Дети проходных дворов (джен)

— А я ей и говорю: здорово… Здорово, мол, да вот только… Ты что-то странный сегодня. Вот как проснулся, так и странный. Тебе, может, от кофе легче станет? Так я тогда сварю, мне не жалко, честное слово. Да ты не говори ничего, кивни просто, у тебя же горло, не удивительно, давно в ноябре такого снега не было. Ага, значит, варить. И себе тоже тогда сварю, сто лет не пил хорошего кофе, у нас же рядом с офисом что ни кофейня, то ерунда полная. А в самом офисе, если помнишь, была кофемашина, так она плесенью заросла и не отмывается. Стоит, бедняга, даже выкинуть некому. Мы всё ждём, кто в ней ещё заведётся. Хотя, конечно, там и плесень та скоро умрёт, в этом офисе, сам помнишь, выживают только сильнейшие… Погоди, я сейчас вспомню, куда поставил турку. Где-то она здесь была. Вот кажется, что такую вещь трудно потерять на полках, слишком уж приметная, ан нет — простоит среди другой посуды хотя бы месяц и перестанешь её замечать. А, нет, гляди-ка, вот она. Даже не запылилась. Так вот: я ей тогда и говорю — здорово, да вот только русалки существуют, я, понимаешь, в таких делах немного разбираюсь. Совсем чуть-чуть, но этого достаточно, чтобы знать. И она, ты представляешь… эх, зараза, всё-таки убежал немножко, вот что значит большой перерыв в опыте… и она как давай читать мне нотации: дескать, вы, молодёжь, всегда верите в непонятную ерунду, лишь бы только развлечься, это к нашему возрасту уже начинаешь понимать суть. Суть чего она поняла, хотелось бы, конечно, узнать, но рассказывать она не стала. А всё потому что не знает. Тебе сливки добавлять? Хорошие сливки, чуть жирнее, чем надо, но в итоге получается, как будто мороженое пьёшь… Согласен, надо побольше. И так я злюсь на эту женщину, уже четвёртый день пошёл, а сам даже не понимаю, почему; если бы так злился на любого, кто чего-то не знает, не выходил бы из этого настроения ни разу в жизни. Чем-то она меня задела, тут уж не поспоришь. Ну, ничего страшного, я-то переживу. Как тебе кофе? Надо было добавить сиропа, у меня тут на особый случай всегда хранится один — из летнего дождя и золотого солнца, экономлю как могу, по капле буквально использую… Сейчас такое уже не сварить, это у меня один из последних бабушкиных подарков. Что ты так смотришь? Да нет, не умерла, слава богам, просто переехала в город. Заправляет теперь лавкой теней через улицу отсюда, я тебя как-нибудь свожу. Давно там не был, но раньше, помню, у неё была маленькая ручная тень, не на продажу, конечно, и уж так она её любила, даже завидно было иногда. В хорошем смысле — я и без того самый любимый внук. А как-то раз она с этой тенью решила попробовать поохотиться, это теперь наш семейный анекдот, и тень тогда была совсем маленькая, поэтому вместо огоньков надежды набросилась на гирлянду, чуть лампочкой не подавилась, представляешь? Ох, ложись-ка обратно в кровать, у тебя глаза нехорошо блестят. А поскольку я точно знаю, что ты не оборотень, сейчас градусник достану. Погоди, вот он, в коробке с лекарствами, удивительно даже, что не потерялся где-то, уж мы с тобой знаем, как легко здесь что-то потерять… Держи. Холодный, конечно, а ты каждый раз этому удивляешься, как впервые. Чего вскочил, ложись обратно. Что здесь может быть не так? Это у тебя температура высокая, вот всё и кажется ненастоящим. Господи боже, ты только посмотри, тридцать девять. Ложись спать. Завтра утром, а ещё лучше — вечером, проснёшься почти здоровым, это я тебе обещаю. Чего ворочаешься? Не можешь заснуть? И правильно, как же ты здесь заснёшь, милый — ведь дома нашего не найти больше в городе, да и города никогда не было на земле.