Частная жизнь в эпоху Волдеморта (джен)

Заходила тетка Вальбурга с мужем и детьми. Старшему мальчику, Сириусу, минуло шесть лет, он отлично говорил и был головной болью всего семейства. За полчаса он успел так рассердить всех, что дядя Орион, схватив сына за руку, оттащил его через камин домой, а там, наверное, наказал как-то. Не все ли равно.

Дяди Альфарда не было, с ним старшие окончательно рассорились. Щекотливый разговор состоялся весной, пока сестры жили в школе, так что подробностей они не знали. Белла и не интересовалась. Она не особенно любила дядю. Альфард был незлым, не одергивал и не ругал детей, как другие родственники, не жаловался на них родителям. Но родители относились к нему со снисходительным неуважением, которое усвоила и Белла.

А Андромеда оплакивала изгнание дяди. Хотя он никогда не обращал внимания на племянниц — и если Белле еще могли перепасть крохи рассеянного интереса, то уж Меду он не замечал вообще никогда — но сама она относилась к нему неплохо.

Белла иногда говорила, что хочет, чтобы родители умерли. Андромеда не отвечала, слушать было приятно и тревожно, но такого она никогда не хотела. Она хотела сама умереть.

В начале августа мать завязала неловкий разговор. Она зашла в спальню Беллы, села напротив дочери, и, отведя взгляд, начала мямлить что-то: мол, Белла уже большая девочка, скоро она станет женщиной и должна понимать, что это значит…

Беллатрикс слушала ее запинающийся рассказ, глядя в глаза нарочито невинно. Сделала вид, что не понимает, о чем речь, и задала пару вопросов, вогнавших матушку в краску. «Какая же ты беспросветная мутная дура! — зло думала Белла. — Почему ты мне не могла рассказать вовремя, почему? Потому что сама до старости не научилась управляться с собственным телом?»

Злость помогла разобраться с давно отложенным делом. Белла снова достала гадальную чашу. Год-два прошел с тех пор, как боггарт Беллы принимал вид огня, которого она не боялась, а на духовидении являлись незваные духи. Девочка смотрела в густую жидкость и думала об огне, заемном боггарте и изгнанном беспокойном духе. И постепенно понимание проступало. Огонь взялся из чужой памяти, памяти давно умершей девочки. Тезки. После того, как Беллу обучили общаться с духами, после того, как начались руководимые луной истечения крови — ее связь с родом, с умершими предками. Это были катализаторы, кивнула она самой себе; было нехорошо, знобило немного, но Белла перестала обращать на это внимание, вся обратившись к возникавшей в ее голове истории.

— — -

Альциона росла умной девочкой. Делала успехи во всех предметах, которым учили гувернеры. Только вот была слишком уж смирной, и никогда за ней не замечали всплесков стихийной магии. Наконец и колдовству ее начали учить, но тут удача девочке изменила. Сколько она ни махала прабабкиной палочкой, даже листка бумаги шелохнуть не могла. И когда подошло дело к школе, правда предстала во всей своей неприглядности: Альциона Блэк — сквиб. Позор благородного семейства.

С этого дня дверь, ведущая в ее комнаты, навсегда закрылась снаружи. Еду доставляли эльфы, чистили одежду, не забывали наполнить и опростать серебряную ванну, даже книги приносили, но какое же это общество для смышленой девочки. В разговорах члены семейства о ней больше не упоминали, и колдуны из других древних родов решили, что она умерла. С детьми так бывает — подхватывают все хвори подряд, по незнанию лезут под сглазы и заклятья. Стоит один раз не уследить, и всё. Может, и что похуже с ней случилось… это же Блэки. Но затевать с ними вражду никто не хотел, и толки схлынули, почти и не начавшись.

Альциона пыталась развлекать себя тем, что было доступно: книгами, песенками. Лютню ей оставили. И все-таки было тоскливо.

И когда Альционе минуло семнадцать лет, она задумала побег. Собрала одежду, взяла драгоценности, какие у нее были, и приказала эльфу аппарировать с ней наружу. Назвала Косой переулок, где ей приходилось бывать с матерью — так-то она мало мест повидала. Страшно было, ведь Альциона никогда не выходила на улицу одна, не разговаривала с незнакомыми людьми. Но это все-таки лучше, чем всю жизнь просидеть в четырех стенах. Девушка прошлась по магазинам, робея. Ей бы надо продать что-то из драгоценностей, но она понятия не имела, как это делается.

Удачей оказалось, что она так давно не выходила на люди, и некому теперь было узнать ее. Потолкавшись среди покупателей и попривыкнув к людям, Альциона пошла в «Дырявый котел». Помялась, набираясь духу, и спросила-таки, нельзя ли снять комнату, только вот денег у нее нет, а есть одна вещичка… Кабатчик рассмотрел серьги и послал ее к ювелиру.

Она пожила немного в комнатах над кабаком. Здесь родные могли найти ее, нужно было спрятаться получше, но Альциона медлила, боялась податься в совсем незнакомые места, а может, и надеялась, что родители объявятся, обнаружат беглянку, и уж тогда-то им придется ее признать. Через пару недель кабатчик свел ее с одной ведьмой, разводившей жаб на севере Англии, и Альциона сняла у нее комнату. Перезимовала там, потом деньги стали подходить к концу, и Альциона занялась поиском средств к пропитанию. К деревенскому труду она была непривычна, к колдовству неспособна. Шотландский аптекарь, покупавший жаб у ее хозяйки, предложил ей вести дом. Сначала Альциона удивлялась, зачем ему неопытная прислуга, а потом, когда он как-то под вечер позвал ее к себе в спальню, поняла. Она не противилась.

Через несколько месяцев она понесла, хозяин велел ей выпить отвар, после которого пошла кровь, и Альциона выкинула. В следующий раз она ничего не сказала. Скрывать беременность удалось долго, а когда хозяин понял, что Альциона его провела, пригрозил вышвырнуть ее на улицу. Она испугалась, что сохранить младенца не удастся, но все же доносила. Родилась девочка, Альциона думала, какое имя ей дать. Назвала по семейной традиции в честь звезды, Беллатрикс, утешаясь надеждой, что когда-нибудь, быть может, родные признают девочку. Ей хотелось послать весточку домой, и она стащила у хозяина немного летучего пороха, опустилась перед камином на колени и просунула голову в зал дома Блэков. Время выбрала такое, когда никого дома не было, и положила на крышку камина письмо. В ближайшие дни ответа не было, а потом аптекарь выполнил угрозу и выставил мать с ребенком за дверь.

Сквиб, Альциона не могла теперь попасть в магическое поселение или квартал. С ребенком найти место было трудно. Она нанялась поломойкой, потом прачкой. Надрывалась на тяжелой работе и с дочкой была не очень ласкова, но старалась заботиться. А маленькая Беллатрикс росла сорвиголовой. Пока матери не было, шаталась по улицам с мальчишками-маглами, они таскали яблоки у торговок на рынке, кидались камнями в собак и дрались с детьми из соседнего квартала. Никто здесь не знал, что Альциона и ее дочь — ведьмы. И хорошо, потому что в Шотландии охота на ведьм шла полным ходом.

Но Беллатрикс росла. Однажды, когда они шли с матерью по улице, какой-то прохожий толкнул и обругал Альциону, и тут дала себя знать магическая сила девочки. Она и рукой не двинула, а бедолагу прохожего отбросило на несколько футов. Альциона быстро огляделась и, схватив дочку, скрылась с места происшествия. Она понадеялась, что из свидетелей никто не узнал их. Раньше Альциона порадовалась бы, что дочка растет сильной ведьмой, но теперь, среди маглов, уж лучше бы той тоже быть сквибом.

Она припугнула дочь, но стихийной магией управлять невозможно. В следующий раз соседка, которой в пылу ссоры прыгнул на голову ее лучший горшок, не смолчала. Альциона и в этот раз была рядом, так что сперва ведьмой сочли ее. На всякий случай девочку тоже взяли под стражу.

В замке, где шло дознание, Альциону обрили и осмотрели тело, ища «ведьмину печать». Составили обвинение со слов свидетелей и принялись добиваться признаний в ведостве. Альциона в попытке избежать казни отрицала вину. Ее били кнутом, потом сжимали тисками руки, пока не раздробили кости. Когда она созналась, приговорили к сожжению. Маленькая Беллатрикс видела костер, она затихла и всю казнь смотрела в пламя, не отводя глаз. Пытать ее не стали, хотя в других делах тогда случалось и детей подвергать пытке. Но Беллатрикс как будто забыли в ее застенке. За пару месяцев она отощала, стала чахнуть, а под конец простыла и лежала в лихорадке. Тут и случился ее последний магический всплеск — в сыром каменном мешке занялось пламя, согревающее и беспощадное. Погасить его она уже не смогла, и погибла, как и мать. Тогда судьи решили, что девочка тоже была ведьмой.

— — -

Белла отпрянула от гадальной чаши, ее руки дрожали. Так вот они, маглы. Дома никогда не говорили ничего подобного, и Белла привыкла считать маглов чем-то вроде животных — безопасных, неважных.

«Таких, как я, сжигали на кострах». Она выпрямилась, воображая себя осужденной, приговоренной к костру, представляя, как смотрит в лицо толпе зевак, обывателей, маглов. Это было… приятно. Не так, как в жизни, где хватало насилия, но все оно было мелочным, унизительным, не оставляло шансов на гордое противостояние и моральную правоту.