Всегда (гет)

Драко узнал не сразу, что Гермиона попала в больничное крыло. Никому бы и в голову не пришло сообщать ему эту новость. Он обидел Грэйнджер, она с ним не разговаривала, даже не замечала его, хотя прошло уже почти 3 месяца. Малфой не мог не волноваться за нее. Тем более в Хогвартсе не клали в лазарет с элементарной простудой. Здесь должно было быть что-то посерьезнее, и Драко место себе не находил.

Наконец, он решился пойти в больничное крыло. Там Гермиона, по крайней мере, не сможет от него убежать. Может, это долгожданный шанс поговорить? Пока Малфой шел в лазарет, он додумался до того, что почти обрадовался неожиданной болезни Грэйнджер, решив, что это их возможность, наконец, помириться.

Но стоило Драко войти в палату, как все его обнадеживающие рассуждения тут же улетучились. Пациентов не было, занята, по-видимому, оказалась только одна кровать за ширмой в углу. А у самой этой ширмы сидел Перси Уизли и о чем-то вдохновлено рассказывал. От двери невозможно было расслышать сути беседы, но голос старосты Гриффиндора и его приподнятое настроение легко узнавались. Когда Перси на минуту замолчал, Драко услышал и голос Гермионы. Судя по тону, она была очень рада присутствию старшего из школьных братьев Уизли и заинтересована тем, что он рассказывал.

Малфой вышел из палаты, чтобы его не заметили. Очень не хотелось объяснять Перси, зачем он пришел. Хотелось уйти совсем. Сердце грызло неприятное чувство, что Гермионе хорошо и без него, чувствует она себя, судя по голосу, вполне неплохо, так что волноваться не о чем.

И с чего Драко вообще решил, что они смогут помириться? Ведь все это время Грэйнджер четко давала понять, что это невозможно, что она не простит ему «грязнокровку»! Какая глупость! Неосторожно сказанное слово разбило дружбу, которой Драко так дорожил. Просто этот дурацкий сон, ее слова о купленном месте, которые били по живому, заставили Малфоя забыться на какое-то мгновение… И именно оно все решило для них обоих.

Может, вовсе и не нужно идти мириться? Может, так даже проще? Гермионе не приходится врать своим дружкам с Гриффиндора о нем, а Драко не нужно прятаться от слизеринцев, которые и сами не поймут, да еще и могут донести отцу. Что будет, если Люциус Малфой узнает о дружбе сына с магглорожденной, даже думать было страшно. Он просто разотрет Драко в порошок!

И все-таки уйти от лазарета не хватило сил. Слишком скучал по Гермионе, слишком хотел извиниться… В тот момент дружба между ними оказалась важнее последующей лжи и отцовского гнева. Драко забрался в нишу за рыцарскими доспехами и остался ждать, пока уйдет Перси.

А тот все не уходил и не уходил. У Малфоя затекли ноги, но он продолжал ждать своей «очереди». Как все было бы просто, если б не существовало предрассудков о чистоте крови и вражды между Гриффиндором и Слизерином! Но это только мечта, фантазия. Это ситуация никак не меняется уже несколько сотен лет, чуть ли не с самого основания школы. Да и сейчас нет особых желающих что-то менять.

Драко знал, что и среди Малфоев никогда не водилось любителей магглорожденных волшебников. Его предки всегда смотрели на магглов и их отпрысков свысока, как на второй сорт. Возможно, это можно было понять с возрастом, но Драко в свои двенадцать лет это положение вещей оценить не мог. Он хотел дружить с теми, кто ему нравился, независимо от статуса их крови. Так было и с Гермионой Грэйнджер. Она интересный собеседник, чуткий человек, верный друг. Кого волнует, что ее родители не могут колдовать? Разве это вообще должно кого-то волновать?

В этот момент из лазарета вышел Перси Уизли. Он прошел по коридору мимо Драко, что-то весело насвистывая и вовсе не смотря по сторонам. Когда староста Гриффиндора скрылся за поворотом коридора, Драко вылез из своей ниши и снова пошел в сторону больничного крыла. Но теперь ему стало страшно. А вдруг Гермиона и слушать его не захочет? Просто выгонит, и дело с концом? Он замер, пару минут мялся у дверей, потом глубоко вздохнул. «Малфои никогда не отступают от своего», — напомнил себе Драко, а Грэйнджер он хотел видеть своей.

И он вошел. Гермиона по-прежнему лежала за ширмой. Драко приблизился, помялся. Грэйнджер молчала. Может, она уснула? Или подумала, что это не к ней? Или узнала его и не хочет видеть? Вопросы бились о череп изнутри, не находя выхода.

Малфой поднял глаза на окно. За стеклом танцевали пушистые рождественские снежинки, почти теплые. Ему захотелось оказаться вместе с Гермионой на улице, пройтись по заснеженной территории школы, поймать на ладонь снежинку и посмотреть, как она тает. Ведь больничное крыло это совсем не уютное место, чтобы вести в нем такие важные разговоры.

— Гермиона! — наконец, решился подать он голос. Драко шагнул за ширму, но девочка в ужасе спряталась с головой под одеяло.

— Уходи, — выкрикнула она. Этого и следовало ожидать. Но раз уж Малфой пришел и даже дождался ухода Перси, то теперь они просто обязаны поговорить.

— Можешь со мной не разговаривать, но запретить мне удостовериться, что с тобой ничего серьезного не случилось, ты не в силах, — голос Малфоя звучал достаточно уверенно, чем он очень гордился. Пытаться вытащить Гермиону из-под одеяла он посчитал невежливым, поэтому просто перетащил стул Перси из-за ширмы поближе к кровати и сел.

— Зачем ты пришел? Поиздеваться? — как-то надрывно спросила Грэйнджер.

— Думай обо мне что хочешь, но уж жестоким я никогда не был, — Драко почувствовал обиду, но сдержался. Она имела право на него злиться, а он хотел помириться, так что не время выказывать свои чувства. — Я за завтраком услышал, как Патил и Браун спорили о том, почему ты оказалась в больничном крыле, и решил проведать тебя.

— Но мы в ссоре!

— Поправка: ты на меня сердишься, уже больше трех месяцев, но я по-прежнему твой друг, и твоя судьба мне не безразлична...

— Правда? — Драко услышал в ее голосе чувство, которое не смог идентифицировать. Но это все равно дало ему надежду. Ведь они разговаривают! А это уже добрый знак.

— Конечно! Я до сих пор не понимаю, как мог так тебя обидеть, знаю, прощения это не заслуживает, но, помня твое мягкое сердце, продолжаю надеяться… — Драко старался быть как можно убедительнее, веря, что давить на жалость — не самая плохая тактика. Сейчас он готов был сделать что угодно, лишь бы Гермиона его простила.

— Как-то больно наигранно... — не поверила Грэйнджер.

— У меня было время и придумать, и выучить эти слова, — усмехнулся Драко, а потом вдруг заговорил голосом болезненно взволнованным, какой он редко себе позволял, но сейчас никак не мог контролировать. — Гермиона, что мне сделать, чтобы ты меня простила? Я просто не могу представить, чтобы нашей дружбе пришел конец, не хочу этого! Как доказать, что я вовсе не думаю так, как сказал тогда? Пойми, я такой: вспыльчивый, неуравновешенный хулиган, но неужели во мне нет ничего, что помогло бы тебе простить меня?

— Вот такие моменты, когда ты становишься искренним, а не тем высокомерным мерзавцем, которым хочешь казаться, — ответила Гермиона, а потом облегченно выдохнула: — Мир.

— Ура! — он готов был пуститься в пляс от восторга! Долгим пыткам совести пришел конец, да и Драко так соскучился по Грэйнджер, что просто дождаться не мог, когда наверстает с ней пропущенное время. Ни Поттер, ни оба брата Уизли не существовали для него в тот момент. Были только он и его Гермиона, и никто не посмеет больше помешать их дружбе. Малфой им не позволит.

Некоторое время они молчали, думая каждый о своем, а потом Драко, наконец, спросил:

— А что с тобой все-таки случилось? Голос вполне здоровый. Или симулируешь?

— Ничего я не симулирую! — и в каком-то необъяснимом порыве Гермиона скинула с себя одеяло и села перед ним на кровати. С шерстью на лице, треугольными ушками и горящими кошачьими глазами.

— Ого, — выдохнул Малфой. — Ничего себе! — других слов у него просто не нашлось.

— Смейся теперь! — Драко не смог бы сказать, чего больше в этих ее словах: смущения или злости. Но смеяться он вовсе не собирался. Наоборот, искренне сочувствовал.

— И не подумаю, — абсолютно серьезно ответил он. А потом наклонился и крепко сжал Гермиону в объятиях. — Можешь не бояться, я никому не скажу! — прошептал Драко ей в самое кошачье ухо.

Грейнджер вдруг тоже порывисто обняла его и неожиданно расплакалась.

— Как я могла так ошибиться... кошка... надо же... я такая дура... — разбирал Драко сквозь рыдания. Он молча гладил ее по спине, пытаясь успокоить, а сердце пело от того, что она снова рядом, снова доверяет ему. Нет, такого больше не повторится, Малфой никогда больше так ее не обидит.

Когда поток рыданий иссяк, Гермиона отстранилась и посмотрела на него необычным желтым взглядом.

— Оборотное зелье? — уточнил Драко, хотя уже знал ответ. Ничего больше это просто не могло быть. ? И в кого ты хотела обратиться?

— В Милисенту Булстроуд, — Гермиона даже покраснела под шерстью и опустила глаза.

— Что? — глаза Малфоя полезли на лоб. — Зачем?

Он даже предположить не мог, зачем Грейнджер понадобилась личина Милли. Что такого могла сделать Милисента, что понадобилась ей? Все это просто не укладывалось в голове.

— А Гарри и Рон стали Крэббом и Гойлом, — продолжала тем временем Гермиона, шокируя Драко все больше и больше. И тут он вспомнил не такие уж давние события, и все встало на свои места.

— А, ну теперь понятно, что за животы, а потом сонные рожи и вышибленная память! Это твоя была идея про пирожные со снотворным?

— Угу!

— Видишь, если бы ты меня тогда простила, скольких проблем бы не было, подошла бы и спросила. Я бы посмеялся, конечно, ну какой из меня наследник Слизерина, но все-таки сказал бы это сразу, — в глазах Драко плясали озорные огоньки. Она провернула такую сложную авантюру ради того, чтобы всего лишь задать ему вопрос! Драко льстило, что гриффиндорцы сочли его наследником Слизерина, и все-таки это слишком походило на абсурд.

— Ты сердишься? — осмелилась спросить Гермиона.

— Ни капли, наоборот, восхищаюсь твоим талантом к зельям и смелостью все это провернуть! Я недооценивал тебя, Гермиона Грейнджер, ты самая необычная волшебница из всех, кого я когда-либо видел! — и Драко расплылся в теплой доброй улыбке, которую до Гермионы видела, наверное, только Нарцисса Малфой.