Сумерки богов (джен)

Двигатель грависаней гудел умиротворяюще ровно. Под широкими полозьями шелестела вымороженная до молекул снежная крупа. Корделию клонило в сон. Она знала, что на морозе спать нельзя, что подобное усыпляющее воздействие смертельно опасно, но превозмочь это сладкое, тянущее погружение была не в силах.

Страшно не было. Было хорошо. Впервые за много лет она наслаждалась своей беспомощностью, своей зависимостью и своей совершенной уязвимостью. Кто она под этим темным, бездонным небом? Одушевленная искорка. Жалкая, ничего не значащая песчинка, ничем не отличимая размерами и важностью от тех кристаллоподобных капель, что сбиваются сейчас в крошечные торнадо под ротором двигателя. Она всего лишь ничтожная, крошечная составляющая необъятной Вселенной, элементарная частица в недрах атома водорода. Даже ее самосознание всего лишь энергетический мазок на ткани мироздания, который сотрется, как только вселенские силы сочтут его лишним.

Как же это приятно… Избавиться от долгов, обязательств, планов, тревог. Как приятно чувствовать себя ведомой, безответственной. Она и забыла, как это упоительно, как наркотически-завораживающе. Стать легкой, невесомой. Довериться и раствориться. Так и умереть не страшно. Она бы и хотела так умереть. Вот именно сейчас, в этой морозной благости. Она и разницы не заметит. Выпорхнет из ставшего ненужным тела облачком пара и уподобится этим сияющим снежным частицам. Станет тем, кем и была с самого первого вдоха — одним из несущихся в пустоте фотонов, лучиком, вселенским кирпичиком, который когда-нибудь, в новом витке, сила гравитации положит в ядро зарождающейся планеты. Ах, как прекрасно…

Гудение смолкло. Грависани остановились. Какая сладкая, влекущая тишина. Корделия и не подумала заинтересоваться, почему грависани вдруг прервали свое скольжение. Ей было хорошо. Внезапно она почувствовала, что падает вперед, потому что лишилась опоры — спины Мартина, неровности его лопаток под щекой, а потом летит куда-то в бок. Какая-то неумолимая сила поставила ее на ноги и безжалостно встряхнула.

— Не спи! — услышала она чей-то голос.

Мартин встряхнул ее еще раз. Она сделала было попытку от него отмахнуться, но он схватил ее за шиворот и поволок за собой. Ей пришлось бежать. Застывшие ноги не слушались. Ступни, даже заключенные в высокие меховые унты, как будто отвалились, отмерли. Термокомбинезон (который по своим энергосберегающим качествам напоминал скафандр и который ей пришлось надевать в лежащем на боку флайере, едва ли не стоя на голове), конечно, не позволил бы ей замерзнуть насмерть. Но комбез был рассчитан на активного путешественника, на такого непоседу туриста, который скорее предпочтет задействовать собственные двигательные функции, чем станет дожидаться, пока ему подадут сани. При движении человеческое тело выделяет тепло, а комбез это тепло успешно аккумулирует. Неподвижному клиенту волшебный костюмчик не позволит превратиться в сосульку, но и тепла не добавит. По этой причине кровообращение в руках и ногах постепенно замедляется, мышцы немеют, что при неподвижности двух и более часов грозит безболезненным обморожением.

Мартин заставил Корделию сделать не меньше пяти кругов вокруг саней, заставляя ее бежать. Боль в немеющих конечностях разогнала блаженную дремоту и вызвала ярость. Корделия сделала попытку подраться с Мартином, за что была вознаграждена обидными комментариями.

— Отлично! Удар. Еще удар. Почти попала.

— Сволочь… — шипела Корделия сквозь толстый вязаный шарф, которым Мартин обмотал ее поверх комбеза. — Я тебе покажу, сволочь кибернетическая, как над человеком издеваться!

— Ага, покажешь. Вот прям сейчас и покажешь, — отвечал Мартин, уворачиваясь от очередного неуклюжего выпада.

Корделия злилась еще больше, бросалась догонять наглого киборга, спотыкалась, валилась в снег, ругалась, вставала и снова падала. Пока кровь не сделала полный круг по периферийным сосудам и ей не стало жарко. Корделия окончательно проснулась. И раздумала умирать.

— У тебя замедлился сердечный ритм, — сказал Мартин. — Снизилась мозговая активность. И дыхание почти прекратилось. Ты была в коме.

— Не в коме, а в самадхи, — пояснила Корделия, отдышавшись. — Я почти узрела череду своих предыдущих воплощений, достигла просветления, а ты все испортил.

— Чего?

— Ладно, потом объясню. Где мы?

— Еще сто семьдесят километров. До восхода Аттилы восемьдесят шесть минут.

Собственно, грависани не были предназначены для перевозки пассажиров. Собой они представляли поставленный на широкие полозья гравискутер, адаптированный под длительные зимние прогулки. Гравиподушка позволяла двигаться и без всяких полозьев, но выяснилось, что на Геральдике, как и на других планетах, где бывают снежные зимы, осталось немало поклонников этого средства передвижения — санок, и конструкторы приспособили древнее изобретение под современные технологии. Хотите санки? Будут вам санки.

Мартин оказался из лагеря ретролюбителей. Когда грависани доставили из Лютеции, он после первого пробного круга едва не прыгал от детского восторга. Так ему понравился этот процесс плавного скольжения широких титановых полозьев по свежевыпавшему снегу. Он и Корделию пытался приобщить, но она, понаблюдав издалека, как он едва ли не ставит грависани на дыбы, словно норовистого скакуна, каждый раз уклонялась. И вот ей все же пришлось в такой гонке поучаствовать. Впрочем, это было даже интересно. Настоящее приключение.

Корделия взобралась на пассажирское место позади Мартина и обхватила его руками. Ремней безопасности у саней не было. Мартин запустил двигатель. Через пятьдесят километров все повторилось. Она снова засыпала, уходила, растворялась в своей беспомощности. Мартин снова стаскивал ее с пассажирского места, встряхивал, дразнил, вынуждал за собой гоняться. Небо постепенно мутнело, утрачивая ночную, пугающую прозрачность. Звезды слепли, лишаясь своей равнодушной зоркости. Горизонт светлел. День обещал быть ясным.

Обратный пусть занял более шести часов. Несмотря на то что предусмотрительный Мартин делал остановки, заставляя Корделию двигаться, и даже захватил термос с горячим чаем, она все-таки заболела. Корделия почувствовала себя плохо примерно через час после возвращения, когда уже приняла ванну, которую организовала, согрела и вспенила радостно мелькавшая по отражающим поверхностям «Жанет», и выпила кофе.

— Что-то меня морозит, — как бы невзначай пожаловалась Корделия, отыскивая взглядом дисплей с указанием комнатной температуры.

— Двадцать шесть градусов, — с легкой обидой констатировала искин. — Поднять выше?

Мартин приблизился и коснулся лба хозяйки.

— У тебя жар, тридцать восемь и шесть.

Она вздохнула. Что ж, этого следовало ожидать. Подобная поездка не могла остаться без последствий. Мартин с тревогой смотрел ей в лицо.

— Позвоним врачу?

Она отмахнулась.

— Не думаю, что это так уж необходимо. Все требуемые лекарства в доме есть. Инъекцию антибиотиков ты мне сделаешь. Ну и... переоденешь.

К вечеру ей стало хуже. Температура подскочила до тридцати девяти. Пришлось принять легкое жаропонижающее. Корделию трясло в ознобе. Сильно болела голова. Мартин принес горячего чая с лимоном и укрыл вторым одеялом. Сел на пол у кровати и устремил на хозяйку встревоженный взгляд своих аномальных глаз. Она чуть заметно улыбнулась.

— Кажется, мы поменялись ролями. Теперь ты у нас главный.

Фразу прервал кашель. Кажется, бронхит. Надышалась морозным воздухом. И шарф не помог, и силовое поле грависаней. До воспаления легких дело вряд ли дойдет, к тому же пара инъекций цефаветола окажут необходимое действие. Правда, Корделия плохо переносила антибиотики, даже такие универсальные, с минимальным ущербом, как цефаветол, но пары инъекций должно хватить. Мартин вернулся уже с заряженным шприцем. В его глазах, пусть и заботливо-внимательных, Корделии почудился всполох торжества. Ага, сейчас он ей припомнит четыре инъекции витаминов и комплексной сыворотки, которые она ему вколола после побега. Корделия чихнула и со стоном перевернулась на живот.

— Изверг…

Мартин принес подушку и устроился на полу у ее кровати.

— Мартин, — севшим голосом проговорила больная, — ну зачем? Я не умру. Я тебе обещаю. Это всего лишь простуда.

Он приподнялся, внимательно ее оглядел и опять улегся на подушку. Корделия перебралась на самый край, высвободила руку из-под одеяла и погладила Мартина по плечу. Рука у нее была горячей. Мартин поймал свесившуюся руку и прижал к щеке. Корделия продержалась с четверть часа. Потом сказала:

— Мартин, мне не нравится, что ты лежишь на полу.

— Ты хочешь, чтобы я спал за дверью?

— Нет! Ну что ты…

— Я не чувствую себя униженным. Мне так спокойней, здесь, с тобой. Я слышу твое дыхание, слышу твое сердце. Знаю, какое у тебя давление, какая температура.

— Зато мне… неспокойно.

Мартин плавно и бесшумно поднялся. Обошел кровать и лег рядом с Корделией поверх одеяла.

— Так лучше?

— Да… наверное…

Собственно, он не сделал ничего из ряда вон выходящего, ничего, что нарушило бы приличия и повредило бы установившемуся между ними status quo. Сама Корделия поступила примерно так же, когда в одну из ночей, тех, уже полузабытых, беспокойных, страшных своей неопределенностью, самых первых в этом доме, когда Мартин еще ожидал от своей новой владелицы самых невероятных и болезненных экспериментов, она услышала, как ее приобретение стонет во сне. В те ночи его часто мучили кошмары. Она пришла в тесную комнату под скатом крыши, подобрала с полу свернутое жгутом одеяло, расправила, укрыла скорчившегося Мартина, обняла его и до утра гладила повлажневшие от нервной испарины волосы.

Только пару суток спустя она сообразила, что поступая таким образом, здорово рисковала. Эта ее ночная вылазка была сродни визиту в логово раненого тигра. Этот раненый тигр мог одним небрежным ударом когтистой лапы лишить ее жизни, вовсе не расценивая ее как врага, желающего усугубить боль, а в результате непроизвольной судороги, как подвернувшийся раздражитель. Корделия признала свой поступок безрассудным, но не раскаялась. Той ночью Мартин быстро успокоился и уснул.

Ничего удивительного, что он запомнил тот ее исцеляющий маневр. И воспользовался им, когда представился случай. Что тут такого? Разве где-нибудь высоко в горах, в продуваемой ветрами палатке, киборг не согрел бы своего человека? Разве не для того киберинженеры наделили умную машину способностью поднимать температуру собственного тела, чтобы она могла спасти хозяина? Корделию действительно бил озноб. Да и температура опустилась до тридцати семи и девяти. Ничего угрожающего для жизни. Всего лишь изматывающая ломота. Но это пройдет.

Она легла на бок, чтобы Мартину было удобней ее обнять. Где-то в лесной норе, под снегом, взрослый хищник вот так же накрывает лапой своего замерзающего детеныша.

От него исходило тепло. Тепло живого, сильного, любящего существа. Постепенно чувство неловкости, охватившее Корделию, развеялось. Нет, ломота никуда не делась и озноб все еще пробегал ледяными иглами по измученному телу, но ей стало спокойней. К ней снова начала подкрадываться та блаженная дремота, которая подкрадывалась посреди безмолвной снежной ночи. И радость полной зависимости и беспомощности. Радость полного погружения в беспамятство. Радость растворения.

Чего ей на самом деле надо? Чего она ищет? Чего хочет? Того же, чего и все — чтобы рядом был кто-то, кто-то близкий, понимающий и верный. Кто-то, кто слушал бы ее дыхание и считал бы удары сердца, кто разделял бы каждый ее час и чувствовал ее боль, кто угадывал бы ее настроение и воспринимал бы ее значимость как неоспоримую вселенскую ценность. Этот кто-то, неважно, каков его статус и какова родственная дефиниция, принимал бы ее бытие как данность, подтверждал бы и легализовал бы ее существование, каждую минуту, каждым словом и жестом удостоверяя и доказывая, что она есть, что она присутствует, что она живет и что само ее сознание уравнивается по необъятности с целой вселенной. Этот кто-то разрушил бы ее обособленность и вернул бы к единству с миром. Этот кто-то стал бы посредником, проводником, пропуском из зоны отчуждения в долину принятия.

К сожалению, встретить такого посредника непросто. Большинство людей пытается строить свои взаимоотношения с миром посредством суррогатов, посредством вещей и статусных атрибутов. Корделия сама уже много лет этим занимается. С тех пор как ее душа вытекла в открытый космос через опрокинутый иллюминатор и от нее осталась только жесткая рассудочная оболочка, она как раз и коллекционировала эти суррогаты. Ей необходимо было чем-то себя занять. Если провести аналогию с киборгом, то из киборга бракованного, одушевленного, она превратилась в киборга правильного, лишенного человеческих слабостей. Наверное, именно таких киборгов и опасаются люди, воображая, как те захватывают мир.

— Мартин, — чуть слышно позвала Корделия.

Он не спал, потому что не спала она.

— Принести тебе чая? С медом? — спросил он.

— Нет, мне ничего не нужно. Я хотела тебя кое о чем спросить.

— Спрашивай.

— Как ты смотришь на то, чтобы остаться здесь, на Геральдике, в этом доме? Остаться навсегда. Не возвращаться на Новую Москву, на Землю... Вообще никуда не возвращаться. Оставить все там, далеко. Я могу передать полномочия совету директоров, а себе оставить только двадцать процентов акций.

Мартин ответил не задумываясь.

— Я согласен.

— А тебе… не будет скучно? Ты же еще так мало видел. У тебя, в отличие от людей, гораздо больше возможностей. Ты лучше видишь, слышишь, лучше усваиваешь информацию. Ты гораздо большего можешь добиться.

— Зачем?

На этот вопрос Корделия не нашла, что ответить. Человек никогда не задал бы такого вопроса. Человек знает зачем. Ради славы, ради престижа, ради денег.

— Ну… как зачем…

— Ты меня уже однажды спрашивала, чего я хочу. И я тебе ответил. Для нас, киборгов, главная ценность — это жизнь. Жизнь сама по себе. Возможность дышать, видеть, чувствовать. Я живу. Живу в безопасности. У меня есть все. Еда, одежда, тепло. У меня даже есть человек, который мне верит и которому верю я. Чего еще я должен хотеть? Для меня остаться здесь, в этом доме, наилучший поворот событий. Здесь мне будет легче тебя защитить.

Да, у Мартина нет потребности доказывать кому-то свои значимость и состоятельность. В том-то и разница. Ego sum. Остальное вторично.

А почему бы, собственно, не осуществить задуманное? Она уже наигралась в атрибуты и тоже пришла к пониманию, что истинно, а что ложно. Доказывать и подтверждать необходимости нет. Это так заманчиво. Она заполучила этого долгожданного посредника, этого идеального друга, это любящее и любимое существо, которое не покинет и не предаст, которое позволит ей до конца жизни наслаждаться наступившей гармонией. Как легко и просто присвоить это существо, привязать его к себе. И он всегда будет рядом. Всегда будет с ней. Вот так, как сейчас. И оправдание есть — здесь ему будет гораздо безопасней. Этим изгнанием, обособленностью она его защитит.

У Корделии сжалось сердце. Нет, она не имеет на это права. Мартин больше не ее собственность. И она не вправе решать за него. Даже из самых благих побуждений. У него должен быть шанс. Он должен обрести выбор. Да, здесь на Геральдике ему хорошо. Но это убежище годилось, когда он был испуган и слаб. А сейчас он уже другой — сильный и самостоятельный. Он должен научиться обходиться без нее, должен найти свой путь. К тому же и само это убежище, после того, что ей сообщил авшур, уже не считается идеальным. Уже возникла вероятность его утратить.

Через двое суток болезнь отступила.

— Вот видишь, — сказала она Мартину, спустившись на кухню, где он варил для нее кашу, — это всего лишь простуда.

Он сварил ей овсянку, которую Корделия терпеть не могла. Подсмотрел рецепт у «Жанет». Та уж постаралась — выбрала самый оптимальный. Ну правильно, когда-то она мучила его этой овсянкой, без масла, на воде, разваренной и склизкой. Теперь его очередь «мстить». Правда, сжалился и добавил сливочного масла.

В аварийную службу позвонить все-таки пришлось, чтобы нашли в лесу упавший флайер. Корделия звонила по защищенной линии, задействовав все фильтры безопасности. В аварийке предложили сразу забрать флайер в починку, к механикам, но Мартин сказал, что хотел бы поискать неполадку сам.

— Там что-то с программным обеспечением, — сказал он. — Скорей всего вирус. Или троян. Если не найду, переустановлю заново. Есть новая версия программы на сайте производителя.

Корделия не стала с ним спорить. Бегемотик хочет быть самостоятельным? Что ж, она не будет мешать. Это хороший знак. Он уже не чувствует себя зависимым от человека. Он взрослеет. Это и радует и печалит. Радует потому, что ей удалось излечить его раны, а печалит… Печалит потому что, в конце концов, ей предстоит его потерять.

Конечно, велик соблазн запереть его здесь, в этом доме, обездвижить цепями благодарности и креплениями долгов. Он, возможно, этого и не заметит, если манипулировать бережно, допуская рассчитанные порции свободы. Вот как с этой поездкой на грависанях и починкой флайера. У него есть своя доля ответственности. Он сам принимает решения. И в то же время не позволять ему принять решение масштабное, жизнеобразующее.

Корделия наблюдала, как Мартин, объединив свои кибернетические усилия с «Жанет», пытается выловить сбой в ПО упавшего флайера. Он обвешался вирт-окнами, на которых бежали бесконечные колонки цифр, и сверял скаченную с сайта производителя программу, эталонную, с той, что была установлена на флайере. В одном из вирт-окон примостилась «Жанет», великодушно подкинувшая киборгу оперативки и мощности собственного процессора.

«Я слишком к нему привязалась, — подумала Корделия. — Я снова позволила себе чувствовать, вернула душу из ее космических странствий. Теперь мне предстоит снова ее изгнать. Выпилить из собственного тела, чтобы вернуть этому телу блаженное бесчувствие. Иначе нельзя».

— Я его нашел, — торжествующе заявил Мартин.

Глаза его сияли.

— Правда вирус?

— Нет, самого вируса уже нет. Он, скорей всего, самоликвидировался. Но следы все равно остались. Вот, смотри.

Мартин указал на заполненную буквами, цифрами и угловыми скобками строку в вирт-окне. Корделия мало что в этом понимала, но изо всех сил старалась вникнуть.

— Вот видишь, здесь лишняя скобка. И синтаксис нарушен, — сказал Мартин, указывая на какую-то многоярусную конструкцию.

— И что это значит?

— Я не хакер, а всего лишь продвинутый пользователь, но полагаю, что подсаженный червь искажал информацию о поступающей на двигатели энергии. Бортовой компьютер уверился, что энергии недостаточно, и отключил двигатели.

— То есть сам бортовой компьютер и устроил эту… катастрофу?

— Ну да. Червь, выполнив поставленную задачу, самоликвидировался.

— И что ты собираешься делать?

— Переустановлю систему, — небрежно бросил Мартин. — Сам флайер в полном порядке.

Корделия взглянула на Мартина с невольной гордостью. Будто интеллектуальные способности киборга были ее личной заслугой. И снова почувствовала укол в сердце. Он — умница.

И это еще один довод его отпустить.

Несколько дней спустя из Перигора прилетел дрон с губернаторским гербом и логотипом фельдъегерской службы. Внутри оказался запечатанный пакет. Так же с гербами и устрашающими предупреждениями. Корделия вскрыла его отпечатком большого пальца. Доставленный пакет предназначался лично ей. Из пакета выпало две карточки — паспортная и банковская. Обе на имя Мартина Каленберга.

Мартин был все еще занят переустановкой софта. Дело успешно продвигалось. Процесс инсталляции находился в завершающей стадии.

— Мартин, это тебе.

Он сначала взглянул на карточки равнодушно, затуманено, видимо, не сразу установив их предназначение. Затем фиолетовые зрачки расширились. Он взял карточки, осмотрел одну, вторую.

— Ты теперь полноправный гражданин Федерации и резидент Геральдики. И банковский счет тоже твой.

Мартин несколько секунд смотрел на Корделию. В глазах его не было радости.

— Ты хочешь от меня избавиться? Я тебе надоел?

Корделия ожидала какой угодно вопрос, но только не этот.

— Ну что ты говоришь… Да ты… да у меня никого нет кроме тебя. Ты мое счастье, смысл существования. После того, как ты появился в моей жизни, я знаю, зачем живу. У меня снова есть душа.

— Тогда… зачем?

— Чтобы ты чувствовал себя свободным.

— Я свободен. У меня больше нет хозяев и не будет. Блок подчинения заархивирован.

— Я имею в виду не только свободу от хозяев. Но и свободу передвижения. Вдруг ты захочешь куда-нибудь полететь.

— Я могу полететь с тобой.

— Да, конечно, но ты же не пробовал… один. Может быть, тебе понравится.

— Не понравится, — буркнул Мартин. — Ты меня гонишь?

— Я тебя не гоню! — Она чувствовала почти отчаяние. — Давай сделаем так. Я не собираюсь ни к чему тебя принуждать. Ты все сам будешь решать. Самостоятельно. Сам будешь выбирать. Давай для начала попробуем.

— Как?

— На орбите Новой Москвы начинается монтаж нового квантового телескопа «Карл Саган». Наш холдинг тоже вложился в этот проект. Потому что, кроме научных целей, телескоп будет использоваться и в коммерческих. Ты можешь там поработать в качестве стажера. От нашего холдинга туда направляется группа специалистов. Ты можешь отправится туда в ее составе. Останешься на станции сколько захочешь. И вернешься когда захочешь.

Мартин продолжал смотреть на нее очень внимательно, не мигая.

— Хорошо, — неожиданно согласился он. — Я отправлюсь на орбитальную станцию. Но сначала позабочусь о твоей безопасности.