Дети проходных дворов (джен)

Под ногами — каша из песка и первых опавших листьев, над головой почти такая же каша, только сплошь грязно-серая, но остаться дома сегодня нельзя; Марта пропустила бы что угодно, даже экзамены, только не эти занятия. Дело не в том, что ей нравится. И не в том, что это нужно: вряд ли кому-то могли понадобиться курсы по предмету, не относящемуся к школе, в самый последний год учёбы.

Томас не учит её английскому или математике. Томас учит складывать слова.

— Как ты позовёшь дождь? — без предисловий спрашивает он, едва Марта стягивает мокрые грязные ботинки и садится, наконец, на давно знакомое кресло.

Она отводит глаза. Ну да, это было домашнее задание, но кому охота корпеть над уроками, когда солнце светит совсем как летнее, а в рюкзаке пол-лета ждут своего верного часа мелки и разноцветные ленточки? Сейчас, конечно, вторые намокли и соплями висят на ветках берёз, а первые наверняка смыло в пять минут, но было же, и зачем жалеть…

— Не тот порядок, — ворчит Том над ухом в самый неподходящий момент. — Будь внимательнее.

— От перемены мест слагаемых сумма не меняется, — отмахивается она, в голове и без того каша, не хватало ещё запутаться или сбиться.

— Это тебе что, математика? Меняется, ещё как.

Фыркнуть или закатить глаза означает наставления и занудство. Даже просто вздохнуть громче, глубже, чем обычно, это означает. Так что Марта держится изо всех сил, хоть и думает обо всём этом, что смысла никакого.

Дождь не хочет идти: как пёс, тащит метафорический поводок на себя, что угодно, только бы не подчиниться. Марта выбивается из сил на четвёртой попытке. Томас поднимает бровь, и его можно прочитать так же легко, как книжку для маленьких детей: устала? Уже? Вот это новости.

— Ладно, — в конце концов говорит он, — допустим, я понял, с дождём у тебя явная недружба. Тогда повторим, что можешь, а потом ещё разок, последний, и я отстану.

Для Марты «что можешь» — просто подарок: можно показывать не всё, а только самое отработанное, и на третьем-четвёртом Том наконец улыбнётся, совсем незаметно, просто Марта знает, куда смотреть.

Поэтому она складывает ветер в полотно, полотно — в самолётик; не совсем правильным, но быстрым и верным способом приманивает солнце, этому её научил не Том, а Саттар, но какая разница; и только лучи касаются ладоней, самолётик из едва заметного искажения воздуха превращается в яркий переливающийся треугольник. Если Тому это не понравится, смысла продолжать — и сегодня, и вообще — точно не будет.

Но Томас не улыбается. Томас замирает, как стеклянная шарнирная кукла.

Он молчит слишком долго, чтобы можно было не испугаться, и когда Марта наконец отпускает солнце, его кожа сереет, и глаза тоже становятся тускло-серыми, почти чёрными. Не следовало использовать фишки Саттара, напоминать о нём, вот только и жить без огня невыносимо — даже ей, а уж Томасу каково.

— Позови дождь, — равнодушно и тихо, но твёрдо говорит он. — Ещё раз. У тебя должно получиться.

Теперь ей тоже кажется, что она сможет — просто так, безо всяких проблем и усилий. Но затылок ледяными пальцами гладит страх, и даже руки трясутся почему-то, хотя что, казалось бы, случилось. Вот только сейчас самое время замолчать и подчиниться, подчинить, чтобы не разочаровать. Наверное.

Звук замирает на кончике иглы. Свет замирает на волоске от пропасти. Мир замирает в ожидании, прислушивается, смотрит всеми глазами и третьим сердцем.

Марта складывает слова вместе — и что-то идёт не так.

* * *

Лето кончается резко и больно, что тут поделаешь — таковы правила вечной игры. Но поймать последние прозрачные и солнечные дни несложно, даже если не ловец, просто руку протяни — и вот оно, горсть лучей как горсть ярких листьев. Вот только солнце холодное; смеёшься, болтаешь — и вдруг город, имя которому начинается на Т, ледяными пальцами цепко хватает тебя за горло.

И ты становишься дождь.

Приходится идти, когда зовут. И ты идёшь: сверху вниз, слева направо, с одного берега на другой, как заведено. Это такая игра, ты не знаешь, когда она закончится и как играть, но когда настанет конец — непременно почувствуешь, сердце упадёт в ладонь, твои или не твои — не важно.

Любой дождь рано или поздно кончается, и ты тоже. Что делать дальше — выбор исключительно твой. Мокрые ладони высохнут, так что вспомнишь об этом через час, завтра; или не вспомнишь ни-ког-да.