Эта тайна (гет)

За последующие четыре дня Аврора так и не приготовила необходимое зелье. Сначала она оправдывала себя тем, что ей нельзя показываться в покоях Северуса. На допросе в Аврорате, не подумав как следует, она соврала, что в его комнаты попасть больше не может. Якобы Снейп сменил пароль. На счастье, эту ложь не разоблачили, но теперь соваться туда она опасалась. Хотя на самом деле она просто боялась узнать правду.

Дни шли, задержка была уже пугающе серьезной, а как поступить, Аврора так и не решила.

На четвертую ночь она поняла, что тянуть дальше — преступно, и осторожно спустилась вниз. Если это произошло, то средство для прерывания беременности следовало принять, и чем скорее, тем лучше. Тем более, сама она наверняка осилит лишь приготовление самого простого варианта зелья. Это Северус сделал бы для нее как можно лучше.

Или он настоял бы оставить ребенка?..

Нет, Снейп бы принял и поддержал ее решение. Аврора практически не сомневалась, что дети ему были не нужны. Пример его так и не сложившихся отношений с Гермионой служил прямым доказательством этого…

И все равно на душе было тяжко.

Ученики уже успели разъехаться по домам. Хогвартс пустовал, так что она беспрепятственно спустилась вниз. Входить в эти комнаты было тяжело. Аврора хотела пройти прямо в лабораторию, но все же задержалась сначала в гостиной, а затем зачем-то зашла в спальню и опустилась на пустую кровать…

Ей не хватало его. Остро, болезненно не хватало. Сильнее, чем в те другие разы, когда они пытались расстаться.

Аврора провела ладонью по холодной простыне, затем любовно погладила его подушку и разглядела брошенную на кровать слегка мятую белую рубашку… По всей видимости, уходил он отсюда спешно. Наслал на нее чары сна в гостиной и прощай Хогвартс. Но применение к себе магии она Северусу давно простила…

Задумавшись, Аврора, не осознавая, что делает, подцепила ледяными пальцами рубашку и, прикрыв глаза, приложила ее к лицу, а затем вдохнула полной грудью.

В отличие от мантий, в нее не въелись ароматы трав, ингредиентов и зелий. Он носил рубашки на голое тело, поэтому на хлопковой ткани едва уловимо чувствовался его настоящий запах… Тот самый, что всегда заводил ее с пол-оборота.

Чистая магия любви, которой Аврора повиновалась.

Так и продолжая обниматься с его рубашкой, Аврора заплакала и прямо в одежде опустилась на незастеленную кровать.

Где он сейчас?

Видимо, там же, где Тот-Кого-Нельзя-Называть. А значит, на душе у Северуса неладно. Пусть сейчас все вокруг твердили, что Снейп всегда оставался Пожирателем Смерти, Аврора знала, чего на самом деле ему стоила эта служба. Те дни, когда Северус приходил к ней после аудиенции у Волдеморта, Аврора безошибочно отличала. Снейп старательно делал вид, что все в порядке, но его выдавала глубокая печаль, непробиваемой стеной стоявшая в темно-карих, едва ли не черных глазах.

Почему он именно так реагировал на встречи со своим Темным Лордом, Аврора не знала, и объясняла для себя это тем, что Снейпу, как и любому нормальному волшебнику, было тяжело рядом с Волдемортом. Ведь прежде, до злополучного финала Турнира Трех Волшебников, ничего подобного не случалось. Да, Северус всегда был замкнут и молчалив, но водяной черт ее раздери, не было раньше в его взгляде этой стены!

А ведь один раз Снейп и вовсе пустил ее в свои мысли…

Почти пять лет назад… Последние годы заикнуться о подобном было, конечно, невозможно. А тогда Аврора быстро уломала его показать ей спектр чувств мужчины во время любовного акта. Скорее всего, Снейп согласился на это в благодарность за то, что она приняла его с Темной меткой на руке. Чтоб не боялась его, разрешил заглянуть в свой разум. Хотя с ее стороны задумка имела другую цель. Боясь неосторожно ранить, Аврора не могла сказать или подумать в глаза тридцатидвухлетнему легилименту, который ей здорово нравился, о той единственной мелочи, что немного омрачала их бурный роман.

Комбинация была сложной. Ее пришлось учить входить в сознание другого человека и не тонуть в одночасье в урагане образов и ощущений. Это оказалось для Авроры неожиданно сложно. Но в конце концов Снейп все-таки вложил в ладонь любовницы палочку и, приподнявшись, посмотрел в глаза…

Это было странно.

Будто ее вели по узкому коридору, показывая лишь рафинированные мысли и чувства. Только его чистое желание, только неподдельная страсть… Ни шага в сторону. Ничего случайного. Он контролировал абсолютно все: от образов в голове, до движений тела, и в тот раз интимная близость впервые длилась долго…

Чтение мыслей Аврора так и не освоила, зато он научился по-настоящему владеть своим телом. Впрочем, с ним было хорошо и без того.

Зато что делать сейчас, она не знала.

Случись такое во время ее романа с Жаком Этуалем или любым другим из ее бывших, она, не задумываясь, отправилась бы к колдомедику. Даже если бы любовник предложил оформить отношения браком. Заполучить мужчину такой ценой она была не готова. Аврора видела себя музой, любовницей, женой или опорой, но никак не матерью. Детей никогда не было в ее планах. Но сейчас, опустив ладонь на низ живота, она, к своему изумлению, поняла, что ребенка от Северуса она полюбить сможет. Аврора даже к Гермионе, несмотря ни на что, питала определенную нежность, угадывая в ней черты любимого мужчины. Решимость сделать аборт таяла… И самым последним аргументом было то, что Снейпа в любой момент могли убить, а так у нее в жизни осталось бы хоть что-то…

Проснулась Аврора через несколько часов от головной боли. Поясницу ломило, от голода подташнивало. Началось… Только на этот раз месячные были особенно болезненны и неприятны. Но, главное, вместо ожидаемого облегчения она почувствовала пустоту и едва ли не разочарование.

Что ж, видимо, не в этом было ее предназначение. Даже выбор делать не пришлось…

«Ваш талант — любить мужчину»… — снова вспомнились слова Дамблдора. Значит, она остается и будет здесь до самого конца, каким бы он ни был.

Найдя наощупь свою палочку, Аврора вскинула руку вверх:

— Экспекто патронум!

Мгновение… и серебристая сова, освещая мрачную спальню волшебным светом лучших воспоминаний, расправила крылья и упорхнула сквозь стены, направляясь к адресату. — Он должен знать, что во всем этом кошмаре, на чьей бы он не оказался стороне и какой бы вины не держал на душе, Аврора выбирает его.

Восходящей звездой промчалась серебристая точка над Хогвартсом и растворилась в серых облаках, чтобы через доли секунды появиться в небе над Лондоном и кометой упасть на крышу скрытого от посторонних глаз дома на Гриммаулд плейс…

Ослепленный внезапным ярким светом, Снейп вздрогнул и в отчаянной попытке защититься выставил щит — добра ему ждать было неоткуда. Но даже самое мощное Протего не смогло бы остановить эту магию. Защитный купол будто озарило северное сияние, и небольшая сова беспрепятственно преодолела барьер, а затем беззвучно закружила над его головой.

Это продолжалось несколько долгих секунд, потом Снейп протянул руку в иррациональном желании прикоснуться к патронусу женщины, которая его любила, и сова пролетела через раскрытую ладонь, а после исчезла. И на душе стало чуть теплее.

— Что же я творю, — сам себе прошептал Северус и, оглядев перевернутую вверх дном комнату Сириуса, взмахнул палочкой. В мгновение ока выпотрошенное содержимое шкафа вернулось на свои места, книги, тетради, пергаменты и листки магловской бумаги аккуратными стопками опустились на небольшой письменный стол, а постельное белье заползло обратно на высокую кровать с резными дубовыми ножками.

Не медля больше ни минуты, Снейп навсегда покинул дом Блэков.

* * *

«Пусть все получится!» — только и успело пронестись в голове Гермионы, когда на ее глазах удивительно яркая звезда упала посреди ночного неба. Только что она понимала под этим «все», конкретизировать времени не хватило. Конечно, Гермиона не сильно верила в то, что желания, загаданные пока падает звезда, сбываются, но на этот раз ей слишком уж нужна была удача.

Звезда давно растворилась в небе над городом, а Гермиона так и стояла у окна. Это был знак. Пора действовать! Как поступить сомнений у нее не было, только решимости поднять палочку немного не хватало, и она тянула уже почти неделю, штудируя книги и все надеясь подготовиться чуть лучше. Слишком уж страшно было совершить фатальную ошибку…

Она всегда знала, что пойдет за Гарри куда угодно. Даже несмотря на его отношения с Джинни, даже несмотря на то, что ее семью могли убить, даже несмотря на то, что ее саму могли растерзать, и она могла лишиться абсолютно всего. И даже не потому, что теперь к ней, наконец, пришло понимание, какие на самом деле чувства она испытывала к Гарри.

Даже не поэтому.

Просто друзей не предают.

Хотя под призмой нагрянувшей первой любви (ведь остальное, по сравнению с этим, любовью считаться, конечно же, не могло) ей казалось, что все события ее жизни были так или иначе связаны с Гарри и вели к тому, что они должны быть вместе. Ровно с того самого дня, когда она случайно заглянула в купе Хогвартс-Экспресса, где сидел он, Гарри. Гермиона смутно помнила свои ощущения от той встречи, но сейчас ей казалось, что он приглянулся ей с первого взгляда. Это было бесспорным знаком, как и то, что он пошел за ней в туалет Плаксы Миртл и спас от тролля. С тех пор их жизни неразрывно связаны, а все остальное не так уж и важно!

Как только Гарри мог предположить, что она бросит его и согласится уехать с родителями в Австралию! Ее сильно задело, что он изобразил радость, когда она согласилась, будто это наилучшее решение для всех.

Еще бы она не согласилась! Гермиона даже спорить не стала, ругаться с Гарри ей не хотелось. Проще сделать по-своему и все. Гермиона ведь знала, что он захочет поступить именно так. Гарри же вечно бросается в бой, пытаясь спасти даже тех, кто в этом спасении не нуждается. Поэтому, первым делом, еще в Больничном Крыле она обработала более слабое звено — Рона.

Конечно, они оба во что бы то ни стало должны пойти с Гарри! Ему нужна помощь и опора!

Рон, естественно, согласился и даже не пытался отрицать, что без нее не обойтись. На том они и порешили. Через две недели они встретятся в Норе. Гермиона к этому времени каким-то чудом отправит родителей в бега, а Рон должен разузнать планы Ордена Феникса. А потом, когда Гарри исполнится семнадцать, они двинутся в их крестовый поход.

Собирать вещи Гермиона начала еще в Хогвартсе. Каждая ее минута была расписана под очередную наиважнейшую задачу — якобы столько всего надо успеть! Рон это видел и втайне только радовался. Ее решительные действия вселяли надежду на то, что у них есть какой-то план, потому что Гарри только талдычил о том, что это будет опасно, и он не может заставлять Рона рисковать собой, а никакой конкретики выдать не мог. В то время как Гермиона явно что-то затевала.

Впрочем, Рон не понимал, что суета, которую развела подруга, главным образом отвлекала ее от того, о чем думать было слишком страшно и стыдно. Потрясение, которое Гермиона испытала, когда выяснилось, что профессор Снейп убил Дамблдора, было не описать словами. Однако она все-таки смогла собраться и уложить свои чувства в вымученную фразу «Гарри, я была такой дурой». И больше старалась при друзьях не возвращаться к этой теме. Но убежать от себя сложнее. Вернее, это было просто невозможно! Казалось, что все напоминало ей об этой ошибке. А в довершение всего, сквозь темно-коричневую дверцу прикроватной тумбочки на нее будто смотрели книги, которые ей оставил Снейп. Как выяснилось в первый же день после смерти Дамблдора, их было до неприличия много.

В ночь после этого страшного события она не могла уснуть и вместо сна принялась за уборку. Сев на пол перед раскрытым чемоданом, Гермиона начала раскладывать книги по кучкам. Довольно быстро образовалось две стопки — библиотечные и «все остальные». Со школьными книгами все ясно: их необходимо вернуть мадам Пинс. Вторая вызывала больше вопросов и сомнений. Здесь было то, что она купила себе сама или получила в подарок: справочник от профессора Вектор, два редких издания по рунам, один, самый любимый роман Локхарта, околомагическая беллетристика, «История Хогвартса», кое-что по травологии, несколько магловских учебников за последние классы, «Занимательная травология» от Невилла, практическое пособие по колдомедицине и т.д. Все эти книги она любила, некоторые знала наизусть, но расстаться с любой из них, значило оставить где-то частичку себя, поэтому она левитировала их в чемодан.

Но как поступить с тем, что покоилось в прикроватной тумбочке? К своему стыду, большую часть книг от профессора Снейпа она даже не открывала… На носу были экзамены, которые теперь не значили решительно ничего. Но тогда-то она много готовилась, еще больше отвлекалась, следя за Гарри и Джинни и, внезапно для себя самой, села разбираться в том, чего раньше боялась, как адского пламени.

Весь май и июнь Гермиона осваивала легилименцию…

Гермиона знала, что никогда не расскажет об этом друзьям, потому что подсматривать чужие мысли недопустимо и очень низко, но на этот навык завязывалось многое из того, что интересовало ее все больше. Так что дело было вовсе не в тех взглядах Гарри, которые она то и дело ловила на себе, не понимая, какого же черта он продолжает ходить за ручку с Джинни, если так смотрит на нее!

За эти его взгляды она была готова простить Гарри абсолютно все, засунув свою гордость куда подальше.

Простить и ждать, когда эта дурацкая история с Джинни закончится. А она обязательно должна закончиться! Даже если Гарри не мог бросить Джинни сразу после… кхм… то теперь-то уже прошло достаточно времени и можно преспокойно расстаться!

Или Гермионе все это только кажется, и она опять напридумывала, что ее любят? После всех пережитых ошибок она не хотела снова обмануться. Теперь она будет знать наверняка, что чувствует самый важный для нее человек и собирается ли он вообще сворачивать всю эту ерунду с сестрой Рона. Она ведь ждет именно этого!

Так, после очередного пронзительного взгляда в ее сторону, Гермиона и достала из закромов ту самую книгу по ментальным искусствам, из которой она когда-то лишь частично освоила раздел, посвященный магии забвения. Главы про окклюменцию она тогда не поняла, а про легилименцию и думать не хотела…

С учетом того, что колдовать она могла без палочки, это оказалось проще, чем она ожидала. Хотя, возможно, дело было в том, что в голове Рона мысли гостили строго по одной. Рон жевал пирог с патокой и думал о еде. Или как будто не думал вообще ни о чем! Будто завис за пережевыванием. Это показалось Гермионе еще более странным, она-то всегда о чем-то думала, и даже о многих вещах одновременно!

Потом в голове Рона промелькнула мысль, а чего это Гермиона на него пялится? К счастью, в практических советах подобный конфуз описывался, и Гермиона знала, как реагировать. Самым простым выходом из ситуации считалась вежливая английская улыбка. Так Гермиона и поступила. Рон чуть не поперхнулся и на всякий случай протер губы, потому что решил, будто выглядит смешно, раз она улыбается. Мало ли в чем нос перемазан!

И это было вторым описанным в книге испытанием для начинающего легилимента, которое Гермиона с треском провалила. Закатив глаза, она отвернулась. Но вышло нормально, потому что Рон ни о чем не догадался и побежал умываться.

Потом она попробовала снова, опять на Роне, потому что проделывать такое с Гарри было совестно и как-то страшно, а Рон… Он был вторым по близости человеком, считай, младшим братом. На ком же еще тренироваться? Но, очевидно, это стало ошибкой, потому что на этот раз Рон не был занят едой, и мысли ему в голову поползли совсем другие.

Довольно быстро Гермиона с отвращением отвернулась.

И этот парень рассказывал на каждом углу, как он любит Ромильду! Какая же это любовь, если стоит симпатичной девушке ему улыбнуться, у него сразу одно место зачесалось!

Гермионе стало противно. Не так она представляла себе отношения двоих влюбленных. Поэтому в другой раз она предпочла заглянуть в глаза Невилла. Уж кто-кто, а скромный ботаник должен был думать о своих фикусах, а не о всяких неприличностях.

Лонгботтом, как и Рон, сперва испугался ничего не значащей улыбки, а потом в его мозгу, к ужасу Гермионы, всплыл тонкий кант белых трусов, выступавший над съехавшими вниз джинсами и пикантная ямочка посерединке… и еще наметившаяся ложбинка между ягодицами, видная, к счастью, лишь в намеках. Гермиона даже не сразу узнала свой собственный зад и слегка обалдела, поняв, что Невилл, сидя за ней на теоретических занятиях по ЗОТИ, постоянно вытягивал шею, чтобы туда, в эту манящую ложбинку заглянуть…

С тех пор попытки читать мысли мальчишек она прекратила. С девочками было сложнее, но тут ее хотя бы мало что удивляло.

Конечно, за этим занятием она не успела даже раскрыть книги, данные ей профессором Снейпом в середине весны. А теперь надо было определиться, что с ними делать, поэтому со страхом и стыдом она взяла верхнюю из стопки, раскрыла на содержании и обалдела! Это были поистине опасные издания, посвященные магии, которую в приличном обществе лучше даже не упоминать, но одна из последних глав называлась «Крестраж: проклятие или спасение».

Гермиона глазам не поверила и незамедлительно открыла нужную страницу. Нет, ошибки не было!

Не менее интересными и познавательными оказались и другие справочники, хотя Гермиона успела лишь пролистать оглавления. С ума сойти, это было именно то, что им нужно. От восторга перехватило дыхание, и Гермиона едва не бросилась к Гарри, но вовремя опомнилась. Это было слишком подозрительное и странное совпадение. Тогда она проверила книги на предмет порчи, но нет… похоже, все было чисто. Это были просто книги. Только зачем профессор Снейп ей их дал? Она долго перелистывала пожелтевшие страницы, вспоминая, что они действительно затрагивали некоторые из тем, которые упоминались в оглавлениях.

Наверное, не убей Снейп Дамблдора, Гермиона могла бы предположить, что он оставил ей все это нарочно, чтобы помочь одолеть Волдеморта, но в свете убийства на Астрономической башне это казалось абсурдом.

А усомниться в том, что профессор Снейп действительно убил Дамблдора, она не могла. Ведь это говорил Гарри… Не поверить ему? Нет, никогда! Так уж сменился вектор ее мышления.

В итоге Гермиона решила подумать об этом позже и погрузила все в чемодан. В конце концов, при необходимости можно сказать, будто она призвала их с помощью Акцио из кабинета директора…

А потом Гарри действительно расстался с Джинни! Конечно, он распрощался и с Гермионой, но ей-то никто не мешал ослушаться. В магическом мире она уже год как совершеннолетия, а Джинни не полагалось колдовать вне стен школы. Ну а без магии волшебники как слепые котята. Это Гермиона давно уяснила.

Единственной и самой большой проблемой оставались родители. Мать с отцом никогда, ни за что не отпустили бы ее неизвестно куда вместе с Гарри и Роном. Одно дело школа — тут у маглов в сознание всплывали образчики привычных для Англии закрытых интернатов.

А теперь что?

«Мама, папа, мы с Гарри и Роном собираемся втроем на партизанскую войну с самым могущественным темным волшебником, поэтому вам лучше уехать из страны, ведь тут становится слишком опасно!»

Даже заикаться об этом смешно. Гермиона и так наперед знала, что ей ответят. А закончится все скандалом, и в итоге все равно придется применить магию.

Нет уж, лучше сразу перейти к последнему пункту. Хотя тут-то и была главная загвоздка. Воспоминания надо было не только удалить, но и подправить таким образом, чтобы родители, проснувшись утром, осознавали жгучее, непреодолимое желание переехать в Австралию, а о том, что у них есть дочь, и не помнили. Это было чертовски сложно, но иначе никак. Если не услать их, мать поднимет на уши наверное даже интерпол — пропала, похищена несовершеннолетняя девочка!

И все же, взяться за палочку оказалось тяжело. Гермиона медлила целую неделю, прощаясь с семьей. Она старалась запомнить как можно больше деталей, ведь шанс, что чары останутся на родителях навсегда, оставался — опыта с обливиэйтами у нее было немного…

Гермиона тянула до самого последнего воскресного дня и даже часа. Она собиралась сделать это утром, но вместо обливиэйта отправилась с мамой на ярмарку и позволила миссис Грейнджер купить ей в подарок нелепый шифоновый кружевной шарф. Гермиона понимала, что никогда не наденет это, но дома упаковала его в маленькую и без того битком набитую сумочку.

Потом она как в детстве помогала отцу в мастерской, вспоминая сколько вечеров они так скоротали в свое время. За окном снова стемнело, а она все ждала, надоедая родителям бесконечными разговорами уже в их спальне. И лишь когда мать отправилась в душ, Гермиона холодеющими пальцами достала волшебную палочку. Отец сидел к ней спиной, дочитывая «Санди Таймс», а она все не решалась. Так и стояла за его спиной с поднятой рукой, пока он не обернулся.

— Гермиона, доченька, ты предста…

— Обливиэйт! — прошептала она, и в спальне стало тихо. Глаза мистера Грейнджера расфокусировались, и Гермиона почувствовала, что готова расплакаться. Она подошла к нему и неуклюже погладила изрезанную морщинами щеку. В этом году ему должно было исполниться шестьдесят пять, но поздравить отца у нее возможности не будет…

— Прости, пап. Я тебя люблю, — сказала она вслух и, переведя дыхание, принялась за дело.

Теперь ей предстояло самое сложное: память надо вычистить, создавая другую историю. В противном случае, родители будут напоминать двух умалишенных, которые не помнят половину жизни.

Возможно, раньше, по незнанию, она бы так и сделала, но не зря же ей в руки попала та книга по ментальным искусствам!

Ловко перебирая его воспоминания, она принялась менять ключевые моменты. Поначалу дело шло туго, да и воспоминания за последние годы были скорее тягостными. Ведь ее отношения с родителями сильно разладились и копаться в этом было неприятно. Но вскоре она освоилась. Удаляя целые годы, Гермиона останавливалась лишь на избранных, самых дорогих ей воспоминаниях. Но неожиданно всплывало и то, что она успела забыть.

Вот ей четырнадцать, и она впервые лжет родителям о том, что происходит в Хогвартсе.

Тринадцать: она запоем все каникулы рассказывает отцу о Гарри.

Двенадцать: потрясение и восторг от того, что их дочь — волшебница. Хотя тут немного странно, и Гермиона догадывается, что без конфундуса не обошлось. И точно! Если копнуть чуть глубже, то вот папа ссорится с мамой. Она рада, что Гермиона уедет в интернат, а мистер Грейнджер против. Сцена довольно неприятная, и Гермиона не хочет это смотреть. Ей и без того всегда казалось, что мать ревнует к ней внимание отца…

Но не важно. Все это сейчас уже не важно.

Одиннадцать: никакого Хогвартса еще нет, а есть магловская школа и гордость отца за ее успехи.

Десять: их бесконечные разговоры по вечерам. Он рассказывает ей о медицине, и она готова часами слушать про протезирование зубов.

Девять: они ночуют в палатке и весь день выслеживают на реке выдру.

Восемь: первая поездка на горнолыжный курорт, куда ее взяли с собой, и где она каким-то чудом не сломала себе ногу. Теперь-то Гермиона понимает, что ее спасла магия…

Семь: папа прячет за входной дверью новенький красный велосипед, на котором она так и не научилась толком ездить… Папа, бегущий рядом — мостик, канава, синяк.

Шесть: Воздушный змей в парке, который папа привез из командировки, загадочным образом срывается с веревки и кружит над ними, а затем улетает в небо. И Гермиона подпрыгивает от радости, а папа улыбается.

Пять: его бесконечная нежность к не в меру любопытной девочке, изводящей всех бесконечным «почему…».

Удивительно, но чем меньше она была, тем большей теплотой были пропитаны мысли отца о ней. Конечно, мистер Грейнджер любил ее, искренне и глубоко, и от этого становилось совсем грустно.

Все дни рождения, которые она сама успела позабыть, все это было, но словно и не с ней. Все это хотелось увидеть и, будь у нее достаточно времени, она просмотрела бы все, но время как раз поджимало, и Гермиона продолжала нещадно удалять воспоминания, проматывая месяца…

Ей четыре: Он ведет ее в музей естествознания, где Гермиона пугается огромного динозавра из папье-маше, а потом экспонат падает на сделавшую им с отцом замечание смотрительницу зала. И Гермиона опять плачет, уткнувшись лицом в его пиджак… и шепотом признается, что это она свалила гигантский скелет. Мол, она может заставить разные предметы взлетать в воздух… Папа гладит ее по макушке… «Тогда пусть это будет наш с тобой секрет. Обещаю никому не говорить, что моя маленькая девочка — волшебница!»

Три: Мистер Грейнджер покупает ей одну плюшевую игрушку за другой, а маленькая девочка с непослушными волосами все отказывается выйти из-за маминой спины, хотя с интересом смотрит на огромного плюшевого оленя.

А дальше… ничего.

Дальше ее нет в его воспоминаниях!

Вот отец почему-то живет в Бристоле, работает в небольшой клинике, и у него роман с медсестрой!

Гермиона смотрит внимательнее и не понимает, что за ерунда?! Как такое возможно? По всей видимости, отец в то время ушел из семьи… недаром же мать вечно подозревала его в изменах.

Но нет…воспоминания о дочери и жене в то время попросту отсутствуют! Их нет ни в тот, ни в предыдущий годы.

Словно их стерли. Но кто…?!

Либо их никогда не было…

Страшная догадка поражает ее, и Гермиона опускает палочку, а затем бросается к письменному столу, где мать хранит документы. Счета, арендные договоры, иски… — не то! Семейные документы она находит в другом ящике, но ее свидетельства о рождении нигде нет! В исступлении она вытряхивает на пол содержимое письменного стола, но тут из ванной комнаты, наконец, выходит мать…

Обвинения смешиваются с угрозами, а оскорбления с мольбой, но ничего не помогает. От нежности и сожалений, которые терзали ее весь день не остается и следа.

— Я все равно узнаю, мама! Стоит мне…

— Не смей угрожать мне этой штуковиной! — кричит миссис Грейнджер. — Будет лучше, если ты…

Но выдержать Гермиона уже не могла. Она выкрикнула заклинание, направив палочку на мать, которая попыталась закрыться руками. Но разве могло это помочь? От слишком грубого и бесцеремонного проникновения в разум миссис Грейнджер отшатнулась и со стоном осела по стенке на пол. Но Гермиона ничего этого не заметила. Цепляясь за последнюю надежду, она продиралась сквозь годы воспоминаний в поисках необходимого.

Бракосочетание родителей… скромная церемония в мэрии, гостей нет, их фотографирует штатный фотограф… Гермиона прекрасно знает этот снимок, он стоит в гостиной у камина… Папа держит маму под локоть. В воспоминании Гермиона видит и то, что на снимок не попало — за спиной фотографа стоит еще живая бабушка с маленьким ребенком на руках…

Не сдерживаясь, Гермиона заплакала и, на мгновение покинув разум матери, обернулась, чтобы посмотреть на отца…

Неужели вся ее жизнь — ложь?

Как бы то ни было, она узнает правду!

Вот ей примерно полтора… и мать знакомится с отцом, вернее, человеком, которого Гермиона все эти годы им считала. Но история их отношений ее больше не интересует, и она идет глубже, пропуская сразу примерно два года…

Где-то должен быть ОН, но мать словно даже от себя самой прячет воспоминания об этом человеке. Будто бы его и не существовало, так что Гермиону даже посетила очередная безумная мысль, не из пробирки ли ее сделали. Только это не вяжется с тем, что мать не очень-то доверяла некоторым методам медицины и даже в стоматологии пропагандировала естественный подход. Недаром же ей отказали в просьбе исправить зубы, а одним из плюсов Хогвартса стало для миссис Грейнджер то, что профессор МакГонагалл тоже считала прививки варварством.

Так что Гермиона искала дальше, пока водоворот воспоминаний не остановился и перед ней не возникла незнакомая улица. Дома вокруг плывут, моросит дождь. Ее мать с округлым, заметно выделяющимся из-под одежды животом спешит домой, но тут кто-то окликает ее по имени. Однако, вместо того, чтобы обернуться, миссис Грейнджер лишь ускоряет шаг. И вместо нее оборачивается Гермиона…

Сутулый худой молодой человек в коротком темном пальто перебегает дорогу. Не глядя на несущийся по улице двухэтажный красный автобус, он лишь вскидывает левую руку, будто это может его уберечь. Влажные, черные как уголь волосы частично закрывают лицо, но ошибиться невозможно, и Гермиона чувствует, как подкашиваются ноги!

— Роза? — кричит он. — Роза, постой!

Но она не останавливается, он догоняет и хватает мать Гермионы за плечо. Лишь тогда женщина оборачивается.

— Что это значит? — ошарашено спрашивает он. — Ты же говорила, что ты…

— Успокойся, — ледяным тоном перебивает его она. — Тебя все это никоим образом не касается.

— Что? Как? — недоумевает он

— А вот так, — зло повторяет она… — Ребенок не от тебя. От другого мужчины. Вот и все. Извини, я спешу — она пытается уйти, но он не дает.

— Ты лжешь. Неоткуда у тебя взяться другим мужчинам, — кривится он. — За женщинами в твоем возрасте очереди не выстраиваются.

Миссис Грейнджер обдает жаром. Обида вспыхивает ярким пламенем.

— Ты, что ли, думаешь будто ты кому-то больно нужен? Мужчина, который не знает, куда член засовывают?! Тоже мне, сокровище, способное лишь простыни марать!

Теперь лицо Снейпа заливается краской, что только подчеркивает в глазах миссис Грейнджер его отталкивающую непривлекательность. Мать запомнила это очень четко, потому что выражение его лица пугает, а Гермиона предпочла бы никогда не слышать тех слов, что продолжает говорить ее мать, унижая неудачливого любовника.

В ответ двадцатилетний Снейп ничего не говорит, но зато буквально впивается в нее взглядом и Гермионе на мгновение кажется, что он заглядывает даже ей в душу, хотя он — всего лишь воспоминание.

— Вот значит как… Думаешь, меня можно так просто использовать? — угрожающе шипит он, и миссис Грейнджер отшатывается, рефлекторно хватаясь за живот.

— Не приближайся! Иначе я напишу в полицию заявление об изнасиловании!

— Какая же ты сука, — ошарашено говорит он. — Но ничего, вспомнишь еще меня, когда это начнется, — и, резко разворачиваясь, уходит прочь. Обе, и мать, и дочь смотрят какое-то время на его сутулую спину…

Дальше воспоминание сменилось, словно и без участия Гермионы, будто не она управляет процессом, а ее обессиленную затягивает все глубже. Волнение и страх — это чувства ее матери… Вот она, не беременная и худая, стоит у аптечного стенда и спорит с продавцом. На часах без пяти семь, и лавочник торопится выставить дотошную клиентку.

— Но мне нужна доставка. Я живу совсем недалеко… — настаивает она. Это ложь, и она боится, что врет неубедительно, но хозяин сдается и окликает парня, копошащегося в ящиках под прилавком.

— Эй, ты! Отнеси эти коробки мисс…

— Прайд, — подсказывает женщина.

— Мисс Прайд.

Молодой человек нехотя поднимается с корточек, и сердце Гермионы сжимается, потому что надежды на то, что все это ошибка, не остается…

Снейп бросает короткий, тяжелый взгляд исподлобья и выплевывает, что разносчиком не нанимался — и Гермиона может поклясться, что слова «к маглам проклятым» он попросту проглотил… Ее матери становится не по себе, она едва ли не отшатывается, но… она же своими глазами видела документы этого типа. Медицинские справки, необходимые для работы здесь, ей показала жена провизора. Наркотики не употребляет, не пьет и ничем не болен. Да еще и умен, судя по рекомендациям. Только характер дурной и вид неопрятный, зато наверняка не избалован женской лаской — будет не сложно все устроить…

Но Снейп упирается и смотрит на женщину с недоверием и опаской

— Я заплачу, — выдавливает она и силится улыбнуться.

Этот аргумент действует на него куда лучше ее улыбок. Видимо, деньги Снейпу тогда, ох, как были нужны, и он отрывисто кивает.

Картинка меняется, и вот он уже с подозрением принюхивается к чашке с чаем, которую ему налила мать Гермионы. Она подмечает этот его жест, и он кажется ей донельзя неуместным. Люди, которые не знают приличий, ничего не добьются в жизни. Кажется, будто она еле сдерживается, чтобы не сделать замечание, но вместо этого, проходя мимо, ненароком кладет руку на его плечо. Парень вздрагивает и разливает горячий чай прямо себе на брюки.

Она раздраженно закатывает глаза, и предлагает высушить утюгом, но он противится.

Воспоминания будто рваные. Образы перескакивают с одного на другое, видимо, многие детали миссис Грейнджер банально забыла, но ощущения живы.

Неловко, гадко, неудобно. Ей тридцать шесть, и она совершенно не умеет соблазнять мужчин, раз даже такой как этот не ведется. Но тут до Снейпа, видимо, наконец доходят намеки — его взгляд меняется, а на щеках заметно вспыхивает румянец. И ее мать понимает, что все получится…

Вот он совсем близко, склоняется, чтобы поцеловать, как будто без этого никак! Она не выдерживает и отворачивается, но чтобы не спугнуть обнимает и, как в кино, откидывает назад голову. Очевидно, ему и самому не очень-то хотелось целоваться, потому что больше он не пытается, но жадно прижимает ее к себе, скользя губами по шее. Мокрая ткань его брюк неприятно холодит.

Затем действо переносится в спальню…

Где-то на задворках сознания Гермиона чувствовала, что ей нельзя это видеть, но остановиться она не могла. Благо, дальше в памяти матери сохранились лишь осколки образов и ощущений, но и этого с лихвой хватило, чтобы Гермиона начала задыхаться как от удушья.

Его полуобнаженное, слишком худое тело вызывает у матери Гермионы лишь жалость, но затем он стягивает белье, и она видит его «необрезанный» член. Хоть сколько-то теплые чувства сменяются отвращением. Приходится для начала предложить ему сходить в душ или хотя бы подмыться, но парень отвечает таким затравленно-оскорбленным взглядом, что она вынуждена сказать прямо: в его случае так будет гигиеничней. И он послушно уходит.

А дальше он сверху. Неловко возится, пытаясь проникнуть в нее сначала без помощи рук, благо, эрекция каменная. Он нервничает, ничего не выходит, и ей приходится принять участие в этом унизительном процессе и даже сначала поработать рукой, чтобы снова привести его в форму.

Прикасаться к нему ей неприятно, она не любит трогать руками интимные части тела, но, к счастью, требуется буквально несколько движений, и он снова готов. Но стоило ей выдохнуть, как несчастный любовник дергается всем телом и на ее ладонь брызгает липкая, теплая жидкость.

Гневу и раздражению нет предела.

В ванной она от досады плачет, и прежде чем вымыть руку думает, нельзя ли обойтись как-нибудь так? Но для верности надо… и она возвращается в спальню…

Спустя какое-то время Гермиона опустила палочку и от бессилия закричала. Единственное, чего ей в тот момент хотелось — это забыть все это раз и навсегда. Стереть из собственной памяти эту мерзость, весь этот кошмар и ложь, на которых строилась вся ее жизнь.

Мать закашлялась, приходя в сознание, и Гермиона без раздумий погрузила ее в сон. Выполнить до конца задуманное прямо сейчас она не могла физически, ее буквально трясло. Для начала нужно взять себя в руки и успокоиться. Благо, на это есть целая ночь, а затем Гермиона завершит начатое и уйдет из этого дома навсегда.

Первый час в шоке и неверии она молча просидела в гостиной, затем долго плакала. Потом била посуду и крушила мебель. А после еще дольше исправляла последствия разрушений.

К утру ее накрыло чувством абсолютного одиночества, ведь ни один человек на земле не представлял, что стало с ее жизнью. Все было разрушено… Тогда-то Гермиона и поняла, что не сможет, как было условлено, пойти к Рону. Видеть его семью будет теперь пыткой. Значит, она отправится прямо к Гарри.

И пусть в этом мире останутся только он и она.

Примечания:

Ну что, кто-то еще не верит, что из этой каши выходит трагическая гармония?)

ЗЫ: лучше всего на проду этого фика мотивируют комменты)) потому что автор ушел отдыхать и писать миссинг-сцен-миник про Джинни)