на свидание.

- Можно подумать, Тед, что ты сам так никогда не делал!

- Не делал. У меня бандиты всегда были настоящие.

- А что, — неожиданно вступил в разговор Вениамин Игнатьевич, сидевший за столом с капитаном, — Полина не так уж и не права.

Капитан, отхлебнувший из кружки свежезаваренного чая, едва не поперхнулся.

- Полагаешь, что Александр затеял всю эту комбинацию, чтобы сводить Корделию в кино? Как-то уж слишком... — Станислав Федотович поискал нужное слово, — изысканно.

- Я вовсе не утверждают, что целью было именно свидание. Свидание это скорее цель промежуточная, подготовительная, ведущая к цели более значимой.

- А просто позвонить и пригласить? — спросил Тед. — В кафе там, на танцы... не судьба?

- Видишь ли, Тед, даже если Корделия и примет его приглашение, как ты выразился, сходить в кафе или на танцы, то это вовсе не означает, что пригласивший ее мужчина приобретет в ее глазах требуемый ему статус. Такие женщины, как Корделия Трастамара, даже отправляясь на свидание, помнят, что за вниманием богатых и влиятельных мужчин всегда скрывается нечто большее, нежели... хм... чувства.

Полина вздохнула.

- Наверное, ему нужны ее деньги.

- Не только деньги, но и влияние, — продолжал Вениамин Игнатьевич, — возможно, происхождение. Выходцы из семей банкиров всегда стремились породниться с аристократией, купить себе титул.

- Ну и женился бы себе на какой-нибудь графской дочке, — сказал Тед.

- Тут, по всей видимости, в приоритете не сама женитьба как таковая, а возможности и перспективы, которые посредством этой женитьбы открываются. Корделия — глава очень влиятельного медиахолдинга, ей принадлежит рейтинговый голоканал. Может как создать репутацию, так и обрушить. Пример тому «DEX-company». Плюс — немалые владения на Геральдике и связи в аристократическом обществе.

- Нда-а, — протянул Тед, — тут у него любовь с интересом...

- Чего же он на самом деле хочет? — спросил капитан. — Прибрать к рукам холдинг?

- Не исключено. Но я все же полагаю, что холдинг для него не более чем приятный бонус. У него и свои холдинги имеются. Его интересы идут дальше.

- Например?

- Думаю, в Совет Федерации или даже...

Вениамин Игнатьевич ткнул указательным пальцем в потолок. Все дружно посмотрели вверх. Даже Мартин. Но на потолке пультогостиной ничего не было. А выше, за обшивкой «Космического мозгоеда», простирался бескрайний космос, где как известно, верх и низ понятия относительные.

- Хорошо, — согласился капитан, — предположим, что у этого Александра далеко идущие планы. Мы о них догадались. Но что это нам дает?

- Это дает нам уверенность, что он действительно заинтересован в освобождении Корделии.

- А Мартин?

- И в спасении Мартина он также заинтересован.

- То есть мы возвращаемся к тому, что этот ван дер Велле, несмотря на всю свою хитро... вывернутость, сказал правду? Даже если мы ему не верим?

- А мы ему не верим! — в сотый раз повторил Тед.

- Но по-другому нам Корделию не спасти, — печально заметила Полина.

Она вновь смотрела на Мартина. Робко погладила его по плечу.

Где-то в узкой, бездонной впадине на краю воссозданного мира Мартин открыл глаза. Выплыл на поверхность и вздохнул.

- Соглашайтесь, Станислав Федотович, — тихо произнес он. — Другого выхода нет.