Школа в деревне Гадюкино (джен)

— Здравствуйте, дети! Начинаем новогодний утренник! — умильно-слащавым голосом просюсюкала в микрофон англичанка, которую назначили ведущей.

И приготовилась прочитать длинную вступительную речь о пользе учебного процесса, но в этот момент двоечник Змеюкин включил за кулисами вентилятор, а Стешка и Нюшка приставили к пропеллеру длинную надувную змею толщиной в локоть. Целых три дня сёстры шили её на маминой машинке из шёлковых занавесок времён Брежнева. Когда-то эти занавески предназначались для средней школы — мрачные, болотно-серые и унылые, самого противного цвета, чтобы не отвлекать детей от учебного процесса, и вот наконец-то спустя полвека дождались. Ну а что, действительно попали в школу! Правда, немножко в другом качестве…

Змея получилась страшная, пучеглазая и наверняка ядовитая — Нюшка сшила из белой бязи настоящие ядовитые зубы. Они торчали из розовой гадючьей пасти очень хищно, а между ними болтался раздвоенный язык. С одной стороны у змеи была голова, а с другой ничего — пустота. И когда в эту пустоту подул вентиляторный ветер, лёгкая змея надулась, вытянулась в сторону ведущей и начала извиваться, как живая.

Это мы описываем так долго, а на самом деле всё заняло две секунды. Школьники, стоящие в актовом зале (сидеть было негде), встретили змею восторженным «Вау!» Англичанка оглянулась на ветер и увидела, что к ней по воздуху тянется гигантская ядовитая змеища.

— Сейчас же уберите анаконду из школы! Я отказываюсь работать в этом гадючнике! — заверещала она и убежала писать заяву об увольнении. Школа осталась без английского языка. Впрочем, его и так никто не знал дальше «Хау дую юю дую ду».

— Что за безобразие? Кто срывает новогодний утренник? — прогромыхала Скарапея Горыновна, но тут змея заговорила Стешкиным голосом.

— Всем здрасьте, дверь покрасьте! Я ваша новая учительница, меня зовут Анаконда Ужовна, я буду у вас преподавать все предметы одновременно. С этой минуты уроки отменяются, а перемены увеличиваются до сорока пяти минут. А сейчас я приглашаю на сцену нового ведущего.

Анаконде шумно захлопали. Змеюкин выключил вентилятор, и новая преподавательница всех предметов сдулась. Нюшка втащила ее за кулисы. И вдруг из динамиков раздался замогильный голос, похожий на голос двоечника Мордоворотова, пропущенный через Изотоп Ирис:

— Приветик, школота. Я буду вести у вас этот внутренник, то бишь пудренник, то бишь, тьфутренник. А не видите вы меня, потому что я невидимый. Я призрак одного графа, не помню какого, а пригласил меня сюда Варфоломей-неупокойник. Начинаем пинцет! То есть, тьфу, концерт.

— Что за безобразие? — возмутилась математичка. — Сейчас должна быть сценка «Здравствуй, школа!»

— А она и будет, — ответил призрак и загоготал. — Только название мы немножко поменяли. Сценка теперь называется «Школа, катись!»

Местный звукоинженер-самородок врубил тяжёлый рок, и из-за кулис выбежали три чёрта. Они немножко попрыгали, покривлялись и убежали, а потом музыку вырубили, и вышли мальчик с девочкой в парадной школьной форме. В руках они несли картонный домик с надписью «школа». У девочки были белые банты и коричневое платье с белым фартучком, а мальчик был в синем костюме с белой рубашкой и галстучком. При виде этих ангелочков три учительницы прослезились от умиления.

— Что бы нам с ней сделать? — задумчиво спросила девочка, взвешивая картонку на руках.

— Намазать дёгтем и вывалять в перьях, — предложил мальчик. — Дёшево и со вкусом.

— Где мы перья возьмём? Придётся валять в холлофайбере, а это не то, — возразила девочка. — Лучше воткнуть в неё тысячу заколдованных булавок и предать какому-нибудь проклятью.

— Девятнадцатый век, — фыркнул мальчик. — Надо с ней сделать современную гадость, высокотехнологичную. Например, подговорить всех ребят из нашего класса и направить на неё излучение тридцати работающих телефонов. Авось да скопытится. От этого даже кукурузные зёрна превращаются в попкорн.

— А может, не будем усложнять задачу? — сказала девочка и поправила бантики. — Просто накидаем в неё всякого мусора и бросим в лужу. А то много чести.

— Так-то неплохая идея, но сейчас зима, луж нету, — вздохнул мальчик. — Можно ещё её под кошачий лоток приспособить…

— Протечёт, она насквозь прогнившая.

— Ни на что не годится, зараза, — проворчал мальчик и погрозил «школе» кулаком.

И тут директорша опомнилась.

— Дети, как вы можете такое говорить про свою родную школу? — заохала она с места (учительский состав сидел на стульях у стеночки). — Ведь школа — это храм знаний! Она готовит вас к будущему! Ей вы обязаны всему, что знаете!

— Лично я всему, что знаю, обязана интернету, — ответила девочка.

— Интернет — это помойка! — хором крикнули все учительницы. У них эта фраза выкрикивалась рефлекторно, если кто-то произносил слово «интернет».

— Точно! — подпрыгнул мальчик. — Выкинем школу на помойку!

— Отличная идея! — воскликнула девочка, и они хлопнулись ладонями.

Потом подняли коробку повыше и прошли по сцене три круга, весело и громко повторяя:

— На по-мой-ку! На по-мой-ку! На по-мой-ку!

А все ученики хохотали и ритмично хлопали, и тоже повторяли:

— На по-мой-ку! На по-мой-ку! На по-мой-ку!

Ангелочки в парадной форме ушли за кулисы, но их трижды вызывали на «бис».

— Какое безобразие! — шёпотом сказала химичка физичке, и они осуждающе покачали головами.

— Что, заценили драматургию местного розлива? — спросил призрак. — Я знал, что вам вкатит. А сейчас будет ещё интереснее. Притащите кто-нибудь табуретку, — и он зловеще заржал.

— Что они задумали? — ужаснулась русичка и полезла за телефоном: вызывать спасателей, пожарных, черепашек-ниндзя и человека-паука.

Но оказалось, что табуретка нужна для мирных целей. Её поставили на середину сцены, подтащили микрофон на стойке, и призрак объявил глумливым голосом:

— Стишки!

Первым вышел десятиклассник Ведров. Он был с двумя пустыми вёдрами. Взгромоздясь с ними на табуретку, он картинно выставил ногу, откашлялся и прочитал плод труда бессонных ночей всей гадюкинской школы:

— Наступает Новый год,

А у нас на ёлке

Вместо шариков висят

Неуды и двойки!

Стишок сорвал бурные овации. Ведров раскланялся и ушёл. Зачем он был с вёдрами, так никто и не понял. Наверно, юные режиссёры ещё не читали Чехова и не знали, что если на сцене появилось ружьё, то оно должно выстрелить. А на табуретку уже лез второй верзила — Гигабайтов из одиннадцатого «Ы». Перед прочтением стишка он сморкнулся, плюнул и поковырялся в ухе.

— Стих о новогоднем подарке, — объявил он и добавил: — С выражением. — Потоптался на табуретке, вспоминая текст, вытер нос рукавом и продекламировал:

— В этот праздничный денёк

Получили мы паёк,

Но его мы не съедим,

Все конфеты продадим!

Этот стишок тоже приняли с восторгом и долго рукоплескали. Половина учительниц уже лежала в обмороках. А на сцену вышли Стешка и Нюшка, за штанины стащили верзилу с табуретки и залезли туда сами. Табуретка была маленькая, поэтому они умещались только на одной ноге: Нюшка на левой, Стешка на правой.

— Я люблю учиться в школе!

— Белены объелась, что ли?

— Я люблю сидеть за партой!

— Ты чего, продула в карты?

— Я б уроки век учила!

— Шансов нет. Неизлечимо!

— Школа — это хорошо!

— Кто-то разума лишён…

— Как люблю я сочиненья!

— Ну а я люблю варенье!

— Математику люблю!

— Ну а я с неё свалю!

И так далее и тому подобное. Каждое двустишие ученики встречали овациями, а учителя — фейспалмами. Когда же наконец сёстры рассказали всё, что сочинили, в концерт вмешалась директриса.

— Что вы тут устроили? Не утренник, а балаган. Где Дед-Мороз? Где Снегурочка? Где «ёлочка, зажгись?»

— Сейчас зажжётся, — пообещала Стешка и ухмыльнулась. Весь педсостав побледнел. А дети уже тащили что-то из-за кулис…

(продолжение следует)