Узы крови (джен)

Jace Everett — Bad Things

One Republic — Apologize

На следующие сутки постоялый двор неподалеку от столицы был окружен небольшой армией под командованием одного из королевских гвардейцев. Кровавые знамена с изображенными на них золотыми львами реяли, а остроконечные копья угрожающе поблескивали на солнце. После убийства Рубена Мартелла воздух словно пропитался его кровью, а едкий запах разлагающегося тела бил по ноздрям — лошади чувствовали это, из-за чего вели себя беспокойно. Большинство людей покинули стоянку еще до рассвета, чтобы избежать встречи с разъяренными рыцарями, прибывшими сюда по приказу не менее разгневанного короля.

Майкл узнал про убийство лорда Дорна лишь спустя несколько часов после его совершения. Недоспавший, усталый, злой на весь мир, он с криками велел немедленно поймать кронпринца и всех его друзей, а затем доставить в Королевскую Гавань. Применение силы не воспрещалось, но никто из солдат не рискнул воспользоваться этим правом. Все произошло достаточно быстро: они спокойной вошли в уничтоженную комнату, где обнаружили лежащего на обтянутом кожей кресле Хойта; рядом с ним, прижавшись спиной к деревянному подлокотнику, сидел Никлаус. Отекшие веки свидетельствовали о бессонной ночи, помутневшие глаза бездумно бродили от одного лица к другому, изредка останавливаясь на заволоченном пеленой профиле Стефана, который ухаживал за больным. Рекс, получивший небольшое ранение в области ребер, отдыхал неподалеку, на полу.

Тяжелая дверь, едва державшаяся на одной-единственной петле, накренилась в сторону, когда один из вошедших толкнул ее рукой. Мужчина был удивлен представшей перед ним картиной, однако не произнес ни слова. У них были сведения относительно раненого, но тот, кто сообщил об убийстве, не знал имен остальных спутников кронпринца. Старк поднял уставшие глаза на очередного непрошеного гостя, без видимого интереса оглядел его внешность, а затем подошел к креслу и поднял бессознательное тело на руки. Казалось, столь резкие телодвижения вывели Клауса из странного оцепенения.

Он не сразу заметил пытливые глаза гвардейцев, выжидающих от него дальнейших действий. Ланнистер усмехнулся навеянной мысли о побеге — это было бы забавно, в особенности увидеть реакцию отца в тот момент, когда ему сообщат о подобном. Характерные ямочки снова появились на побледневшем лице, придавая ему утраченный за ночь блеск. Умышленно не обращая внимания на вопросительные выражения лиц солдат, Лев подошел к лежащему на боку Темплтону и осторожно коснулся рукой темных волос. Сероватые глаза с примесью голубоватого оттенка резко распахнулись.

Рекс чувствовал ноющую боль в области ребер, но ничего не сказал, предпочитая молча переносить подобные страдания. Ланнистер видел по залегшей между кустистыми бровями складке, по сведенной челюсти и прерывистому дыханию, что его друг находится не в самом лучшем состоянии. Тем не менее, Темплтон презирал любое проявление жалости, поэтому сразу же вскочил на ноги, отвергая помощь в виде протянутой кронпринцем руки.

Клаус поморщился от хлестнувшего по глазам солнечного луча и резко замотал головой, словно лошадь. За ночь организм привык находиться в кромешной темноте и молчании, что теперь являлось небольшой проблемой. Окинув взглядом весь королевский эскорт, Клаус отметил про себя, что среди них нет кого-либо из важных приближенных отца. Он был крайне удивлен этим открытием, поскольку ожидал, что Майкл призовет лордов, вассалов, рыцарей и их лакеев со всего Беленора, чтобы только не позволить сыну уйти безнаказанным.

Впрочем, он не собирался бежать или каким-либо образом отрицать свою вину. Делать это было бесполезно и даже глупо, ибо тела Рубена Мартелла и его сопровождающих не были похоронены, а дожидались своего часа в соседней комнате. Шестеро рыцарей по одному вынесли закутанные в материю безжизненные тела, что из-за царившей жары уже начали источать тошнотворный запах. Лев и Волк равнодушно проводили их взглядами, словно видели впервые. Все происходило быстро и тихо, в редких случаях солдаты переговаривались друг с другом относительно самого удобного маршрута в столицу.

Следует ли им идти через Центральные ворота на виду у всех жителей или сделать лишний круг и зайти со стороны Портовых ворот, где за ними будут наблюдать лишь моряки и корабельщики. Споры продолжались до тех пор, пока владелец двора не появился на месте сбора и не потребовал возмещения ущерба, нанесенного всей компанией. Рыцари лишь посмеялись над столь абсурдной, по их мнению, просьбе, после чего великодушно предложили ему забрать лошадей убитых.

Уязвленный старик, не желающий вступать в конфликт с вооруженными людьми, отошел на некоторое расстояние, все еще продолжая сверлить каждого из присутствующих ненавидящим взглядом. Ланнистер сразу же сдержал свой неожиданный порыв в виде желания расплатиться за содеянное — долги в данный момент находились в самом конце списка всех его проблем, поэтому он лишь слегка приподнял правую щеку, демонстрируя белые зубы, а затем издал громкий звук, больше похожий на свист.

— Брего! — несколько стражников с громкими ругательствами шарахнулись в сторону, стоило огромной желто-черной тени неожиданно выпрыгнуть из-за холма и пронестись мимо. Жеребец мчался на зов собственного хозяина, практически не разбирая дороги. Мощные копыта с черными носками взрыхляли землю, заставляя ее клочками разлетаться в разные стороны. На последнем повороте жеребца немного занесло, но он сразу же выровнял шаг и постепенно сбавил темп. В конце пути вытянутая морда уже покоилась на плече Никлауса. Черная грива волной накрыла лицо хозяина, а выдуваемый ноздрями воздух щекотал заросшую щеку. — Разбойник.

Некогда вольный и необузданный жеребец, без остановки скачущий по лесам Простора, привязался к Ланнистеру до такой степени, что не отходил ни на шаг. Его не привязывали во время остановок, поскольку знали, что он никогда не убежит. Столь поразительная верность была вознаграждена неимоверной любовью и привязанностью. Клаус положил руку на взмыленную шею, однако громкое лошадиное ржание пресекло его порыв. Одно из животных, ранее принадлежавшее лорду Дорна, упрямо отказывалось идти следом за хозяином двора, отвратительным стариком.

Лев никогда не мог спокойно смотреть на то, как избивают лошадей или собак — людей можно было убивать, истязать и мучить, ведь они это заслужили — но не такие создания. Обидчик шарахнулся в сторону, когда кронпринц подошел к караковому жеребцу и осторожно коснулся темной морды. Дорнийские лошади отличались от обычных непомерной скоростью и способностью долго обходиться без воды — существование в знойной пустыне научило их подобному. Клаус наклонился немного вперед, касаясь своим лбом небольшого рыжеватого пятнышка в центре вытянутой морды.

— Спокойнее, я тебя не обижу. Ты Акаме, верно? — знаменитый во всем Беленоре жеребец обладал редким для этих краев именем. Его было трудно запомнить, но Никлаус, всегда мечтавший о таком друге, с легкостью сделал это. Не обращая внимания на неуверенные протесты испуганного старика, Ланнистер привязал поводья чужого коня к седлу собственного. Брего недовольно заворчал, но проявил это лишь в нервном подергивании хвоста. — Давайте поторопимся? Мы же не хотим разочаровать папу.

Он развернул коня в сторону алеющих на горизонте башен, раздумывая над возможностью пуститься бешеным галопом. Тем не менее, его остановили действия солдат, которые вынесли тела убитых из дома и теперь аккуратно несли их к тележке, куда до этого Стефан положил тяжело дышащего Хойта, все еще не приходящего в сознание. Клаус до последнего сомневался в том, что эти недальновидные идиоты совершат задуманное, однако, когда один из них вскарабкался на скрипучую тележку, из груди принца вырвалось громкое рычание. Столь отвратительный поступок пробудил всю внутреннюю злобу Ланнистера, которая отчаянно нуждалась в свободе. Старк, раздраженный не меньше остальных, сразу заметил опасное состояние своего друга и поспешил остановить его на половине пути, но был отвергнут внушительным жестом.

— Какого черта вы вытворяете? — рявкнул Никлаус, обводя каждое лицо немигающим взглядом зеленоватых глаз. Несколько испуганных рыцарей отпрянули в сторону, молча наблюдая за тем, как Лев подошел к одному из тех, кто пытался погрузить тело на тележку.

— Какие-то проблемы, мой принц? — один из королевских гвардейцев с шестью морскими раковинами, изображёнными на потертой кирасе, подошел к разгневанному Ланнистеру, за что был одарен презрительной усмешкой.

— Проблемы? Нет, пока нет. Вот когда я вырву тебе язык и заставлю его сожрать — тогда начнутся настоящие проблемы, — спокойным тоном произнес сын Майкла, при этом глядя своей жертве прямо в глаза. Мужчина вздрогнул от услышанного и сделал несколько шагов назад. Он понимал, что полностью находится во власти кронпринца, поскольку предпринять какие-либо действия в его сторону было равносильно измене. Клаус это понимал и использовал в собственных целях. — Теперь слушай меня и слушай внимательно, иначе потеряешь суть. Ты останешься здесь вместе с этими телами до тех пор, пока я не пришлю кого-нибудь за тобой. Это может произойти не сразу. У меня очень плохая память.

Хищная усмешка вновь появилась на ожившем после бессонной ночи лице. Казалось, чужой страх подпитывал его организм, словно живительная энергия. Не воспользоваться ей было бы огромной глупостью. Предстоящая встреча с отцом обещала закончиться весьма плачевно, поэтому следовало набраться сил. Вдоволь насмотревшись на судорожно бегающие глаза, Лев облизнулся, после чего повернулся в сторону остальных зрителей и вопросительно изогнул бровь в надежде на возражения. Они не последовали. Гробовая тишина нарушалась лишь отдаленным пением птиц.

Никлаус более не произнес ни слова, лишь поближе подошел к тому месту, откуда донеслись хриплые стоны. Обвязанное тряпками лицо издавало нечленораздельные звуки, в которых едва можно было различить человеческую речь. Ланнистер провел дрожащей рукой по пылающей щеке, ощущая, как подушечки пальцев словно дернуло током. Часто вздымающаяся грудь свидетельствовала о непрекращающейся борьбе за жизнь. Клаус снял с седалища небольшой красный плащ с вышитым на нем золотыми нитками львом и накрыл своего друга, чтобы облегчить пребывание на палящем солнце. Стефан внимательно наблюдал за каждым действием наследника престола, но рискнул подойти лишь по прошествии некоторого времени, в течение которого бурлящая внутри Клауса жажда убивать проходила.

— С ним все будет хорошо. Я несколько раз за ночь останавливал кровотечение, но глаз не поврежден. Удар пришелся чуть выше виска, однако слишком много крови затекло в роговицу. Некоторое время он не будет видеть.

— Ты не обязан был вмешиваться, Стефан, — внезапно произнес Ланнистер, поворачивая голову в сторону удивленного Старка. — Если бы вы с Рексом остались в стороне, то к убийству всех этих людей был бы причастен только я. В таком случае мне было бы гораздо легче разобраться с отцом, но теперь вам тоже придется отвечать перед ним.

— Я лучше отвечу за убийство нескольких дорнийцев, чем буду вынужден объяснять Майклу, почему не защитил его сына, позволив сражаться с пятью хорошо вооруженными людьми, — Волк осторожно коснулся расправленных плеч Никлауса, ощущая его внутреннее напряжение. — Успокойся, это не первое мое убийство, как и не твое и не Рекса. А вот бедняге Хойту досталось больше всех.

— Проклятые Мартеллы, — единственное, что сказал принц перед тем, как скинуть раздражающую его руку и направиться к собственному коню. По пути он обратил внимание на нездоровый цвет лица Рекса, но ничего не сказал по этому поводу.

Постепенно маленький эскорт приближался к громоздкой каменной стене, возвышающейся над всеми. Огромный замок отливал на солнце золотыми, бронзовыми и гранатовыми оттенками. Абсурдно высокие шпили на круглых башнях рассекали тронутое голубизной небо, касались гигантского горящего шара в центре, словно пытались поддеть его. Десятки кораблей мерно покачивались в успокоившемся море, чья прозрачная поверхность позволяла разглядеть собственное отражение. Ткань парусов пестрила разнообразными животными и предметами, изображенными на них.

Взбодренные свежим воздухом, моряки разгружали многочисленные ящики, бочки и иной груз. Запах, казалось, полностью пропитал землю, въедаясь в каменные причалы и одежду проезжающих. Громкие крики, ругательства, всплески воды — все это было неотъемлемой частью морской жизни. Маленький мир заканчивался в тот момент, когда несколько десятков бочек погружались на деревянные повозки, привязанные к старым клячам, и отправлялись через Портовые ворота на рынки или в местные лавки.

Для погрузчиков, существовавших лишь благодаря порту, появление небольшого эскорта во главе с кронпринцем было равносильно уничтожению Порта, смысла всей их жизни. Клаус давно перестал обращать внимание на изучающие взгляды, полные восторга или ненависти — в зависимости от социального положения наблюдателя, однако потные лица с чернеющими полосами грязи на теле смущали его. Тележка с грузом в виде Хойта Тирелла каждый раз наскакивала на неровную поверхность, заставляя изнемогающие от боли тело издавать стоны. Ланнистер хотел это исправить, но он не имел власти над неровными поверхностями, изрезанными колесами телег. Портовые ворота были самыми грязными из четырех. Многочисленные ветвистые трещины покрывали закопченные камни, а опускная решетка начинала покрываться ржавчиной из-за сырости.

Кронпринц облегченно вздохнул, когда конь почувствовал под копытами каменную кладку и выровнял шаг. Старые дома, утопающие в грязи, выглядели ужасно. Они стояли угрюмыми рядами по обе стороны от широкой дороги, с выбитыми окнами и покосившимися крышами. На некоторых плющ разросся до такой степени, что покрыл значительную часть фасада, позволяя опадающему строению выглядеть намного лучше, чем есть на самом деле. Около порта жили самые бедные слои населения, в основном погрузчики, которым не нужны были другие условия. Два трактира в таком же состоянии ближе к вечеру переполнялись посетителями, желающими потратить только что заработанное серебро. Улица Рабочих, как ее называли, создавала мрачный контраст с изобилующим красками неба.

Лев бы не обратил внимания на окружающую его нищету, если бы не заметил впереди мышастого жеребца младшего брата, скачущего в сторону эскорта. Ланнистер отдал бы все, чтобы избежать этой встречи. Ему не хотелось видеть никого из родственников — в особенности Элайджу. Его спокойствие и рассудительность, с которой он обдумывал каждый вопрос, раздражали. Он был лишь вторым сыном, но вел себя так, словно являлся старшим братом. Последнее время отношения в семье были напряженными, времена детства давно прошли, а отец донимал его требованиями о соответствии титулу «кронпринц». Тем не менее правила приличия требовали того, чтобы Лев спешился и поприветствовал младшего брата, что он сделал с большой неохотой.

— Никлаус, — в какой-то момент ему показалось, что в зеленых глазах мелькнул привычный укор, но это было не так. Вместо ожидаемых нравоучений Элайджа просто подался вперед и заключил принца в крепкие объятия. Ланнистер чувствовал прерывистое дыхание около уха, а легкая щетина на некогда гладко выбритом подбородке щекотала лицо. Клаусу было неловко — они не обнимались с детства, а частые споры и ссоры отбили всякое желание в нынешние года. — Ты в порядке.

Это было скорее утверждение, нежели вопрос. Он удостоверился в этом сам, после чего отошел на некоторое расстояние и убрал упавшие на глаза темно-каштановые волосы. Он никогда не заправлял их в общую прическу, позволяя нескольким прядям касаться прямого лба. Спокойное лицо достаточно редко искажалось каким-либо отрицательными эмоциями. Гнев, импульсивность, нетерпеливость — все это было чуждо второму сыну Майкла. Блуждающие глаза то сужались, то резко раскрывались, из-за чего дугообразные брови поднимались на уровень выше.

Братья в течение двух минут молча изучали друг друга, после чего Элайджа добродушно усмехнулся. Уголки губ подались чуть назад, превращая напускную серьезность в искренний и неподдельный детский восторг. Пусть Лев называет себя самым рассудительным из братьев, но для Клауса он навсегда останется маленьким мальчиком с непомерной тягой к знаниям. Не было ни одной книги в библиотеке замка, которую бы он не прочел, ни одного герба, которого бы он не знал. Рассказы матери он слушал с вожделением, доходящим порою до странного фанатизма.

— Как папа? — Клаус умышленно применил именно эту форму наименования, учитывая тот факт, что не называл его подобным образом с пятнадцати лет. Элайджа расслышал ироничные ноты и недовольно поморщился, сложив руки на груди.

— Рвал и метал, Никлаус. Едва не избил бедолагу, который сообщил о том, что вы сделали, — при этих словах кронпринц усмехнулся, добродушно похлопал младшего брата по плечу и вновь взобрался на коня, предлагая остальным сделать то же самое.

Было решено отвезти раненного Тирелла в лазарет на другой улице, а остальная часть эскорта отправится в замок, где их с нетерпением ожидал король. Перспектива добраться до пункта назначения гораздо быстрее понравилась Ланнистеру, после чего он пустил жеребца бешеным галопом. Люди с ужасом отпрыгивали в сторону, посылая в спину наследника престола разнообразные проклятия. В какой-то момент буланый жеребец заметил рядом с собой собрата мышастого окраса. Брего недовольно фыркнул, когда Бозлеф поравнялся с ним, а затем стал медленно обходить на коротких дистанциях.

Резкий поворот влево отбросил их назад, но Элайджа умело развернул своего друга в узкий переулок, едва не затоптав мужчину, провел по извилистым ходам и сделал последний, резкий рывок, заставляя животное перескочить огромное препятствие в виде четырех бочек. Такое сокращение пути позволило ему оказаться прямо перед конем Клауса и обогнать его на несколько шагов. Шокированный таким поворотом, кронпринц сразу же натянул поводья, чтобы остановить взмыленного скакуна. Они даже не заметили, как оказались неподалеку от огромного деревянного моста, ведущего в замок. Величайшее строение соединяло главную резиденцию королей Беленора с основной частью города. За всю историю этот мост поднимался лишь дважды и оба раза были безуспешны, поскольку предатели внутри красных стен продавали королей слишком быстро.

— Нервничаешь? — поинтересовался Элайджа, подводя тяжело дышащего иноходца поближе. Теплая рука, растертая почти до крови кожаными поводьями, коснулась руки старшего Льва, отчего тот резко вздрогнул, словно был пробужден после многовекового сна.

— Голове, на которую давит корона, всегда было тяжело. Может, мне повезет и он посчитает смерть слишком легким наказанием для меня? В конце концов, вариант цареубийства отбросить никогда не поздно, — рассмеявшись над выражением лица члена семьи, а затем добродушно похлопал его по щеке, при этом хищно усмехаясь. — Успокойся, за цареубийство отрубают голову, а за отцеубийство — четвертуют. Не самая лучшая смерть для наследника престола, верно?

Элайджа, не оценивший подобного юмора, приподнял одну бровь, а затем тяжело вздохнул и направился вслед за недавним собеседником. Они еще долго подбирались к основным воротам, позволяющим пройти сквозь стену, которой была окружена красная твердыня. Данное путешествие отняло около часа, в течение которого солнце успело опуститься чуть ниже. Большое количество извилистых путей отобрали у лошадей последние силы — к концу пути они едва удерживались на дрожащих ногах. Из жалости двое братьев спешились и сами довели изнеможенных животных до конюшен, где и оставили. Элайджа заметил усердно скрываемое напряжение в каждом движении брата, когда они медленно двигались по осветленным коридорам замка.

Изучающие взгляды слуг и лордов украдкой скользили по побледневшему лицу кронпринца — Клаус старался сделать вид, что предстоящий разговор с отцом не играет важной роли, словно это одна из тех задушевных семейных бесед, которая проводилась ранее. Тем не менее, слабая дрожь в руках и плотно сжатые челюсти выдавали истинные эмоции. Он боялся отца; пожалуй, это был единственный человек в королевстве, которого Клаус по-настоящему опасался и старался избегать. Детство ассоциировалось у братьев не только с мамиными сказками на ночь и забавными тренировками с дядей Орсоном, но и нередкими побоями со стороны Майкла, короля. Никлаус всегда принимал основной удар на себя, чтобы защитить остальных. Из-за этого родились ненависть, злоба и отвращение.

— Клаус, — обладатель этого имени вздрогнул, ощутив, как тело покрылось мурашками. Он готов был встретиться с любым человеком, кроме нее. Готов был принять тысячу разочарованных, укоризненных взглядов, чем один взволнованный и заботливый. Теплые руки, всегда пахнущие миндалем, коснулись застывшего лица; небольшие ногти слегка оцарапали линию подбородка, удостоверяясь, что она не изобилует страшными шрамами или ссадинами. Лев не хотел ощущать эти прикосновения. Образ матери не сочетался с образом убитого дорнийца, чья кровь оставила невыводимый след на одежде.

Больше она ничего не сказала. Имя сына, первенца, до сих пор оставалось на приоткрытых губах. Волнистые завитки волос давно утратили золотистый блеск, но по-прежнему ложились на тонкие плечи, прикрытые шелковым платком. Синеватые круги под глазами свидетельствовали о бессонной ночи, полной тревог и опасений. Облегченный вздох вырвался из груди Эстер лишь тогда, когда она смогла снова дотронуться до своего ребенка, ощутить его боль. Клаус долго смотрел на мать, пытаясь заглянуть в бездну янтарных глаз и понять, какие эмоции они скрывают. Гнев? Презрение? В глазах отца будет мелькать только это. Вечные попытки сбежать от семьи довели Ланнистера до того состояния, что он не верил в искренность собственной матери.

Это заставило его вздрогнуть и положить обе руки на руки Эстер, заключая их в своеобразное кольцо. Она устало улыбнулась, отчего на лице появились незаметные ранее ямочки. Лев отдал бы много чего, чтобы этот момент не заканчивался, но тяжелая рука Элайджи, оказавшаяся на плече, вернула Никлауса к реальности. Майклу давно сообщили о приближении эскорта, еще до того момента, как они прошли улицу Рабочих. Несколько рыцарей в тяжелых позолоченных доспехах с алебардами наперевес неожиданно оказались по обе стороны коридора. Меры предосторожности, дабы кронпринц не покинул стен замка. Это можно было устроить, но единственный выход отсюда — широкое застекленное окно, под которым разверзлась темная пучина Рубинового моря. Такой исход облегчил бы жизнь Майклу, но это не входило в планы его сына.

— На меня наденут цепи? — поинтересовался Ланнистер, при этом проводя языком по высохшим губам. Угрюмые лица под плотно закрытыми шлемами не издали ни звука, лишь повернулись в сторону огромной дубовой двери, которая являлась своеобразным тупиком в этом длинном коридоре. Под взволнованные взгляды матери и брата Клаус повернулся и медленным шагом направился в то место, где его так отчаянно ждал правитель Беленора.