Сумерки богов (джен)

Вениамин Игнатьевич сдержал слово. Он сохранил в тайне истинную причину недомогания пассажирки, а её тошноту, отвращение к пище и слабость объяснил легким сотрясением мозга, полученным в результате удара рукояткой бластера. То, что симптомы проявились не сразу, а несколько дней спустя, Вениамин Игнатьевич определил как эффект стрессового обезболивания.

— Так бывает, — пояснил он, — при достаточно высоком уровне адреналина и кортизола человеческий организм игнорирует последствия травмы, и симптоматика какое-то время остаётся слабовыраженной. Когда же ситуация меняется и выработка кортизола снижается, то клиническая картина немедленно предстаёт во всей своей тревожной ясности. Что мы сейчас и наблюдаем.

Корделия и Мартин переглянулись. Собственно, доктор не так уж и не прав.

Корделия действительно находилась в затяжном стрессе. И на фоне этого стресса она действительно мало что замечала. Все её мысли и чувства были стянуты в тугой пульсирующий узел. Туда же, в этот узел, поставлялись её энергоресурсы. Ни о чём другом она не в состоянии была думать. Да и не было ничего важнее. Сначала происшествие на «Сагане», в котором она немедленно признала виновной себя, затем её похищение с Асцеллы, далее встреча со сводной сестрой, бунт Казака, обмен, мучительные зигзаги преследования, ожидание вестей от Александра…

Всё это слилось в одну пылающую, раскаленную цепь из часов и событий, по которой ей приходилось ступать, балансируя над пропастью. Эта цепь жгла обнажённые ступни, посылая в сознание стрелы боли, раскалывая, растравляя рассудок, дробя в бессвязные кластеры, вынуждая к панике, безумным метаниям, крику и, как следствие, к потере равновесия и падению. А с другой стороны, ожидающая внизу пустота сулила избавление, обещала покой, исцеляющий холод. Упади, сдайся, отступись. Всё же так просто. Ты человек, всего лишь человек. Женщина. Хрупкая, уязвимая. Ты же не выдержишь, не пройдёшь. Это выше твоих сил. Позволь событиям свершиться. Закрой глаза. Провались. Пусть рассудок расколется, уйдёт в наступающий прилив. Тебя нет. Уже нет.

Но она была. Она держалась за свою цель и метила рассудочным взглядом в тот пульсирующий узел, который вёл её, подобно указующему во тьме квантовому лучу. Она позволит себе упасть, расслабиться и утратить равновесия, когда Мартин будет спасен; когда это бесконечное состязание, эта гонка наперегонки с чужим тщеславием завершится. И потому она не чувствовала боли, не чувствовала слабости, тошноты, головокружения. Всё это где-то было. Да, действительно, она припоминает, что, когда ей в каюту на «Алиеноре» принесли поесть, ей стало как-то не по себе. Тошноты как таковой она не чувствовала, но было отторжение и неприятие привычной потребности. Она жила на собственных аварийных резервах, истончая мышечные и нервные волокна. Ресурсы, приходящие извне, её обостренным взведённым метаболизмом отвергались. Определялись как чужеродные и опасные. Эта реакция тела воспринималась как естественная.

Такое с ней уже случалось. Давно, очень давно. После гибели Доминика и Мартина она почти год не чувствовала ни вкуса, ни запаха пищи, воспринимала её как синтетическую добавку, химическое топливо. Если бы её не заставляли есть, она умерла бы от истощения. Вот и теперь с ней происходит нечто подобное. Она снова переживает утрату, на фоне которой все телесные надобности нивелируются до излишних. На «Алиеноре» она почти не ела. Заставила себя проглотить несколько ломтиков сыра и выпила травяной чай и, конечно же, чувствовала слабость. Подкатывающую дурноту. Затем, после драки с Уайтером, после полученной ею травмы, когда она всё же свалилась в оголодавшее небытие, она тем более не удивилась симптомам. Иначе и быть не может. Кстати, сотрясение мозга она предполагала и без подсказки Вениамина Игнатьевича. Только предаться этой обволакивающей дурноте позволить себе не могла. Еще не время. Мартин ещё там, на яхте. Не время предаваться страхам и слабости. Ей не настолько плохо, чтобы сойти с дистанции и утратить контроль. Она вполне работоспособна. Мозг просчитывает варианты, сознание ясно. А то, что время от времени сводит желудок и титановые переборки вращаются и кривятся, ничего не значит. Она закроет глаза и сделает несколько глубоких вдохов.

Когда уже на «Космическом мозгоеде», после разрешения кризиса, Вениамин Игнатьевич назвал ей подлинную причину, Корделия, слегка примирившись и освоившись с новыми обстоятельствами, но ещё не до конца осознав случившееся, внезапно задалась вопросом: А что бы она делала, если бы знала, что беременна? Чем бы она руководствовалась, сообщи ей Гриффит об успехе?

Почему он этого не сделал, она ещё не знает и даже ещё не занималась поисками ответа. Кого бы она спасала? Мартина или ребёнка? За кого боролась? Нет, это всё-таки неслыханная удача, что профессор, каким бы мотивом он ни руководствовался, обманул её. В то, что он ошибся, она не верила. Почему обманул? Другой вопрос. Она подумает об этом. При случае спросит лично. Главное, какие побочные действия возымел этот обман. Она ничего не знала и ничего не боялась. Её не сковывало присутствие ребёнка в этом водовороте событий. Она не терзалась выбором и сомнениями. Ей не нужно было распыляться и рубить по живому, бросать на чашу весов жизнь Мартина и вероятную жизнь существа, которое еще только родится. Возможно и сам ребёнок выжил благодаря этому неведению. Потому что не попал под эмоциональный прессинг её внимания.

Даже присутствуя в её теле, этот эмбрион всё равно оставался как бы в стороне от приложения сил. Да, она пребывала в жестком противостоянии, в затянувшемся стрессе, её тело расходовало ресурсы и подвергалось испытаниям. Но всё это проходило как бы по касательной, без остро наточенного беспокойства, без парализующего страха, который убил бы этого ребёнка с большей вероятностью, чем выпавшие на долю Корделии ушибы и травмы. Она убила бы этого ребёнка своим неконтролируемым материнским безумием, которое, распаляемое инстинктом, лишило бы ее всех мыслительных способностей. Убила бы ребёнка и погибла сама. Потому что Камила её бы не пощадила. И даже если бы в результате всех потрясений эмбрион погиб, то и при этом печальном исходе обман Гриффита послужил бы спасением. Она бы так ничего и не узнала. Может быть, прав Вениамин Игнатьевич? И профессор таким вот образом пытался её спасти?

С «Космический мозгоедом» они расстались на Терре-6, небольшой кислородной планете в системе Карлова Сердца, альфы Гончих Псов. Планета находилась в первой фазе колонизации и могла представить в качестве доказательства своей обитаемости только несколько беспорядочно разбросанных модульных поселений, но космопорт функционировал исправно и даже принимал такие суда, как яхта класса А-плюс.

«Подруга смерти» прибыла в сопровождении корвета охранения. У края посадочной площадки, отведённой старому армейскому транспортнику, подобно грозной статуе Командора возвышался Вадим. Мартин и Корделия, уже сошедший с трапа, невольно замедлили шаг и боязливо втянули головы в плечи. Корделия даже просительно оглянулась, и Станислав Федотович правильно истолковал её взгляд. Он быстро пошел навстречу бывшему сослуживцу.

— Рад тебя видеть, Вадим. Давно ждёте? Нам трассу пришлось подкорректировать. Задержались.

Он протянул руку, но Вадим продолжал мрачно созерцать своих подопечных.

— Ты мне зубы не заговаривай, — буркнул он. — Все вы тут… заодно. Искатели, мать твою, приключений.

Корделия еще ниже опустила голову. Но Полина уже радостно махала с трапа Лене Кирсановой, Тед приветствовал собрата по пилотскому сообществу, а Вениамин Игнатьевич обменивался знаками с Ренди Кларком. Капитан МакМанус в белом парадном кителе приблизился, чтобы обменяться с коллегой рукопожатием. Команды перемешались, забрасывая друг друга нетерпеливыми вопросами, и Вадиму волей-неволей пришлось выйти из роли грозного «родителя», пообещав «деткам» адекватное их проступкам наказание.

— Я снова ваша должница, Станислав Федотович, — сказала Корделия, когда час спустя экипажи яхты и транспортника, обменявшись визитами, впечатлениями и подарками, занялись подготовкой к старту.

На площадке остались только Станислав Федотович с Дэном и Корделия с Мартином и Вадимом. Начальник СБ немного оттаял, побежденный аргументами капитана Мозгоедов (Славик, вот мало тебе своего кибернедоразумения! Ты еще и наше кибернесчастье прикормил).

— Я уже дважды обязана вам жизнью Мартина, да и своей тоже.

Вадим шумно вздохнул.

— Вам будут возмещены все затраты по недоставленным грузам и сорванным контрактам, — твердо сказала Корделия.

Капитан еще больше смутился.

— Да у нас, собственно, и заказов-то особо не было. Разве что эти титановые уголки. До сих пор в грузовом отсеке стоят. Три контейнера.

— Ну так отвезите их на «Саган». Работы на орбитальной станции продолжаются. Идет ремонт поврежденных доков. И эти уголки очень там пригодятся. А на станции возьмете другой заказ. В проекте задействовано множество больших и маленьких фирм, и там постоянно что-то требуется. Куча мелких деталей, вроде этих уголков. Скоро и я вам кое-что подкину.

— Что? — Станислав Федотович насторожился.

— Да я Мартину телескоп обещала. — Она обернулась к киборгу. — Ты не передумал?

Мартин отрицательно качнул головой.

— Вот вам еще один контракт. Я закажу телескоп на Алемагне. Там лучшая оптика.

Вадим снова шумно вздохнул.

— Так нас на Геральдику не пустят, — засомневался капитан.

— Не волнуйтесь. Я закажу вам бессрочный пропуск. Правда, он будет действителен только для Северной провинции.

— Нам дали разрешение на взлет, — прервал ее Вадим, сверившись с коммом. — Ладно, Славик, увидимся, когда вляпаешься в очередной раз. Если «окно» пропустим, наши многотоннажки не взлетят, придется ждать следующего.

— До встречи, Станислав Федотович, — сказала Корделия, протягивая на прощание руку, — и еще раз спасибо. — Затем она перевела взгляд на навигатора, стоявшего за плечом капитана. — Дэничка.

Рыжий киборг шагнул к ней, и Корделия обняла его, как обнимала в минуты отчаяния, когда тревога за Мартина тянула из нее силы, подобно недугу. Киборг без возражений позволил к себе прикоснуться.

— В контейнере, который перекинули с «Подруги смерти», 50 банок сгущенки, — прошептала она на ухо навигатору.

— А чипсы? — также шепотом спросил Дэн.

— Само собой, — ответила Корделия.

Вадим хмыкнул («Рыжий и тут успел. Вот же хитрая киберзадница!»).

— Пора, — решительно сказала Корделия и взяла Мартина за руку.

С трапа «КМ» им прощально кивнули Тед и Полина. Из-за их спин осторожно выглядывал Ланс. На лице Котика явно читалось облегчение.

Только в каюте на яхте к ней пришла подлинная усталость. Её мышцы расслоились, распались на отдельные волокна, а кости приобрели ноздреватость и податливость губки. Корделия закрыла за собой дверь, предоставив Мартину самому отвечать на вопросы команды.

Первый «голод» любопытствующих был утолён ещё на космодроме. Этому опять посодействовала команда «Мозгоеда», оттянув на себя часть внимания и позволив пассажирам спокойно, без суеты и волнений, подготовиться к возвращению. Но времени, разумеется, не хватило. Никита, пилот яхты, жаждал подробностей «игры в прятки» с «Алиенорой»; навигатор Леночка-Мотылек поспешила возобновить знакомство со своим рыжим коллегой, о котором снова восторженно распространялся Фрэнк; Вениамин Игнатьевич отправился пошептаться с Ренди Кларком, а Михалыч — полюбоваться на восемь маршевых двигателей. Но все вышло поспешно и сумбурно, на основательные посиделки с чаем, печеньем и чипсами возможности не было. Поэтому сразу после старта, едва яхта легла на курс, Мартин попал в окружение и осаду. Он мужественно принял удар на себя, позволив Корделии ускользнуть. Она постояла под душем и переоделась.

«Ну вот и все» — подумала Корделия.

Теперь ей предстоит это осознать, войти в события, впитаться, стать частью финала. Пока она не верит, понимает умом, признаёт рассудком, а чувственным аспектом — отвергает. Нет ещё той блаженной успокоенности, освобождения, облегчения, которое приходит с избавлением от болезни. Это нужно принимать постепенно, пробовать по глоточку, как редкое вино. Корделия медленно вдохнула и выдохнула, наблюдая за сокращением лёгких и скольжением воздуха. Кончилось, всё кончилось! Мартин спасён и у неё… У неё всё получилось.

Она положила руку на живот. С этим ей еще долго предстоит осваиваться. Несколько судьбоносных, судьбокорректирующих событий сразу. Спрессованы, втиснуты в крошечный временной отрезок, в игольное ушко временного русла. Ей сразу не справиться. В этой череде событий её пока нет. Она пребывает вовне, наблюдая со стороны за пространственным перемещением тела, у которого нет возможности отстраниться. Оно самой природой обречено на соучастие, на тотальную вовлеченность, в то время как ум может позволить себе блуждать и оставаться пассивным.

Мартин принес обед: отварное мясо геральдийской лани, запеченные овощи и крошечный термос с зеленым чаем.

— Мартин, ну зачем? Ты вовсе не обязан…

Он взглянул на нее с укоризной.

— Разве человек не сделал бы для тебя то же самое? Человек, который любит?

Она смутилась.

— Прости. Я забыла, как это бывает. Вот уже много лет… Забыла, когда… заботятся.

Мартин поставил поднос с обедом и налил чай в старинную, еще земного фарфора чашку. Корделия наблюдала, как он двигается. Экономно и грациозно.

— Какой ты у меня красивый, — сказала она, принимая напиток.

Мартин вздохнул.

— Это не я. Это моя ДНК. Мой генокод очистили, убрали все лишнее, все поврежденное. Я идеальный продукт, и моей заслуги в том нет.

— Ну и что. Любоваться тобой мне это не мешает.

Корделия с наслаждением сделала глоток. Мартин, казалось, чего-то ждал. Она отделила ножом кусочек мяса, приправила соусом.

— Ты хочешь меня о чем-то спросить?

Мартин отвел глаза.

— Почему ты выбрала меня? Нет, не меня… То есть почему… его? Только потому что он... я красивый?

Корделия подавила улыбку.

— И потому что красивый тоже. — Но тут же сменила тональность на более серьезную. — Не только поэтому. Когда Сол озвучил мне дополнительное условие, я, когда немного пришла в себя, начала искать выход. Оптимальное решение. Я не была уверена, что получится, ведь мне уже далеко не двадцать, и даже не тридцать, но я должна была попробовать. То, что ребенок будет зачат in vitro, у меня сразу не вызвало сомнений. Иной вариант я не рассматривала. Это было проще, надежней и давало гарантию от шантажа и последующих требований. К тому же мне хотелось, чтобы этот ребенок был похож на тебя. Чтобы на свет появился еще один Мартин.

Она запнулась, провела рукой по глазам, снова отпила из чашки и взяла себя в руки.

— Однако я понимала, что твои клетки не могут быть использованы естественным путем, только в химерной ДНК, только если твои и мои хромосомы будет искусственно совмещены.

— Еще один лабораторный продукт, — тихо сказал Мартин.

— Да, тем более что подобные манипуляции влекут за собой немало генетических осложнений. Это будет уже не человек, конструкт.

— Киборг. Только без процессора.

— Ты прав. Эти манипуляции уж слишком бы напоминали те, что некогда производились в «DEX-company». А я не хотела, чтобы мой ребенок именно так появился на свет. Пусть in vitro, но через естественное оплодотворение. Я отправила образец ДНК, каплю твоей крови, в клинику Гриффита с просьбой, чтобы они подыскали мне донора, наиболее схожего с тобой по генотипу, чтобы это был хотя бы приблизительный вариант тебя. По крайней мере, внешне. И тут случилось чудо. В генетическом банке обнаружилось полное совпадение. Анонимный донор сдал свой генетический материал более восьми лет назад.

— Мартин первый перед стартом на Хронос?

— Космолетчики часто к этому прибегают. Особенно те, кто еще не обзавелся семьей.

— Зачем же тогда его родителям понадобился киборг? Они могли бы через тот же генетический банк выбрать донорскую яйцеклетку и вырастить в репликаторе внука.

Корделия пожала плечами.

— Возможно, он не поставил родителей в известность. Сдал генетический материал, как доноры сдают кровь, и забыл. Не придал этому значения. Как это принято у студентов. Он же не собирался… умирать.

Они помолчали. Корделия доела мясо с овощами. Отодвинула тарелку.

— Это известие о полном совпадении генокода я получила на третий день твоей стажировки на «Сагане».

Мартин снова взглянул на нее с укоризной.

— И ничего мне не сказала.

— Прости. Но шанс был такой призрачный, такой неуловимый. Я не хотела тебя тревожить. Я надеялась рассказать тебе об этом позже, когда все уже закончится, пусть даже с отрицательным результатом. То, что обнаружился генетический материал Мартина Каленберга, было поистине чудом. И я очень боялась это чудо спугнуть. Ребенок с твоим генетическим кодом — шанс тебя защитить. Еще один шанс.

— Защитить? От кого? Разве мне что-то грозит?

— Жизнь полна неожиданностей. Один раз ко мне уже подсылали убийцу. Люди, с которыми мне приходиться иметь дело, в средствах достижения цели не стесняются. Я многим перешла дорогу. Отказывалась действовать в чьих-то интересах, играла по своим правилам. В тех сферах своеволия и самостоятельности не прощают. Я понимала, что хожу по краю. Судьба хранила меня долгих пятнадцать лет. Я ничего не боялась. Мне нечего было терять. А потом появился ты. И жизнь моя изменилась. Я стала уязвимой, во мне поселился страх. За тебя. Если я умру, ты останешься один. Ты будешь беззащитен. Пусть у тебя есть паспортная карточка и ты резидент Геральдики, но ты все равно превратишься в добычу, в приз. На тебя начнется охота.

— Но как же мне поможет ребенок? Он же маленький. Он сам нуждается в защите.

— Да, маленький, но этот ребенок будет Трастамара. И его ДНК будет неразрывно связана с твоей. Ты будешь частью этого ребенка. То есть частью рода Трастамара. А если ты часть этого рода, то ты автоматически подпадаешь под протекторат Геральдики. Что бы ты ни сотворил, в какую бы ситуацию ни попал, судить тебя имеют право только по законам Геральдики. И обращаться за помощью к совету регента ты тоже сможешь. Опять же, где бы ты ни находился и что бы с тобой ни случилось. Это там, на Геральдике, они могут интриговать, строить козни, распускать сплетни, но если речь заходит о посягательствах на одного из них, пусть даже навязанного обстоятельствами, они немедленно вспоминают о своей избранности и неприкосновенности. Если могут тронуть одного, следовательно, неприкосновенности лишаются и другие. А подобного они не допустят. Своих не сдадут. Принадлежность к роду Трастамара дает тебе и другую защиту. Фирма «Майерс, Голдман и Ко» также будет стоять на страже твоих интересов. Услуги авшуров стоят дорого, они своего не упустят, но принадлежность к иной расе дает гарантию, что ни один из земных власть предержащих их не запугает и не перекупит. Согласно заключенному мною контракту они будут защищать тебя с неменьшим рвением, как если бы защищали меня. — Она помолчала. — Но это вовсе не означает, что ты обязан всю жизнь оставаться на Геральдике. Ты по-прежнему свободен.

Мартин чуть насупился.

— А если я как раз этого и хочу? Остаться. Ты меня не прогонишь? Не отправишь на какой-нибудь «Саган»?

Она засмеялась.

— Только если ты сам об этом попросишь. И докажешь свое намерение трехдневным воздержанием от сладкого.

Мартин изобразил ужас.

— Хозяйка, за что? Я же киборг. Я без сладкого не выживу. Эти три дня станут непреодолимым препятствием на пути к свободе. Почему ты так жестока со мной? Что я тебе сделал?

— Да, я такая. Жестокая и деспотичная. И, как всякая женщина, жуткая собственница.

Неожиданно Мартин спросил:

— Хочешь на него посмотреть?

— На кого? — не поняла Корделия.

— На Мартина первого.

— Я видела архивные голографии.

— Нет, эти ты не видела. В общем доступе голографии из университетской базы Асцеллы. А эти из личного архива Эмилии Валентайн и нигде не публиковались.

— Это она тебе их… — Она чуть было не сказала «закачала». -… отдала?

— Нет, Гибульский. Перед тем, как он меня… активировал. Эта закаченная на мозговой имплантат информация должна была меня убедить, что я и есть он, Мартин Каленберг. Я же по их версии потерял память. Вот и должен был вспомнить.

— И тебе их не стерли? Там, в исследовательском центре?

— Стирали. Тестировали момент потери личностной идентификации.

— И?

Мартин пожал плечами.

— Это же был не я. И воспоминания не мои. Вернули обратно. Потом меня снова стирали, уже полностью, со всеми накопленными после активации данными. Потом возвращали. Потом снова стирали. Вносили какие-то коррективы.

— Не надо. — Она погладила его по руке. — Все уже кончилось.

— Да, кончилось, но оно все равно есть. В моей памяти. Человеческой памяти.

Мартин принес планшет, активировал его. На мгновение его взгляд расфокусировался, а затем над планшетом развернулось вирт-окно. В нем — мальчик лет пяти. Светловолосый, смеющийся. Следующее окно. Мальчик играет в саду. Затем катается на велосипеде. Бегает наперегонки с пятнистой собакой. Потом мальчик становится старше. Вот он держит футбольный мяч. Счастливая физиономия, взъерошенные волосы, сбитые коленки. Потом подросший мальчик в школе. Что-то сосредоточенно выводит на виртуальной доске. Вот он в компании одноклассников. Празднует день рождения. Катается на гравискейте. Вот снова с собакой. Уже другой. А вот держит за руку смущенную одноклассницу. На последнем снимке, уже юношей, улетает в университет на Асцеллу.

Лента воспоминаний мигнула и запустилась снова. Мартин не останавливал, а Корделия не просила. Они смотрели на светловолосого мальчика, смотрели, как он играет, учится, взрослеет, как он делает первые ошибки, как спотыкается, падает, встает, смотрели, как он меняется, как надеется, верит, как нетерпеливо ждет будущего, смотрели, продлевая эту неведомую, трагически незавершенную жизнь в бесконечность.

* * *

На следующий день Ренди заманил Корделию в медотсек. Эскулап выглядел растерянным. Корделия улыбнулась.

— Вениамин Игнатьевич нашептал?

Темнокожий врач кивнул.

— Слово взял, что я экипажу только с вашего разрешения… Будто я не понимаю. Интересы пациента прежде всего. Я бы мог, конечно, сделать вид…

— Не стоит, Ренди. Ты — врач, мне от тебя скрывать нечего.

Она забралась в диагностический модуль. Прозрачная крышка скользнула вдоль корпуса. Аппарат тихо загудел, выплескивая на вирт-окна внутрителесное устройство Корделии. Вирт-изображения, соответствующие норме, помечались зеленым сигналом. Изредка выскакивал желтый. Но красным не мигнуло ни разу. Когда прозрачный купол модуля отошел, Корделия села и вопросительно взглянула на врача.

— Ну что?

Ренди что-то изучал в одном из вирт-окон. Окно было помечено зеленым, но тем не менее вызывало какой-то недоумевающий интерес.

— А вы знаете, что… — начал Ренди и осекся.

— Что? — насторожилась Корделия. — Что-то не так?

У нее забилось сердце. Вдруг… вдруг Вениамин Игнатьевич все-таки ошибся? Мартин тоже твердил об изменении гормонального фона, но все эти изменения могли быть вызваны затянувшимся стрессом.

— Что, Ренди? Говори. Говори правду.

Она выбралась из модуля и тоже попыталась заглянуть в вирт-окно.

— А вы знаете, что их… двое? Детей.

— То есть как двое?

— Конечно, это может быть ошибка, но я вижу двоих. Вот, смотрите. Один, а вот второй.

Корделия честно попыталась что-то разглядеть в черно-белых разводах.

— Я, конечно, могу ошибаться, срок очень маленький, — повторил Ренди, — но диагностику можно провести повторно. Завтра или послезавтра. Что с вами?

Корделия пошатнулась. Ренди вскочил, чтобы ее поддержать. Она несколько минут сидела совершенно неподвижно, потом спросила:

— А дети могут быть от разных отцов? Я имею в виду, вот такие дети, двойняшки.

— Бывают, но это большая редкость. Один случай на тринадцать тысяч беременностей близнецами. Вернее, не близнецами, двойней.

— О близнецах речь не идет, — прервала его Корделия. — С близнецами такое в принципе невозможно. Я спрашиваю о бихориальных детях.

— Это называется гетеропатернальная суперфекундия.

Корделия обхватила голову руками.

— О космос, еще и это!

После приземления яхты на Новую Москву пришлось пройти через испытание пресс-конференцией и допросом у прибывшего с Земли следователя. Как Рифенштали не старались, полностью замять дело им не удалось, хотя эпицентром всего скандала был назначен беглый пират Макс Уайтер. Что Корделию, собственно, вполне устраивало.

— Ты не расскажешь им правду? — спросил Мартин, когда теплым летним вечером они смотрели по головизору новости.

— Нет, Бегемотик, не расскажу.

— А почему? Это же все затеял тот… Александр. И Камилла хотела тебя убить.

— Да, хотела. А твое похищение задумал Александр. И побег Казаку тоже устроил он. Но я не изменю показаний.

— Почему? Ты позволишь им остаться безнаказанными?

Корделия помолчала. Взяла руку Мартина, погладила.

— Не волнуйся, Бегемотик. Судьба о них позаботится.