Чаровница (джен)

Есть разные способы навязать окружающим свою волю.

Я смотрела, как Асгард полыхает. На площади и улицах, ведущих к дворцу, кипел отчаянный бой во всей своей жестокости. Етуны пришли за справедливостью, как они ее понимали, за отмщением. Сталь и лед сошлись в поединке, и пока явного перевеса не было. В одном месте асы вырезали ледяных великанов, насаживали на копья... В другом же етуны оставляли за собой ледяные "статуи".

Крики, хрипы, стоны, кровь на белом мраморе. Не самое приятное зрелище.

Никогда еще враг не подбирался так близко.

Етуны рвались к дворцу, чтобы ударить в самое сердце Асгарда, убить царя.

Всеотец спал своим зачарованным сном, больше похожим на смерть. Да, он должен был проснуться в конце, если меня не подводила память, но скольких мы потеряем? Да и Асгард вовсе не такой, каким я видела его там, в прошлой жизни.

Локи просил задержать наступление етунов, пропустить во дворец только Лафея с его ближайшими воинами. Он был уверен, что все получится так, как он задумал. Я ждала и смотрела на восток, чтобы успеть, если луч Бирвеста ударит по Етунхейму. И это было вовсе не из гуманных соображений — гибель одного из миров неизбежно ударит по всем остальным. Пространство зальет волна некроэнергии от гибели десятков тысяч живых существ, подпитав силы Хель. Этого нельзя было допустить, что бы Локи там ни думал об окончательном уничтожении давнего врага Асгарда.

У всего есть цена.

У любой магии тоже.

Мне нельзя было оставаться на площади и удерживать етунов магией. В любой момент мое присутствие может понадобиться в другом месте. Поэтому меч покинул золоченые ножны и сияющий металл оставил длинный порез на ладони. Гномы куют живое оружие, способное оставлять раны, боль от которых невыносима.

Кровь капает на ступени, а губы шепчут нужные слова. Кровавая лужица расцветает дивным цветком, от которого исходит режущий свет, который обращается в стену. Защита пропускает оттесненных прямиком ко входу в дворец асов, но сжигает плоть ледяных великанов.

Я даю цветку напиться крови, он должен продержаться достаточно долго. И плевать на взгляд эйнхериев.

— Ты вовремя появилась, ведьма, — воин снимает шлем, открывая оценивающие прищуренные голубые глаза, упрямый лоб и сжатые губы. — Где Локи, Амора?

Ветер развевает темные волосы Тюра. Красивый, как и все сыновья Всеотца, и так же самоуверен. Его воины заключают нас в кольцо. Для большей полноты картины не хватает только копий, нацеленных мне в горло. Все же нет у стражей причин доверять Аморе.

— Не знаю, — вытаскиваю из под наруча платок и перетягивая рану. — Ведь Локи — твой брат, царевич.

К ненавидящим или просто недовольным взглядам легко привыкнуть. Только вот... Что сделала Тюру та Амора, что он так резок и гневен, стоит нам встретится? Етуны безуспешно бьют магическую преграду льдом, но не могут пробить. Только те, кто не осмотрительно подходит слишком близко напарываются на копья стражников.

— Я больше чем уверен, что вся эта мерзость его рук дело, и ты ему помогала в этом.

Живая ладонь до боли сжимает локоть. Бог-воин так зол, что его легко читать. Он даже не стремится спрятать свои мысли. Но разве до него мне сейчас? Эйнхерии рано или поздно перебьют етунов, но Лафей вошел во дворец, и там сейчас развиваются основные события. Радужный мост озарил пустоту космоса своей вспышкой. Значит, Тор уже здесь. И необходимо сделать все, чтобы Локи и Тор, после того, как прикончат Лафея, не начали драться между собой.

— Преграда продержится недолго, используй это время с пользой.

Вырываю руку из стального захвата и бегу, расталкивая стражу, наверх к дверям во дворец. К счастью, Тюр не отдает приказ остановить меня — на площади появляются огромные, размером с дом, снежные твари, которые тащат примитивные катапульты. Тюру не до убегающей Чаровницы.

В гигантском переднем покое оборону заняли валькирии — личная стража царицы Фриги. Крылатые шлемы сияют, щиты и копья обращены ко входу. Сереброволосая Брунхильда проворачивает в руках парные мечи. Я мысленно поминаю Локи нехорошим словом — по его милости внутри дворца невозможно использовать порталы. Валькирии эта не та публика, которую легко убедить.

На меня устремлены внимательные взгляды. Из-под шлемов выбиваются причудливо заплетенные косы, украшенные золотом, драгоценными камнями, разноцветными лентами. Все-таки тщеславие вовсе не чуждо грозным воительницам.

— Тебя приказано пропустить, — Брунхильда загоняет клинки в ножны и кивает сестрам. — Царица ждет тебя, Амора.

Значит, Фригга... Благодарности выражать неуместно. Тем более раздается громоподобный рев, и затем целая серия взрывов. Моя защита истощится быстрее, чем ожидалось. Покои царской семьи находятся в отдалении. Богатые залы, спешащие к входу отряды, перепуганные слуги, несколько разодетых послов — все это мелькает пока я бегу. Пол под ногами едва уловимо дрожит.

Первые искореженные льдом двери встречаются мне совсем скоро. Личная приемная Одина, трапезная, коридор с барельефами охоты и наконец царские покои. Круглая опочивальня, в центре ложе, на котором в столбе света лежит Всеотец. Царица Фригга держит мужа за руку, на дивном лице царапина, которая чуть кровоточит, но она жива и вполне здорова. Локи с Гугниром наперевес и Тор с обгоревшими волосами. Дымящиеся трупы Лафея и свиты мало интересны, потому что они из действующих лиц исключены.

Нужно ли говорить, что разговор идет на повышенных тонах?

Братья выясняют отношения, пока их царство пытаются захватить.

Там, за пределами дворца, мои чары истаивают, и я это ощущаю. Но в них больше нет необходимости. Захватчиков теснят и начинают вырезать. С каждой улицы к асам прибывает подкрепление, все новые и новые отряды вливаются в бой. Который обращается в резню етунов. Там Тюр, Бальдр, валькирии и Видер и Вали.

Тор и Локи скандалят, не обращая внимания на то, что стоят у ложа отца, и наблюдающую за этим мать.

Но пока до попытки смертоубийства не доходит. Да и на меня мало обращают внимания. Лишь Фригга, в ответ на мой запоздалый поклон, царственным жестом приказывает отойти и держаться в тени. Царица ждет, пока оба упрямых "ребенка" перегорят своим гневом и будут способны что-то услышать.

— Твоя спесь, твой гнев, твоя дурость...

Копье выпускает языки пламени, прожигающие темные дыры в полах. Но в какой ярости ни прибывал бы Локи, пока Гугнир против брата не обращает.

— И твои козни, брат, твоя зависть, мелочность, — Тор возражает, распаляясь все больше. — Это ведь все ты...

— Потащил тебя вершить месть? Или я заставил наговорить все те слова отцу?

Локи упражнялся в ехидстве, подстегивая закипающего Тора.... И это они не перешли еще к спору о родстве, не-родстве. Думаю Локи от резких слов удерживало только присутствие царицы. Мать он любил как никого другого и не стал бы ей делать больно. Пусть даже стремясь добить Тора. Да и спрашивать ему следовало только с Одина.

При других обстоятельствах мне этот братский скандал показался бы забавным.

Но не сейчас.

Не тогда, когда от их относительной вменяемости зависело столь многое.

На план А в случае его провала должен быть план Б. Я была не слишком педантичной в быту, но четкий распорядок в жизни любила. Да, меня более чем устраивал в качестве места жительства Асгард. Что до дурной репутации — это дело поправимое. Я не слишком была похожа на Амору по части вспыльчивости и мстительности. Доказывать что-то толпе — дело неблагодарное, но все те, кто обличен властью, умеют думать и замечать разницу.

И все же Мидгард, который не слишком-то и замечали на фоне его отделенности и ничтожности, нешуточно интересовал меня. Во-первых, этот мир был мне родным, во-вторых, там при должной осторожности можно жить со всем комфортом. В-третьих, там жили те, в чьих судьбах я желала поучаствовать. В-четвертых, если Асгарду придет конец в лице Суртура и Хелы, то выбирать особо не придется.

Что характерно я не сразу, но обратила внимание, что Локи продолжал называть Одина — отцом. Судя по обгоревшему до мяса трупу, Лафея трикстер в этом качестве категорически не воспринимал. Еще одно различие между тем, что было там и есть здесь.

— Хватит, — если звучный, мелодичный голос мог передвинуть горы, то определено он был бы таким, как у царицы Фригги. — Хватит, дети.

И удивительно, оба действительно замерли. Как нашкодившие детишки. Определённо, методы царицы стоит взять на вооружение. Фригга всегда была показательно мягкой. И все равно стоило ей вмешаться, упрямцы склонили головы, как по щелчку. Страшная женщина, державшая в своих тонких руках весь Асград. Потому что сердце Одина и всех наследников принадлежит только ей, царице.

Которая проявляла благосклонность ко мне.

В причинах этой снисходительности придется еще разобраться.

Тем ужасней выглядит смерть Фригги. Словно кто-то более дальновидный и коварный убрал руками Малекита сдерживающий фактор для всех Одинсонов. Как раз после гибели Фригги все покатилось к чертям, не сбавляя на поворотах скорости. При таких обстоятельствах еще одну ключевую точку выделить легко.

При условии, что реальность хоть немного совпадет с тем, что я видела в моей прошлой жизни.

Пока же...

Нравы Асгарда оказались намного сложней, чем можно было представить. Каждое движение было связанно с каким-то другим, не столь заметным. Что уж говорить об обилии интриг, заговоров и подковерных игр, в которых вольно или невольно теряешься. Здесь один замысел, несущий самую пустячную на первый взгляд цель, мог длиться десятилетиями. У практически бесконечной жизни есть как плюсы, так и минусы.

Да, асы превыше всего ценили отвагу, доблесть, героизм, но интриговать с той же естественностью, что и дышать, им это не мешало.

Амора всегда жила на отшибе, занятая изучением магии, развитием своих способностей, безумной страстью Тора. Ей было не до активной общественной жизни. Этот факт меня и спасал. Перемены в поведении Аморы воспринимались асами почти естественно. Ведь немногие могли похвастаться тем, что знали Чаровницу достаточно близко.

В стене был пролом, через который "вошел" Тор, и сквозь него в ночной тьме вспышка Радужного моста была ослепительной. Одно мгновение издевательски растянулось на часы.

Локи, на его лице был написан такой шок, что заподозрить его в причастности к инциденту не получалось. Мы оба ощущали, как корежит пространство от чудовищного маховика силы, направленного в одну маленькую точку. Ейтунхейм начинал разрушаться.

— Хеймдалль! — проревел Тор, раскручивая свой молот.

Но мы все катастрофически не успевали — ни взлетевший Тор, ни пытающийся снять свои же защитные чары Локи, ни я, бегущая на предельной скорости к выходу из дворца. Пока мы доберемся, Ейтунхейму будет нанесен непоправимый урон. Тем более в отсутствии Ларца бурь... Планета медленно умирала и до этого, а теперь огромная разрушительная сила Бирвеста лишь завершит дело.

Вспышка энергии портала поглотила меня на ступенях дворца.

Чтобы едва не улететь в бездну со скользкого полотна Радужного моста, что сияет тысячами бликов и оттенков. Концентрация силы была такой, что в воздухе разразился самый настоящий шторм. Удары молота Тора крошили Бирвест и совсем рядом полыхал Гугнир в руке Локи.

Там, где "ключ", запускающий пустоту...

Кто бы это ни сделал, он не оставил нам возможности отключить Радужный мост без масштабных разрушений. Дышать становится физически тяжело — настолько все вокруг переполнено силой и агонией гибнущего мира. Способные чувствовать да ощутят вполне.

Руки оплетают зеленые ветвистые молнии и к пламени копья и ударам молота присоединяется и моя сила. Я уже на пределе. Мне настолько плохо, что, кажется, я слышу в завывании ветра чей-то радостный хохот. Локи на секунду оглядывает меня, и мою талию оплетает веревка, привязывая меня к Тору — неожиданное проявление заботы.

— Быстрее! — Локи кричит, и его кожа наливается морозной синевой.

Когда трещины от тройной атаки разрастаются и полотно Бирвеста начинает медленно осыпаться в темную бездну, кажется, что все это происходит слишком медленно. Тор поднимает вверх Мьёльнир, и ослепительная молния бьет прямо рядом с нами. Меня отбрасывает с огромной силой в сторону. Прочные кости трещат, и меня тащит все дальше к краю. И только веревка Локи, связавшая меня с Тором, тормозит неминуемое падение.

На лице кровь, ладони ободраны до мяса об острые грани Радужного моста.

— Все... — Локи падает рядом, он измучен, кожа серая, под глазами синие круги, рогатый шлем смят.

— Вы целы? — хрипло спрашивает Тор, стоящий на коленях и упирающийся обеими руками в рукоять Мьельнира.

Брови и ресницы у него сгорели, лицо подкопченное, как и блистательные латы, в алом плаще дыры, губа разбита. В общем, мы трое представляем весьма жалкое зрелище. Но физически легче дышится — больше нет чудовищного давления.

— Жить буду.

Прямо на моих глазах невероятная регенерация асов вступает в дело — многочисленные царапины сами собой перестают кровоточить, боль отступает. Я сажусь, отбрасывая длинную косу за спину. Рядом со мной лежит крупный осколок Бирвеста. Он приятно согревает пальцы, и я убираю его в кошель на поясе — перстень, браслет или подвеска с таким необычным камнем будут всегда напоминать мне об этом дне.

— Нужно вернуться во дворец, — Локи встает первым, — Брат, давай отложим мордобой до лучших времен?

Это было близко — вот что бьется в моей голове. Да, Ейтунхейм понес страшные разрушения, тысячи ледяных великанов погибли, но сама планета уцелела. Быть может, ее получится восстановить в некоторой степени. Особенно, если етунам вернут Ларец Бурь. Но это не моя печаль, решать будет Всеотец. И не ему ли не понимать, как важно равновесие, которое удалось сохранить только чудом и объединением усилий?

Предстояло еще отыскать того ловкача, который организовал нам весь этот пиздец.

Жизнь в постоянном ожидании удара со спины трудно назвать счастливой.

В моей такой рьяной заботе о благополучии Асгарда был шкурный интерес — вдали от дома мои силы ослабевают. Асгард питает мое могущество. Конечно, обычно, даже проведя годы вдали от царства мне не стать существенно слабей, да. Поэтому я была готова решительно сражаться за сохранения светоча Девяти Миров.

Война на пороге, и мы лишь отразили первый удар.