Всегда (гет)

Драко Малфой и предположить не мог, что его авантюрная затея с рождением наследника окажется настолько психологически тяжела. Он сам загнал себя в клетку, в прошлое, без возможности свободно передвигаться, чтобы не наткнуться на себя самого или того, кто только что его видел или скоро увидит. Без отдушин в виде многочисленных хобби, без круга общения… Рядом с ним все время была только Гермиона, которую он про себя продолжал считать Грейнджер, а не Уизли.

Сам Малфой объяснял себе свое решение желанием иметь наследника, причем не абы кого, а сына от известной, очень сильной ведьмы, к которой он, к тому же, никогда не был абсолютно безразличен. Драко знал, что никогда не сможет по-настоящему полюбить ребенка от случайной женщины, в нем всегда будет проскальзывать что-то чужое, незнакомое, отталкивающее…

Здесь же он, по сути, покупал себе существо, которое будет похоже одновременно на него самого и на его первую и искреннюю любовь, а значит все, что будет в мальчике, Драко будет любить с полной отдачей. И, хотя себе он об этом не говорил, будет любить его еще больше, замечая в нем именно Гермиону, ее кровь.

Малфой убедил себя, что к самой женщине он ничего не испытывает. Да, когда-то он ее обожал, но то, что случилось между ними в Софии, убило его чувства. Такого цинизма в отношении самого себя и своих чувств он простить не смог. Быть с ним, гореть с ним, видеть, что он готов бросить к ее ногам всего себя, словно раб, и без какого-либо повода предпочесть должность. После битвы за Хогвартс он Гермиону понял и не осуждал, но после ее ухода в Болгарии Драко счел, что выжег ее из сердца.

Да, он честно признавал себе, что вместо нее там осталась обугленная рана, никто и никогда не будет значить для него столько, сколько она. Астория и десятой доли той любви не имеет. Малфой благодарен жене, что она разделяет его одиночество, он нежен с ней, старается удовлетворять ее желания. Но не более. Это скорее вежливый и уважаемый обеими сторонами договор.

Вот сама Астория, она другое дело. Драко знал, что она пойдет за ним в огонь и в воду, все перетерпит, лишь бы с ним. Она по-настоящему, искренне и пылко, его любит. Малфой не может ей ответить, в нем все уже перегорело. Однолюб, так, кажется, это называется. Он был благодарен Астории, старался беречь ее чувства, насколько мог, и даже в какой-то мере ей сочувствовал. И все же…

Малфой считал, что больше не способен на любовь к кому бы то ни было, и уж точно не способен полюбить Гермиону Грейнджер-Уизли, которая так с ним обошлась.

Но жизнь над Драко посмеялась. Оказавшись с ней рядом, он понял, что его предают и собственное тело, и собственное сердце. Даже в первый вечер, когда она пришла в спальню исполнять обещанное, Малфой осознал, что хочет ее. Хочет с неменьшей страстью, чем в Софии, или еще раньше, в Хогвартсе. Каждая клеточка его тела помнила ее запах, ее вкус, ее нежность… Драко так разозлился на себя, что сделал все быстро и сухо, на грани боли. Он не то что любовью, сексом бы это не назвал, так, спаривание, как у животных.

Потом он до утра лежал без сна и пытался разобраться. Как ему с ней общаться? Как себя вести? Им предстоит девять месяцев прожить бок о бок! Малфой уже чувствовал, что не сможет оставаться холодным и равнодушным, но и снова подставлять растерзанную душу под удар, подобный нанесенному в Болгарии, он не хотел, боялся, что не выдержит.

Драко решил быть как можно суше и не поддаваться, но тогда он и представить не мог, как тяжело это будет. Нет, Гермиона его не соблазняла, она ничего особенного не делала, просто жила рядом. Он видел ее растрепанную прическу, с которой она так и не научилась справляться, видел, как она заправляет волосы за ухо, как закусывает губу, когда внимательно читает, как готовит или складывает вещи, как колдует, радуется, задумывается… И все это заставляло его снова любить ее. Драко запрещал себе, но невольно любовался ею. Оставаясь наедине с собой, Малфой почем свет ругал себя за слабость и доверчивость, но стоило ему увидеть Гермиону, как все с трудом выстраиваемые стены рассыпались в пыль. У него не было против нее защиты. Словно она знала тайную тропу к его душе и легко ею пользовалась.

Они начали разговаривать, как недолго в Болгарии, как задолго до этого в школе. Им по-прежнему было интересно вместе, они по-прежнему понимали друг друга с полуслова. Да и соглашались намного чаще, чем спорили. В этом была магия высшего порядка, даже выше чем призвание Патронуса.

И все же Драко не позволял им сблизиться по-настоящему. Страх боли, которую он уже испытал, заставлял его сворачиваться ежом и выставлять лишь иглы. Гермионе, казалось, было все равно, она вела себя неизменно приветливо и спокойно, даже когда начала округляться. А ведь беременная Астория впадала в истерику по любому поводу!

Однажды в начале декабря, когда домик окутало снегом, Драко и Гермиона вместе сидели в гостиной у камина. Оба с книжками и по разные стороны дивана, друг от друга.

‒ Знаешь, что мне вспомнилось, ‒ подняла голову Гермиона. Драко вежливо повел головой, приглашая ее говорить, но глаз не поднял. Он вообще стремился не встречаться с ней взглядом, чтобы не знать ее чувств и своих не показывать. ‒ Тот случай, с палочкой… Я сейчас как раз читаю про волшебные палочки. Я ведь рассказывала тебе, помнишь, еще давно-давно, что когда я выбирала себе палочку у Олливандера, одна из них окутала меня словно теплым серебряным коконом. А потом на пятом курсе, мы выяснили, что это была твоя палочка. Олливандер тогда объяснил, что это бывает только при очень крепком союзе.

Драко напрягся. К чему она клонит? Разве он виноват, что у них не сложилось именно такого союза?

‒ Я подумала, что может, именно поэтому мы все время встречаемся? Сколько бы мы ни ругались, какие бы обстоятельства нас не разделяли, мы все время снова сталкиваемся. Может, это судьба и магия?

‒ Зачем ты мне это говоришь? ‒ у Малфоя даже в горле пересохло. Что все это может значить? Она претендует на него? Так у нее было столько шансов, сколько ни у кого не бывает! Да и она замужем!

‒ Просто пришло в голову, что именно поэтому ты захотел ребенка именно от меня, а не от какой-то другой женщины, ‒ Гермиона тряхнула кудрявой гривой. ‒ Это судьба притянула тебя ко мне снова.

‒ Можешь не вникать в тонкости психологии, мне просто нужен ребенок от сильной ведьмы. Когда ты родишь мне сына, мы расстанемся навсегда, ‒ Драко старался говорить как можно безразличнее, но внутри все горело от разбуженных чувств.

‒ И только-то? Но ведь сильных ведьм много!

‒ Не все они готовы уединиться со мной на девять месяцев, чтобы выносить ребенка, ‒ отрезал Драко. Этот разговор был ему болезненно неприятен.

‒ Зачем ты ведешь себя так, словно никаких чувств у тебя и нет? ‒ Малфой чувствовал на себе ее пристальный взгляд.

‒ У меня их и нет! ‒ он почти выкрикнул это ей в лицо, которого вовсе не видел в порыве эмоций.

‒ Я же знаю, что это неправда…

‒ Ничего ты обо мне не знаешь!

Малфой встал и ушел в спальню, не прощаясь. Внутри все клокотало. Он бы сам не смог назвать это чувство. Что верно, то верно: безэмоциональным он никогда не был. И сам не знал, как выдержит оставшееся время рядом с Гермионой.

Чем дальше, тем тяжелее становились их отношения. Драко все более отчетливо понимал, что даже кошмар Болгарии не смог убить в нем любовь к Гермионе. И его это пугало. Как он вернется к Астории? Как сможет снова забыть о матери своего сына? Ведь до всей этой авантюры с путешествием в прошлое он был почти счастлив, сумел убедить себя, что любовь не для него.

И вот опять… Его снова засасывает трясина чувств. И почему только жизнь к нему так жестока?

Как это ни парадоксально перелом произошел ровно накануне родов Гермионы, ровно накануне расставания.

Это был обычный завтрак, который ничем бы не выделился. Уже начинался апрель. Тяжелое серое небо висело над домиком, словно стремясь его раздавить. И Гермиона за чашкой какао вдруг произнесла то, чего Малфой никак не ожидал.

‒ Знаешь, я чувствую, что ребенок совсем скоро родится, возможно, у нас больше не будет возможности нормально поговорить. А я за девять месяцев так и не сказала тебе главного. Я все поняла. У меня появилось время разобраться в себе, и в нас. Только не перебивай!

Но Драко и не собирался, он весь обратился в слух.

‒ Я поняла, что мы друг для друга — судьба. Как родственные души, что ли. Нам на роду было написано встретиться и влюбиться. И никакие обстоятельства не могли этому восприпятствовать. Ты чистокровный, а я маглорожденная, у нас разные друзья и разные цели. Но нас тянет друг к другу как магнитом.

Гермиона перевела дух, а Малфой даже дыхание затаил.

‒ Наша любовь была настоящей, ‒ продолжила она. ‒ Только в школе, подростками-бунтарями мы имели смелость это признать и идти за сердцем. А потом не смогли. Но спустя два года войны, потеряв очень многое, может даже часть себя, ты пришел ко мне со своей любовью. Я не смогла простить, побоялась трудностей, но даже тогда я понимала, что люблю тебя, не смотря на предательство. Я выбрала Рона, простоту вместо трудностей и спокойствие вместо страсти. Но тебя я любила, а с Роном были скорее теплота и понимание. Но не любовь. Я искала себя в работе, ты путешествовал. Но оба мы знали, что любим другого. Потом мы встретились в Болгарии. И мы любили. Ты оказался храбрее меня, ты был готов к этой любви, ты ее в себе принял. А я опять не смогла. Я настолько испугалась нахлынувших чувств, что убежала к работе, которую понимала. Опять выбрала покой. Я вовсе не заслуживаю такой любви, но судьба не дает выбора. Ты обиделся на меня, я понимаю. Это было предательством с моей стороны, по отношению к нашему чувству. Ты женился на Астории, тоже выбрав простоту. Я запивала эту новость в баре, понимая, что упустила что-то важное, может быть, самое важное, что имела. И там меня нашел Рон, мы помирились и по похмелью с утра поженились. У нас с Роном прекрасные отношения, но это не любовь.

‒ У нас с Асторией тоже не любовь. Она меня любит, а мне с ней… удобно… ‒ надломленно произнес Малфой, пока Гермиона переводила дух.

‒ Мы и теперь любим друг друга, Драко. Вся твоя холодность — это загнанная в угол любовь. Именно поэтому ты хочешь ребенка от меня, потому что ты хочешь сына от той, которую любишь. И я люблю тебя, правда!

‒ И что ты предлагаешь сделать? ‒ голос Драко упал до шепота.

‒ Ничего, ‒ Гермиона поникла. ‒ Мы оба в браке и не можем предать. Видно, нам обоим на роду написано любить и не быть вместе. Мы оба в этом виноваты. Я больше, чем ты. Но все-таки оба. И нам с этим жить…

Драко впервые за девять месяцев посмотрел Гермионе прямо в глаза. Он увидел девочку, школьницу-гриффиндорку, которую любил больше, чем кто-то мог подумать. Она была его личным наваждением. И сейчас говорила абсолютно верно.

Малфой чувствовал, что в глазах стоят слезы, но ничего с этим не делал. Сейчас ему было все равно.

‒ Я сгорел заживо после того, как ты ушла в Софии. Хуже тысячи круциатусов. Я думал, что не смогу тебя простить. Но ты права. Я с одиннадцати лет люблю Гермиону Грейнджер. С любой фамилией, всегда буду любить. И это невозможно убить.

‒ Я тоже всегда буду любить тебя. Но у нас не получается быть вместе. Сама жизнь нас разводит. Значит, будем любить на расстоянии, а жить с удобством, как и решили.

Драко сглотнул и кивнул. Что еще тут скажешь? Сейчас он был не уверен, что сможет бросить Асторию и сбежать с Гермионой. Уже не подросток. А так бы хотелось.

‒ Ты хранишь мой камешек? ‒ спросил Драко.

Гермиона вытащила кулон из-за пазухи. Камешек был сейчас не нежно-лазоревым как на пятом курсе, во времена счастья, а кроваво-красным.

‒ Ты стала настоящей гриффиндоркой? ‒ он попытался пошутить.

‒ Нет, это не цвет Гриффиндора, ‒ горько покачала головой Гермиона. ‒ Это цвет крови, той, что я принесла на алтарь своей глупости, трусости и гордыне, вырвав из груди сердце, влюбленное в тебя. Это цвет моей боли по тому, что я сама же и сломала, по нам, которым я не дала сбыться…

Драко снова болезненно сглотнул. По щекам Гермионы катились слезы.

‒ Может быть, когда-нибудь у нас получится решиться, все сломать, ради нашего счастья…

‒ Нет, Драко, уже нет, скоро мы расстанемся и постараемся больше не встречаться.

И она как в воду глядела. Совсем скоро начались схватки. К ночи на свет появился Скорпиус Люциус Малфой. Утром Драко собирался отправиться с ним домой, они с Гермионой подгадали очень точно.

‒ Береги нашего сына, ‒ в слезах прошептала Гермиона, оставив первый и последний мокрый поцелуй на лобике Скорпиуса. ‒ Помни, что я люблю вас обоих, но слишком труслива, чтобы идти до конца.

‒ Мы тоже тебя любим, ‒ ответил Драко и крепко поцеловал ее. ‒ Но мы не будем об этом думать, ни ты, ни я. Раз не решились быть вместе, надо учиться жить порознь и уважать свое же решение.

‒ В моем сердце всегда есть для вас уголок, ‒ прорыдала Гермиона.

‒ Всегда! ‒ эхом отозвался Малфой и трансгрессировал. Его глаза тоже жгли слезы.