Samus2001
Кстати, я в каноне знаю амулеты, посылающие любое количество инфы на любое расстояние. Но не мгновенно. Совы. Не невидимые, правда.

Вот блядь, чем городить эту хуйню, почему бы этим блядским жеймсбондам просто не позвать сову и не послать письмо? Никаких особо преимуществ, кроме намноженных без нужды сущностей.

Samus2001
Но очевидно ж, что это говорит только о том, что всирание было Частью Плана!
Главное, не спрашивать, какого...

Samus2001
Главное, что если что-то пойдёт не так, то сразу сработают страховочные варианты!

И первые 2 курса были хавкоцентричны, а тут попер табун персонажей, но об этом надо расписывать отдельно, мысль пока еще не оформилась.

Вот будет хохма, когда на 4 год снова попрут рельсы

Бля, да какая хохма? Хохма была бы, чтобы он хоть раз с них спрыгнул

*включает интернет-телепатию*
Кстати. а почему бы нет. Вот представьте, Хавка он тащит уже третий том, и до сих пор не понимает, куда и зачем. И дрочить рука бойца устала. А с дефективами приходят свежие идеи, интересные вотэтоповороты, столько всего хочется рассказать... нового и занимательного.
И вот.

Desmоnd

Как это какая? Педигрипал тут под стражей американцев и внезапные рельсы на 4 год скажут нам, что питер и правда сбежал от них, как вот только недавно зубоскалили

Его железная маска раскололась.

Все муки, испытанные примархом, — вечная обособленность; чувство заброшенности, терзавшее всю жизнь; мерзкое понимание того, что он подобен ястребу среди кур и должен постоянно сдерживать себя; отстраненность братьев; невнимание отца — сосредоточились в единственном миге. По щеке Пертурабо скатилась одинокая слеза, и он мгновенно возненавидел ее: не только за то, что показал слабость, но и за то, что хотел оплакать погубленную мечту, но мог оплакивать только самого себя.

Если ты чего-то хочешь, еще не значит, что это появится, — пробормотал он.

Возле дворца разорвался тяжелый снаряд. Оконные стекла задрожали.

— Люди не слушают меня, — сказал Пертурабо. — Сами не знают, что для них хорошо.

— Люди не склонятся перед тобой без любви и уважения! Великие тираны правили с благословления своего народа, умелые полагались на страх. Но еще ни один не добился успеха безразличием. Угрюмость стала твоим проклятием. Ты отказался принять любовь подданных. Тебя восславили, как бога, тебе дали армию для покорения звезд, а ты первым же своим указом подверг легион децимации.

Примарх сжал кулак.

— Они подвели.

— Подвели в чем? Не были лучшими? Ты разбрасываешься людьми, чтобы доказать нечто бессмысленное, а потом злишься, что никто не замечает и не восхваляет твоей жертвенности. Целые поколения юношей Олимпии сгинули, пока ты потакал своим капризам, снова и снова восстанавливая численность легиона. Ты правил издалека и не видел пустых школ, страдающих матерей, вдов.


— Мой брат Кёрз поступил хуже, — ответил Пертурабо. — Я пришел все исправить, а не уничтожить, как он. Изменники будут наказаны, но затем я восстановлю Олимпию.

— Ты сравниваешь себя с худшим из братьев, чтобы оправдать свои чудовищные преступления, — произнесла Каллифона. — Послушай себя! Чтобы «все исправить», тебе следовало покончить с рекрутированием и милосердно внять жалобам народа, а не устраивать эту… бойню! Брат, ты перебил пришедших к тебе послов. В тот момент ты проиграл. Потерял все. Когда-то у нас был хороший мир: воинственный и несправедливый, но не лишенный красоты и благородства. Ты уничтожил все это — зачем, брат?

А в чём отсылка? Я вообще здесь ДжоДжо Референс увидел.)

Небо за пределами Лохоса пятнала копоть других пылающих королевств. Разоренные города были отмечены дымными колоннами — белыми, коричневыми и черными, вздымавшимися над погребальными кострами, где плоть миллионов убитых обращалась в угли. От оборвавшихся жизней не останется ничего вещественного, кроме горстки костей и праха.

В тот момент нечто сломалось внутри Пертурабо. Забытый, но крайне важный элемент его личности не выдержал нагрузки.

Речь шла не о теле — в его системах примарх разбирался достаточно хорошо — а о той загадочной части его существа, которую некоторые называли душой. Ощущение, посетившее Пертурабо, было реальным, как разрыв связки в ноге. За ним, впрочем, последовало не падение на пол, а резкий прилив эмоций. Он испытывал боль и удивление, но и что-то еще, чего никогда раньше не чувствовал. Или, возможно, чувствовал, но прятал так надежно, что в конце концов забыл о нем. Железный Владыка не сразу отыскал нужное слово…

Ему было стыдно.

Раньше он считал, что ощущает стыд или после редких поражений, или в минуты других мелких неудач. Сейчас Пертурабо понял, что тогда в нем говорила раненая мелочная гордость, за которой следовал только гнев. Нынешнее чувство было другим, всеобъемлющим. Оно захлестнуло примарха, с жуткой ясностью давая осознать опустошение, что он учинил на приютившей его планете. Железному Владыке как будто промыли глаза, затуманившиеся за годы жестоких осад, чтобы он смог увидеть дело своих рук.

Кровь… Пахло целым морем крови.

— Я превратился в Кёрза, — сипло выговорил Пертурабо. — Но если его оправдывает безумие, то что меня? Вспыльчивость?

Он оперся на оконную раму. Под громадным весом примарха она сдвинулась и еще не выбитое стекло треснуло. Пертурабо спрашивал себя, что подумают братья, и понимал, что Каллифона была права: он неизменно оставался в стороне, ждал чествований и злился, не получая их. Ошибочно приняв отсутствие похвал за ненависть к нему, Железный Владыка словно поставил себе целью доказать, что заслуживает их осуждения.

И преуспел.

— Император никогда не простит нам это, — прошептал примарх. — Император никогда не простит нас. Император не сможет простить нас. Никогда.

Он повторял эти фразы снова и снова, как неофит, которому впервые рассказали о тайных девизах легиона.

У Пертурабо появилась новая Несокрушимая литания.