Чаровница (джен)

Царь должен быть лучше, должен быть безупречен во всем — это и только это Тор слышал всю жизнь от отца, советников и придворных… Ему всегда и все говорили, что он должен брать пример со своего отца. В доблести ли или в искусстве правления, разницы не было. И он годами верил, что отец тот самый мудрый, безупречный лидер. Обмануться в своей вере было больно. Но как бы сказал Локи: привыкай,аков мир взрослых.

Правда о том, что у них всех была старшая сестра, первенец Одина; та, которую царь сперва считал достойной Золотого трона, сломала в сердце Громовержца Тора веру в справедливость. Справедливость своего царя. Основу основ. То, почему за царем шли в бой воины и умирали. Тор больше не верил решениям отца.

И это произошло не из-за козней Звездоглазого или его коварства. Нет, родитель все сделал сам. Сперва Локи, каким бы гадом не был брат, Тор любил его, а потом новости о Хеле. Да что еще хуже, понимание, что ту стерли, вымарали из истории царства. Причем с теми, кто воевал за нынешние величие Асгарда. Тору чужды были интриги или притворство, он был прям и вот такого не переносил. Отец поступил по-настоящему подло и никакой нуждой Асгарда тяжести его предательства не оправдать. Тор сие нутром чуял.

Худшим было то, что Локи молчал. Не встревал. Брат давал ему в одиночестве осознать весь ужас ситуации. Самостоятельно, чтобы потом Тор никого не мог обвинить в том, что на трезвость его суждения повлияли. А еще было больно за маму… Настолько, что он почти созрел до дуэли со своим царем.

— Зачем? — только и спросил он у Всеотца. — Она твоя старшая дочь; воин, что собрала все Девять миров под руку Асгарда, так зачем ты это сделал, отец?

То, как мертвенно побледнел Один, сказало Тору, что вот к такому вопросу прямо в лоб отец готов не был. Вычеркнул из истории своего ребенка и был уверен, что это навсегда. Тора затошнило… Вот во время самой жестокой резни, когда воняло так, что глаза слезились, не тошнило, а тут желудок сделал кульбит, словно он не воин, а нежная дева. Впрочем, в Асгарде настолько нежных девиц был дефицит.

— Откуда? — растерянно обронил царь Асгарда и тут же гневно вперил единственный глаз в безмятежного, как гладь вод, Звездоглазого. — Ты раскопал?!

— Не на этот раз. — Локи позволил себе короткую, словно вспышка молнии, улыбку. — Меня винить бесполезно, Всеотец, ты сам кузнец всех своих проклятий.

— Хватит, Один. — Два слова Фригги, и царь перестал искать на поясе кинжал. Царица встала впереди, закрывая собой младшего сына. — Ответь на вопрос Тора, муж мой.

Царице тоже достался яростный взгляд, но Фригга выдержала его с поразительным очень спокойным достоинством. А вот ее сыновья быстро переглянулись, решая, кто закрывает мать, а кто угомонит царя, если что. Тор мимолетно порадовался что стал понимать брата как раньше, с одного взгляда. Понимать и знать, что Локи тут рядом и, если что, прикроет спину.

Ты мой меч, я твой щит — так они говорили друг другу в далеком детстве.

Один клокотал горлом пару мгновений… Но кинжал на поясе так и не находился, проклятый приемыш все так же насмехался одними глазами, а жена смотрела далеко не с нежностью. Да, и Тор — опора, надежда, выстраданный наследник — не прятал наглого вызова своему отцу и царю. Предательство горячо любимого сына, которого он всегда видел своим преемником, ударило больнее всего.

И Один сдался. Хотят правду? Так пусть услышат ее. Явно Локи снова наплел брату лжи. Поэтому Тор, его гордость, смотрит на него с таким упреком. Да что они знают о тяжести абсолютной власти?! О долге, что превыше всего? Ничего… Поэтому им так легко судить его.

— Ты ничего не знаешь, сын. — Один поморщился от боли в виске, годы берут свое. — Она… Хела была угрозой, и лишь я различал в ней безумие. Остальные видели героя, который вел воинов к славе. Выбора не было.

— А что, если ты ошибся, отец?

Тор видел, как гнев, тяжкий царский гнев кипит в Одине. И еще больше убеждался, как не прав был. Потому что где хоть что-то отличное от власти и ярости? Он ведь ждал от отца чего-то более живого — все-таки его ребенок… А по итогу Один напирал только на свои обязанности царя, даже в этот миг не отделяя себя от трона. Какое тут чувство?

— Мне нужен был сын! — бешено заорал Один. — А не некромантка на Золотом троне после меня… Сколько бы ты вздохов сделал, будь Хела здесь? Объяви я тебя наследником при ней на свободе? Молчишь, Фригга? Молчи. Я сына нашего спас и Асгард.

— Ты сам нарек ее наследницей, мой царь, — спокойно напомнила Фригга. — Сам ей вручил молот.

— Да, — Один упал в кресло тяжело дыша. — Сам. Но лишь потому что сильна была она. А царь использует все ресурсы, что есть под рукой, таков долг. Ей не следовало требовать большего.

Тор зацепился за это слово “требовать”... Он подошел к столу и нашел среди золотых кувшинов тот, что был с простой водой. Налили в кубок и практически силой впихнул отцу. Все так просто и мерзко одновременно. Хела воевала, побеждала, а когда решил просить награды у своего царя, получила удар в спину. Если все миры под руку Одина привела она, так почему бы и не требовать того, что причиталось?

— Побеждать, умирать за тебя… Но ничего не просить взамен, — ядовито бросил Звездоглазый, — знакомо до боли. Один, одного не пойму, что тебя так напугало в том, что после тебя будет править сильная царица? Не нужно лгать о безумии, я вижу — если кто и безумен был тогда, то точно не твоя дочь.

— Женщина не удержит власть. Править должен царь. Удел женщины рожать сыновей.

Тор ругнулся вслух и посмотрел на бледную, точно снег, матушку.

Один сидел, сгорбившись в кресле, руки дрожали, и часть воды он пролил на свои багряные, затканные золотом одежды. Тор с трудом унял гнев. Все эти россказни о благе царства, безумии дочери… и настоящая причина вот эта. Один просто был женоненавистником. Вот так из-за чувств царя история Асгарда пошла так, как пошла. Тору было противно, конечно, но сквозь чувство пробивалось рациональный вопрос. А именно: что делать дальше не только с отвратительной правдой, но и с более практичными вещами?

— Могильник под тронным залом, зачем он, отец?

Тор нажал голосом, видя как Один заерзал в своем троноподобном, украшенном рубинами кресле. Редкий ясень выросший у источника силы, бархат и лебяжих пух в подушках. Золотые пластины и позолота на каждой львиной ножке. Кресло, достойное седалища царя.

— В назидание всем, — глухо ответил Один.

Громовержец горько усмехнулся.

— Сколько там павших асов?

— Не смотри так, сын, я не чудовище. Клянусь кровью Имира, они сами виноваты. Держались за присягу вздорной девчонке, как за соломинку. Брали бы пример с Хеймдалля и жили бы дальше, он всегда был верен прежде всего трону, хотя дружил с Хелой давным давно.

— А их семьи? — обманчиво мягкий тон и буря в глазах Тора.

— Вынужденная мера, чтобы укрепить власть и избавить тебя в будущем от целого поколения предателей.

Мать на заднем плане тихо охнула.

Значит, правда, и воины, что остались верны его старшей сестре, их родные… Тысячи асов умерли. Тор согнулся под тяжестью такой ноши, которую отец упрямо пытался переложить на него. Хотя в то время он еще даже не родился и не был зачат. Не зря Локи говорил о безумии… Все, что услышал сейчас Тор, было речами безумца, одержимого властью и только ею.

Подробность о Хеймдалле и вовсе Тора покоробила. Теперь на непоколебимую верность Стража Радужного Моста он смотрел совсем по-другому, не захлебываясь от восторга и не считая Хеймдалля образцом истинной доблести. Все оказалось сложнее, чем в его изначально черно-белом мире. Так что Тор был потерян в какой-то мере.

— Кто в бумагах значиться наследником?

— Ты, Тор, с самого дня церемонии, — отрезал Один. — Хелу пришлось провозгласить лишь на словах…

— Потому что тебя приперли к стене, — насмешливо закончил за Всеотца Звездоглазый. — Так ведь? Но ты изначально собирался убить и дочь, и тех, кто за ней шел. Аплодирую стоя, Всеотец, твои коварство и мелочность воистину достойны царского титула.

— Не смей меня упрекать, юнец! — зарычал Один.

— Да за что? — театрально поразился Локи. — Тор?

Мама молчала, Один ненавидяще сверлил взглядом Локи, а тот ждал его решения.