О вреде взрослости в отдельно взятой жизни (гет)

Гермиона смотрела на Смауга, Смауг на Гермиону...

Сам же он просто отполз в сторону: наслаждаться, злорадствовать и немного грустить — самую малость. Человеком стать не удавалось. И старый склочный Ящер убеждал, что по-прежнему жизненно важно научиться быть драконом. Успехи, опять же, у Гарри были сомнительные, на взгляд Смауга. Так что быть бронированной скотиной ему еще долго. Если любимая во всех смыслах Гермиона не найдет способ повлиять на самопровозглашенного Короля-под-Горой.

Морготу как раз нужен он — человек. Точнее, та проклятая сила, которой Поттер вовсе не желал. Вряд ли даже Альбус, поставивший, как спектакль, падение очередного Темного Лорда, мог предположить, что он не только выживет, но и обретет все полноту власти над дарами Госпожи.

Попереживать над глубиной моральной бездны, в которую придется упасть, чтобы спасти Гермиону, убив бога, он успеет как-нибудь потом. Война научила Гарри одному: моральные терзания бесполезны — ты всего лишь делаешь то, что можешь, чтобы выжить самому и выжили бы друзья. Тот, кто не способен переступить через себя или принципы, это не столь важно, — труп. А он жить хотел всегда.

Да и став убийцей в одиннадцать лет... Привет тебе, трус, ничтожество и жертва Лорда, профессор Квирелл.

Дамболдор ему — мальчишке, очнувшемуся в лазарете, — не дал задуматься, что он фактически убил одержимого профессора. Пусть защищаясь, пусть невольно, пусть процесс своей гибели Квиррелл, впустив в себя дух Лорда, начал сам... Но факта убийства это все не отменяет. Просто отлично, что детская психика очень пластична, а директор всегда умел подобрать правильные слова. Маленький мальчик даже не задумался, что именно он сделал, и не сломался.

Внутри сломается он гораздо позже.

Убийство есть раскол души, да, милейший профессор Дамболдор?

Гарри прикинул, и выходило, что, не считая неоднократное убиение Лорда и его кусков о его шрамоголовую тушку, он также по совокупности душу мог на двадцать кусков расколоть. Война — штука такая ужасная, где человечность быстро становится оксюмороном. Чтобы выжить, он убивал. Один Экспелиармус от темной магии, которой без разбора пользовались господа Пожиратели, не спасет.

— Если память мне не изменяет, обязательства перед нами закреплены клятвой? Так почему саботируем обучение?

Гермиона забросила пробный камень. Смауг прикрыл глаза и выдохнул на нее струю горячего воздуха, которая разбилась о щит. Гермиона демонстративно пожала плечами. Вреда причинить он не мог, но она немножко параноик. Так что осторожность прежде всего.

— Леди, в чем, по-вашему, выражается мой саботаж?

От этого мягкого, рокочущего на согласных тона у Поттера все чешуйки дыбом встали. И эта реакция очень наглядно показала, что кое-чему его Смауг научил. Потому что Гарри в первую очередь подумал не о магии, как раньше, а о том, как закроет Гермиону крылом и куда именно вцепится многоуважаемому учителю, чтобы задержать, если что. Горло, даже повиснув и стиснув челюсти, он более старшему и массивному дракону не перегрызет. Смауг стряхнет его, как слон моську... Но вот ослепить с помощью когтей, как более юркий, маневренный и быстрый, он сможет.

Смауг, конечно, ничего такого не сделал.

Но вот Поттер вздохнул тяжко. Его реакция ему самому показала, насколько он одраконился.

— Я понимаю, что расплывчатость формулировок в клятве насчет обучения дала тебе простор для маневра. Но совесть все-таки нужно иметь, Смауг... Если ты думаешь, что мы не замечаем, что ты не спешишь учить Гарри оборачиваться человеком, то заблуждаешься.

— Он должен научиться выживать и сражаться как дракон.

— Это я уже слышала.

Гермиона театрально потерла висок.

— С чего ты решил, что, стоит Гарри снова стать собой, мы тут же покинем безопасную гору? Нам спешить некуда. О многомудрый дракон, ответь, не с опасением ли нашего побега от тебя связана твоя странная метода научить всему, кроме самого необходимого?

Смауг заскрипел зубами, долбанул хвостом по золотой горе, сбивая монеты и устраивая золотое цунами. В горящих древним неистовым золотом глазах забродили страшные тени. Гермиона смотрела на все это со скепсисом. То ли отбоялась свое — что с их жизнью вполне возможно, то ли внешние эффекты в никуда о клятве — все помнили — были мало способны ее впечатлить. Гарри лично старался не ржать и не плеваться от этого искрами пламени, которые легко вылетали из его открытой пасти.

Золотой только что оценил ее сарказм и умение очевидными вопросами отоптать все больные мозоли разом.

Вон как кипит, сердешный.

— Веселишься, Изумрудный? — зашипел целым клубком гадюк коварный Змей Севера. Чем подогрел поттеровское схожее с гиеньим веселье. За несколько дней, пока Гермиону носило по делам, у него была только постоянная муштра и садюга наставник, так что он имеет право спустить пар. Гарри спокойно кивнул и обвил лапами хвост, чтобы им умильно не вилять. Смауг, опять же, требовал доверять звериной натуре, но крайности не одобрял. У драконов был свой сложный этикет, и такие слабости, как урчание, виляние хвостом и прочие проявления эмоций, считались позорной несдержанностью.

Невозможной для истинного дракона.

Он тогда весьма ехидно промокомментировал после обширнейшей лекции Смауга, что понятно, почему они войну проиграли — настолько пинали в своем Ангбанде балду, раз заморочились созданием неписаных правил для драконов, и на военную кампанию времени не осталось. Разозленный Смауг, конечно, за подобную дерзость устроил ему тест на выживание и увертливость, после которого крылья отваливались. Но оно того однозначно стоило.

Одно обстоятельство прошло красной нитью — Великому Дракону больше не было скучно с ними двоими. Он, давно наплевавший, забывший мир за пределами Горы, постепенно оживал. Вон сколько чистых эмоций разом. Когда тут предаваться тоске о былом и каменеть?

— Хорошо. Мне достался не самый старательный ученик, и ты это должна понимать...

Смауг резко успокоился и теперь иронично косился на надувшегося, как хомяк, Поттера.

— Он действительно должен привыкнуть, срастись с первой ипостасью, чтобы не подохнуть в попытке перекинуться в человека. Ты, такая умная, не понимаешь одного или, вернее, не можешь этого принять до сих пор — для вас ничто не будет как раньше. Ты, Гермиона, отмечена дланью Господина навеки теперь, а он, этот крылатый бестолковец, теперь всегда прежде всего — дракон, а потом человек.

— Не говори никогда, не попробовав прежде... — буркнула Гермиона, оглянувшись на него в поисках поддержки. Все-таки Золотой знал, куда именно бить, чтобы внутри зазвенело от обрыва всех струн разом. У древнего Змея была странная философия, даже по здешним меркам. Гарри теперь немного разбирался: он узнал гномов во время похода с ними, познакомился с замечательным хоббитом, были эльфы, правда недолго, и Гэндальф Серый — уникальный экземпляр по любым меркам. Смауг не отрицал эстель — надежду, о которой столько говорил Серый Странник. Не отрицал ее силы, но презирал, считая ядом.

Ядом, который наиболее полно от начала дней Арды проявился в Пришедших Следом — атани, людях.

Дракон мрачно предрекал, что именно эстель сгубит род людской — не козни Зла и не Битва-что-грядет-в-конце.

Сам же Поттер долго жил только надеждой увидеть мир, в котором не будет Тома Риддла; победить, если не выжить. Получилось. И не сказать, что он обманулся. Однако со Смаугом он не спорил: у всех свои мерила блага и зла. И кому, как не Гермионе, понимать все это? Она ведь была и надеждой, и путеводным маяком для отчаявшегося в какой-то момент Мальчика-который-выжил.

— Твоего Господину необходима сила Гарри. Он сможет ее применить только как человек... Меня ты предпочитаешь не слышать, Смауг, но как насчет воли Владыки? Спорить, полагаю, бессмысленно: ты услышал меня и Его.

— Можешь и дальше тешить себя иллюзиями о свободе. Правда, все мы чьи-то рабы, смертная.

Мятежное, полное огня море взгляда остановилось на замершем Поттере. Смауг хмыкнул: у девчонки нрав дракона, пусть она настырна до чрезвычайности. Изумрудный же никак не бурное пламя, скорее ровная, как зеркало, гладь вод над бездной невообразимой глубины. И этого в нем уже не переделать. Может, время таких, как он — из огня и бесконечной жажды, — ушло? Теперь Мелькор видит новое поколение драконов таким? Обманчиво человечным и еще более опасным, ведь тонкая кромка воды из покоя скрывает кое-что похуже вложенного в него звериного начала и жажды сокровищ.

Не ему судить. Их время и Рок рассудят, как всегда, поставив точку даже в истории проклятых.

— Будет больно, очень больно, Изумрудный... Такой боли, поверь, ты еще не испытывал. Но мы будем пытаться, пока ты не станешь человеком. Вы попросили — я научу. Только не нужно винить меня за муки впереди. За все нужно платить, птенчик.