Дети проходных дворов (джен)

Проснулся с утра в таком хорошем настроении, какого в жизни, судя по всему, ни разу не испытывал до этого. Как будто все проблемы разом испарились, оставив только положительное, светлое и безмятежное будущее — словом, как будто вернулся в детство.

Вывернулся из пледа, поставил обе ноги на прохладные доски пола, вдохнул полной грудью аромат полевых трав и еле слышный привкус дыма. В доме, совсем чужом и незнакомом, было тихо и светло, а потому совсем не страшно; и именно по этой причине вопрос, где же всё-таки оказался, возник с таким опозданием, что захотелось настучать себе по тыкве: инстинкт самосохранения, видно, проиграл недавно в покер со старыми друзьями. Но не успел сам с собой поругаться, как наконец увидел хозяина дома.

Это уже потом понял, что не рубашка такая яркая, а просто сквозь неё просвечивает голубое июльское небо. Это уже потом — испугался, попятился, как последний дурак, запнулся о половицу, упал и был тут же облизан с головы до ног огромным псом, в отличие от хозяина вполне себе живым. Но в первый миг только стоял и пытался вспомнить хоть какие-то детали знакомства, потому что раньше этого человека абсолютно точно никогда не видел.

— Проснулся, значит, — с ноткой иронии в голосе сказал призрак, разглядывая сверху вниз. — Быстро ты.

Едва ли не впервые в жизни не знал, что ответить. Поэтому просто поднялся с пола, встал и замер, будто одревенел; страшно не было, было непривычно и все время хотелось повести носом, будто какой-то очень важной части жизни не хватало. Спрашивать не стал. Молча кивнул и остался ждать, что будет дальше.

— Тебе на кухню сейчас, — равнодушно уточнил призрак, махнув легкой полупрозрачной рукой куда-то в сторону дверного проёма. — Тебя там давно ждут. Спасители твои.

По интонации на мгновение показалось, что сейчас полупрозрачный силуэт захихикает, как киношный злодей. Не захихикал; проводил всего-навсего долгим взглядом, чуть тоскливым и настолько пронзительным, чтобы сердце невольно сжалось. Несладко это, наверное, — не быть живым.

Ещё одно открытие ждало его там, где закончился длинный полутёмный коридор и началась светлая кухня, маленькая для количества находящихся на ней людей. Стараясь не сверлить взглядом, всмотрелся по очереди во всех: в высокого, у кого из-под просторной куртки было видно крылья; в девушку, с виду ничем особым не примечательную; в темноволосого, которого будто встречал раньше, но совершенно об этом забыл.

И, наконец, в кого-то, кого не получилось сразу собрать в единый образ: короткие растрепанные светлые волосы, такие же светлые, ничего не видящие глаза, царапины на руках. Стало удивительно хорошо внутри, и почему-то отчаянно потянуло уткнуться мордой — да нет же, лицом, — в узкие вытянутые ладони этого человека, наверняка тёплые и умеющие как следует чесать за ухом. И уже было почти поддался желанию, совершенно себя не контролируя, как сердце прозвенело: у него уже есть свой волк, и чёрт знает, откуда это известно.

Поэтому затормозил на пороге. Покачался на носках, ощущая босыми ступнями уже нагретое солнцем дерево. Прищурился от луча, отраженного маленьким плоским зеркальцем с подоконника прямо в глаза.

— Привет, — глупо сказал наконец, ни к кому конкретно не обращаясь. — Можно мне узнать, что я здесь делал?

— Умер, — спокойно ответил высокий. — И родился заново. Ощущения не из простых.

— Ты единственный захотел вернуться, — негромко добавил темноволосый, от кого исходила очень знакомая, даже родная сила. — Тебе стоит сформулировать, почему. Это важно.

— Вернуться куда? — переспросил, ничего ещё толком не понимая.

— А ты правда не помнишь?

Помотал головой. Помедлив, добавил короткое «нет» — на всякий случай. Но кое-что теперь прояснилось: не помнить какую-то часть собственной жизни никогда не означало хороший финал.

— Тогда тебе и не надо, — резюмировал слепец, не улыбнувшись. — Это теперь не твоя забота. Езжай домой и постарайся больше никогда не возвращаться.

Приоткрыл было рот. Безо всякой причины захотелось протяжно завыть —будто его действительно расстроило нежелание отвечать на вопросы или просьба забыть об этом месте. Сглотнул, смолчав, и молча же развернулся через левое плечо — ещё когда шёл сюда, запомнил, где видел входную дверь.

Обулся, толком не понимая, что именно делает, и повернул дважды замок на двери. Никто не стал его останавливать. Никто не вышел проводить. Это было не странно для него, и, тем не менее, переходя порог, он на секунду замер, будто тоска прострелила его навылет и скрутила в приступе боли. Не умер. Поставил ногу на ещё мокрую от росы траву, выпрямился, будто хотел достать до неба, и куда-то пошёл.

Билеты на сегодняшний поезд обнаружились в кармане старой куртки будто сами собой. Паспорт и телефон достал оттуда же, помедлил перед тем, как разблокировать экран, как если бы не помнил пароля. Набрал первый номер из списка и с замиранием слушал гудки — вдруг не повезёт.

— Привет, мам, — брякнул в трубку в ответ на «алло» чересчур жизнерадостно для того, кем в последнее — очень долгое, надо признать, — время был. — Как ты? Я еду домой.

И неожиданно улыбнулся — сам себе, улица за улицей растущему вокруг дружелюбному городу, родному голосу в трубке. И сам не понял — когда именно всё успело так сильно измениться?