Частная жизнь в эпоху Волдеморта (джен)

Беллатрикс Блэк, 1951 г.р.

— Ты опять небрежно одета! Успела помять мантию!

Белла пробормотала извинения. Она опустила глаза, уткнувшись в тарелку, и попыталась проглотить ненавистную кашицу из жабьих глаз, которую Друэлла считала отличным профилактическим средством от дурного глаза — так сказать, подобное подобным.

— Не сутулься за столом! Спину прямо!

Девочка выпрямила спину, стараясь не поднимать голову, чтобы не встречаться взглядом с матерью. Поза была неудобной.

— Не вертись за столом! Да что за наказание! Ты нарочно, что ли, надо мной смеешься?! Негодная девчонка! В чулан и стой здесь до ужина! — мать схватила ее за волосы и протащила несколько шагов.

Белла стояла, уткнувшись лбом в стенку чулана для метел, и обиженно воображала, как родственники рыдают на ее похоронах — очень пышных, — когда рядом послышались осторожные шаги, и Андромеда сунула ей в руку шоколадную лягушку.

Конечно, Андромеда, больше некому. Нарцисса, даже став старше, не полезла бы помогать сестрам. Их отношения определились рано. К двоим старшим мать никогда не была нежной, зато Нарциссу опекала, а та жалась к матери и во всем старалась ей понравиться. Когда мать сердилась на старших, Нарцисса чувствовала, что она лучше сестер, что ее любят. А сердилась Друэлла часто.

— -

С наступлением лета Белла облюбовала небольшой пригорок за домом. Там она соорудила что-то вроде хижинки под парой сломанных веток. В тот день было солнце, и девочка устроилась на земле поиграть. Нашла гусеницу и дала ей поползать по ладони, потом пустила на травку; сама не заметила, как заснула, а проснулась от чьего-то внимательного взгляда.

— С-с-с-спиш-ш-ш-шь, — сказал кто-то рядом. Белла вскочила и огляделась, но, никого не увидев, села обратно на землю.

— Нет, не с-спиш-ш-шь, — продолжил тот же голос.

— Ты где? — спросила она с замиранием сердца.

— Рядом с-с-с твоей ногой.

Она опустила глаза. Внизу свернулась небольшая змея.

— Это ты говоришь? — недоверчиво спросила девочка.

— С-с-само с-с-собой, с-само с-собой, — согласилась змея. — Немых з-з-мей не так уж-ж-ж много. А я, знаеш-ш-ь ли, как раз-с-с уж-ж-ж. Хорош-ш-ш каламбур?

Белла ошеломленно молчала, и змея продолжила:

— Удивительнее, что ты говориш-ш-шь. Редкий талант для человека. Почему так мало говориш-ш-шь? Трудно?

— А… э… — промямлила девочка.

— Ничего, научиш-ш-ш-шьс-ся, — дружелюбно сказала змея. — С-с-олнце уш-ш-шло. Ес-с-ли ты ляж-ж-жеш-шь, я с-смогу погретьс-с-ся у твоего бока.

Белла молча легла на траву, и уж подполз к ней ближе.

— -

Андромеда накрылась одеялом, пытаясь заснуть. Вечером была очередная выволочка. Меде нравилось собирать домики из веток, шишек, камней, осколков стекла. Стоило посидеть над ними подольше, как начинало казаться, будто там идет своя жизнь, ходят какие-то существа, пьют чай и принимают гостей. Мать сердилась, заставая ее за такими простецкими развлечениями, кричала, что ветки грязные и вообще все это слишком магловское, а у Андромеды есть хорошие, дорогие игрушки; родители заботятся о ней, а она не ценит их подарков. Но Меда не любила эти дорогие игрушки, в которых все уже придумано. Туда не поселишь силой воображения семью говорящих мух или маленьких человечков, а если, упаси Мерлин, испачкаешь что-нибудь или сломаешь, так будет скандал похлеще обычного. Меда старалась, чтобы родители не заставали ее за играми, но сегодня Нарцисса разведала и, конечно, сразу доложила матери. Был обычный скучный разговор о семейной гордости и том, какая Андромеда никчемная глупая девочка.

Теперь она лежала, иногда шмыгая носом, и думала. «Хочу, чтобы этого всего не было. Чтобы меня не было». Девочка представила дом, в котором нет ее спальни. Беллатрикс играет одна или, может, дружит с Нарциссой… А может, вместо средней дочери у родителей мальчик.

— -

В следующие дни Белла часто навещала пригорок. Она преодолела первое замешательство и подробно расспросила змею, где и как та живет. Никогда раньше Белла такого не могла вообразить, и теперь чувствовала себя окрыленной. У нее появился взрослый друг, никак не связанный с миром человеческих взрослых.

— Мама, а Белла играет со змеями! — сказала Нарцисса за обедом.

— Где это? — нахмурив брови, спросила Друэлла.

— На пригорке за домом.

— А как она с ними играет? — вдруг спросил отец, опустив газету. Белла, привыкшая, что он не слушает разговоров за столом, насторожилась. — Беллатрикс? Посмотри мне в глаза и отвечай.

— Никак. Не знаю, о чем это она, — буркнула девочка.

— Не лги мне, — холодно ответил отец. — Что ты делала с ними?

— Там только одна змея, — нехотя сказала Белла. — Она вылезла на солнце, я посидела с ней рядом. И все.

Следующий вопрос заставил Друэллу поднять брови:

— Ты от нее чего-то хотела?

— Ничего. Она сама мне… — Белла осеклась.

Сигнус помолчал в задумчивости, потом отставил бокал вина и поднялся:

— Доела? Одевайся для выхода.

Беллатрикс уставилась на столешницу. Она не понимала, отчего такой переполох — играть на горке ей не запрещали — но девочка уже привыкла к непредсказуемости родительского гнева. Раз за дело взялся отец, она, должно быть, прокололась в чем-то серьезном. Она встала, стараясь сохранять независимый вид, и ровным тоном сказала:

— Я спущусь к дверям, когда оденусь.

Друэлла проследила за ней взглядом, потом сказала:

— Дети, марш к себе.

Девочки быстро покинули гостиную.

— Что случилось, дорогой? — озабоченно спросила Друэлла у мужа.

— Пока не знаю, — задумчиво сказал он. — Есть у меня мысль… Но ее надо проверить.

Закрыв дверь спальни, Белла позволила себе перевести дыхание и вытереть слезы. Домовик совал ей под руку дорожную мантию; Белла отпихнула его, закричав:

— Что ты лезешь! Отстань!

Отец ждал ее перед дверью. Не глядя, взял за руку, и их рванул поток воздуха. Когда их выбросило перед входом в какое-то массивное здание, Белла чувствовала тошноту. Она испугалась, что ее вырвет прямо на улице, быстро сделала несколько глубоких вдохов, и стало полегче.

Внутри было интересно. Девочка даже отвлеклась от ожидания неприятностей, разглядывая большие стеклянные кубы с корягами, землей и мхом. Отец говорил с незнакомым мужчиной, и Белла, осмелев, сделала пару шагов к стеклу. Оттуда поднялось длинное тело в чешуе — без сомнения, змея, но куда больше и красочнее маленького ужа.

Белла оглянулась на взрослых — они на нее не смотрели — и прошептала:

— Ты кто?

— Говорящ-щ-щий человек? — стекло заглушало звуки, и голос был едва слышен. — Надо ж-ж-же. Ты ос-станеш-шьс-ся тут?

Белла вздрогнула. До сих пор эта мысль ей не приходила в голову. Но что, если детей, говорящих со змеями, отдают в такие места? Из стеклянного куба, наверное, невозможно выбраться.

— Спроси змею о чем-нибудь, — раздался за спиной голос второго мужчины. — Спроси, что она сегодня ела.

— Что ты сегодня ела? — послушно спросила Белла. Ей пришла мысль притвориться, будто она не понимает змею и сама придумывает ответы.

— Мыш-ш-ку, довольно с-сочную. С-с-пас-сибо, что интересуеш-ш-шьс-ся, — прошипело животное, разглядывая девочку.

— Что она ответила? — спросил отец.

— Пудинг и мороженое, — храбро ответила Белла. — Шоколадное.

— Ай-яй-яй, — спокойно сказал хозяин, вытягивая палочкой змею из клетки. — Чешуйка соврала. Врать нехорошо.

Он подтащил змею к очагу в углу комнаты — животное, извиваясь, старалось отклониться в сторону.

— Не надо, сэр! Ей слишком горячо! — воскликнула Белла.

Мужчина повернул голову к девочке, глядя на нее чуть скошенными выпуклыми глазами.

— Это я соврала, — насупившись, сказала Белла. — Мышь она ела. Простите, пожалуйста. Я… заслуживаю наказания.

— Дети, — улыбнулся незнакомец. — Ну что же, мистер Блэк. Поздравляю, вы были правы. Девочка, безусловно, змееустка.

Отец положил руку на голову Белы, взъерошив волосы.

— Пойдем-ка в Косой переулок, детка.

— А это важно, понимать змей? — спросила Белла, уплетая мороженое в кафе Фортескью. Она сияла от радости: все страхи не оправдались, наоборот, ее похвалили и даже купили сладости.

— Это умение встречается нечасто, — ответил довольный Сигнус. — Оно передается в семьях, отмеченных самой глубинной магией…

Белла собралась было спросить, говорит ли отец со змеями сам. Но пока проглотила мороженое, сообразила, что заводить об этом речь не стоит. Наверное, если бы он мог сам понять, то не стал бы водить ее к змеиному человеку.

Через пару дней она утвердилась в своей догадке, подслушав беседу матери с кузиной.

— Представь, он так с этим носился. Ах, девочка змееустка, ах, это наследие древнего рода Блэков. Не то, что какие-то там жалкие Розье… ну, ты понимаешь, — желчно выговаривала мать. — А сам-то даже не мог различить, владеет она их языком или нет. После его деда это умение не передавалось дальше.

Фрэнк Лонгботтом, 1952 г.р.

— Дорогой, я все же настаиваю, что мы не Малфои, чтобы устраивать прием на пятьсот персон, — озабоченно сказала Августа. — И, кстати, я не вижу в списке Малфоев, хотя точно их упоминала.

— Почему я должен терпеть всю эту публику еще и на собственном празднике? — возмущенно спросил Руперт. — И не нужно преувеличивать, в списке вовсе не пятьсот персон.

— Дорогой, не обязательно превращать юбилей свадьбы в филиал Визенгамота…

— Кстати, Тиберий очень просил, чтобы на ближайшем заседании были все наши. Будет слушаться проект регламента о членстве, и нужно провалить поправки радикалов и по возможности провести наши.

— Сходи ты, — ответила Августа. — Все равно от нашей семьи один голос. Я хочу заняться мальчиком, боюсь, как бы не было что-то серьезное.

— Ты делаешь из мухи слона, — недовольно заметил Руперт. — Обычная стихийная магия и детские капризы…

Августа отошла к окну. Руперт не выносил болезней, боялся говорить о них и до последнего делал вид, что все нормально. Даже странно, что в политике он при этом придерживался очень трезвой линии и отдавал себе отчет в том, как текущая ситуация повлияет не только на судьбы страны, но и на частные интересы семьи Лонгботтом. Видимо, у каждого свое слепое пятно, вздохнула Августа. Она бросила последний взгляд на черновой список приглашенных — предмет споров последних дней. Руперт обнял жену, подойдя сзади.

— Послушай, я обещаю, что на следующий год не будет никакой помпы. Тихо посидим в кругу друзей и родных.

Фрэнк лежал, уставившись в одну точку на стене, находившуюся чуть выше кровати. В ушах у него звучала едва слышная сбивчивая музыка — несколько тактов и молчание. Ему казалось, что стоит потрудиться еще немного, и мелодия сложится.

Впервые это неотвязное чувство возникло почти месяц назад. Тогда он неподвижно просидел в саду несколько часов, пока не потерял мотив окончательно. Потом целый день был взвинчен и раздражен, не разговаривал с родителями и разломал несколько игрушек. Через пару недель случилось второе пришествие мелодии, на этот раз подольше. Весь день он пролежал у себя, безуспешно вслушиваясь в свое воображение или воспоминание. Когда оно погасло, вновь началась полоса раздражения, только куда сильнее. Павильончик в саду разлетелся на куски под влиянием его стихийной магии, другие проявления были менее разрушительны, но радости не добавляли. С людьми Фрэнк был враждебен и агрессивен.

Целитель провел в комнате больного несколько часов.

— Похоже на осколки какого-то старого заклятия, — сказал он родителям. — Я буду наблюдать мальчика ближайшие недели. Оставляю целебное зелье, давайте его с пищей раз в день.

Больше приступы музыкальной болезни не повторялись, зато ребенок сделался вялым и нелюдимым. Через месяц целитель предложил для эмоционального восстановления завести ему домашнее животное, с которым надо было бы проводить время: собаку, гиппогрифа. А по магической части — обратиться к стихии воды. Родители объединили оба рецепта, устроив Фрэнка в подводное хозяйство на Северном море обучаться верховому плаванию на гиппокампах 1.

Завели многоразовый портал до места. Там Фрэнк спускался в раздевалку, оставлял вещи и отправлялся в стойла. Сперва детей приучали ухаживать за своими животными. Фрэнку досталась старая кобыла малоприятного нрава. Впрочем, с гиппокампом это не составляло таких проблем, как с сухопутной лошадью — если под водой тебя и сбросят, то костей не переломаешь. Потом ожеребилась одна из молодок. Дети, которых обучали в хозяйстве, толпились у яслей с двумя прозрачными огромными яйцами, в каждом — по маленькому жеребенку. Вскоре малыши вышли на свет. Мать подпускала к ним, и Фрэнк все время норовил проводить рядом с новорожденными. В конце концов он к обоюдной радости бросил свою прежнюю подопечную и на официальных началах стал заниматься Коньком.

Юбилей свадьбы наконец состоялся, стоив Лонгботтомам изрядных денег и нервов.

— Ты обещал на следующий год никаких торжеств, — напомнила Августа. Они сидели среди розовых клумб, там, где раньше стоял павильон, который недавно пал жертвой стихийной магии Фрэнка. Теперь на этом месте поставили столик под тентом.

— Да, так никаких средств не напасешься, — озабоченно кивнул Руперт. — Надо хотя бы старую беседку отреставрировать, а то в саду уже негде поужинать.

— Попробуй отремонтировать ее своими руками, — предложил Альфард. — Можно позвать друзей и устроить из этого развлечение.

— Я против, — внушительно сказала Августа. — Я знаю, как ты понимаешь развлечения, Альфард Блэк, и в моем доме ты их не будешь устраивать!

— Перестань, сестрица, — засмеялся Альфард. — Я безопасен для любого семейного крова, кроме родительского.

— Говорят, не только. Игнатиус рассказывал, как Вальбурга тебе отказала от дома после шутки, что ты сыграл с Орионом.

— Ну уж и отказала, — беззаботно ответил Альфард. — Ты, братец, преувеличиваешь. Это обычная еженедельная семейная размолвка. Они у нас бывают по расписанию.

— А что за шутка? — Августа пыталась сохранять осуждающий вид, но получилось плохо.

— Ты не безнадежна, сестрица, — одобрительно заметил Альфард. — Я расскажу, если ты снимешь вето на ремонтную вечеринку. Допусти вопрос к голосованию.

— Тьфу на тебя, разбойник. Не сниму.

— Заметь, я даже не делаю непристойных комментариев. Давай, Густа, я же знаю, какой у тебя зуб на Ориона.

— Все-таки Альфард очень утомляет, — недовольно сказала Августа вечером. — Вечное пересмешничество и каламбуры на грани приличия, а потом Фрэнк подходит и спрашивает, почему у мальчиков может быть только одна палочка, а у девочек сколько угодно … И если ты думаешь, что это смешно, Руперт, то ты ошибаешься, — резко добавила она, заметив, как дрогнули губы мужа. — Альфард подает мальчику дурной пример.

— Это недопустимо, — поспешно согласился Руперт. — Я сам ему должен подавать дурной пример.

— И ты туда же, — вздохнула Августа.

— Ладно тебе. Альфард беззлобный. И потом, с ним полезно сохранять контакты, — посерьезнел Руперт. — Из политических соображений.

— Он сколько угодно может держать фигу в кармане и изображать из себя позор благородного семейства, но я не верю, что он способен пойти против экономических интересов семьи. А значит, и против политических.

— По большому счету да, конечно. В каких бы контрах они ни были с родней, он не расскажет об их делах ничего действительно важного. Но мелкие обмолвки тоже могут пригодиться.

— Ну да. И Блэкам тоже могут пригодиться мелкие обмолвки о нас.

— Думаю, пора укладывать Фрэнка, — сменил тему Руперт.

— Ладно уж, сегодня я сама им займусь. Потом вернусь, и мы договорим.

В маленькой спальне горел ночник. Фрэнк не проявлял никаких признаков сонливости, наоборот, похоже, он был настроен на долгую беседу.

— А я тоже буду заседать в Визенгамоте?

— Кто знает, как жизнь повернется. Но думаю, что да.

— А когда?

— Допустим, когда мы с папой умрем.

— А когда вы умрете? — с интересом спросил мальчик.

— Наверное, лет через сто.

— Это долго, — сказал Фрэнк.

— Маленькое чудовище, — улыбнулась Августа. — Ну, отрави нас, если устанешь ждать. Попроси совета у дяди Ориона, он охотно подскажет.

— Это что такое?.. — мальчик забеспокоился, сел в постели. Посмотрел на мать и сказал обиженно: — Ты надо мной смеешься!

— Нет, я просто обратила в шутку неловкую ситуацию. О смерти принято говорить осторожно. Считается, что умирать неприятно, и нельзя этого желать другим людям, по крайней мере, в светском разговоре.

— Я же не говорил, что хочу, чтобы вы умерли! Мне все равно.

— Этого тоже не нужно говорить, — засмеялась Августа.

— Ты сама сказала, что вы умрете, — насупился Фрэнк. — И не расстраивалась. Как будто в этом нет ничего плохого. А потом говоришь, что неприятно…

— Если упоминаешь о своей собственной смерти в будущем, то нужно поддерживать легкий тон. А отвечать положено что-нибудь вроде «вам еще жить да жить», «живите всегда». В подробностях эту тему обсуждают только в важных, специальных случаях, а не в светских беседах.

— Хорошо, я учту, — серьезно ответил Фрэнк.

— Да, — весело согласилась Августа, — мотай на ус, раз уж ты задумываешься о Визенгамоте.

— Расскажи сказку, — кажется, он наконец утомился. Августа обежала взглядом комнату, надеясь, что какой-нибудь предмет вызовет у нее вдохновение.

— Жили-были два муравья, — начала она, придумывая на ходу. — Они жили в разных муравейниках, недалеко друг от друга…

— — — — — -

1. Согласно книге Н. Скамандера "Волшебные твари и где их найти", "происходящий из Греции, Гиппокамп имеет голову и переднюю часть лошади, а хвост и заднюю часть — огромной рыбы. Хотя обычно этот вид встречается в Средиземном море, великолепная синяя чалая особь была поймана русалками в 1946 у побережья Шотландии, и впоследствии одомашнена ими. Гиппокамп откладывает крупные, полупрозрачные яйца, сквозь которые можно видеть жеребенка".

В моей истории гиппокампы одомашнены и выращиваются более массово.

В греческой мифологии гиппокампы служили морскому богу Посейдону. Во время шторма Посейдон мчался среди волн в колеснице, запряженной гиппокампами. Гиппокамп был также античной переработкой коня — возницы Солнца, «напарника» Пегаса, который перевозил Солнце ночью под водой океана на восточную часть небосвода, чтобы к утру оно взошло из моря на востоке вновь.

В гостиной Блэков собрались родные Сигнуса.

— Ты опять ужинал с Рупертом, — Вальбурга, раздраженно.

— Твои сведения, как всегда, точны, — Альфард, безмятежно.

— Ты постоянно с ними крутишься. Огдены, Лонгботтомы, Прюэтты, — начал Сигнус.

— Что плохого в том, чтобы общаться с родственниками? — деланно удивился Альфард.

— Хватит дурачка строить. Неужели ты не понимаешь, для чего они тебя обхаживают? Надеются, что ты сболтнешь что-нибудь, что им поможет вредить нашим интересам — нашим общим интересам, Фа!

— А какие у нас общие интересы?

— Ты на какие деньги живешь, обалдуй? — повысила голос Вальбурга.

— На награбленные, — мирно ответил Альфард.

— Так иди и раздай их бедным, тупоголовый кретин! — закричала она.

— Я так и делаю. Каждую неделю делюсь с бедными девушками на Таттер-лэйн.

— Какая грязь!.. При детях! — прошипела Вальбурга.

— Так зови меня к себе домой, у тебя ведь нет детей, — без запинки ответил Альфард.

— — —

Осенью Беллу начали учить музыке, письму и счету — нанятые репетиторы, конечно. Потом добавились иностранные языки. Буквы она уже знала — раньше нравилось их разбирать, но, как только письмо из интересной возможности превратилось в обязанность, удовольствие испарилось. Однако уроки Белла делала исправно, отчасти из страха наказания, отчасти из гордости: было бы неприятно показать, что она не может чего-то освоить. Родители пообещали ей, если будет хорошо учиться, купить палочку.

И вот долгожданный день настал. Белла переступила порог магазина, и внутри раздался мелодичный звон. Из глубины помещения, погруженного в полумрак, поспешил продавец.

— Здравствуйте, мистер Олливандер, — склонил голову отец.

— Добрый день, мистер Блэк, — кивнул Олливандер. — Вяз и жила дракона. Как вы с ней сработались?

— Спасибо, не жалуюсь, — вежливо ответил отец.

— Вяз меньше всего склонен к несчастным случаям, глупым ошибкам… Да, полагаю, он хорошо вам служит. Миссис Блэк. Позволите взглянуть на вашу? Работа Валлена?

— Да.

— Волос водяного, — пробормотал Олливандер, рассматривая палочку. — Я отказался от такого типа сердцевин. Частенько им не хватает силы. Боярышник… конфликтная натура? Не слишком гармоничное сочетание.

Друэлла промолчала.

— Собираетесь приобрести запасную?

— Нет. Мы хотим купить для дочери палочку на вырост.

Продавец внимательно посмотрел на Сигнуса:

— Полагаю, постановление Визенгамота вам известно. Я продам палочку под вашу ответственность. Подойдите поближе, мисс.

Белла сделала пару шагов к прилавку.

— Возьмите палочку в руки. Сделайте несколько движений. Постарайтесь почувствовать ее.

Она послушно помахала палочкой, ничего особенного не ощущая.

— Держите следующую.

Несколько механических взмахов. Белла подумала, что родители могут рассердиться, если выбирать слишком долго, а потом, со страхом — что вдруг у нее нет нужных магических сил.

— Гм, попробуем такую, — негромко сказал Олливандер.

В отличие от прежних, палочка была кривоватая и с виду девочке не понравилась. Но стоило взять ее в руку, как Белла почувствовала ответное движение где-то в глубине древесины, взмахнула рукой — узкие коробки по бокам магазина подпрыгнули, внутри стен раздался глухой стон камня.

— Грецкий орех и сердце дракона, — произнес Олливандер. — Интеллектуальная древесина. Часто она выбирает новаторов, исследователей и преобразователей магии. И необыкновенно покорна владельцу. Сердце дракона сообщает наибольшую силу и яркость заклинаниям. Любопытно будет посмотреть, мисс, какую пару вы с ней составите. Я буду ждать. И помните, по закону вы не имеет права колдовать до поступления в школу.

— Мы в состоянии проследить за воспитанием своих детей, мистер Олливандер, — холодно прервал отец. — Благодарю за помощь.

Запрет Визенгамота был хитрого свойства: формально он существовал, но привлечь кого-то к ответственности за нарушение было практически невозможно. На практике любое магическое проявление у детей дошкольного возраста трактовалось как стихийная магия, не поддающаяся контролю, метлы маленького размера считались игрушками, и даже ребенок с палочкой в руках был бы воспринят как несмышленыш, решивший поиграть. В школьном возрасте следящие чары оставляли на помещении, а не на ребенке — такой подход обосновывался заботой о здоровье детей, но его усиленно лоббировали представители чистокровных кругов.

Так что Сигнусу никто не мешал приступить к обучению дочери. Не было возможности только взять гувернера со стороны.

Нельзя сказать, чтобы Беллатрикс с большим нетерпением ждала уроков. Она побаивалась отца. Белле бы больше понравилось, если бы он позволил ей самой освоиться с палочкой. Впрочем, Сигнусу роль наставника тоже пришлась не по душе. Он раздражался оттого, что у дочери заклинания получались не с первого раза, кричал на нее и мог наказать за непонятливость. Андромеда бы расплакалась и убежала, а Белла упрямо повторяла заклятья, глядя на отца и мечтая, чтобы ему надоело. Какие-то чары она все же выучила. Потом Сигнус решил, что достаточно помучился, и на этом затея иссякла. Мать преподала несколько хозяйственных заклинаний. Дальше Белла управлялась самостоятельно.

Вскоре к иностранным языкам добавились древние. Андромеда часто приходила, устраивалась в углу и слушала, как сестра читает и переводит; потом попросила, чтобы учебники давали и ей. Искусство незаметно сидеть в углу Меда освоила в совершенстве. Это был ее способ выживания. Читать она тоже быстро научилась, и в основном проводила время за книгами. Чужие языки ей были интересны, хотя усваивала она их по-другому, чем Белла. Старшей было интереснее разговаривать и понимать общий смысл речи, песенки или книги, младшей — разгадывать общие принципы языка, подмечать сходства в строении слов.

Алиса Уайтхорн, в замужестве Лонгботтом, 1953 г.р.

На обед были сосиски с картошкой. Ма умела вкусно готовить картошку, на много разных ладов. Сегодня Алиса ей помогала.

— Как занятия прошли? — спросила ма, когда домочадцы наелись.

— Хорошо. Меня тетя Кэтрин хвалила. Сказала, что у меня уже куда ровнее выходят буквы, чем раньше.

— А что задали?

— Два упражнения по чистописанию и три по счету. Давай завтра? А то сегодня я зае.алась.

— Что?.. Ты откуда такие слова знаешь? — ма уперла руки в бока и повысила голос.

— Па так всегда говорит после работы, — быстро ответила Алиса.

— Джей, сколько раз тебе повторяла: не ругайся при ребенке!

— Да я при ней ничего такого… — смешался па. — Но она же шустрая, думаешь, ее нет, а она, глянь, уже тут!

— А почему так нельзя говорить? — спросила Алиса, запихивая в рот кусок кекса.

— Ну… потому что… потому что по жопе дам, если еще раз такое услышу, — нашлась ма. — То есть по заднице.

— А, — мудро заключила Алиса, — тогда ясно.

За всю предыдущую жизнь наказывали ее два раза, так что в угрозы насчет задницы Алиса не поверила. Дожевывая остатки кекса, она слезла со стула, на ходу сообщив:

— Ну все, я гулять.

— Чтобы к десяти была дома! — закричала ма вслед.

Крис уже ждал за холмом.

— Метлу захватил?

— Да, вон она лежит. Давай по оврагу летать наперегонки.

— Давай, — согласилась Алиса, перекидывая ногу через свою метлу. — А я знаю новое неприличное слово.

Первенство мира по квиддичу приближалось мучительно медленно. Алиса уже давно зачеркивала на своем календаре дни, оставшиеся до матча. На билеты у Уайтхорнов денег, конечно, не было, но трансляцию собирались смотреть, дядька Лестер обещал притащить омниокль, заколдованный Чарами подобия. Вещь недешевая, вообще-то, но дядька с кем-то договорился. С утра в день матча Алиса проснулась пораньше, из дома не уходила, слонялась по комнатам и ныла в ожидании.

— Иди кур покорми, раз делать нечего! — прикрикнула ма.

Потом через камин прибыл дядя.

— Голова раскалывается, — жаловался он, — лег вчера в три часа.

— Все работа? — сочувственно спросил па.

— Ну да. Пять заявлений о кражах котлов, дело висит вмертвую, и вчера сорвалась последняя зацепка. Начальство нам плешь проело.

— Попей отварчик от головной боли, — засуетилась ма.

— Ты в своей лавке ничего не слышал? — спросил Лестер.

— Ниче необычного, — покачал головой па. — Если что узнаю, сразу тебе свистну.

Па зарабатывал починкой котлов. Но, видно, украденные котлы были все исправны.

— Да не узнаешь, — безнадежно вздохнул дядька. — Ладно, давайте прибор настраивать, скоро уже начало.

— А Девлина1 не ждем?

— Не, он у приятеля гостит.

Лестер вынул из кармана нечто похожее на очки, водрузил на табурет, наколдовал перед ним что-то вроде прозрачной ширмочки, побормотал заклинания, которых Алиса еще не знала. Она слушала с любопытством, но запомнить ничего не смогла.

— Ну, садитесь, что ли. Щас должны уже начинать.

По ширмочке побежали горящие буквы. Алиса не успевала читать надписи.

— Реклама. Ничего, скоро кончится, — извиняясь, сказал дядька.

И правда, буквы погасли, и на их месте появилось плывущее, дергающееся изображение игрового поля.

— Леди и джентльмены! Добро пожаловать на финальную игру чемпионата мира по квиддичу! Поприветствуем группы поддержки команд-финалистов!

Алиса напряженно вглядывалась в картинку, но разглядеть что-то было сложно. Дядька снова начал шептать заклинания. Наконец на поле появились команды — теперь их было куда лучше видно. Играли Уганда и Португалия.

— У Португалии охотники что надо, — вступил па. — В полуфинале только за счет них обошли Ирландию.

— Угу, а меня ты не взял посмотреть, — припомнила обиду Алиса. Тогда па пошел в спортивный бар, куда детей нельзя было водить.

— Тише, — шикнул дядя. — Игра пошла.

Португальские охотники и правда показали себя во всей красе. Уганда тоже поддавала жару. Игра шла активно, квоффлы только и мелькали, и все-таки защитникам долго удавалось держать оборону, первый гол забила Португалия на восемнадцатой минуте. Алисе за ее короткую жизнь мало приходилось видеть игр такого класса. Обычно они мячи гоняли с родными и соседями, Алиса освоилась быстро и уже чувствовала, что превосходит своих партнеров. Но они ведь были любителями, ни о каких сложных приемах мечтать не приходилось. На прошлый день рождения па подарил книгу о квиддиче — по ней Алиса, можно сказать, читать научилась, помнила ее почти наизусть и пробовала воспроизвести приемчики. Но всякие Плоскогубцы Паркина, Ястребиная голова, Зеркальная защита, Уловка Порскофф требовали слаженных действий нескольких игроков, а с этим была засада.

Победила в финале Португалия. На следующий день оказалось, что Девлин с друзьями попытались без билета проникнуть на чемпионат, и им даже частично удалось — обнаружили и выставили ребят только ближе к концу мачта. Всю неделю потом Лестер как-то утрясал проблему. Алиса завидовала кузену со страшной силой, и даже перспектива наказания, висевшая над ним, ее не смущала.

— Вот сорванец растет! И ведь света белого не вижу, горбачусь на службе, как домашний эльф, все ради него, и какова благодарность! — сетовал дядя.

— Наша тоже хороша, — пожаловалась ма. — Опять подралась на подготовительных курсах.

— Не на курсах! — возмутилась Алиса. — Мы потом все пошли гулять и там подрались!

— Еще и с новеньким. Мальчику и так неуютно, он никого не знает, а вы сразу накинулись.

— Да не накидывался никто. Он сам мне сказал, что я драться не умею. Пришлось доказать, что умею.

— И как, получилось? — усмехнулся Лестер.

— Ну нормально, да. Да он ниче парень, мы уже помирились.

Ма безнадежно махнула рукой:

— И ведь всегда так, с каждым новым знакомым с драки начинает.

Алиса тоже махнула рукой, только про себя, и принялась за пудинг. Ма, конечно, человек добрый. Только в отношениях с ребятами мало что понимает. Алиса уже не одну детскую компанию повидала, и везде надо было уметь за себя постоять. А если в ответ на подначки начинаешь сопли жевать, то будешь вечно мяться в углу, все об тебя ноги будут вытирать и ни в какую клевую игру не примут.

— А что с твоими котлами?

— С котлами хорошо, — повеселел дядька. — Нашли там… ну, я не имею права говорить, но, в общем, хорошо. А то дело с убийством в Бадли-Бэббертоне авроры себе забрали.

— То есть вы пыхтели, улики собирали…

— Да ничего, пусть берут. Они элита все-таки, их натаскивают — не то что наших. Мы с убийствами-то не особо.

Назавтра мать усадила Алису с утра за домашние задания, а сама принялась за бесконечные работы по хозяйству, в огороде, в курятнике. Подготовительные курсы были самопальные, просто несколько семей, живших, если считать по каминной сети, неподалеку, скидывались и платили немножко тому, кто брал детей и занимался с ними. Очень небогатые — ремесленники, фермеры — недавно чистокровные, они принадлежали к низшей страте среднего класса или верхушке низшего. Ниже только те, кто пришел к магический мир непосредственно из магловского, маглорожденные, чье магическое становление прошло без понимания и поддержки извне, которые не имели связей среди колдунов. Или маргиналы, опустившиеся из чистокровного мира на самое дно.

— — — —

1. Девлин Уайтхорн, 1945 г.р. Основатель компании по производству гоночных метел «Нимбус» (1967 г.). Участвовал в разработке модели «Нимбус», которая произвела революцию в квиддиче. «Колдун месяца» за ноябрь 2004 (вебсайт Дж.К.Роулинг).

— А небесную синеву ты тоже назовёшь обманом?

От автора.

Я придерживаюсь версии Роулинг, что увлечение Дамблдора идеями "общего блага" имело личные причины. Никаких сексуальных действий или желаний я не описываю, но, в общем, их наличие можно предположить.

— — — —

Конечно, они не расстались тогда, когда нужно было. Когда Геллерт исчез, бросил его, не подавал признаков жизни пару тяжелейших недель. Альбус распорядился похоронами, принимал немногочисленных гостей, чувствуя себя омертвелым внутри. Сносил ненавидящий взгляд брата, лихорадочную и, слава Мерлину, заочную заботу Элфиаса, который забрасывал его сочувственными письмами. Каждый раз в груди что-то слабо трепыхалось — может быть, это письмо от того, от кого он ждал, но нет, снова разочарование. Он и ждать бы не должен после того, что случилось, и да, теперь он ненавидел Геллерта, но привязанность, поменяв знак, никуда не делась. Альбус и сам писал, длиннейшее письмо, перевалившее за эти дни десяток футов — обвинения, упреки, логичные обоснования того, к чему логика не применима.

Смешно было думать послать его. Но неожиданно Геллерт написал сам. Он как будто не чувствовал вины, и Альбус ответил возмущенной отповедью. Много месяцев они сносились таким странным образом — Гриндельвальд посвящал британца в свои грезы, забрасывал ворохом впечатлений и прожектов, на которые следовало бы отвечать сухо или никак, но Альбус не мог подавить возмущения, обиды и тайной надежды на понимание и писал длиннейшие гневные рассуждения, которые его корреспондент пропускал мимо глаз.

Аберфорт окончил школу и пожелал остаться дома. Теперь Альбус мог наконец жить один, один со своей неискупимой виной и мучительным желанием. Он так устал чувствовать ненависть брата, что счел это отдыхом. Денег у семьи было мало, и после трагедии Альбус не считал себя вправе претендовать на них. Он все оставил Аберфорту, устроился перегонщиком грузов в магическом порту Лоустофта и снял каморку на берегу. Нездоровое это было жилье, продуваемое всеми ветрами, но оно было далеко от дома.

Приглашение в Австрию пришло неожиданно.

Геллерт поражал своим лихорадочным блеском, фейерверком талантов, идей, шутливых парадоксов. Везде за ним таскался шлейф людей, вовлеченных в это непрестанное бурление. Он потащил друга в Байрейт, на летний фестиваль, где Альбусу пришлось пережить томительное монументальное действо. Геллерт был в восторге, а Альбус выдавил из себя только:

— Я больше люблю камерную музыку.

— Ты так погружен в магловский мир, перипетии его культуры и политики. Это необычно для волшебника, — заметил Дамблдор в другой раз.

— Лучшее, что есть в этом мире, принадлежит нам. Ты видел оперы Вагнера — разве они не воплощают магию в наивысшем ее смысле? Но много ли магов знакомы с ними? Глупые предубеждения мешают нам разделить это пиршество духа, на котором мы по праву должны бы занимать лучшее место.

Собственные музыкальные опусы Гриндельвальда казались Альбусу сумбурными и странными, и если он мог представить человека, получающего удовольствие от тяжеловесных сочинений господина Вагнера, то вообразить любителя геллертовых творений не получалось. Однако такие нашлись, к удивлению Альбуса. И в этой сфере существовал маленький кружок, в котором Геллерт был, конечно, центром притяжения.

Он знал, что Геллерт разрабатывает и политические планы, пару раз даже сходил на его выступления и вклинивался в дискуссии со злыми возражениями, которые прошли незамеченными. Дальше Геллерт виртуозно, почти незаметно отстранил Альбуса от этой стороны жизни.

— У тебя милый британский акцент, мой дорогой, — Геллерт с легким смешком провел пальцем по подбородку Альбуса.

— Это лишает мои слова веса? — спросил Дамблдор.

— Совсем нет, — заговорил Геллерт, улыбаясь. — В Европе все друг друга ненавидят. Шведы — датчан, венгры — австрийцев, немцы — французов, бесчисленные орды славян — друг друга, и все вместе — иудеев в их жалких местечках… а те, кстати, взлелеяли мечту основать новый рай в песках Палестины… так вот, все здесь не любят друг друга. Но британцы — исключение. Вы везде вызываете почтительный интерес, друг мой.

— На континенте слишком тесно. А мы живем отдельно на своем острове и приятны тем, что нас не видно.

— Может, и так, — со смешком согласился Геллерт.

— Как и маги среди маглов. А ты хочешь сломать преграду, объединить всех в тесном вынужденном сожительстве. Маги и маглы возненавидят друг друга, как сейчас народы старой Европы.

Они жили то тут, то там, иногда в колдовских маленьких отелях, иногда в роскошных гостиницах маглов, иногда Геллерт взмахом палочки создавал красочную иллюзию дома, развеивавшуюся на следующий день. Но почти никогда не проводили время только вдвоем.

Из всех людей, вовлеченных в пылающую орбиту Геллерта, Альбус слегка сошелся только с одной странной парой, тусклой нудноватой девушкой по имени Эмма и ее постоянным спутником Францем. Они не были ему интересны или приятны, но как-то так случилось, что с ними Дамблдор иногда говорил, как-то провел у них пару особенно тоскливых ночей, получил от Франца глоток Перечного зелья в особенно ветреный вечер, когда они час ждали Геллерта на морском побережье.

В тот раз кто-то из «свиты» пожаловался на промозглую сырость рурской зимы, и Геллерт загорелся идеей отправиться в центральную Африку.

— Возьмем портал вечером, — заявил он Альбусу.

— Нет, подожди! — прервал Дамблдор. — Нельзя же так сразу. Нужно ведь подобрать одежду, взять зелий от специфических болезней…

— Твоя британская обстоятельность выглядит так мило, — улыбнулся Геллерт, и тут же к нему подошел кто-то, Геллерт отправился поговорить с новым гостем, и Альбус потерял его из виду. «Не забудь, вечером!» — прокричал он откуда-то перед тем, как окончательно исчезнуть в толпе. Альбус изучил рекомендации целителей и запасся необходимым, но Гриндельвальд не появился ни вечером, ни ночью. Альбус проснулся только днем, подумал аппарировать в уже осточертевший «Золотой горшок», но понял, что не выдержит всей этой толпы. Нойманны, Эмма и Франц, были дома и приняли его без удивления.

— Я хотел принести еды, но забыл, — вяло сказал Дамблдор. — Я тоже понемногу перенял его рассеянность.

— Он снова забыл вас предупредить, опоздал на шесть часов или перепутал, где обещал встретиться? — меланхолично спросил Франц.

Дамблдор пожал плечами.

— Все равно, ешьте, — Франц показал на стол с остатками завтрака. — Я вернусь через пару часов.

Эмма, стоя у окна, проводила его глазами. Потом со значением сказала:

— Я давно и безнадежно люблю его. Геллерта, конечно.

Альбус скривился про себя. Мерлин, это ясно и без слов.

— Не одна я, думаете вы. Что же, верно, не одна я. Из тех, с кем мы видимся в берлинском «Золотом горшке» или в Венском кружке психической магии, едва ли не половина — мои товарищи. Кому же и знать, как не вам, — она усмехнулась с каким-то неприятным сообщническим видом.

— Отличная рыба, — кисло ответил Альбус, вытаскивая кость.

— Франц говорит, что не страдает, — она снова отвернулась.

— Ваш брат? От чего?

— Мой супруг, — равнодушно поправила она. Альбус поперхнулся: уж слишком явной была восторженная любовь Эммы к Геллерту… впрочем, о личности Франца он толком ничего не знал.

— А как Франц оказался в этом кругу? — спросил он без особенного интереса.

— А как можно не преклоняться перед столь великим человеком? Для вас, может быть, это не очевидно, вы ведь и сами ему ровня. Но для таких, как мы…

Сил и денег Дамблдора хватило года на полтора. На самом деле, проблем со средствами не было — Геллерт делал их практически из воздуха и мог бы содержать друга, но это стеснило бы Альбуса. Можно было заработать что-то на месте, однако непредсказуемый стиль жизни Геллерта не давал возможности зацепиться где-то, остановиться, заключить долгосрочное соглашение и отвечать за его соблюдение. В конце концов, Альбус просто очень устал.

Летом старшие девочки гостили во Франции у родных матери. В имении Розье можно было весь день гулять, не попадаясь на глаза взрослым, играть в лесных фей и разбойников и в прочие штуки. В позапрошлом году Белла присмотрела себе хорошее дерево и играла, будто это дракон. В этот раз приехал еще Ивэн и оказался старшим в их компании — на два года старше Беллы — но держался прилично, не слишком задирал нос. Может, потому, что сам был гостем. Софи Розье училась в Бобатоне, а ее брат Этьен должен пойти осенью, как и Белла (ну, она-то в Хогвартс). Кажется, он нервничал перед школой, держался все лето чуть на отшибе. Какой-то у него еще завелся друг из местных, с которым было что-то не так. Белла поняла, что это тема болезненная, и даже подслушала разговор взрослых, полный недомолвок и намеков непонятно на что, но сам Этьен пока не проболтался.

Про школу речь заходила часто. Ивэн с Софи мерялись, что лучше, Хогвартс или Бобатон. Этьен как-то сказал, морща нос: «Имело бы смысл гордиться, если бы нас ждал Дурмштранг, а остальное все — чушь собачья», и старшие примолкли, как будто были согласны. Беллатрикс потом, уже дома, спросила родителей про Дурмштранг, и отец бросил на мать довольный взгляд, а та улыбнулась, но дочери они ничего толком не рассказали.

Нельзя сказать, чтобы они все были такими уж друзьями. Этьен с Софи соперничали за родительское внимание и иногда подшучивали друг над другом довольно зло, с родителями Коринны у старших Розье были какие-то распри, поэтому девочку не очень любили, но терпели, и она, вроде бы, терпела остальных, потому что другой компании все равно не было. Андромеду было не видно, не слышно. Дани был самым младшим, и относились к нему пренебрежительно. А он приставал, капризничал, требовал внимания. Но все-таки от сверстников не приходилось ждать таких неприятностей, как от взрослых.

В Англию вернулись в конце августа. Моросил дождь, родители ссорились, сестры капризничали и раздражали, выйти из дома было некуда. Беллатрикс лазила на чердак или просиживала часы у себя в комнате. В Косом переулке ей купили школьные принадлежности, а потом подошло первое сентября, и мать аппарировала на вокзал, держа за руку Беллу. Когда они приземлились на перроне, голова у девочки кружилась. Поезд был уже подан, мать кивнула Белле на прощание и подтолкнула к путям. Та отвернулась и побрела, таща сумку. В поезде она столкнулась с Ивэном, он помог с сумкой и проводил до купе, где сидели будущие первокурсники.

— — — -

Новички столпились между столами факультетов и преподавательским помостом. Всех потряхивало. Беллатрикс нашла взглядом Ивэна за слизеринским столом, но не стала на него таращиться. Еще решит, что ей страшно. Что она малолетняя прилипала, которая будет таскаться хвостом и клянчить поддержки. Директор положил на табурет старую шляпу. Та прошамкала плохо зарифмованную песенку. Белла свысока подумала, что поет получше этого недоразумения. Но смысл она уловила: шляпа рассортирует детей по факультетам. Беллатрикс что-то слышала об этом и раньше.

— Олсопп, Родерик!

К табурету подошел взволнованный мальчик, в поезде ехавший в соседнем купе.

— Гриффиндор! — за дальним столом зааплодировали, взрослый парень указал новичку, куда сесть, рыжий мальчик чуть постарше подвинулся, хлопнув рукой по соседнему стулу.

— Бакстер, Деметра!

Полная девочка отправилась в Рейвенкло.

— Блэк, Беллатрикс!

Неожиданно Белла почувствовала, как тяжело идти к табурету. Что, если она попадет не в Слизерин? Она представила крики матери и холодное разочарование отца. Шляпа опустилась на лицо, скрыв от девочки толпу, заполнявшую зал. Беллатрикс вспомнила портрет прапрадедушки Финеаса и постаралась думать о каких-нибудь истинно слизеринских вещах. Например, о головах эльфов-домовиков в доме тети и дяди.

— Змееустка, — негромко сказала Шляпа. — Истинная Блэк. Думаешь, что нет жизни за пределом Слизерина. Но все-таки я спрошу. Ты уверена в своем выборе?

— Да, — прошептала Беллатрикс. — Пожалуйста, я не могу попасть на другой факультет!

— Слизерин! — громко возгласила Шляпа.

Слизеринцы махали руками и кричали что-то радостное, Ивэн поднял руку в победном жесте. Беллатрикс подошла к своему — теперь своему — столу, незаметно выдохнув. Получилось! Все будет хорошо, думала она, ерзая на стуле, чтобы разглядеть, чья теперь очередь. Вслед за ней отправилась в Слизерин Каролина Эмеральд.

— Гойл, Селена!

Кто-то из старшекурсников подался вперед, видимо, у девочки были тут родственники, за нее тоже болели. И правда, вскоре она уже пристраивалась неподалеку от Беллатрикс. С другой стороны стола сел Аякс Гриндстоун. Хиббинс, Арахна отправилась в Рейвенкло. Беллатрикс понемногу успокаивалась. Испытания на сегодня, наверное, закончились, и остаток процедуры можно будет наблюдать за чужими мучениями из безопасного положения.

— Молланд, Мэй!

Светловолосая девочка споткнулась по дороге к табурету и слишком сильно сжала свою крысу, а та в ответ, видно, укусила. Девочка заплакала, преподавательница с суровым лицом взмахнула палочкой, залечивая ранку. Усаживаясь, девочка все еще всхлипывала.

— Хафлпаф! — вынесла вердикт Шляпа.

Беллатрикс оглядывала зал, соображала, подсчитывала. От толпы первоклассников осталось больше половины, а за столами факультетов прибавилось человек по десять. Классы тут, значит, большие. Наконец не осталось никого, Шляпу, подхватив со стула, унесли, и за высоким учительским столом поднялся директор.

— Рад видеть вас всех здесь, — звучно сказал он. — Надеюсь, что вы многому научите нас. Угощайтесь, — он повел рукой, и на столе возникли многочисленные яства.

— Что это было? — недоуменно спросил Аякс, и с другой стороны стола ответил один из старших мальчиков:

— Гриффиндорские штучки. Привыкайте, наш дорогой директор еще и не такое отмачивает.

В спальне Беллу поселили вместе с Селеной Гойл и Каролиной Эмеральд. Гойл была довольно крупной неуклюжей девочкой, и пары минут разговора Белле хватило, чтобы бесповоротно отнести ее к классу тупиц. Каролина Эмеральд соответствовала стереотипам о нуворишах, к которым принадлежало ее семейство — была одета дорого и вульгарно, в свои одиннадцать уже пользовалась косметическим зельем, говорила громко и слегка жеманно. Она захотела занять кровать между искусственными окнами — поскольку спальни находились глубоко под землей, настоящие окна были недоступны, но магическая иллюзия выглядела ничуть не хуже.

— На здоровье, — кивнула Беллатрикс, выгружая вещи в тумбочку у боковой кровати. — Я не люблю, когда слишком светло.

— Ах да, ты же Блэк, — хмыкнула Каролина. — Говорят, у вас в замке летучие мыши водятся.

— Это удобно, — ответила Беллатрикс. — Кости летучей мыши — отличная основа для иссушающего зелья.

— А что за зелье? — немедленно спросила Селена.

— Если человек проглотит его… в пище, скажем… то он будет чахнуть потихоньку, пока не умрет.

— Да ну, — пренебрежительно сказала Каролина. — В наше время все эти хвори на раз лечат целители.

Беллатрикс высокомерно хмыкнула и с книгой забралась в кровать. Она высчитала минуту, прежде чем задернуть полог над кроватью.

Первым занятием стала трансфигурация. Вела ее декан враждебного факультета, поэтому Беллатрикс была настроена скептически. Когда профессор превратила стол в свинью, девочка ухом не повела: в родительском доме приходилось видеть колдовство и похлеще. Потом дети записали кучу сложных формул. Макгонагалл раздала короткие деревянные щепки, кто-то спросил, что это, и профессор пояснила, что маглы используют их для разжигания огня1. Маглолюбская пропаганда, угрюмо подумала Белла; неужели нас заставят учиться магловским техникам? Она недоверчиво оглядела щепку — ничего не получится, эту фитюльку и в руку-то толком не возьмешь! Но оказалось, что щепки нужно

обратить в иголки. Беллатрикс ощутила короткий приступ паники. Кое-что она уже умела, но превращений еще не пробовала. А на уроке будет сразу видно, если она что-то знает хуже других. Ладно гриффиндорцы — в конце концов, любому в Слизерине ясно, что декан будет подыгрывать своим, и их будут больше хвалить и выше оценивать — главное, чтобы не обошел никто из своих, слизеринцев. Она тревожно повторила формулы, посматривая по сторонам — пока успеха не добился никто. Понемногу Беллатрикс успокоилась и сосредоточилась на заклинании. Очередной раз махнув палочкой, она как будто почувствовала короткий толчок; выждала и повторила движение в точности — сейчас прилив магии уже чувствовался ясно. Щепка сжалась в тонкую иглу, впрочем, оставаясь явно деревянной.

— Прекрасно, Блэк! — громко отметила профессор. — Пять баллов Слизерину.

Беллатрикс постаралась приглушить радостную улыбку. Пока дети шли в теплицы, она думала, что, может, Макгонагалл не так плоха.

— — — — -

1. См. "Гарри Поттер и Кубок огня", глава 7. Роулинг показывает, что чистокровные колдуны со спичками не знакомы.

Повсюду из палаток появлялись колдуны и ведьмы и приступали к приготовлению завтрака. Некоторые, воровато оглянувшись, скоренько наколдовывали огонь с помощью волшебных палочек; другие честно, хотя и с сомнением на лицах, твёрдо уверенные, что подобная глупость ни за что не сработает, чиркали спичками.

Мистер Уэсли действительно не достиг никаких успехов в деле разведения огня, но не потому, что не старался. Земля вокруг него была усеяна поломанными спичками, но вид мистер Уэсли имел такой, словно к нему наконец-то пришло настоящее счастье.

— Ой! — у него неожиданно получилось зажечь спичку, и он тут же уронил её от удивления.

— Дайте мне, мистер Уэсли, — ласково сказала Гермиона, забрала коробок и стала показывать, как надо зажигать спички.

Зелья вел декан Слизерина. Тут Беллатрикс не ждала неприятностей. Профессор Слагхорн казался мягким, шутил между делом, и атмосфера на его уроке не была такой напряженной, как у гриффиндорской деканши.

— Начнем с зелья от ушибов, — сказал он, прохаживаясь между партами. — Ну-с, кто-нибудь из вас уже заглянул в учебники?

— Да, мисс Блэк рассказывала, что знает много зелий, — немедленно вставила Каролина. Беллатрикс опустила глаза, соображая, как быть. Про нужное зелье она, как назло, ничего не слышала. В учебнике сейчас уже нет времени искать.

— Мисс Блэк, да, — сияя, повернулся к ней профессор. — Я не сомневаюсь в ваших талантах. Как же иначе, ваш род славится колдовским искусством. Ну что же, вы знаете?

Беллатрикс подняла глаза на профессора, отчаянно желая догадаться, прочитать в его глазах ответ, и как будто наитие заставило ее открыть рот и произнести:

— Растопырник… Настойка растопырника.

— Да-да, — радостно кивнул Слагхорн, — а еще?

— Э-э-э… Корень шалфея?

— Тут вы промахнулись, — добродушно улыбнулся Слагхорн. — Толченый корень бессмертника и кожа рогатой жабы, все это нужно медленно всыпать в настойку.

Каролина, конечно, не все время подкалывала Беллатрикс. Наоборот, она старалась вести себя на поверхности дружелюбно, ходить вместе на трапезы в Большой зал, затевала душевные разговоры, называла соседку «Беллочка», и Белла, сжав зубы, терпела, понимая, что добром тут ничего не сделаешь, а затеять драку по такому поводу — значит показать свою слабость. Она ждала случая устроить серьезную стычку, такого повода, который дал бы ей право перейти к открытой агрессии, но Каролина пока что ловко его избегала, понимала, что в прямом столкновении Беллатрикс будет сильнее.

— У тебя ведь хорошо с трансфигурацией?

Белла подняла глаза. Перед ней стояла маленькая курносая девочка. Звали ее, кажется, Клариссой, и ее фамилия ничего не говорила Белле.

— Вроде, пока неплохо, — кивнула она. — А что?

— Я вообще не представляю, какое отношение плотность материи имеет к коэффициэнту обращаемости, смотри, вот тут, вроде, давали одно, а в примерах выходит совсем другое…

Беллатрикс с удивлением посмотрела в тетрадь. У нее превращения получались как-то интуитивно, поэтому теоретическую часть Белла читала просто как описание опыта. А сейчас оказалось, что формулы можно читать и отдельно, в их собственной логике, не обязательно связанной с миром предметов. Девочки просидели над трансфигурацией пару часов, за которые в голове Беллы появилось много новых мыслей, а Клариссе удалось добиться легких изменений в своей спичке. Она, похоже, была способной девочкой, только робкой и боязливой, Беллатрикс даже удивилась, как у Клариссы хватило духу подойти к ней. Потом в гостиную пришла Каролина Эмеральд, и Кларисса сразу собрала вещи и шмыгнула в угол.

Через пару дней утром Беллатрикс надоело ждать, пока соседки соберутся на завтрак, и она отправилась одна. Факультетские столы были полупустыми, и рядом с ней села девочка, на которую Беллатрикс еще не обращала внимания. Она наполнила тарелку и принялась за еду. Белла оглянулась на нее, рассматривая нитяные браслеты на запястьях.

— Что это у тебя?

— Да так, — рассеянно сказала девочка. — Ты ведь Беллатрикс, да? Я знаю такую звезду.

Белла посмотрела с уважением: ее звезда была не из самых известных.

— Ты любишь астрономию?

— А я Адриенна, — невпопад ответила соседка. — О, Мэй, подожди!

Она залпом допила сок, схватила недоеденную булку и выскочила из-за стола, догоняя белобрысую хафлпафку, которая оглянулась, как показалось Белле, с удивлением. Белла приподняла брови и вернулась к еде.

Неделю Белла не вспоминала о странной девочке, а потом поймала ее краем глаза, когда Селена с Каролиной припоздали на чары, и собралась было сесть с ней рядом, но Адриенна неожиданно подсела к мальчишкам. Те посмотрели удивленно, не прогнали, но как-то отодвинулись, показывая, что держатся на расстоянии. Фамилия у нее была, кажется, Мур.

Первокурсники с первых дней постарались найти себе друзей и ходили по двое-трое, остаться без компании означало стать неудачником. Селена Гойл таскалась за Беллой и Каролиной. Это было удобно, когда Белле требовалось принести что-то, занять место, подержать сумку. Как уж Селена на самом деле относилась к своим «подругам», бог весть. Никаких секретов ей поверять Белла бы не стала. Блэк и Эмеральд часто держались вместе, хотя теплых чувств друг к другу не питали. Они были, пожалуй, самыми авторитетными девочками в классе. Белла, в сущности, могла бы себе позволить разбить чью-нибудь парочку, заполучить другую подружку и перестать общаться с Каролиной. Но тогда бы она лишилась возможности знать, что делает и замышляет Эмеральд, и управлять ситуацией.

Кларисса оказалась и правда способной. Можно было бы выбрать в компаньонки ее, она пошла бы на это с радостью. Но ее робость и зависимость Беллу все-таки немного раздражали. А Адриенна, похоже, компании так и не нашла. Вроде бы, даже и не стремилась. Она держалась одиночкой, а когда хотела, подходила к самым разным людям и начинала разговор так, будто они ее долго звали.

Первокурсников начали учить полетам на метле. Беллу это не особо интересовало, летать она умела давно. Впрочем, приятно было показать свое превосходство. Лихо закладывая виражи, она с острой радостью наблюдала, как Каролина продвигается неуклюжими рывками. Не всё можно купить за деньги, удовлетворенно заключила Белла. Могущество собственной семьи она не рассматривала как зависящее от денег.

Белла завела дневник, решив писать туда шифром. Шифр придумала сама. Чтобы закодировать хотя бы одну фразу, уходило минут десять, так что скоро девочка охладела к своей затее. Последнюю запись она сделала простым английским языком.

Приближалось Рождество, которое в семье Блэк не отмечали, а в школе, оказывается, считали праздником. Ребята собирались на каникулы. Белла решила схитрить и задержаться на пару дней, захватив торжества. Спросила профессора Слагхорна, можно ли будет воспользоваться факультетским камином, и отписала родителям.

Большинство учеников разъехалось по домам сразу после окончания занятий. Осталось человек двадцать, в том числе, к огорчению Беллы, Каролина. Она обмолвилась, что у родителей какие-то дела и, похоже, плакала, получив письмо из дома. На следующий день, когда Эмеральд отлучилась, Белла залезла в ее тумбочку, но прочитать письмо не успела. Каролина, наверное, догадалась — смотрела на соседку с подозрением и меньше обычного изображала дружелюбие.

На пиру было довольно весело. Старшие слизеринцы затеяли игру в буриме и быстро съехали в какие-то непристойности, которые Белла не очень понимала — по возрасту, да и ребята старались не особо светиться, но все-таки что-то удалось услышать. Играла музыка, привидения устроили спектакль, долгий и невразумительный. Белла пару раз пересаживалась за столом, меняя компанию, и забыла сумку с дневником на прежнем месте. Она сообразила, что опростоволосилась, когда увидела Каролину рядом со своими вещами — и, не задумываясь, воскликнула:

— Акцио сумка!

Каролина оскорбленно вскинула брови, нашла взглядом профессора Слагхорна и пожаловалась:

— Профессор, Блэк воспользовалась магией в Большом зале!

Черт. Белла стиснула руки под столом. Надо же было так идиотски расслабиться. Теперь декан влепит взыскание, и ведь она по собственной воле осталась — могла бы сейчас быть дома…

— Манящие чары, и это на первом курсе! Поразительно! — радостно возгласил профессор. — Их же проходят только на четвертый год! Прекрасно, мисс Блэк, прекрасно.

Белла выслушала недоуменно — она знала это полезное заклинание еще до школы — но внешне приняла похвалы с удовольствием.

На выходных небольшая парламентская группа, про которую Руперт Лонгботтом говорил «наши», собралась обсудить закон об оборотнях. Гризельда Марчбэнкс, Тиберий Огден, Эгберт Боунс, еще несколько человек. Закон должен был пройти на слушания через пару месяцев.

— Как вам этот миленький законопроект? — спросила Гризельда.

Тиберий Огден вздохнул:

— Тема-то важная… Но что за меры они предлагают, Мерлин мой! Уголовная ответственность целителей, если они не сообщают о диагностированных случаях заражения… Тюремный срок!..

— Это надо бы кинуть целительскому сообществу. Пусть выскажутся, — вставила Вера Свифт.

— Обязанность перед каждым полнолунием являться в Министерство, чтобы проводить оборотные дни в камерах Отдела охраны правопорядка. За одно нарушение — заключение сроком на два года, за рецидив — пожизненное.

— Запрет на ряд профессий — ого, ряд-то немаленький. Обязанность сообщать работодателям о своем оборотничестве.

— Как будто это можно скрыть…

— Некоторые скрывают. Трудятся сдельно, на дому или кем-нибудь типа лесника, например — кому не нужно каждый день общаться с людьми.

— Ты хорошо осведомлен, — удивленно отметил Эгберт Боунс. Дамблдор невесело усмехнулся.

Несколько лет назад Тиберию Огдену впервые показалось, что нападения оборотней участились. О каких-то случаях упоминали газеты, о чем-то он знал от целителей. Старик поделился наблюдениями с Дамблдором. Стоило копнуть чуть глубже, как обнаружилась подводная часть айсберга. Люди, скрывающие от всех свою ликантропию, зарешеченные подвалы в деревенских домах, дети, никогда не ходившие в школу и не имеющие шансов найти легальную работу, криминальные целители, получающие деньги за молчание и за шарлатанские зелья, которые якобы облегчают ход превращения, маленькие поселения в лесах, где горстка полулюдей пыталась выжить за пределами человеческого общества… Когда Дамблдор начал свое расследование, больные мало что знали о существовании себе подобных, но за несколько лет что-то ощутимо изменилось. Как будто возникло негласное сообщество, в котором информацию передавали из уст в уста, минуя непосвященных.

Когда Дамблдор сунулся с осторожным расспросами к кентаврам, Имбрей презрительно усмехнулся:

— А что за важность? Как будто между человеком и волком такая уж большая разница!..

Серая кобылица Пандора подождала Дамблдора на обратном пути.

— Отойдем-ка в ущелье, — нервно сказала она, — я вовсе не хочу, чтобы старейшины застали меня болтающей с человеком.

— Я польщен вашим доверием, — склонил голову Дамблдор.

— Нечем льститься, — отрезала она, — я вам не доверяю. Но в ограниченных рамках мы можем сотрудничать. Вы ищете диких оборотней? Я покажу их вам. Если у вас найдется магия на такой случай. Вы ведь можете набросить такие чары, чтобы нас не увидели? А чтобы не учуяли? Если нет, я умываю копыта.

— Думаю, я смогу быть полезен, — кивнул Дамблдор.

Прикрытые чарами, они добрались до оврага. На дне вяло копошились оборотни — Дамблдор заметил у одного кисточку на хвосте.

— Охота завершена… Скоро превращение, — прошептала Пандора. Она крутила головой, осматриваясь. В одиночку она не пошла бы сюда. Все-таки от волшебников есть толк.

— А вам они чем мешают? — спросил Дамблдор.

— Тише. Нет ничего плохого в том, чтобы охотиться для пропитания, — прошептала Пандора. — Это естественно для низших животных. Для тех, кто ест плоть. Но оборотни зачастую только кусают, не убивают, а передают свою сущность, бесконтрольно увеличивая стаю. И потом, они практически люди, хоть и пытаются притвориться волками. Противоестественный гибрид. Они здесь чужие. Никому не нужно, чтобы они угнездились здесь. Возможно, нам придется изгнать их. Но я не горю желанием отведать их зубов. Имбрей тоже не так безмятежен, как пытается показать.

Дамблдор отвлекся от воспоминаний.

— Меры, которые содержатся в законе, не просто драконовские, — сказал он, перебив Гризельду, которая выразительно подняла брови. — Они направлены во многом на то, чтобы вытеснить заразившихся из человеческого общества. Чтобы у них не было шансов на нормальную социализацию. Но ведь их не предлагают убивать — значит, у нас под боком будет постоянная питательная почва для криминала, готовые на всё отчаявшиеся изгои. И изгои опасные… Если говорить о конкретике — вот, например, принудительная явка в Министерство. Это что, серьезно? Министерство в Лондоне, а человек живет, допустим, миль за четыреста. Аппарация? Хорошо умеют не все, и если заражение произошло до совершеннолетия, то человек просто не имел шансов научиться аппарировать. Портал? Если пользоваться им постоянно, вещь недешевая, а мы помним, что при таком заболевании особо много на жизнь не заработаешь. Метла? Тоже, в общем-то, немало стоит такая метла, на которой удобно летать на приличные расстояния, и потом, так целый день можно убить на дорогу в один конец — а время ведь тоже ресурс. Если рабочих дней в месяце из-за полнолуния уже меньше, чем у здоровых…

— А что бы предложил ты? — перебил Тиберий.

— Сложно сказать… Я думал над этим в последнее время. В стратегическом смысле нужно работать над тем, чтобы включать заболевших в человеческое сообщество, а не изгонять из него. С тактикой я пока хуже понимаю. Допустим, финансировать разработку целебных зелий и учредить министерский контроль над ними. Придумать какие-то варианты трудоустройства и поддерживать их. Если оставить принудительную явку в Министерство, то хотя бы оплачивать портал. Мониторить оборотневы тропы…

— Почва для самосуда, — возразила Августа. — Когда окрестным жителям станут известны эти тропы, они просто наведаются туда с дрекольем, и вот мы вновь там, откуда начинали: все друг друга подозревают, боятся и осознают необходимость нанести первый удар. К тому же, это все требует денег, а поднимать налоги ради оборотней никто не станет. Или станут, чтобы навлечь недовольство на тех, кто провел такую меру, и пошатнуть их позиции. То есть наши.

— Может, научное сообщество поддержало бы проект финансирования под профильные исследования.

— Посмотрим.

— Как Фрэнк? — спросил Эгберт Боунс у Августы, когда обсуждение подошло к концу. Они здесь были самыми молодыми, у остальных дети, если и имелись, давно выросли.

— Недавно выиграл детский заплыв на кубок Общества разведения волшебных тварей. А ведь он один из самых младших.

— Скоро уж ему в школу…

— Да, а кажется, еще вчера спрашивал, будет ли заседать в Визенгамоте, когда вырастет, — расчувствовалась Августа.

— Ну, ждать ему придется долгонько, — рассмеялся Эгберт.

— А как твои?

— Тоже неплохо, — ответил Эгберт. Особо распространяться не стал: Эдгар заканчивал Хогвартс, и отец переживал по поводу его оценок. Сдаст ЖАБА, тогда можно будет похвалиться, если будет чем, а пока нечего искушать судьбу.

Дамблдор был уверен, что недавняя серия статей о вервольфах существенно подлила масла в огонь. И ведь пытался уговорить Ноэми Риджбит брать помягче. Без этих трескучих сенсаций: дескать, небывалый всплеск ликантропной преступности, оборотни угрожают нашим детям, ла-ла-ла… Но в ее глазах любые недомолвки, смягченные формулировки равняются прямой лжи.

— Что я больше всего ненавижу, так это больших господ, которые пытаются решать за маленьких людей, что тем следует знать, а что не следует, — враждебно заявила она.

— Как будто кто-то от них что-то скрывает, — вздохнул Дамблдор. — Я прошел весь путь самостоятельно, говорил с множеством людей, и не только людей, видел, как они живут. И вы сами сделали то же. Каждый, кто хочет получить знание, должен проделать путь за ним самостоятельно. А тот, кто прочитает ваши статьи, будет лишен всего этого опыта, он получит только обрывки ваших впечатлений и конечные выводы. Это суррогат знания, Ноэми, и он не даст никакого понимания, а только увеличит страх.

— Я журналист, и мой долг — рассказывать людям об окружающем их мире. Предупреждать, когда я вижу опасность. Молчать я не собираюсь. Я не Агнеса Кителер.

Последние слова Ноэми выплюнула с особенной ненавистью. Дамблдор удивленно посмотрел на собеседницу. Он и не думал равнять ее с Агнесой Кителер, издательницей «Ведьмина досуга», дамочкой из светской хроники. Ноэми Риджбит, несмотря на ее недостатки, была отличным социальным журналистом. А может быть, и благодаря своим недостаткам. Бескомпромиссность, готовность лезть в любые помои ради хорошего репортажа, неумение говорить гладко и ни о чем, готовность отстаивать свои слова под любым давлением — все это отличало ее от журналистов пошиба Агнесы Кителер.

Дамблдор не знал, что когда-то они были дружны и даже первые шаги в журналистике делали вместе.

Идея репортажа принадлежала Агнесе, но Ноэми тоже загорелась с первого взгляда. Больше месяца они собирали материал об условиях труда работников сельскохозяйственной империи Эмеральдов. Это было похоже на детектив — тайные встречи с информаторами, условные знаки. Агнеса Кителер принадлежала к старому колдовскому роду, и ее жилище было неплохо защищено, так что записи хранили там. Когда они получили первые угрозы, Агнеса предложила составить договор — на случай, если одной из них придется что-то предпринимать в кризисной ситуации и не будет возможности связаться с соавторшей. Ноэми не очень разбиралась в праве, так что текст составила Агнеса, а Ноэми прочитала и поставила подпись. Она не сомневалась, что предосторожность оправдана. Статья была Бомбардой, взрывом — столько беззаконий они накопали, и Эмеральды вполне могут нанести упреждающий удар. Никогда раньше Ноэми не пришло бы в голову опасаться за свою жизнь, но теперь она узнала об окружающем мире много нового и, как она думала, никакой пакости уже не удивится.

Через несколько дней Агнеса Кителер позвала ее к себе.

— Это все уже неважно, — отмела она рассуждения Ноэми о том, как лучше построить статью. — С нами договорились, за неплохие деньги. Твоя доля в банке.

Агнеса продала Эмеральдам все: все записи, имена информаторов — хотя не могла не понимать, что тем грозит.

— Ты просто не в курсе, как делаются дела, — снисходительно ответила она на упреки соавторши. — Я не собираюсь всю жизнь таскаться по притонам и рисковать жизнью из-за каждой публикации. Она мне еще дорога. Я рискнула один раз, получила куш и закрываю лавочку.

Вскоре Ноэми узнала, что Агнеса Кителер купила «Ведьмин досуг», издание для домохозяек, бессодержательное, но неплохо расходящееся. На свою долю от сделки Ноэми и смотреть не хотела, а когда все-таки посмотрела, то поняла, что от общей суммы, которую получила Агнеса, она должна составлять ничтожную часть. Хотелось сделать какой-нибудь резкий жест, например, подстеречь Агнесу в людном месте и выкинуть деньги ей в морду, но Ноэми выросла в бедной семье, так что она заткнула гордость за пояс и отдала деньги родителям. Зато теперь у нее был опыт. Следующие статьи она писала в одиночку, и, несмотря на то, что печатали их далеко не всегда, Ноэми удалось быстро сделать себе имя. Правда, особенного финансового успеха это ей не принесло. Хотя иногда Ноэми удавалось получать высокие гонорары, она подходила к делу так тщательно, что на статью могло уйти и три, и четыре месяца; к тому же, зачастую материалы получались слишком острыми, чтобы пройти в печать, а смягчать углы Ноэми не желала, и, таким образом, лишалась и публикации, и платы.

А Агнеса Кителер, насколько Ноэми было известно, преуспевала. Зналась с важными шишками, появлялась на светских раутах и — хотя последнее не афишировала — водила знакомство с хорошенькими молодыми людьми, ни один из которых не перешагнул порога двадцатилетия. Самой Агнесе было давно уже не двадцать.

На каникулах Андромеда жадно расспрашивала про школу. Это было приятно. Белла бы не отказалась, чтобы и родители порадовались успехам дочери, но те не проявляли особого интереса. Если вдуматься, то и к лучшему: поговори они подробнее, родители непременно нашли бы, над чем посмеяться, в своей излюбленной манере светских колкостей. А Андромеда принимала сестру всерьез. Меде до школы оставалось еще полтора года, и ей казалось, что там настоящая жизнь.

Белла снова вспомнила затею с шифром. Так можно было переписываться с Медой. Сестра загорелась идеей, вдвоем они посидели над способом шифровки и сильно его упростили. Дома они обменивались записочками ни о чем, но рассчитывали, что с отъездом старшей в школу шифр всерьез пригодится. Белла подумала, нет ли заклинаний, в готовом виде содержащих все те преобразования, которые девочкам приходилось делать вручную.

Каникулы промчались быстро. Слагхорн начал новый семестр с зелья забвения. Белла кинула в котел маленькие голубые перья и вспомнила нового обитателя их спальни: Каролине родители подарили колибри. Верткая птичка шныряла по всей комнате, пока Каролина ей позволяла; потом она стала выпускать колибри только под закрытым пологом своей кровати. В клетке, наверное, был настроен какой-то специальный режим, и раз в неделю прилетала сова с кормом. Колибри произвела временный фурор на курсе, и в спальню зачастили гости; потом новость приелась.

Сидя в факультетской гостиной, Белла лениво участвовала в общей беседе. Леандра сказала:

— Завидую вам. Я бы тоже не отказалась от такого животного.

— Да, прелестное существо, — кивнула Белла. — С другой стороны, должны же были родители как-то возместить Каролине Рождество…

— О чем ты? Она же сама не захотела поехать?

— О, она так сказала? — рассеянно удивилась Белла. — Тогда забудьте мои слова.

— А что, на самом деле это родители отказались? — жадно спросила другая первокурсница.

— Нет-нет, разумеется, она сама, — фальшивым тоном ответила Белла.

Первый год Беллатрикс закончила одной из лучших на курсе. Слагхорн обожал ее, закрывал глаза на ее промахи и всегда отмечал удачи. Про себя Беллатрикс считала его предмет скучноватым, но сам профессор ей нравился, хотя девочка и не доверяла до конца его мягкой повадке. Трансфигурация тоже шла хорошо. Суровая Макгонагалл, конечно, не плясала так вокруг учеников, как профессор зельеварения, но Беллатрикс скоро убедилась, что никаких гонений на слизеринцев декан Гриффиндора не устраивает. Белле она обычно ставила высокие оценки. Чары казались вообще идеальным предметом — интересный материал и свободная атмосфера на уроках. Еще один важный принцип школьной жизни Белла тоже усвоила рано: можно быть отличницей, если не показываешь, что придаешь этому большое значение. Надо поставить дело так, будто у тебя все получается само, и ни в коем случае не пренебрегать социальной жизнью ради учебы.

Итак, к концу первого курса она была хорошо успевающей, популярной девочкой, со своим кругом друзей и желающих попасть в друзья. Конечно, ей помогало хорошее происхождение, которое обеспечило, например, опеку Слагхорна; наличие авторитетного старшего брата и прочие мелочи. Но разве не расплатилась она за преимущество происхождения необходимостью выносить родителей, их унизительные наказания, придирки и неуважение? Белла снова подумала о необходимости провести два месяца с родными, и ее губы сжались в прямую линию.

На вокзале Беллу встретила мать. Дома накрыли торжественный стол, а с потолка свисали свечи, изображавшие живых горящих змей. Андромеда хмурилась, когда ее взгляд случайно падал на них, и готова была разрыдаться, но пока держалась. Отца не было дома. Беллатрикс помрачнела. Она, конечно, не ждала, что можно будет разделить с родителями свое торжество, но когда взглянула на убранство залы, поддалась надежде. Дура. Они все-таки сели за стол, Меда все-таки не выдержала змей, расплакалась, и ее со скандалом прогнали в спальню. Нарцисса дулась, что мать уделяет внимание Белле, и старалась перевести разговор на себя. Белла сказала себе, что Цисса глупая малолетка, на которую не стоит обижаться. Не слишком-то это помогало. Отец, придя, расспросил Беллу про ее успехи в школе, не проявил никаких чувств, зато выговорил ей за выбор окружения. Можно подумать, он сам не принимает Эмеральда, подумала Белла угрюмо. А если бы я не общалась с Каролиной, за это бы тоже отругал. Потом он ушел в кабинет, и мать отправила детей в спальни. И это мой праздник, вздохнула Белла.

На следующий день их предоставили самим себе, и Андромеда жадно расспрашивала сестру про школу, уже забыв о вчерашнем.

— Что ты за истерику вчера устроила? — буркнула Белла. — Обязательно было портить мне праздник?

— А тебе нравится смотреть, как жгут живых зверей? — обиделась Андромеда.

— Каких зверей, это же иллюзия.

— Извивались они, как живые от боли.

— Только не реви, — с раздражением сказала Белла. Ей почудился упрек в словах сестры. Но ведь это Белла была змееусткой, это она дружила с ужом, и если она не видит преступления в змеевидных свечах, то какого гриндилоу выделывается Меда?

Жизнь потекла своим чередом. Во Францию отправили одну Нарциссу. Ее отсутствием исчерпывались удачи этого лета. Продолжились занятия музыкой, и надоевший рояль все так же возглавлял список вещей, которые Беллатрикс уничтожит, когда вступит в права наследства. Пока что на него приходилось тратить час-другой каждодневно. Друэлла решила обновить гардероб Беллы, в дом заявилась портниха и долго обмеряла девочку. Готовые обновки Белла перемерила перед зеркалом.

— Как же быстро время бежит, — расчувствовалась мать. — Еще пара лет, ma cherie, и ты начнешь выезжать… Как я когда-то…

— В четырнадцать лет? — с сомнением спросила Беллатрикс.

— В пятнадцать, думаю, вполне допустимо.

— А какой был ваш первый бал?

Друэлла улыбнулась своим мыслям.

— Это было во Франции… Впрочем, чего ворошить старое. Иди к себе.

— Ну maman, — протянула Белла, — расскажите!

Она подняла глаза, пытаясь угадать, какой мать была в пятнадцать лет. Может, ей нравился кто-то другой, не папа? Белла смотрела на мать с жадным вниманием, и вдруг почувствовала праздничное волнение, музыку, радостное ожидание, различила смутный образ темноволосого юноши.

— Что… да как ты смеешь? — яростно прошептала мать, вскочив на ноги. Белла поняла, что как-то проникла в ее воспоминания, и у девочки перехватило дыхание. Ох, что сейчас будет!

Друэлла неловко ударила ее по лицу, потом еще раз, куда сильнее.

Скандал вышел грандиозный. Потом Беллатрикс заперли в ее комнате. Во время разбирательства девочка услышала слово «легилименция» и поняла, что так называется ее способность. Она припомнила кое-что: как на первом занятии угадала ингредиенты зелья, глядя в глаза Слагхорну, как пялилась на отца, мечтая, чтобы он бросил ее учить, и он правда бросил.

В первый день поесть ей принес домовик Таппи. Белла приказала ему остаться и рассказать что-нибудь. Она долго расспрашивала о том, о сем. Когда он пришел во второй раз, спросила, вызнавали ли старшие, чем она занимается и о чем говорит. Через день рискнула и попросила достать пару книг из библиотеки. Конечно, безобидных: основы этикета, история древних магических родов, приключения феи Осинки (полезные сказки для детей) и прочая чепуха. Еще, без всякой просьбы, Таппи принес письмо от Меды. Она сочувствовала и скучала по старшей сестре.

Визит эльфа в библиотеку остался незамеченным, и через пару дней Белла велела Таппи тайно от родителей раздробыть книги, где говорится про легилименцию. Вскоре возобновились занятия музыкой, на время которых Беллу выпускали из комнаты, так теперь она была даже рада роялю. Остальное время дня она тратила на изучение ментальной магии — сначала по источникам, потом понемногу стала практиковаться на том же безответном домовике. Запретила ему выдавать этот секрет кому бы то ни было, устроила тайник для книг и контрольную кучу барахла у двери — если бы родители нагрянули неожиданно, она успела бы, укрывшись за пологом кровати, припрятать книги в тайник. Училась Беллатрикс с куда большим рвением, чем в школе.

Она узнала, что можно не только распознавать чужие чувства и настроения, но создавать иллюзорные образы для защиты в случае чужого проникновения или для прямой передачи в чужое сознание. Что можно общаться без слов, показывая другому человеку то, что хочешь ему сказать, и считывая его ответы. К августу Беллу выпустили из-под домашнего ареста, и теперь она была куда более опасной ведьмой, чем до наказания.

Она засомневалась, нет ли значимой разницы между сознанием домовика и человека, и, подумав, предложила Андромеде потренироваться. «Так мы могли бы переговариваться незаметно для остальных», — сказала она. Андромеда колебалась, и в тех нечастых случаях, когда нехотя соглашалась «поиграть», оказывала пассивное сопротивление. Белле это помогло отточить мастерство, но Меда, похоже, ничему не научилась.

Призраки Тома сразу заинтересовали. Было что-то приятное в мысли, что можно избавиться от плоти и жить всегда. Он с ходу попытался поговорить с ними об этом, но привидения смущались и собственную природу обсуждали неохотно. Тогда Том спохватился — учила ведь жизнь, что нельзя выкладывать свои карты, нужно добиваться цели скрытым путем. Попробовал найти что-то в книгах, но, к его удивлению, оказалось, что эта сфера знания относится к черной магии.

Профессор Слагхорн тоже никакой ясности не внес. Призраки были ему глубоко безразличны, очевидно, потому, что знакомство с ними не давало никаких социальных преимуществ. От них ведь не получишь бесплатного билета или протекции.

Кровавый Барон держался угрюмо и неразговорчиво, Толстый Монах, поняв, что Том со Слизерина, потерял к нему интерес. К гриффиндорцу Том и не думал подкатывать. Были и другие призраки, рангом пониже, не добившиеся чести представлять свой факультет. С Хохотушкой Эми Том сошелся ближе всего, и как-то она сболтнула ему, что Серая Дама, привидение Рейвенкло, при жизни была дочерью самой Ровены.

Тома захватила мысль познакомиться с ней. Ведь Дама могла бы рассказать об Основателях, о том, какими они были на самом деле!

Первая попытка оказалась неудачной. Когда Том попытался заговорить с Серой Дамой, призрак равнодушно проскользнул в стену, даже не обернувшись. Мальчик вспомнил, что и раньше часто видел ее мельком в коридорах, и она всегда бывала неприветлива. Надо было чем-то привлечь ее внимание. А дальше… На свое умение очаровывать людей Том полагался.

Через пару недель Том снова заметил Серую Даму и заговорил:

— Мисс Елена…

— Вы знаете, кто я? — резко обернулся призрак.

— Елена Рейвенкло.

— Думаете, я горжусь своим прозванием? — презрительно спросила Елена, направляясь к стене.

Том сделал ход наудачу:

— Думаю, что тяжело быть ребенком знаменитых родителей.

— Родителей… — неприязненно протянула Елена, но все же остановилась. — Я не знаю своего отца.

— Понимаю… Моя мать умерла родами. Отец бросил ее.

— Вы ведь не вздумали переживать из-за него? — высокомерно бросила Елена.

— Нет, — едва заметная улыбка Тома была недоброй. — Я не сомневаюсь, что он свое получит.

В следующий раз Том попробовал завести речь о делах школы:

— Что вы думаете о нынешнем директоре?

— Рыхл и недалек, — отрывисто сказала Елена. — К тому же гриффиндорец.

— Вы их не любите?

— Никогда не любила Годрика. Как чувствовала…

Том затаил дыхание, ожидая продолжения, но Елена оборвала себя. Однако она понемногу привыкала перебрасываться с ним несколькими фразами. Прошло много времени, прежде чем беседы стали дольше. Основатели со слов Елены представали совсем другими, чем из учебников истории.

Ровена интриговала Тома чуть ли не больше остальных троих. Конечно, мальчику нравилось думать, что у него есть нечто общее с Салазаром, что их связывает родство. «Змеиный язык», бросила Елена о Салазаре, и Том не сразу понял, что она не парселтонг имеет в виду, а умение говорить вкрадчиво и лживо, морочить, выведывать секреты. Этим он тоже владел. Хафлпаф меньше всех могла бы Тому понравиться — воплощение бессмысленной животной материи, стряпуха, повивальная бабка, плакальщица по умершим. Ужасная жизнь тела отталкивала Тома. С Годриком всё понятно без слов. А Ровена казалась ледяной звездной девой. Ее влекла астрономия, геометрия, исследование пределов сознания — чистые, бестелесные вещи, холодный сверкающий разум. В своем времени Том не встречал никого, подобного Ровене. Елена о матери говорила с неприязнью, и Том, подлаживаясь к ней, не выдавал своего восхищения.

Том развлекал Елену сплетнями об учителях, директоре и попечителях школы. Вскоре она сказала:

— К чему эти глупости? Расскажите лучше, как сейчас управляется магическая Британия. А то я как будто отрезана от мира.

— Недавно министром стал О’Лири.

— Министром? Власть теперь сосредоточена у министра?

— Гм. Я не уверен. Но, по крайней мере, публичное лицо власти — министр.

— Хорошо, какую политику он ведет?

— Не знаю, — пожал плечами Том. — Обычную. Присутствует на заседаниях Визенгамота, выступает на торжественных мероприятиях.

— Это не политика, — снисходительно сказала Елена. — Чей он человек, кому на руку играет? Визенгамотом, сколько помню, теперь называется Совет колдунов? Почему они выбрали О’Лири, кто был за, кто против? Какие партии в Визенгамоте сильнее?

— У вас государственный ум, Елена, — ответил Том, подпустив в голос восхищения. — Но я всего лишь простой школьник. Откуда мне знать, кто чего добивается в верхах?

— Дети важных шишек тоже ходят в школу.

Том задумался. Он придавал большое значение тому, чтобы знать расстановку сил в школе, но на Визенгамот и министерство не замахивался. Том высоко ценил самостоятельность и не хотел впрягаться в службу — он знал, что большего достигнет в одиночку, чем в любой организации, где не является главным. Однако знать, что происходит в министерстве, и служить там — разные вещи. Елена права, он вел себя глупо.

Остаток лета Белла вела себя осторожно и старалась не раздражать родителей. У нее появилась одна идея. Со времен смерти маленького ужа Белла больше не общалась со змеями близко, других животных у нее тоже не было. А в Хогвартсе многие держали питомцев. Белла понадеялась на гордость отца и как-то упомянула, что Каролина поставила в спальне клетку с колибри. «У некоторых нет никакого вкуса», — скривился Сигнус. Ко дню, когда родители собрались покупать ей принадлежности к новому учебному году, Белла успела обронить еще несколько осторожных намеков. В конце концов, она закончила год одной из лучших. Перед визитом в Косой переулок отец наконец завел речь о домашнем животном.

— Может быть, стоит купить змею, — задумчиво сказал Сигнус. — Но ведь ты не удержишься, покажешь, что владеешь парселтонгом? А это… неблагоразумно.

Беллатрикс удивленно посмотрела на родителей и успела заметить отблеск злого торжества на лице Друэллы, появлявшегося, когда ее могущественный муж трусил или терпел поражение. Белла понимала ее в этом, она и сама торжествовала, когда родителям приходилось отступать, и так же старалась скрыть свое удовлетворение. Но матери она не сочувствовала. Белла была ребенком и при всем желании не могла освободиться от родителей, жить отдельно и обеспечивать себя колдовством, а Друэлла могла бы жить своим умом. Никто не заставлял ее лебезить перед отцом и унижать детей, так что пусть не изображает из себя жертву, думала Белла.

— Почему неблагоразумно, papa? — спросила она.

Сигнус вздохнул:

— Пока там директором этот Дамблдор…

— Я обещаю, что не буду говорить с ней на людях!

— У тебя ведь нет там своей спальни. В Хогвартсе не обеспечишь себе одиночество. Впрочем, я подумаю, что можно сделать, — закончил отец.

Если бы Белла знала, что он придумает, она бы не заводила тот разговор. В Косой переулок отправились втроем с родителями. Поход был запланирован на середину дня, но

без предупреждения явилась тетя Вальбурга, заперлась с отцом в его кабинете, и пару часов они там что-то обсуждали. Мать все заметнее нервничала, и Белла, смекнув, к чему идет дело, быстро ретировалась к себе. В спальне она села на полу у приоткрытой двери, чтобы не пропустить смену декораций в гостиной. Мать и тетка друг друга недолюбливали. Трудно было найти семейство, которое Вальбурга сочла бы достойным брачного союза с Блэками, и уж Розье точно стояли в ее глазах ниже. Это утешало Беллу после очередных выволочек матери. Девочка думала, что она-то, по крайней мере, урожденная Блэк; проявляй Вальбурга или Сигнус хоть немного расположения к ней, Белла с радостью объединилась бы с ними. Но если отец и тетка себе могли позволить неуважение к Друэлле, то детям такие чувства в отношении взрослых были заказаны. Старших надо было слушаться и почитать.

Наконец Вальбурга вышла. Стоило теткиным башмакам скрыться в камине, как эльфы подали первую перемену блюд. Обед прошел в напряженном молчании. Дети сообразили, что высовываться сейчас опасно. Наконец мать скомандовала:

— Беллатрикс, иди одеваться.

Белла резво взбежала по лестнице. Она уже натягивала уличные башмаки, когда услышала крики внизу. Значит, родители все-таки поссорились. Девочка вздохнула, потом снова опустилась на пол. Лучше пока подождать здесь. В гостиной что-то разбилось, потом еще. Белла обняла колени и уткнулась в них головой. Какая разница, хорошо она училась или плохо. Все равно ей никогда не купят того, что она сама хочет…

Хлопнула дверь — наверное, отец заперся в кабинете. Значит, магазины откладываются. Как же глупо вот так сидеть в уличной одежде, и не знать, можно ее снять или еще есть надежда на Косой переулок. И даже не приляжешь с книгой. Белла выглянула в коридор. Дверь андромединой спальни тоже была приоткрыта. Белла быстро зашла туда.

— Я тут посижу?

— Давай, — кивнула сестра.

Прислушиваясь к звукам внизу, они перебрасывались напряженными короткими фразами. На первом этаже, вроде, ничего не происходило. Внезапно послышались шаги по лестнице. Белла метнулась к себе, Меда прикрыла дверь.

— Беллатрикс, сколько можно копаться? — недовольно спросила мать, заглядывая в ее спальню.

— Я уже готова, maman, — торопливо ответила Белла.

Родители взяли портал в Косой переулок. Они не пускались в разговоры, видимо, еще помня о ссоре. Купили учебники, новые перчатки драконьей кожи взамен прохудившихся, пополнили запас сырья для зелий. Добравшись до Гринготтса, отец неуверенно взглянул в сторону банка, но Друэлла поджала губы:

— Слишком поздно.

Родители свернули в узкий переулок, и Белла увидела табличку: «Ноктюрн-аллея». Здесь было куда интереснее, чем в Косом переулке. Они прошли магазин ядовитых свечей, книжную лавку, странный магазинчик, у входа в который стоял прозрачный аквариум с русалкой — она неподвижным взглядом смотрела перед собой, сложив руки на бортике и оперев на них голову, а сквозь воду видна была ее крупная висячая грудь. Шея и плечи были увиты гирляндами водяных цветов. Рядом лежала большая волчица в ошейнике с серебряной цепью, прикованной к косяку двери, в глазах у нее была тяжелая усталость. Сам магазин был затейливо украшен, изнутри доносилась тихая музыка и запах благовоний. На вывеске значилось: «Сладкие джунгли». Отец бросил быстрый взгляд на магазин и отвел глаза. Белла недоумевала про себя, что это значит, а Друэлла пробормотала:

— Черт знает что, совсем распустились, прямо на улице! И оборотень!..

— С чего ты решила, что это оборотень? — холодно спросил отец. — Наверняка анимаг-волк. Любому рекламному трюку веришь, как маленькая.

Они подошли к лавке «Борджин и Бёрк», и Белла радостно воскликнула:

— Мы к дяде Карактакусу, да?

— Не сегодня, Беллатрикс, — покачала головой мать.

Блэки перешли через дорогу. Прямо на тротуаре красовались сушеные человеческие головы, а дальше Белла увидела клетку с огромными черными пауками.

— Нам сюда, — буднично сказал отец.

Внутри было здорово. Весь магазин кишел разнообразным зверьем. В высоком плоском террариуме дралось несколько скорпионов. В металлическом ящике пылал огонь, в котором, приглядевшись, можно было увидеть стайку юрких саламандр. Из лепестков цветка выглядывала чрезвычайно красивая кукольная головка. На куске сухого дерева сидела светло-бурая птица, клевавшая какую-то темную массу с отвратительным запахом; вдруг птица насторожилась, подняла голову и издала душераздирающий низкий вопль. Друэлла вздрогнула, низенький человечек у прилавка выронил несколько монет и с ругательствами принялся собирать их, а продавец невозмутимо заметил:

— К дождю.

— Добрый день, — высокомерно произнес Сигнус, протолкавшись к прилавку. — Мы договаривались насчет покупки.

— Разумеется, мистер Блэк, разумеется, — угодливо зачастил продавец. — Всё в лучшем виде, как и обещали. Один момент, господа, — продавец исчез, а потом снова появился за прилавком, протягивая яркую полосатую змею.

— Вот террариум, как заказывали. Лампы, кювета для плавания, разные типы укрытия, поилки. Всё уже настроено, и звуковые инструкции по мере необходимости. Адаптированы на случай, если обслуживать будут эльфы. Вот здесь активируются чары изменения размера.

— Благодарю, — кивнул Сигнус. — Беллатрикс, поздоровайся с питомцем.

— Добрый день. Как вас звать? — спросила Белла. Змея глядела на нее молча. Сигнус протянул через прилавок мешочек золотых, и продавец, пересчитывая, снова затараторил:

— Заходите еще, мистер Блэк, всегда вам рады, скоро будут новые экзотические поступления…

— Держи ее крепче, — бросил отец Белле, отвернувшись. Родители взяли дочь за руки, и портал перенес их домой.

Там уже ждала Андромеда. Беллатрикс показала ей змею.

— А как ты с ней говоришь?

— Ну… обычно, — удивилась Белла. — Как поживаете? Меня зовут Беллатрикс, а это моя сестра.

Змея не ответила, зато Друэлла сказала спокойно:

— Ее речевые способности пресекли.

— Что? — с ужасом переспросила Меда.

— Обычная практика, — удивленно пояснила мать. — У животных бывают неудобные для хозяев особенности. Их ампутируют или видоизменяют. Эта змея не впадет в спячку. Способность говорить обычно не имеет значения, но поскольку ты, Белл, змееустка, ради соблюдения школьных правил пришлось удалить и ее.

— Ты знала? — спросила Андромеда зло.

— Нет, — ответила Белла, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Но я думаю, это правильная мера.

Ладони сразу вспотели, все тело следом, и Белла порадовалась, что мантия скрывает ее ноги — она была уверена, что колени дрожат. Больше всего ей хотелось заорать или заплакать, но надо было сдерживаться и выражать благодарность.

— Спасибо, papa. Это прекрасный подарок. Могу я отправиться к себе и устроить змею там? — спросила она вежливо.

— Конечно.

Андромеда наконец начала реветь и, обернувшись к столу, схватила чашку и бросила в стену. С лестницы Белла слышала, как мать дала ей несколько пощечин, и постаралась поскорее закрыть дверь спальни.

Теперь могла поплакать и она, но слезы не шли. Вместо этого она лежала, глядя в потолок, и представляла, что стала взрослой, сильной колдуньей, у нее есть друзья — черные маги, вместе с которыми она приходит в дом родителей, чтобы их убить. Она представляла, как Друэлла шмякается об стену от удара, на стене остаются красные брызги, и некоторые настолько крупны, что начинают сползать вниз, оставляя красные потеки. Потом отец… Белла торжествующе сжала кулаки.

Искалеченное животное вызывало в ней липкий ужас, и тяжело было подумать, что теперь девочка привязана к нему, каждый день придется видеть змею, ухаживать за ней и чувствовать, что с ней сделали. Белла даже подумала, что лучше убить змею, но опыта в этой сфере у нее не было. «Мерлин, за что, за что», — прошептала она, и наконец расплакалась.

Утром Белла узнала, что Андромеду посадили под замок за вчерашнее. Значит, они уж не увидятся до отъезда Беллы, и даже в школе, насколько она знает сестру, ждать писем будет бесполезно.

Утром хозяин борделя «Сладкие джунгли» левитировал аквариум внутрь.

— Босс, давай ходильный порошок, — сказала русалка неожиданно грубым голосом.

— Еще неделю обойдешься, — равнодушно бросил хозяин.

— Я сегодня с тем извращенцем отпахала, не отказывалась. В следующий раз умнее буду.

— Ладно, держи. Зачем тебе? Все равно дальше пивной не уйдешь.

Женщина поймала кулек. Способ обрести человеческие ноги. Ненадолго. За большую цену.

— Нэн, пошли обмоем ночку.

Волчица зевнула, потом вытянулась, возвращая себе человеческий облик.

— Неохота, Салли. Посплю лучше.

— Пошли выпьем.

— Вконец сопьемся, — проворчала Нэнси, накидывая потертую мантию, но последовала за товаркой.

— Урод этот Блэк, — устало буркнула русалка, которую на Ноктюрн-аллее звали Салли. Наверное, под водой у нее было другое имя. Нэнси не спрашивала. — Дочку сюда привел. Что стоило с утра сводить ребенка по магазинам?

— Будь это мальчик, он бы его и в бордель притащил, — зло подхватила Нэнси. — Пусть сынок учится, становится настоящим мужчиной.

— Не верится, что я здесь всего год, — выдохнула Салли, опрокидывая стакан огневиски. — Кажется, что уже лет десять.

— Да и сдала ты лет на десять, — бесцеремонно ответила Нэнси. Салли вздохнула.

— А что делать? Сижу в бочке сутки напролет, уплыть некуда.

— Сейчас ты можешь уйти, — равнодушно возразила Нэнси. — Ноги на месте, что мешает?

— После смены сил уже нет никуда идти. Да и боль от ходильного порошка приличная, только виски и заглушает.

— Зачем же глотаешь порошок-то?

Салли повозила ладонью по столу.

— Ну, все-таки на человека похоже, — тихо сказала она, не поднимая головы.

— И что в людях такого уж хорошего? Вот ты их день-деньской видишь на работе — то есть, ночь-ноченскую — и что, что ты в них после этого находишь?

Салли посмотрела с немым возмущением.

— Объясни мне. Потому что я не вижу ничего, кроме ходячих мешков дерьма, — завелась Нэнси.

— Ничего ты не поймешь, — махнула рукой Салли.

— — — -

На вокзал Беллу проводила мать. Меду так и не выпустили, Нарцисса сладким голоском попрощалась и убежала играть в перелеске. Белла шла по перрону с вещами и змеей на шее. Ей становилось не по себе всякий раз, когда вспоминалось змеиное увечье, и даже подобрать животному имя не хватило духа. Девочка чувствовала себя раздавленной и одинокой. Но сейчас навстречу станут попадаться знакомые, и нужно будет улыбаться и делать вид, что дела идут отлично.

— Беллочка, дорогая! Прекрасно выглядишь! Милая мантия, только немного странного покроя… Где вы ее покупали?

Каролина. Ну конечно, подумала Белла мрачно, кто же еще мог мне встретиться первым? Смерть, где твое жало! — но собрала волю в кулак и ответила спокойно и слегка высокомерно:

— Мы не покупаем готовое платье. Спасибо, дорогая, ты тоже очень мило смотришься и как раз в меру поправилась.

Сортировку по факультетам Белла наблюдала в тоскливой прострации, из которой иногда выныривала при звуках знакомых имен.

— Бэгмен, Людовик!

Что-то дядюшка Карактакус говорил о жулике Бэгмене, когда они с матерью в последний раз нанесли ему визит. Только мать сразу отослала девочек поиграть в заднюю комнату. Белла вспомнила ссоры с Андромедой, огорчение снова нахлынуло, и она даже не обратила внимания, какой факультет принял Бэгмена.

— Барквит, Бренн!

Эту фамилию приходилось встречать в нотных записях. Вроде, какой-то стародавний композитор. Мальчик никакого интереса у Беллы не вызвал, но Шляпа отправила его в Слизерин, так что девочка похлопала и улыбнулась ему.

— Лонгботтом, Фрэнк!

Белла посмотрела на темноволосого тощего мальчишку, пробравшегося к табурету. Они, кажется, в близком свойстве, Харфанга Лонгботтома Беллатрикс помнила по гобелену с семейным древом Блэков. Но семьи не дружили, вероятно, было в этих Лонгботтомах что-то не то, вяло подумала девочка.

— Гриффиндор! — закричала Шляпа почти сразу. Белла мысленно вычеркнула Фрэнка из числа возможных знакомых. Ясно теперь, что в них не то.

— Ноктурна, Лигейя!

Белла вытянула голову, бесцеремонно разглядывая девочку в скособоченной мантии, боком усевшуюся на табурет. Ноктурна — древний, знаменитый колдовской род. Наверное, не такой древний, как Блэки, с надеждой решила Белла, но все же прославленный колдовским искусством.

— Рейвенкло!

Белла даже пожалела, что Ноктурна не попала к «змеям». Может, они бы подружились.

Первую неделю лил дождь. В подземных слизеринских спальнях стало сыро, разразилась маленькая эпидемия простуды, и мадам Помфри израсходовала почти весь запас Перечного зелья. Белла в этот раз тоже заболела, хотя вообще была здоровым ребенком. От зелья из носа и ушей шел пар, особенно интенсивный на выдохе.

— Ты похожа на дракона, — хихикнула Селена, которую болезнь обошла стороной (лучшее средство от болезней головы — отсутствие головы, мрачно подумала Белла, глядя на соседку). Потом эльфы более-менее справились с осушением стен, и стало полегче.

Клетки с колибри больше не было. Эмеральд вскользь сказала, что птица ей надоела и осталась дома.

На гербологии пересаживали мандрагор. Спраут раздала всем наушники, предупредив, что вопль мандрагоры для человека смертелен. Надо запомнить, решила Белла. Хотя, скорее всего, Спраут преувеличивает: не стала бы она давать детям задание, которое может привести к смерти при вполне вероятной неосторожности. И правда, потом оказалось, что детеныши мандрагоры еще не могут убить криком. А с какого возраста уже могут? Если спросить, она точно не ответит.

Потом распространился слух, что на выходных будет отбор в квиддичную команду. Второкурсники уже могли претендовать на место, и несколько мальчиков собралось пробоваться. Приятная Адриенна тоже вскользь сказала, что неплохо бы. А Слагхорн пригласил Беллу на свою вечеринку. Она слышала, что он иногда собирает любимых учеников у себя и устраивает что-то типа раута, и сначала колебалась, идти или нет, вдруг все гости будут сильно старше, но потом узнала, что ребят с младших курсов и со старших профессор зовет отдельно. Конечно, собразила она с обостренной от горя проницательностью, младших легче приручить и настроить выгодным ему образом.

Так что в субботу Белла выбрала темно-зеленую парадную мантию и отправилась наверх. Приглашенных было не так много. С их курса еще Каролина. Белла вздохнула про себя. Она понимала, чем руководствуется Слагхорн. Эмеральд всегда получала у декана неплохие оценки, почти не отставая от Беллы, хотя зелья варила, честно говоря, очень средне. Вот Макгонагалл не завышала ей оценки, и по трансфигурации у Каролины было заслуженное «удовлетворительно». Макгонагалл не интересовали богатство и связи родителей учеников, и Белла не могла не признать определенного смысла в таком подходе. По крайней мере, пока он обеспечивал Белле солидный отрыв по баллам.

Из старших на вечеринку попало несколько человек, в том числе кузен Ивэн и квиддичный охотник Эвальд Туайт с третьего курса.

— У вас же сейчас отборочные соревнования, — сказала Белла, когда оказалась рядом с ним и должна была поддержать беседу.

— Их отложили, — с досадой ответил Эвальд. — Наш охотник с приятелем подрался с гриффиндорцами и сидит теперь наказанный.

— А из-за чего стычка? — продолжала Белла; она и правда заинтересовалась.

— Да не знаю толком, я подоспел к шапочному разбору.

И постарался не лезть в драку, усмехнулась про себя Белла. Умно.

— Но раз в деле был чертов Артур Уизли, думаю, кто-то опять что-то сказал насчет чистокровности, маглов и прочей чепухи.

— Не знаю, кто этот Уизли.

— Услышишь еще. Как до матча дойдет, самое мясо начнется. Клевая змея. Ты ее держишь в спальне?

Беллу Слагхорн отрекомендовал гостям в превосходных выражениях. Непонятно, значило ли это для них что-нибудь. Впрочем, пару заинтересованных взглядов она уловила. К столу были всякие деликатесы. Белла отметила себе принести что-нибудь в следующий раз.

— Простите, что ничего не предлагаю вашему питомцу, — добродушно пошутил Слагхорн.

Вернувшись к себе, Белла подумала, что дела не так уж плохи. Простуда прошла, на уроках она пока отвечала хорошо, Каролина не слишком достает, вечеринки будут скрашивать учебный год. Про змею девочка наконец смогла думать без содрогания. «Какая же я дура, — вдруг сообразила она. — Ведь есть же легилименция! Чтобы общаться, голос не обязателен!»

Лигейя Ноктурна, 1952 г.р. В замужестве за Ксенофилиусом Лавгудом сохранила девичью фамилию.

— Я хочу сказать… у тебя умер кто-то из близких?

— Да, — просто ответила Луна. — Мама.

Знаешь, она была необыкновенная ведьма,

но только любила экспериментировать,

и однажды её заклятие сработало совсем

не так как надо. Мне было девять.

Сегодня мама обещала взять Лигейю с собой в Косой переулок. Это было редким событием, и девочка взволновалась. Все утро одевалась перед зеркалом. Потом мама все равно заставила одеться по-другому, сказала, что так будет слишком жарко.

— Мы же не будем гулять по улице. Зайдем через камин и обратно так же.

— Ну ма-а-ама…

— Ну что такое, Лигейя?

— Ты и вчера меня погулять не пустила!

Хлоя вздохнула.

— Ладно, давай погуляем, только недолго. А потом я тебе разрешу рядом с домом побегать.

От радости Лигейя вприпрыжку пробежалась по комнате.

В магазине было сначала скучновато, мама сразу зарылась в неинтересные книги без картинок. Потом сообразила, что Лигейе тоже нужно развлечение, и попросила каких-нибудь детских штук. Продавец принес книгу про то, как устроены растения — стоило раскрыть страницы, как оттуда выпирали стебли и чашечки, просвечивали, поражали яркостью, по ним ползали козявки; Лигейя, раскрыв рот, изучала ее неизвестно сколько времени, пока мама не собралась уходить.

— Купить тебе? — спросила Хлоя деловито. Лигейя безмолвно кивнула.

Когда они дошли до перекрестка, девочка заметила знакомую надпись на табличке.

— Мама, что это там? Ноктюрн-аллея? Наша улица?

— Нет, Ли. Видишь, пишется по-другому.

— А я дома встречала это слово, — с любопытством сказала девочка. — Knockturn, именно так.

— Где ты его видела? — забеспокоилась мать.

— Не помню. Где-то в книгах, наверное. Даже не так: Knock — turn. Постучи — поверни.

Хлоя посмотрела встревоженно. Обязательно надо будет проверить по возвращении и принять меры.

— Давай-ка зайдем поедим мороженого? — с напускной беспечностью спросила она. — Кафе тут через пару домов.

— Давай, — согласилась Лигейя. — А там много людей?

— Нет-нет, сейчас вряд ли, — успокоила Хлоя. — Пойдем-ка, детка.

В кафе и правда оказалось приятно. Лигейя выбрала клубничное мороженое, потому что только что видела землянику на картинках, и принялась понемногу отщипывать его ложечкой. Потом попросила у мамы свою книгу и поставила ее за тарелкой, оказавшись таким образом в собственном заповедном уголке — теперь она не видела посетителей кафе и могла воображать, что находится среди гигантских одуванчиков, вспучивавшихся со страниц книги. Мама, не замечая, перелистывала свой фолиант.

Дома Хлоя сразу принялась за поиски. О каламбуре — секретном ключе, который девочка воспроизвела, сама того не понимая, Хлоя что-то слышала от мужа, в лучшие его времена. Как же неудачно, что сейчас Ансельм… Это ведь его родовое гнездо, а не Хлои, она не знала и десятой доли здешних секретов. Knock — turn, да-да. То место, в какое теперь превратилась Ноктюрн-аллея, для детей совсем не подходит. Говорят, Блэки туда своих водят, вспомнила она; но про Блэков много чего говорят. И это почему-то не мешает им оставаться респектабельными. И произносить все эти речи насчет неправомочных ограничений и демонизации черной магии… Вот уж кто на самом деле поспособствовал демонизации черной магии, так это они сами и прочие в их кругу — те, кто не видит ничего плохого в убийствах и издевательствах над другими существами… Впрочем, ходит слух, что в их семействе опять возродилось змееязычие, а это все же неплохой знак.

Род Ноктурна возводили к самой Ровене Рейвенкло, и он насчитывал множество талантливых магов. Зачастую они склонялись к тем же сферам, что волновали основательницу Хогвартса: математика, астрономия, преобразования пространства, пределы и глубины человеческого сознания. Артефактов от Ровены, вроде бы, не сохранилось, но часть ее записей уцелела и принадлежала теперь Ноктурна. Архив был бесценным и весьма небезопасным. Множество заклинаний обеспечивало его сохранность, на которую в прошлом покушались неоднократно. Ноктурна были одним из немногих магических семейств, где фамилия, случалось, передавалась в нескольких поколениях по женской линии (на что намекала и сама ее форма). Впрочем, в последнюю сотню лет такого уже не происходило.

Ансельм Ноктурна, в молодости неплохой маг, разделил семейный интерес к исследованиям сознания и к магии Изнанки — мира, находящегося за пределами жизни. В его время сферу Изнанки уже принято было полностью относить к черной магии, расширяя таким образом значение термина до невероятных размеров. Такая же судьба постигла понятие некромантии, означавшее первоначально гадание по органам мертвых животных, и некоторые другие слова из магического словаря. Общую тенденцию в кругу Ансельма видели в вытеснении фундаментальных теоретических и философских вопросов за грань дозволенного, в сужении магического знания до прикладных вопросов. Хогвартс был примером обучения простейшим технологиям без упоминания о том, откуда они взялись и какие закономерности в них проявляются. Ансельм имел представление об идеях молодого Риддла, с которым учился примерно в одно время. Они несли на себе тот же самый отпечаток гибельной выхолощенности, поверхностности, что и официальная идеология, которой Риддл хотел себя противопоставить. Как часто противники бывают вынуждены приспособиться и уподобиться друг другу, чтобы иметь возможность вступить в схватку, размышлял тогда Ансельм.

Его собственные занятия, однако, со всей ясностью продемонстрировали опасность слишком глубоких исследований. Связь Ансельма с реальностью слабела катастрофически быстро и окончательно распалась, когда Лигейя еще не ходила в школу. Его разум шагнул слишком далеко и больше уже не вернулся.

Состояние отца тяготело над девочкой. Она знала, что о нем не нужно говорить с посторонними. Мать нервничала, когда в дом приходили люди, и потому гости у Лигейи бывали редко. Она стала осторожной и зажатой в общении с другими детьми и все больше сидела в библиотеке.

Одно из первых проявлений стихийной магии у девочки случилось при виде вороненка, выпавшего из гнезда. Рядом болтался книзл, и как только Лигейя заметила его, птица каким-то образом оказалась у нее в руках. Пришлось оставить ворона у себя. Лигейя назвала его Ужасом. По утрам он будил девочку требовательными воплями. Хлоя несколько дней терпела, потом, разозолившись, пришла с Силенцио. Потом стала закрывать малышу клюв пальцами со словом: «Тихо!». Дальше хватало одной только команды. Лигейя ничего против птичьих криков не имела, но не спорила с взрослыми. Были у малыша странные черты, например, он боялся мух.

Потом он встал на крыло, подрос. Стал меньше льнуть к Лигейе и больше летать где-то в одиночестве, но каждый день навещал дом Ноктурна. Через пару лет завел подругу и гнездо неподалеку. Как только Ужас начал вылетать в одиночку, Хлоя проконсультировалась со знающими людьми и наложила на птицу следящие чары, которые периодически обновляла.

Потом случилось что-то странное. Ворон, заявившись в дом, почти перестал покидать его; вороницы не было видно, а сам Ужас завел привычку стоять где-нибудь на книжном шкафу, повернувшись клювом к стене. Лигейя ласково подзывала его, чесала голову и шею, разговаривала. Понемногу он оттаял, вроде бы.

К одиннадцати годам Лигейя была совсем одиночкой. В Хогвартсе она, конечно, попала в Рейвенкло. Лучше, чем Слизерин, где девочке пришлось бы соревноваться в искусстве неискренней дружбы и тайной конкуренции с теми, кто поднаторел в этих предметах куда больше. В Гриффиндоре и Хафлпафе принято было держаться вместе. В Рейвенкло же отчужденность Лигейи никому не бросалась в глаза.

В первый вечер она стоически вытерпела сортировку, потом ужин в многолюдном зале. Есть перед другими людьми было особенно тяжело. Ужас бросил хозяйку, его, наверное, взволновало незнакомое место, и он отправился обследовать окрестности. Лигейя хорошо управлялась со следящими чарами и знала, что он где-то недалеко, но вдруг здесь нельзя открывать окна, так что ворон не сможет вернуться?

После ужина ребят отвели в факультетскую гостиную. Чтобы ее открыть, нужно было ответить на хитрый вопрос. Лигейе это показалось не слишком гостеприимным. Разговаривать перед сном не стали, и на том спасибо. На следующий день во время завтрака Ужас приземлился рядом с ее приборами, и Лигейя вздохнула с облегчением. Сотни людей все еще оставались на своих местах вокруг, но девочка достала из сумки большущий справочник по простым чарам и поставила за своей тарелкой, отгораживая маленький уголок, в котором не было видно ничего, кроме ее еды, ее книг и ее ворона. Если повезет, подумала она, за семь лет я не буду больше ни с кем общаться.

— Вы предпочли бы оставаться в обличье волка все время? — спросил Бена Луэллина, оборотня, его странный собеседник. Оборотень посматривал на человека искоса: главным было не то, что он видел, а то, что он чуял, и чутье говорило, что собеседник в высшей степени опасен. Посмотри он прямо в глаза человеку, увидел бы красноватый отблеск.

— Да… милорд, — кивнул Бен. — Но разве это возможно?

— Все возможно, если сильно хотеть и добиваться. Сейчас таких средств нет просто потому, что нет людей… существ, которым это было бы нужно.

— Да, — тоскливо сказал Бен. Он давно жил на обочине человеческого мира и прочно усвоил, что никому не нужен — с того дня, как покинул родительский дом, и никто его не остановил, с того дня, как вдали растаяли крыши родного городка. Иногда он подворовывал по мелочи — нюх помогал чуять приближение опасности и вовремя смотаться. Были и другие способы заработать. Например, кровь оборотня дорого ценилась как ингредиент для зелий и ритуалов. По новому законодательству брать ее, не оповещая Министерство, стало нелегальным, но черный рынок пережил и не такие законы.

— И все же вы держитесь за то, что связывает вас с человечеством, — усмехнулся собеседник. — Живете в городах, сохраняете человеческое имя.

— Мне много раз хотелось сменить имя, — пробормотал Бен Луэллин. — Но я не думал взять волчье. Разве у них вообще бывают имена?

— Был один бог-волк в скандинавском пантеоне. Он вырос настолько опасным, что боги лишили его свободы и приковали к подземной скале. Там он будет лежать, пока не придет конец света. Тогда волк проглотит Солнце и убьет верховного бога.

— У него было имя?

— Фенрир.

И правда, сказал себе Бен ночью, глядя на неумолимо растущую луну, и правда, об этом стоит подумать. Ноктюрн-аллея вокруг кипела своей темной жизнью. Самым тяжелым после заражения оказалось одиночество. Волки — животные социальные, им необходима стая. Пусть будет Фенрир, решил он. И какое-нибудь подходящее волку прозванье. И собрать себе подобных, держаться с ними.

— — — -

Подходило время Фрэнку Лонгботтому идти в школу. Поскольку в Хогвартсе требовалось проживать безвылазно, подводный спорт пришлось бы бросить. Когда Фрэнк понял это, то ехать в школу отказался наотрез. Руперт провел с ним воспитательную беседу, Августа тоже попробовала силы, но результата не добилась. В конце концов обескураженные родители пожаловались Дамблдору.

— Как часто он бывает в этом хозяйстве? — спросил профессор.

— Обычно дважды в неделю.

— Оплатите ему портал на выходные. Пусть хранится у главы колледжа. Я разрешу и буду контролировать эти перемещения, но за время, проведенное мальчиком вне стен школы, сниму с себя ответственность.

— Но ведь тогда ему не хватит времени на уроки, — растерялся Руперт.

— Я всего лишь дал совет, — спокойно сказал Дамблдор. — Решайте сами. А вернее, предоставьте решать Фрэнку.

Конечно, портал был оплачен. Фрэнк попал в Гриффиндор, под руководство Минервы МакГонагалл, и минимум дважды в неделю посещал ее кабинет, где среди учебных материалов, научных журналов, кошачьих печений лежала и фигурка морского конька, которая обеспечивала ученику проход из школы на побережье и обратно.

Таким образом, Фрэнк пропускал все школьные матчи, и квиддичем так и не заинтересовался, что лишало его львиной доли взаимопонимания с соседями по спальне мальчиков. А оставшиеся будние вечера были полностью заняты домашними заданиями, которые он не мог, как одноклассники, откладывать на выходные. Другие ребята свободное время проводили в совместных забавах или болтовне и так завязывали дружбу. А Фрэнк ни с кем в Хогвартсе близко не сошелся, и своими продолжал считать только ребят из морского хозяйства.

Вокруг хозяйства толклись и маги, и подводный народ. Люди, чтобы держаться под водой, накладывали заклятие пузыреголовости или ели жабросли; были и другие способы. Скачки были делом зрелищным, и Фрэнку хотелось стать известным наездником.

С подводным народом Фрэнк был в неплохих отношениях и научился сносно разбирать язык русалок. Иногда вечерами все собирались посидеть, кто-нибудь трубил в раковины, остальные танцевали в глубине вод — или сплетничали, вспоминали прошлые скачки, судачили о букмекерах, ценах на корм и придирках со стороны Министерства.

Несколько гиппокампов, участок дна, освобожденный для гонок, грядки полезных водорослей, стайка лобалугов — вот и все, с чего они кормились.

— — — —

Когда Дамблдор в следующий раз увидел кентаврицу Пандору, рядом с ней ковылял на разъезжающихся ножках белоснежный жеребенок, тычась в бок матери.

— Это Флоренц, — сказала кобылица непривычно мягким, расслабленным тоном.

— Очень красивый, — вежливо ответил Дамблдор. — Поздравляю вас.

— Он — мой последний жеребенок. Я вступаю в пору старости…

Профессор наклонил голову. Век кентавров был короче человеческого. Грудь Пандоры раскачивалась при хольбе, и Дамблдор отвернулся.

— Что за ханжество, Альбус! — тряхнула гривой кобылица. Мягкость ушла из ее голоса. — Я же не отворачиваюсь от вашей дурацкой мантии!

— Простите, Пандора. Я не хотел обидеть вас, — спокойно сказал Дамблдор. — Я поступил так, как принято у людей.

— Впрочем, вздор, — отмахнулась Пандора. — Итак, мы вытурили оборотней из своего леса.

Дамблдор вздохнул.

— Боюсь, это не окончательное решение их вопроса.

— Я тоже боюсь… — вполголоса призналась Пандора. — Потому и говорю с вами. Звезды предвещают беды. Почему бы этим существам не оставаться со своими сородичами, людьми? Примите их в своих городах.

— Увы, я мало что решаю, — ответил Дамблдор. — Я пытался смягчить отношение к ним. Я ведь и вас просил о том же, Пандора…

— У вас свои интересы, у меня свои, — отозвалась кобылица. — Я не хочу оставить своему ребенку в наследство это безобразие.

— А что думает Имбрей?

— Он погиб, — после паузы отозвалась Пандора. — В той схватке… Его место в совете старейшин заняла я. Знаю, ненадолго. Но что-то я успею сделать.

— И что же за беды ждут нас? — спросил профессор немного погодя.

— Предсказания звезд туманны.

— А другие предсказания?

Пандора повернула голову, внимательно взглянув на спутника.

— Вам не откажешь в проницательности, — пробормотала она. — Основной удар примет на себя ваше племя. Что я полагаю справедливым, ведь в нем заключен и корень проблемы.

— Сколько времени у нас еще есть?

— Несколько лет. Быть может, семь или девять.

Каролина неодобрительно посмотрела на тумбочку соседки — никаких зеркал, никакой косметики. Блэк совсем не следит за собой. Каролина тратила на уход за внешностью много времени. Тем неприятнее было иногда возникавшее ощущение, что все ухищрения не придадут ей и половины аристократического достоинства и красоты Блэк. Но вскоре глупые мысли уходили, и Каролина вновь убеждала себя, что Блэк с ней не тягаться — Беллочка даже не понимает, что она маленькая женщина, и это накладывает определенные обязанности. Через год-другой мальчики уже всерьез начнут обращать на них внимание, и к этому моменту нужно освоить косметические заклинания и зелья. Не собирается же Блэк впервые накраситься непосредственно на первое свидание?

Хотя, спору нет, с внешностью ей повезло. Как и со многим другим. Например, у нее не было братьев. Каролину отец хоть как-то замечал только до рождения Александра. Конечно, наследник и будущий глава отцовской торговой империи — совсем другое дело, чем какая-то девочка. Отец уже брал его в свою контору, где Каролина никогда не бывала — а она ведь куда старше.

Еще Блэк учили всяким штукам. Каролина никогда не питала особой любви к урокам, но пользу знаний оценила на горьком опыте. У Блэк была отвратительная манера, когда разговор заходил не туда, куда она хотела, приподняв брови, обронить что-нибудь по-французски или по-латински. Тогда уж, конечно, последнее слово оставалось за ней, не спрашивать же, что это значит.

— — — —

Проникнуть в сознание животного оказалось не так легко, как предположила Белла. Оно отличалось от человеческого. Похоже, в голове людей и даже домовиков впечатления, чувства и намерения были организованы каким-то образом, интуитивно понятным существу с тем же навыком мыслить. А змея сознавала себя как-то по-другому. Странно, что при разговоре словами этого различия не чувствовалось. А может, Белла была тогда слишком маленькой и сама мыслила проще?

Вечером в факультетской гостиной Белле помахала третьекурсница, с которой они познакомились у Слагхорна. Белла вежливо улыбнулась и подсела к девочке поближе. Они сидели на хороших местах — рядом с очагом, вдали от дверей — поддерживая светскую беседу ни о чем. Белла забыла фамилию девочки, помнила только имя — Анат. Кто-то спросил Анат:

— Ну что, идешь на отборочные?

— Даже не знаю, — отозвалась она.

— Не вздумай пропустить, туда идут все.

— А разве можно тем, кто не собирается пробоваться?

— Скажешь, что пришла поддержать друзей, делов-то.

— Ага, — кивнул сосед, — приходите, девчонки. Будем надеяться, Вилибальд провалится, и мы всласть позлорадствуем.

— А представь, если он пройдет в команду! — скривилась Анат. — Я перестану болеть за наших.

Всюду одно и то же, подумала Белла. Дружелюбие напоказ и злословие за спиной. Впрочем, на отбор она пришла: Анат через пару дней снова подошла поболтать и невзначай позвала Беллу, и та не отказалась от случая узнать нюансы отношений третьекурсников. И ведь Адриенна тоже собиралась попробовать силы. Вакантными были два места: вратаря и загонщика. Ребята, занимавшие их прежде, летом закончили седьмой курс. Претендентов оказалось много. К удивлению Беллы, поглядеть выбралась и Кларисса, которую Блэк не заподозрила бы в любви к квиддичу; увидев Беллу, она очень смутилась. Адриенны нигде не было видно.

— Привет, королева, — сказал Эвальд, как показалось Белле, немного насмешливо. — Неужели решила попытать счастья загонщицей? Бладжером-то по лицу не особо приятно получать.

— Нет, я поболеть.

— За кого? За нашего друга Вилибальда? — спросил он серьезно.

Белла прыснула:

— Ну конечно, за кого же еще.

Эвальд засмеялся в ответ, и Белла подумала, что один мяч, по крайней мере, она поймала.

Раньше Белла не ходила на спортивные зрелища, даже матчи на первом курсе пропустила. А теперь подумала, что квиддич мог бы быть интересным, если самой участвовать в игре. Но в школе можно играть только в команде, на первенство, а не для развлечения в свободном режиме. А вынужденного соревнования в жизни Беллатрикс и так хватало.

Она продолжала попытки пообщаться со змеей. Это было не так легко. Первые удачные случаи легилименции у Беллы получались без палочки, что позволяло скрыть их от окружающих. Это немного напоминало стихийную магию — Белла узнавала то, к чему очень сильно стремилась в момент перед проникновением. Потом на каникулах, обучаясь применять легилименцию в штатном режиме, без сильных эмоций, она работала по книгам и привыкла пользоваться заклинанием. Но в школе было бы неосторожно при соседках обнаруживать такие познания, а выкраивать время, когда спальня пуста, оказалось сложно.

Вскоре ребят отпустили в Хогсмид. Белле случалось бывать там и раньше, но сейчас впервые она осталась без родительского надзора. Она помнила, что нужно купить деликатесов для слагхорновских суаре. Заглянула в «Сладкое королевство» и взяла понемногу разных дорогих сладостей. Подумала и добавила несколько шоколадных лягушек — дешевую фигню, которой можно будет поделиться с соседками — а подарки убрала на дно сумки. Больше всего в школе Белле недоставало отдельной спальни. Дома ей бывало одиноко и страшно в своей комнате, но пожив с другими людьми, девочка решила, что уж лучше одиночество.

Вернувшись к себе, она обнаружила, что Селена взяла из тумбочки ее книгу — ничего секретного, чушь для подростков, подаренная матерью в воспитательных целях, но Белла облилась холодным потом, вообразив, что было бы, оставь она на виду один из своих любимых фолиантов. Например, «Крепость сознания: осада и оборона». Беллатрикс поняла, что ей необходимы чары, позволяющие прятать и маскировать предметы, и с легкостью нашла их в библиотеке. «Крепость тумбочки: осада и оборона», усмехнулась она. А вот что делать с необходимостью произносить заклинания вслух, не могла придумать.

В конце семестра Слагхорн собрал последнюю в году вечеринку. Белла захватила свои покупки. Непонятно, угадала ли она вкус профессора, но сам жест, дороговизну и продуманность подарка он оценил по достоинству. Когда гости повеселели и разговорились, она спросила декана, всегда ли колдовать нужно с волшебной палочкой и произнося заклятия.

— Прекрасный вопрос, мисс Блэк! — радостно сказал Слагхорн. — Вы сразу выделяете ключевые точки в сфере, которую беретесь обдумывать. Да, разумеется, существуют невербальная и беспалочковая магия. Возможно даже, что невербальную включат в школьную программу — конечно, не на первых курсах.

— А где можно узнать об этом побольше?

— Думаю, в нашей библиотеке должна быть неплохая подборка книг. Скорее всего, они в свободном доступе.

И как назло, как раз сейчас мне надо будет вернуться домой, с досадой подумала Белла.

Дома было так себе. Родители, похоже, поссорились, и неуют ощущали все. Отец перестал выходить к общим трапезам, мать выглядела задерганной и иногда принималась плакать на ровном месте. Избежать скандалов и наказаний стало еще сложнее. Под горячую руку попадалась даже Нарцисса, что немного охладило ее наушнический пыл: теперь, наябедничав на сестер, она могла и сама за компанию получить затрещину. Андромеда с Беллой помирилась, обе признались, что скучали, и уговорились после каникул писать письма. Дома наконец можно было колдовать со словами, и Белла достигла успехов со змеей. Она научилась распознавать, что животному нравится, что нет, как оно реагирует на разные события. Отсутствие способности говорить змею не слишком огорчило, а вот насчет спячки девочка не была уверена. Иногда ей казалось, что Серпентина — имя легко нашлось, когда Белла перестала переживать из-за апмутации речи — усталая и раздраженная, и ей хочется отдохнуть месяц-другой.

— Через полгода я уже пойду в школу, — радостно говорила Андромеда, сидя в комнате сестры. — Я подумала, можно я возьму твои старые учебники и почитаю пока?

— Бери, конечно, — благодушно согласилась Белла. — Если хочешь, можем даже сейчас потренироваться.

Первое, чем Белла занялась, вернувшись в школу после каникул — поиск информации о невербальной и беспалочковой магии. Найти книги оказалось и правда легко, Белла постоянно тренировалась и продвинулась далеко вперед. Теперь она часто общалась со змеей. Освоила Белла также множество простых легких заклинаний, что дало ей завидную свободу в обращении с однокашниками. Теперь над любым, кто как-то досадил ей, Белла могла элегантно подшутить, не прибегая при этом к явному нарушению правил, что писаных, установленных взрослыми, что неписаных правил детского сообщества. Конечно, другие ребята тоже понемногу учились. Они ведь были слизеринцами, следовательно, понимали, что нельзя давать другим слишком большую фору. И все-таки Белла была посильнее многих. Она приобретала понемногу не только авторитет, но и власть.

Способность проникать в чужое сознание Белла не афишировала и с людьми прибегала к этому средству крайне осторожно.

Анат по-прежнему иногда подходила к ней. Беллу заинтересовали ее мотивы. Наблюдения особых результатов не дали, и тогда она пару раз очень аккуратно заглянула в самый поверхностный слой сознания девушки. К изумлению Беллы, третьекурснице нравился Ивэн Розье. До сих пор романтические материи Беллу совершенно не интересовали, и потому она не принимала их в расчет. Ее впечатлило, насколько тщательно Анат скрывала свои чувства и имитировала фальшивые эмоции. Конечно, Белле тоже случалось делать хорошую мину при плохой игре и скрывать свои настоящие переживания и желания от взрослых, но до вершин виртуозного обмана, на которые взобралась Анат, девочке было еще далеко.

Белла решила потренироваться в этом искусстве и несколько недель старалась вести себя противоположно своему реальному настроению, а оказавшись одна, изображала перед зеркалом разные чувства. Но вскоре ей это наскучило. Да и получалось не слишком хорошо. В глубине души у нее появилось чувство, что притворяться за пределами необходимой вежливости или военной хитрости — проявление скорее слабости, чем силы.

Анат не заводила разговоров об Ивэне прямо — Белла снова оценила ее светские навыки — но теперь девочка знала, на что обращать внимание, и потому стала замечать легкие намеки, впроброс кинутые фразы. Белла задумалась, как извлечь выгоду из ситуации. Конечно, благодаря приятельству с третьекурсницей она и так узнала многие полезные вещи, в сфере не столько учебы, сколько отношений. Теперь она постаралась ненавязчиво направить события так, чтобы пообщаться с теми, с кем дружила Анат, и произвести на них хорошее впечатление. В глазах однокурсников знакомства со старшими были козырем, и Белла относилась к ним с запасливостью хорошей хозяйки. Но держалась она так, будто это для старших общение с ней должно быть интересной возможностью. И не ошиблась: такая позиция оказалась куда выигрышнее.

Интересно, не придерживалась ли Адриенна похожей тактики. Может, ее независимость была просто расчетом?

На весенних каникулах подошло время выбирать дополнительные предметы на следующие годы. Список детям предложили внушительный. Белла взяла руны, прорицание, нумерологию и каббалистику. Вместе с начальным циклом это будет одиннадцать СОВ, если она дотянет все предметы до итогового экзамена и удовлетворительно сдаст. Не стоит загадывать наперед, конечно.

Когда-то Кендра, чью магловскую фамилию скрыло замужество, крепко усвоила простую мудрость выживания: если ты маглорожденный, ты должен быть в несколько раз лучше чистокровок, чтобы добиться того же, что они. Своим детям она пыталась вдолбить эту науку с младых ногтей, но преуспела только со старшим. И с дочкой… пока все не пошло прахом из-за любопытных соседских мальчишек, Ариана показывала отличные способности и прилежание.

Альбус тоже воспринял материнские наставления. Его блестящие успехи были плодом не только врожденного таланта, но и постоянных усилий. По возвращении в Британию привычка к кропотливому труду вновь взяла верх. Дамблдор не вернулся в порт. Вначале он давал частные уроки, затем получил место в Хогвартсе. Преподавать Альбусу нравилось. Казалось, он приносит видимую пользу людям, это отвлекало от гложущей вины, а постоянное вынужденное общение не давало чувствовать одиночество. Он не виделся с братом, не читал газет и понемногу снова начал заниматься наукой. Прошли годы, на протяжении которых Альбус не трудился получать новости с континента. Что-то там происходило, но он предпочитал не знать, что. И все же в один несчастливый день в его окошко стукнулась серая сова. На принесенном ею листке косым, срывающимся почерком было написано:

прошу помогите

в память когда-то знакомства

она мертва, мертва

вы знали его, остановите это безумие

Альбус посмотрел на странный английский и готическое написание букв, и уже до того, как повернул листок, догадался, что увидит на обороте. Там стояли инициалы «ФН». Франц Нойманн.

Дамблдор взял международный портал, а с портального вокзала аппарировал. Окрестности были еще узнаваемы. Однако на месте дома Нойманнов, где Альбусу случилось провести несколько несчастливых дней и ночей, он увидел свежее пепелище. Из осторожных расспросов узнал, что Эмма Нойманн «сбежала с важным господином» (имен называть не хотели, но Альбус после долгих усилий и осторожной легилименции решил, что речь о Гриндельвальде), а муж ее от отчаяния наложил на себя руки и поджег дом. Дамблдор взялся за выпивку, устало откинувшись на спинку кресла. Какая чушь. Геллерт Эмму и в ее лучшие годы едва замечал. Франц считал, что она умерла, а не сбежала. Судя по обстоятельствам его собственной смерти — была убита.

В тот раз Альбус проторчал на континенте с месяц, пытаясь узнать, что происходит, инициировать расследование, разговорить кого-то из местных. С Геллертом он встреч не искал — с пустыми руками это не имело смысла. Но все усилия уходили будто в песок. Люди как в рот воды набирали, стоило коснуться тем, могущих привести к Геллерту. Его уже слишком боялись. Альбусу удалось выудить только самые общие, расплывчатые слухи — о странных экспериментах, исчезнувших людях.

Лето подошло к концу, и ему пришлось вернуться обратно в школу. Воспоминания о Германии тревожили Дамблдора, но он не понимал, что можно сделать. Шел в лабораторию, писал очередную стетью в «Трансфигурацию сегодня» или отвечал на очередное письмо о научных вопросах. Год, пять, десять.

Из старых корреспондентов наиболее аккуратным был Фламель, знаменитый алхимик. Он методично придерживался тем, однажды возникших в переписке, и понемногу развивал каждую из идей. А однажды предложил встречу. Оказалось, он недавно перебрался из Франции, купил дом в Девоне.

— У вас капризный климат, — заметил Фламель, потягивая вино.

— Что же заставило вас пренебречь этим неудобством и обосноваться по нашу сторону пролива? — поинтересовался Дамблдор.

— Многие хотели бы поступить так же. Но немногие имеют возможность. На континенте неспокойно.

Вскоре в Британию перебралось еще несколько заочно знакомых Дамблдору чародеев — ученых, изобретателей. Прибывал и народ попроще. Им сложнее было найти пропитание, а ведь работы и для местных было не так-то много. Потом прошел слух, что Магическая Британия больше не принимает беженцев. Через год закрыл границы и Североамериканский магический союз. Фламель успел приютить у себя нескольких знакомых и теперь крутился, устраивая им какие-то заказы, доставая средства. Иногда Дамблдору удавалось помочь ему.

В очередной визит Дамблдор застал Фламеля за изучением глобуса. Крутанув шар, Николя меланхолично сказал:

— Коллега, вы ведь преподаете в школе? Как вам такая задачка: сколько магической энергии потребуется армии инфери, чтобы форсировать пролив шириной в 18 морских миль?

— Вы полагаете?..

— Я нахожу такое развитие событий более чем вероятным.

— Мне все-таки кажется, что нет, — неуверенно возразил Дамблдор.

— А отсюда следуют новые вопросы. В Австралии, как говорят, прекрасный климат… Не знаю, не знаю…

— Но ведь если бы существовала угроза, правительство бы принимало меры… наверное… — Дамблдор, смешавшись, замолчал.

— Или, может быть, Новая Зеландия? Лет на пятьдесят-шестьдесят, — сказал сам себе Фламель. — Этого обычно хватает. Я никогда не мог похвастаться блестящим пониманием политики. Но за долгую жизнь накапливается опыт, способный заменить талант к анализу.

— Весьма правдоподобно, — пессимистически прокомментировал слова Фламеля Тиберий Огден. Дамблдор пересказал ему разговор с французом. В свое время они разминулись в Визенгамоте: когда Дамблдор был в собрании колдунов представителем магической молодежи, Огден еще не занял там место, принадлежащее ему по наследному праву. Но теперь им, видимо, предстояло работать вместе в Международной конфедерации магов. Приглашение туда Альбус приписал влиянию Фламеля. Когда-то основание Конфедерации было революционным шагом, навеки вписавшим имя Бонаккорда в скрижали истории. С тех пор влияние этой организации то росло, то падало в зависимости от текущей политической конъюнктуры. В начале века центробежные силы взяли верх, коммуникация между местными правительствами пошла на спад, и вес Конфедерации упал вместе с ней.

Потом наступило время Гриндельвальда. В его планы входила отмена Статута о секретности и необходимое для того ослабление Конфедерации. По мере того, как влияние Гриндельвальда распространялось по континенту, Международная конфедерация теряла свои позиции. Сейчас она насчитывала куда больше участников, чем полвека назад, и имела куда меньше возможностей.

— А что думает Визенгамот? И Министерство? — спросил Дамблдор. — В конце концов, это же вопрос их компетенции: нарушение Статута о секретности.

— У министра недостаточно полномочий и независимости, чтобы самостоятельно принять курс на войну. Он знает, что его слишком легко снять, и не будет делать непопулярных шагов. Это должна быть инициатива Визенгамота, — заявил Огден.

— Или Конфедерации.

— Нет, ее возможности влиять на внутрибританскую политику ничтожны. К тому же, в Конфедерации мы не наберем большинство. Вы понимаете, что другие европейские делегаты, поскольку их страны вошли в сферу германского влияния, составят нам оппозицию?

— Хотя, — немного погодя продолжил Огден, — на месте господина Гриндельвальда я бы ставил скорее на политическое давление, пропаганду, тайную дипломатию, чем на открытое вторжение. И плоды мы уже видим. Достаточно посмотреть на последние перестановки в Визенгамоте. Кулуарным образом перехватить власть может быть выгоднее, чем воевать. А если возвращаться к Статуту, планы господина Гриндельвальда подразумевают контроль над всем человечеством. Не выйдет открыть существование магов населению только одной страны или только одного континента, в наше время уже не выйдет. Так что не удастся Нику отсидеться в Новой Зеландии. Отступать некуда.

— Армия инфери! Да Ник — оптимист! — желчно бросила Гризельда Марчбэнкс, когда Огден рассказал ей о разговоре с Дамблдором. — Я бы, может, и предпочла армию инфери. Тогда бы всем стало ясно, что идет война и нужно давать отпор изо всех сил, какие есть. А не морочить себя сказками о взаимовыгодном сотрудничестве. Континент вон полон тех, кто уже с ним посотрудничал… только их пример никого не учит.

Заседания Международной конфедерации магов вогнали Дамблдора в тоску. Тема Германии поднималась пару раз, и Альбус со все более гнетущим чувством выслушивал доклады, прения и вполне бесполезные резолюции. До сих пор он не так уж интересовался политикой. Хватало проблем и в собственной жизни, чего стоило одно недавнее убийство в Хогвартсе. Альбусу все казалось, что он что-то упустил, что было там что-то еще, кроме неосторожности и недомыслия полувеликана Хагрида, но, сколько он ни ломал голову, зацепки не обнаружил.

Кто-то поскребся в дверь беллиной спальни. Открыв, девочка увидела Андромеду; глаза у той были заплаканные, она шмыгала носом.

— Что опять не так? — спросила Белла, впустив сестру и быстро закрыв дверь.

— Не знаю, — грустно ответила Меда. — Я попросилась в гости к Паркинсонам. Наверное, не надо было. Она как услышала, сразу начала кричать…

— Зачем ты ее злишь, — с раздражением сказала Белла.

— Я же не знала…

— Ну ладно, — вздохнула старшая сестра. — Давай, ложись на софу. Я дам тебе старых мантий вместо одеяла. А сама еще почитаю перед сном.

Девочка поворочалась, но, видно, огорчение не давало ей заснуть.

— А что ты читаешь?

— Спи, — беззлобно отозвалась Белла. — Я не могу одновременно читать и говорить.

Назавтра Андромеду в наказание не взяли в гости к дядюшке Карактакусу. На самом деле он был каким-то четвероюродным прапрадедушкой, что ли, но разве это выговоришь. Она не расстроилась. Меда познакомилась с Берком совсем недавно и не так уж любила его. А вот Беллатрикс нравилось бывать в старом магазине на Ноктюрн-аллее. Конечно, в торговом зале ее не оставляли одну, но и под надзором взрослых там можно было неплохо провести время. Дядюшка Карактакус охотно рассказывал ей о своих опасных товарах и никогда не кричал. Обычно они с матерью поднимались в комнаты над магазином, дядюшка заваривал разные странные напитки и добродушно обсуждал с Друэллой общих знакомых. Вернее, не очень добродушно. В семейных разговорах всегда как-то выходило, что все, о ком зайдет речь, чем-то нехороши, родственники припоминали чужие позорные неудачи, скандалы, грязные слухи. Белле не хотелось, чтобы о ней однажды сказали что-то похожее. Она старалась быть безупречной — впрочем, с годами поняла, что достаточно таковой казаться — и тщательно скрывать свои слабости.

Иногда Карактакус дарил ей недорогие безделицы из магазина. И был одним из немногих родственников, с кем можно говорить без опаски.

Когда, вернувшись домой, Белла убрала мантии, которыми укрывалась сестра, из них выпал клочок пергамента с четырьмя строчками.

я воткнула в руку иглу,

легла на полу.

отравленная была игла,

и я умерла.

По спине у нее пробежал неприятный холодок. Стихи, конечно, неуклюжи, но что это Меда такое пишет…

Она оставила пергамент в комнате сестры. А потом, одевая Андромеду, на стишки наткнулась мать.

— Что ты хочешь сказать этой жалкой версификацией? — ледяным тоном спросила Друэлла, с гадливостью разглядывая пергамент. — Что тебе у нас плохо? Что мы для тебя недостаточно делаем?

Белла поняла, что та только взяла разгон, и сбежала, пока истерика не вошла в полную силу, а вот у Меды такой возможности не было. Вопли и рыдания через открытое окно доносились даже до пригорка, где сидела Белла, уткнувшись лбом в колени. Девочка заткнула уши пальцами и на пару секунд изо всех сил зажмурилась. Потом открыла глаза и принялась наблюдать за бегом муравья. Она даже немного проползла вслед за ним. Если поднять несколько камней, то каким-нибудь обязательно найдешь маленький подземный муравейник. Тогда они вылезают наружу, начинают бегать, постепенно выносят яички и куколок, перетаскивают куда-то на новое место, и суета продолжается, пока все пожитки и население муравейника не сменят адрес, может, с полчаса. Если потом закрыть глаза, перед ними так и будут бегать муравьи.

Установилось летнее тепло, а дни уже шли на убыль. Родители совершили положенный визит к тете Вальбурге, взяв всех детей. Беллу тоже отправили играть с младшими. Ей бы больше хотелось послушать разговоры взрослых, с другой стороны, вдали от них и правда безопаснее. Кузены немного подросли. Регулус мог подолгу играть в углу молча, а вот Сириус рос на редкость активным и зловредным ребенком. Ему как будто нравилось все делать назло, кричать, ломать. Через десять минут Белла уже едва сдерживалась, чтобы не ударить его. А Меда как будто с удовольствием возилась с обоими, успокаивала Сириуса, уговаривала, и он шел навстречу, вел себя поприличнее.

— — — -

Теперь Белла отправилась в школу в компании. Вместе с Андромедой они влезли в поезд, выбрали купе, куда сразу подсела Селена. Потом подошла Кларисса и робко поинтересовалась, есть ли свободные места. Кузен Ивэн заглянул, спросил, как дела и велел обращаться, если будут проблемы. На мантии у него красовался значок старосты. Мимо прошли Аякс Гриндстоун и его приятель Терри, остановились поболтать, потом тоже забрались в купе. Все накупили сладостей, поедали их и наперебой рассказывали, кто как провел лето. Для Беллы это была первая поездка в Хогвартс-экспрессе, когда она чувствовала себя легко и приятно.

За сортировкой она тоже следила с удовольствием, с того момента, как Андромеда оказалась за слизеринским столом.

Когда выкрикнули ее имя, Меда подошла к табурету на подгибающихся ногах. Она поняла, что родители ожидают от нее только одного результата, и вовсе не была уверена, что добьется его. Шляпа опустилась на ее голову, скрывая лицо. Меда перестала видеть зал и множество людей вокруг, но легче ей не стало.

— Ну что же, думаю, Хафлпаф, — неторопливо рассуждала Шляпа.

— Нет, пожалуйста! — взмолилась Андромеда. — Меня родители убьют.

— Уверена? — флегматично спросила Шляпа. — В Хафлпафе тебе было бы уютно. А в Слизерине таким, как ты, тяжело приходится. Ну что же, ладно, и пусть последствия твоего выбора падут на твою голову. Слизерин!

Напутствие не слишком воодушевляло, но, по крайней мере, от гнева родителей Андромеда была избавлена. Она села рядом с сестрой и стала смотреть, как пухленькую Геддес, Палладию распределили в Хафлпаф. После нее пришло новое пополнение в Слизерин. Ребята рассаживались, шептались. Когда все успокоилось, очередь была за Дариусом Огденом. Огденов старшие Блэки не любили и часто обсуждали их возмутительную позицию в Визенгамоте. Дариус отправился в Гриффиндор, подтвердив мнение Блэков о его семье.

— Платт, Гвендолин!

Девочка уселась на табурет, судорожно сжав края мантии. Шляпа возгласила:

— Хафлпаф!

После было двое рейвенкловцев и одна гриффиндорка. Потом Тед Тонкс отправился в Хафлпаф. Кто-то прислал Белле записку, и Меда постаралась заглянуть через ее плечо.

— Уайтхорн, Алиса!

Крепкая светленькая девочка решительно подошла к табурету и уселась, прямо глядя на зрителей. Шляпа, едва коснувшись ее головы, выкрикнула:

— Гриффиндор!

Наконец Зорн, Меланию определили в Хафлпаф, и поток иссяк. Директор — Меда знала, что это полукровка и маглолюбец Дамблдор — произнес приветственную речь. Он не выглядел неприятным, несмотря на свои взгляды и происхождение. Дамблдор опустился на место, и стол заполнился множеством простой грубой пищи — овсянка, сосиски, картошка. Андромеда заулыбалась. Конечно, дома она питалась по-другому, но такой опыт тоже интересен. Впереди суровая простая жизнь.

После ужина старосты — Ивэн и какая-то девушка — собрали новичков и отвели в их спальни. Ивэн проследил, как девочки устроились. Потом заглянула Белла, познакомилась с соседками Меды и мило поболтала с ними. Она вела себя дружелюбно, но все поняли, что не стоит проверять границы этого дружелюбия. Третьекурсница ушла, и девочки засобирались ко сну. Задергивая полог кровати, Меда с надеждой подумала: может, здесь будет неплохо.

Тед играл во дворе, когда появилась эта женщина. Высокая и странно одетая пожилая леди постучалась к родителям, а через минуту мама высунулась и позвала его домой. То, что говорила леди, было уму непостижимо: Тед Тонкс, оказывается, колдун и должен уехать к таким же, как он. Он смотрел на гостью и думал, что она шутит, а потом она на глазах всей семьи превратилась в кошку. И обратно, пока все сидели с раскрытыми ртами. Взмахнула какой-то палкой, и прямо из воздуха появилось кресло, в которое она села, выпрямив худую спину и строго глядя сквозь очки.

— Вот список необходимого для школы. Все это можно купить в магическом квартале. Я провожу вас туда.

Тед моргнул и заглянул в список из-за маминой спины. В нем были перечислены фантастические вещи, но после кошки и кресла мальчика уже трудно было удивить.

Они покорно собрались и сначала поехали с дамой на метро, потом пешком, по Чаринг-Кросс-роуд добрались до какото-то бара, но не остановились в нем, а вышли во двор, и тут дама постучала своей палкой по стене, и в той образовался проем. Все по очереди вылезли на самую странную улицу, какую Теду когда-либо приходилось видеть.

Лежа ночью без сна, Тед снова и снова вспоминал колдовскую аптеку, книжный магазин, лавочку волшебных палочек. Заснул он только под утро.

И вот теперь позади были невероятные события лета: Косой переулок, волшебная палочка, железнодорожная платформа 9 и ?, красный поезд, путь через озеро в таинственный замок, говорящая Шляпа. Началась учеба, и Тед сразу стал чувствовать себя куда привычнее. Домашние задания есть домашние задания, учишь ли ты алгебру или заклинания.

Утром учеников вывели во двор. Метлы уже лежали беспорядочной кучей на земле, а преподавательница задержалась, беседуя с завхозом мистером Принглом. Ребята

загомонили, стали обсуждать полеты. Тед взял одну метлу и осмотрел со всех сторон.

— А как на них летают?

— Ну, садишься и летишь, — пожала плечами Палладия Геддес, подвижная девочка, хваставшаяся большим летным опытом.

Тед перекинул ногу через метлу, но ничего не произошло.

— Да нет, ты не так делаешь! — начала Палладия, но Тед раздраженно отмахнулся и оттолкнулся ногами от земли. Метла взмыла вверх, опасным образом отбросив Теда к самым прутьям: по незнанию он сел к ним лицом, спиной к переду метлы. После пары кульбитов он свалился на землю, а метлу едва успела поймать наконец появившаяся тренерша.

— Что ж такое, стоит на минуту отвернуться, — проворчала она, но ругаться не стала.

— — — -

Шляпа отправила ее в Гриффиндор практически сразу. Алиса и не сомневалась в себе — и родители, и прочие члены их семейного клана в свое время прошли этот колледж. Пока шла сортировка, она осматривалась. Пара знакомых лиц была — сосед Крис, ребята с подготовительных курсов, но в своей параллели Алиса не знала никого. Потом директор произнес краткую речь, и появилась еда. Алиса придвинула к себе мясное и с жадностью на него накинулась. Рядом сидели мальчишки. Алиса услышала, как они заговорили о квиддиче, и сразу вмешалась, дожевывая мясо.

— А ты что, играешь? — с недоверием спросил один из них.

— Ага. Мячи хорошо забрасываю.

— А за кого болеешь?

Этой темы хватило на весь ужин и дорогу к спальням. Мальчишек звали Обри и Рассел. На следующий день они опять сели рядом и в Большом зале, и в классах. Алиса решила, что сначала нужно закрепить свою компанию, а потом уже понемногу и с остальными знакомиться. С девчонками из своей спальни она успела перемолвиться только парой слов. Кроме нее, их было четверо.

Что у соседок семьи побогаче, было понятно, Алиса уже не была малым дитем. Она уже знала, отчего ма умела готовить так много блюд из картошки. И понимала, что когда в незнакомую компанию приходишь в новой мантии и всем таком приличном, то можешь сидеть себе и не стараться нравиться, а вот если одежда на тебе по три раза перелицована, а у других — нет, то придется постараться, показать, какая ты веселая, интересная и как всех можешь развлечь. Или, наоборот, что ты покруче других и связываться с тобой опасно.

Важны не сами по себе деньги, подумала Алиса, глядя в потолок спальни, и не вещи, которые на них можно купить. В конце концов, в столовой Хогвартса еда была не вкуснее, чем дешевая стряпня ма. Важно, чтобы тебя уважали. Скоро они все перестанут смотреть на мои чиненые мантии.

Полету обучали на школьном дворе. Тренерша велела разобрать школьные метлы, положить их на землю рядом с собой, справа.

— А теперь скомандуйте: «Вверх!»

Метла, конечно, сразу прыгнула Алисе в руку. Тренерша показала, как надо садиться, прошла по полю, проверяя, как у кого получилось.

— По свистку на счет «три» оттолкнитесь ногами от земли и взлетайте. Держите метлу ровно. Чуть наберете высоту — скажем, до верха деревьев — начинайте снижаться. Для этого нужно немного наклонить метлу вниз.

Алиса все эти премудрости хорошо знала, так что слушала вполуха, но не выделывалась.

По свистку Алиса набрала высоту, потом послушно снизилась. Жаль, конечно, здорово было бы полетать как следует — над лесом, например. В Хогсмид сгонять. Ну ничего, успеется. Сначала надо разведать всякие ходы-выходы.

Когда дети возвращались в замок, навстречу уже начали двигаться слизеринцы. Кто-то из них засвистел.

— Дорогу уродам из гадюшника! — это из толпы гриффиндорцев.

— Тупицы и грязнолюбы! — заорали слизеринцы в ответ. Алису толкнул парень с квадратной челюстью, она пихнула его в ответ — но движение толпы быстро растащило их в стороны.

— Хорошее начало, — дружески сказала она Расселу. — Может, потом потолкуем с ними? Обсудим всякие там вопросы вежливости.

— А что, можно, — охотно согласился он. — Сами напросились.

Но случая подраться в ближайшие дни не представилось. Слизеринцы обитали где-то в своем подземелье, выходили в Большой зал на трапезы, а оттуда сразу на уроки, и все эти маршруты слишком хорошо просматривались учителями. Так что Алиса пока сосредоточилась на учебе.

Уроки гербологии ей нравились больше всего — много движения на свежем воздухе. Худшим оказалось зельеварение. Алисе по душе было действие, а час сидеть над котлом и ждать, пока подойдет время кинуть туда очередную тухлятину, казалось издевательством. Она начинала шушукаться с соседями, кидаться записками, затевала подпольные игры. Трансфигурация требовала много труда, легких успехов там было не добиться, но Алиса решила сжать зубы и работать из лояльности к декану своего факультета. Немало времени прошло, прежде чем она добилась первых устойчивых результатов. Защита от сил зла, которой Алиса так ждала, пока что была невнятной, видимо, серьезные вещи им опасались показывать.

Первый матч сезона состоялся между Хафлпафом и Слизерином. Алиса болела, конечно, за «барсуков», в пику Слизерину. Она пристрастно следила за игрой хафлпафцев. Вратарь хорош, взял друг за другом два сложных мяча, а вот загонщики не ахти. Слизеринцы тоже играют неплохо, угрюмо решила Алиса. Интересно, каковы наши в деле. Она знала, что с первого курса в команду не берут. Ничего, еще успеется.

После матча старшеклассники затеяли игру во взрыв-карты. Дело это шумное, так что в гостиной многие следили за игрой. Алиса сначала не очень поняла, что к чему, потом понемногу разобрала правила. Надо будет потренироваться с ребятами, подумала она. Если они сами новички. Раздобыть как-нибудь колоду.

Сказано — сделано. Вскоре она уже неплохо играла во всякие популярные игры, типа сундука мертвеца, жабьей лапки и прочей чепухи. Это отнимало время от уроков, но Алиса, в общем, умела себя организовать и следила, чтобы задания не долеживали до последней перемены, делала хоть как-нибудь, но заранее.

В очередной раз играли на желание. Когда Алиса проиграла, ей загадали подойти поговорить с лесником, мистером Хагридом. Его побаивались: лесник обладал огромным ростом, устрашающим видом, и ходили про него еще какие-то мутные слухи. Жил он в хижине рядом с замком.

— Нет проблем, — сказала Алиса, в упор глядя на Дариуса, который придумал задание. Год только начался, а они уже успели понять, что недолюбливают друг друга. В маленькой компании, включавшей Раса и Обри, Алиса стала заводилой, и когда на уроках учеников объединяли в команды, тоже обычно перехватывала лидерство, с кем бы ее ни поставили. Это не всем нравилось. Прямых врагов Алиса еще не завела, но те, кому был не по душе ее стиль, уже поняли, от кого ждать неприятностей.

Алиса была не робкого десятка, но все-таки фигура лесника внушала уважение. Девочке было немного не по себе, когда она выбралась из замка. Тропа привела ее к огороду с гигантскими тыквами, на которые Алиса посмотрела немного обалдело, а потом услышала низкий рык, и рядом с ней в пару прыжков оказалась огромная собака.

— А ну, Коготь, ко мне, — прокричал кто-то сзади.

— Здравствуйте, мистер Хагрид, — сказала Алиса, шарахнувшись в сторону.

— Привет, привет, дочка… а ты кто будешь? — пробасил лесник, впрочем, очень дружелюбным тоном.

— Алиса Уайтхорн, с Гриффиндора.

— Ах ты… наша, значится. Я ведь тоже когда-то на Гриффиндоре… нда… А ты по какому делу сюда?

— Я просто гуляла, — ответила девочка. — А что это у вас за тыквы? Никогда таких больших не видела.

— А, — довольно запыхтел лесник, — вот бывают такие. Дело все в удобрениях, да. Да ты заходи, я чайку поставлю.

Алиса уже переминалась с ноги на ногу, собираясь попрощаться, но приглашение переменило ее планы. Конечно, побывать в такой необычной хижине интересно.

Внутри Коготь лег на пол, уткнувшись мордой в ее колени, и Алиса с удовольствием стала гладить его загривок. Лесник разлил чай и достал плюшки, твердые, как камень, но Алиса знала, как с ними управиться, и просто окунала в чашку, пока они не размокали. Сверху свисали белоснежные волосы единорога — Алиса бы не поняла, конечно, если бы лесник не сказал, заметив ее взгляд. Мистер Хагрид был из простых, как и сама Алиса, и очень ей понравился. Она стала расспрашивать про Запретный лес и тамошнее зверье, лесник пустился в рассказы.

— Но детишкам туда ходить запрещено, так что не думай, — строго заключил он.

— Я думала, нас будут учить всяким животным, — попытала счастья Алиса. — Как же можно жить рядом и никогда их не повидать.

— Профессор Кеттлберн на третьем курсе вам кое-кого покажет, — объяснил мистер Хагрид. — А теперь тебе уж спать пора. Давай, давай, беги, пока мистер Прингл не засек, он у нас строгий. Если днем рядом будешь, заходи еще.

На третьем курсе началось несколько новых предметов. Первый урок прорицания и духовидения был в пятницу. Пожилой колдун с окладистой бородой велел им занять места за столиками. Белла решила, что неплохо бы сесть с этой приятной Адриенной, и даже направилась к ней, но ее опередила другая девочка с курса.

— Прорицать будущее — затея опасная и ненадежная, — начал профессор Толкотт1.

Следующую половину урока заняли разъяснения. Толкотт рассказал об интересном парадоксе Эдипа — рекурсивном влиянии пророчества на реальные события. Именно то, что прорицаемые (Белла вздрогнула и хотела переспросить, но сдержалась) узнают о пророчестве и пытаются избежать напророченного, делает возможными обстоятельства, приводящие к его исполнению.

— Так что мы начнем с духовидения, — заключил профессор. — Разумеется, оно тоже не так безобидно, и все же в меньшей степени затрагивает основы мироздания, чем эксперименты с временем.

Белле урок понравился. По пути в Большой зал она обсудила с Клариссой парадоксы времени. Идея эта выглядела не очень понятной, но заманчивой. За столом они оказались рядом с Аяксом, он услышал разговор и включился. Белла лениво подумала, что он вообще как-то крутится рядом в последнее время.

Первые недели погода стояла теплая, и Белла часто сидела у озера с книгами и тетрадями, а иногда отвлекалась и просто бездумно следила, как ветер треплет листву или какая-нибудь залетная фея выбирается из цветка. К ней подсаживались знакомые — Каролина, или Кларисса, или Аякс, даже ребята со старших курсов; как-то мимо проходила милая Адриенна, Белла кивнула ей, и та сразу села рядом, будто ее пригласили. Говорить с ней было приятно.

Потом похолодало, солнце скрылось. Теперь то и дело налетал ветер, стремительно проливался дождь. Белла облюбовала одну ванную по дороге из подземелий в замок и подолгу лежала там в теплой воде. Она уже не так много занималась помимо уроков, как в прошлом году. Тогда девочка только начинала осваивать работу с сознанием, невербальную и беспалочковую магию, защитные заклинания. Сейчас, хотя она и не стала мастером, но уже неплохо ориентировалась в этих сферах, расслабилась и снизила темп. Успеется.

На очередном занятии по духовидению приступили к вызову духов блюдечком. Сначала Белла похихикала, способ казался простым, известным даже маглам. Вызвала она двоюродную прапрабабку Элладору. Покойница, похоже, была не в духе:

— Кто же тебе дал такое имя? Сигнус, мой никчемный племянник? Никогда не давал себе труда глядеть дальше собственного носа… А, не племянник? Ну, где ж вас разберешь..

Белла хмуро взглянула на Клариссу. Та, кажется, не собиралась злорадствовать. Но все равно Белла как будто вернулась в родной дом. Когда прозвенел звонок, она вышла первой, взвалив на плечо сумку, и отправилась, по своей новой привычке, успокаивать нервы в теплой воде.

Но как следует расслабиться в ванне не удалось. Белла полежала пару минут, потом повернулась и заметила в воде расплывающееся красное пятно. Приподнялась и поняла, что кровь выступает между ног. Сердце быстро заколотилось, она села, опершись о край ванны, схватила палочку и закричала, направив ее на себя:

— Фините инкантатем!

Потом спустила воду и принялась вытираться, и тут снова вытекло несколько капель крови. Девочка торопливо оделась и побежала в больничное крыло.

Мадам Помфри была непрошибаемо спокойна.

— У меня идет кровь, — сказала Белла, и целительница спросила:

— Откуда?

Когда девочка замешкалась, Помфри посмотрела на нее внимательнее:

— Месячные истечения?

— Что? — ошеломленно переспросила Белла.

— У тебя кровь течет между ног? Это нормально.

— В каком смысле? — Белле показалось, что целительница сошла с ума. — Как кровотечение может быть нормальным?

— Так бывает у всех женщин. Каждый месяц. Это значит, что ты стала взрослой и можешь теперь иметь детей.

— Как? — встревожилась девочка. — Отчего они могут получиться?

— Ну, если будешь с мужчиной.

— В одной комнате?

Мадам Помфри в замешательстве посмотрела на Беллу.

— Нет, если… гхм… узнаешь в свое время.

Она скрылась в недрах аптечки, потом вернулась с какими-то кульками.

— Сними мантию и белье. Смотри, подушечку надо класть вот так…

Девочка выслушала объяснения, потом тревожно спросила:

— Но это когда-нибудь кончится?

— Да, дня через три или пять, максимум — неделю.

— И потом опять?

— Да, недели через четыре, — улыбнулась ведьма. — У тебя ничего не болит?

— Кажется, нет, — ответила Белла; она была слишком выбита из колеи, чтобы трезво оценить состояние своего тела. — Простите, а можно остаться здесь на ночь? Я не очень понимаю, что со всем этим делать.

— Займи вон ту кровать, — указала мадам Помфри после секундного колебания. Потом принесла какие-то сухие шарики и стакан воды. — Если будет больно, съешь одно драже. И не бойся. Все через это проходят. Завтра успокоишься и будешь ночевать в своей спальне.

— Спасибо, — пробормотала Белла. Она все еще не отошла от испуга. Как в трансе девочка разобрала постель и легла. Каждый месяц, всю жизнь! Чертовы взрослые, почему они никогда не предупреждают?

Заснуть не удалось. Всю ночь она ворочалась, проверяла, идет ли кровь, и размышляла о том, как избежать появления детей. Она знала, что забеременеть в школе, до совершеннолетия — ужасный позор. Знала, что дети зарождаются в животе, растут там, а потом как-то выходят на свет; так было с ее младшими сестрами. Наверное, для этого есть специальное заклинание. Вот только отчего дети там заводятся, было совершенно непонятно. На следующий день Белла вернулась в замок, но сосредоточиться на занятиях было трудно.

На Защите от сил зла им показали боггартов. Само существование таких тварей показалась Белле чем-то зловещим. Неприятно было думать, что кто-то может просто подсунуть боггарта и узнать, чего ты больше всего боишься. И никакая окклюменция не поможет. На уроке она затесалась в конец очереди и смогла избежать показательного сражения, а когда однокурсники убежали на перемену, подошла к преподавателю.

— Простите, сэр, я не успела выполнить задание на уроке. Может быть, можно сейчас?

Учитель посмотрел на нее долгим взглядом, потом кивнул:

— Прошу.

Белла встала с палочкой наизготовку. Проблема в том, что она сама не знала, какой у нее наихудший страх. Может быть, это будет Убивающий сгусток мрака, или отец, получивший письмо, что Беллу исключили из Хогвартса, или… Преподаватель откинул крышку стола, и комнату заполнили языки пламени и удушающий дым. Белла закашлялась, глаза заволокло слезами. Она не могла придумать, как сделать огонь смешным, а если бы и смогла, вряд ли бы ей в дыму удалось произнести заклинание. Белла зажмурила слезившиеся глаза и поэтому не увидела, как учитель отогнал боггарта, слышала только крик «Ридикулус!». Пламя перестало потрескивать, и дым рассеялся.

— Что это было, сэр? — спросила она испуганно.

— Не могу знать, — внимательно посмотрел профессор. — Это должно быть известно вам, а не мне.

— Я не боюсь огня. Не боялась, — поправилась Беллатрикс, подумав, что теперь, пожалуй, начнет.

— Занятный случай, — пробормотал профессор. — Родовая память? Предвидение? Или просто вытесненные воспоминания? Не знаю, мисс, эту загадку вам придется решать самостоятельно. А сейчас, боюсь, вам пора на обед.

— Да, сэр. Простите. Я только хотела еще спросить. Можно ли как-то скрыть от других, каков твой боггарт?

— В пределах школьного курса таких чар не проходят, — ответил учитель.

— Ничего, я много занимаюсь самостоятельно, сэр, а дома — с репетитором. Пожалуйста, мне хватило бы только названия…

— Я подумаю над вашим вопросом. Но прямо сейчас я не могу больше уделять вам время.

— Да-да, простите, — Белла поторопилась уйти.

На трансфигурации она пропустила мимо ушей рассказ об анимагии. Значит, на неделе придется попотеть, делая домашнее задание. У Флитвика до конца урока не смогла освоить Охлаждающие чары. Аякс, сидевший рядом, справился лучше нее, и, поймав его удивленный взгляд, Белла подумала, что надо взяться за ум. Нельзя распускаться, так она может потерять свое положение.

Но мало-помалу жизнь вошла в прежнюю колею, испуг поугас. Белла постаралась найти в библиотеке что-то о появлении детей, но трудно было искать, не называя темы. Тогда она сменила тактику и спросила у Каролины:

— Дорогая, ты читаешь какие-нибудь женские журналы?

— Я обожаю «Ведьмин досуг», — оживленно сказала Эмеральд. — Хочешь почитать? Агнеса Кителер, редактор, знакома с моей мамочкой.

— Было бы очень мило с твоей стороны, спасибо. А что-нибудь еще?

— У них есть приложение для девочек, «Ведьмочка». На первых курсах я его очень любила, — тоном взрослой заметила Каролина.

Так Белла погрузилась в совершенно новый мир. Дома такое чтиво считали уделом плебеев, и Белла испытала мимолетное удовольствие приобщения к запретному плоду. В журналах много писали про наряды, готовку, отношения с мужчинами и мальчиками.

Статьи явно были рассчитаны на тех, кто сам убирается и стряпает, покупает готовое платье и недорогую косметику и выходит замуж за таких же небогатых мужчин, у которых нет даже собственных домовых эльфов; Белла удивилась, почему богачка Эмеральд читает такой журнал. Но про женскую физиологию она ничего не нашла.

Оставалась и проблема боггарта. Преподаватель так и не узнал, как можно скрывать его от других. В библиотеке тоже ничего не нашлось. На уроках пока к этой теме не возвращались, но ведь впереди экзамены. Белла еще пару раз приходила после занятий в кабинет Защиты и по-прежнему терпела фиаско в борьбе с огнем.

На нумерологии подошли к исчислению прогнозов, и Белла подумала, что Толкотт-то еще нескоро, похоже, дойдет до прорицаний. Нумерологические вероятности выглядели довольно туманными. А на духовидении продолжались развлечения с блюдечком.

Беллатрикс учла прошлый опыт и отказалась от бесед с родственниками. Однокурсники предпочитали вызывать умерших великих людей, и Белла тоже воззвала к духу Бриджет Венлок, знаменитой своими открытиями в нумерологии. Сначала та показывала что-то невразумительное, но потом Белле удалось пробиться к духу и завязать интересную беседу.

Еще пару уроков профессор посвятил блюдечку, и каждый раз вызванные Беллой духи сначала несли какую-то околесицу.

— Думаю, это не ваши собеседники, — задумчиво сказал Толкотт. — Больше всего похоже на то, что некоторое время назад вы вызвали кого-то и не смогли отправить обратно.

— Прабабка Элладора? — поежилась Белла.

— Может быть. Попробуйте поговорить с ней снова.

Прабабка была снова не в духе, но заявила, насколько смогли понять Белла и профессор, что до сих пор говорила с правнучкой только один раз, на первом занятии. Теперь уж Белла очень внимательно отнеслась к завершению контакта.

— Кто же это? — спросила Белла.

— Не знаю. Я отправлю его обратно, кто бы это ни был, и на том завершим тему.

Потом Белла несколько вечеров вспоминала бессвязицу, которую показывал дух. Там точно шла речь о пламени, и девочке пришли на ум занятия с боггартом. Какое-то отношение к ней и ее наведенным страхам этот дух имел. Но теперь профессор его угомонил, и ничего уже не узнаешь.

— — — —

1. В каноне профессор Трелони преподает прорицания по учебнику авторства Кассандры Ваблатски. Это намек на теософа и оккультиста Елену Блаватскую. Одним из ее последователей был Генри Стил Олкотт. Совместно с Блаватской он вошел в число основателей Теософского общества, выполнял вспомогательную работу при написании ее книги "Освобожденная Изида". Фамилия профессора Толкотта отсылает к Г.С. Олкотту. При этом фамилия "Толкотт" также существует.

Решено было начать с юга пылающего континента. Во Франции у Фламеля еще сохранились какие-то контакты. Еще жива была прежняя верхушка, к чьему властолюбию и попранной национальной гордости можно было обращаться. Долгие часы скользких разговоров, лести, посулов, намеков на влияние и возможности, которыми Дамблдор на самом деле не обладал, и на силы, которые на самом деле за ним не стояли. На помощь Британии здесь хотели бы надеяться, и Дамблдлор потратил портал на то, чтобы вернуться в Англию, уламывать Визенгамот и министра. Высокое собрание заслушало яростное выступление Дамблдора и после непродолжительного бесплодного обсуждения перешло к прениям об импорте яда тропических животных. Министр после долгого разговора на повышенных тонах аннулировал разрешение пользоваться дипломатическим портальным коридором, добытое Международной конфедерацией. Дамблдор аппарировал обратно на континент, совершив тем самым мелкое правонарушение и крупный прорыв в пространственной магии. Теперь его положение было еще более шатким, чем вначале: стало окончательно ясно, что верхушка магической Британии не поможет ему не только в миссии, в успехе которой Альбус все больше сомневался, но и в случае его собственного ареста.

На побережье открылось отделение Венского кружка психической магии. На церемонию приехал из нынешней метрополии глава кружка и вдовец его основательницы Адельфрид Клингер. В холле большого помпезного здания с глупыми колоннами висел огромный портрет Геллерта. В осторожной речи Клингера Дамблдор насчитал четыре льстивых упоминания Гриндельвальда. После торжественной части Дамблдору передали приглашение на частную встречу.

Адельфрид Клингер сидел с напряженной улыбкой, нервно отхлебывая по полглотка из бокала. Глава местного филиала отпускал дежурные реплики.

— Как вам понравилась церемония? — спросил он, не глядя на Дамблдора. Тот повернулся к Клингеру:

— Вы упомянули о превосходстве методов, позволяющих полностью контролировать движения души, над теми, что предоставляют место случайности. Но ведь, насколько знаю, в работах Лютхильды Клингер убедительно доказывается как раз обратное?

Лицо Адельфрида дернулось и снова застыло.

— Идет время, и мы не можем себе позволить стоять на месте. Я как никто высоко ценю свершения дорогой Лютхильды, но никому не удавалось быть всегда правым, — бесцветным тоном ответил он.

Никто из собеседников не был настроен на разговор. Похоже, они ждали чего-то — может быть, момента, когда можно будет украдкой обменяться парой реплик с наименьшим риском прослушки; или появления кого-то нового. Когда в зал вошли двое мужчин с одинаковой выправкой, Дамблдор наконец понял. Пустяки, всего двоим стражникам его не одолеть, подумал Альбус, поднимаясь, хватая палочку — и чувствуя, как плохо повинуется тело, медленно движется рука и мимо пролетает его заклятье. Сзади появились еще молодчики. Дамблдор посмотрел на сотрапезников. Он не брал в рот ничего, что не ели другие. Но, видно, статисты хорошо сыграли свои роли. Адельфрид механически поставил бокал на стол.

В камере не было окон, единственный источник света — тусклый круг на стене — мерцал сутки напролет. Палочку у Дамблдора отобрали сразу. Конечно, он мог колдовать и без нее, но всякие приятные мелочи вроде счета дней пришлось оставить. Пока что все силы уходили на то, чтобы определить, какими чарами охраняется тюрьма. Еда появлялась в стенном ящике и, если ее не забрать, вскорости исчезала. Дамблдор пришел к выводу, что камера находится глубоко под землей. Никто не допрашивал его, и после того, как узник оказался в заключении, он ни разу не видел человеческого лица, не слышал человеческого голоса. Время проходило монотонно, не занятое ничем — и, лишенная внешней канвы событий, вся незаметная раньше изнанка души и памяти будто выпячивалась наружу, занимала внимание, заполняла пространство камеры. Ариана, школа, забытые недоделанные дела, брошенные начинания. Дамблдор классифицировал их, составлял планы. Продолжал поиск слабых мест в обороне тюрьмы, но уже не так сосредоточенно, как вначале. Дамблдор не знал, почему его оставили в живых. Возможно, пролив еще защищает Британию от вторжения, и Гриндельвальд не хочет обострять отношения без нужды.

Удар в стену был как пробуждающие чары. Через дверцу ящика для еды просунулась голова молодой девушки:

— Живы там? Забирайтесь сюда, скорее. Держите палочку.

Дамблдор в оцепенении смотрел, как расширяется отверстие в стенном ящике. Потом опомнился и последовал за девушкой. Она накинула на них обоих какие-то скрывающие чары.

— Кто вы?

— Ульрика, — ответила девушка. — Нам удалось разбить охранные заклинания, но не знаю, как быстро это обнаружат. Так что лучше не болтать зря, беречь силы.

Они поднимались вертикально по длинной висячей лестнице. Девушка пропустила Дамблдора вперед.

— Чего вы от меня хотите? — все-таки спросил он.

— Какой же вы беспокойный, — буркнула девушка и замолчала.

Дальше лезли молча, пока земля не дрогнула и лаз не начал сужаться.

— Попались! Нас сейчас затрет тут! — с ужасом воскликнула девушка.

Дамблдор вытянул руки, удерживая смыкающуюся массу земли:

— Тут где-нибудь есть полости, пещеры, заброшенные помещения?

Ульрика взмахнула палочкой, и их подбросило вверх. Дамблдор уцепился за каменную кладку и втащил девушку за собой. Лаз сузился, видимо, до первоначальных размеров. На ладони Ульрики вспыхнули и опали огненные буквы: «Нас засекли. Не двигайтесь с места, и, РАДИ ВСЕГО СВЯТОГО, не колдуйте! Наши отвлекут их и дадут знать, когда путь будет открыт. Ждите».

Девушка убедилась, что Дамблдор прочитал послание, потом на цыпочках обследовала помещение.

— Воздуха, по крайней мере, должно хватить, — шепотом доложила она.

Сначала беглецы сидели на земле, ожидая знака. Несколько раз они чувствовали вокруг поисковые чары, но, видимо, подпольщики разработали хорошую маскировку. Потом Дамблдор проголодался.

— Еды у нас нет?

— Может, летучая мышь залетит, — неуверенно ответила девушка. — Вода есть. Около литра. Будем экономить.

— Что ж, полагаю, теперь у вас есть время рассказать, что вы затеяли и чего от меня хотите. И где мы находимся.

— В Германии.

— Так это был знаменитый Нурменгард?

— Нет, — покачала головой Ульрика. — Но здесь тоже хорошая охрана.

— Вы знаете, кто я?

— Думаю, да, — с тихим смешком ответила девушка. — Вы человек Николя. Вас прислали с дипломатической целью. Вы провалились, но власти не могли арестовать вас без подавляющего зелья, и даже под ним понадобилось пятеро опытных бойцов, чтобы вас одолеть. Надеюсь, у вас больше нет настроения заниматься глупостями?

— Так чего вы хотите? — вновь спросил Дамблдор.

— Лучше поставить вопрос по-другому. Вы пошли на изрядный риск. Чего хотели вы?

— Свергнуть нынешний режим. Вернуть мирную безопасную жизнь.

— Отлично. Лучший способ это сделать — устранить Гриндельвальда. Думаю, ваших способностей хватит.

— Я никогда не убивал людей, — ответил Дамблдор.

— А я частенько, — буднично сказала девушка. — Когда-то надо начинать.

Дамблдор замолчал. Ощупал рукой пол, лег. Когда он проснулся, вокруг была та же темнота. Откуда-то сбоку доносилось ровное дыхание, девушка, видно, спала. Голод ощущался уже привычно, размазанно, а вот от жажды во рту пересохло.

— Ульрика?

Она завозилась:

— Что вам?

— Нет ли воды?

Девушка подползла поближе, нащупала его руку, всунула фляжку:

— Осторожно, не пролейте ничего! Не глотайте сразу, держите во рту как можно дольше, смачивайте его изнутри.

— Спасибо, — сказал Дамблдор наконец. — Жаль, не видно, сколько еще остается.

— На ощупь можно узнать, снаружи есть шкала. Это хорошая фляжка. Сняла с одного… Воды еще много.

Дамблдор замолчал — если слишком много говорить, опять захочется пить. Тишина была давящая. Потом раздалось какое-то шуршание.

— Тут мокрицы. Хотите поесть?

— Что? — содрогнулся Дамблдор.

— В них, по идее, должно быть много влаги.

— Благодарю, но вынужден отказаться. Боюсь, меня стошнит, что ускорит обезвоживание.

— Ладно вам, — сказала Ульрика. — Такой же белок, как в мясе. Я ела насекомых, и ничего, не тошнило. Нам нужно продержаться не так долго. Ребята нас должны вытащить. Глупо будет загнуться до тех пор. Все будет хорошо.

В следующее пробуждение Дамблдор ни о чем не разговаривал с товаркой по несчастью. Еще через раз отхлебнул воды и ощупал шкалу.

— Ульрика, вы совсем не пьете?

— Конечно, пью, — поспешно сказала она.

— Я вылью, если вы не будете пить, — твердо заявил Дамблдор.

— Да нет же, я пью, — с досадой пробормотала девушка. — К тому же, тут, видно, не так глубоко. Я нашла в земле древесные корни, в них есть немного влаги.

Проснувшись, Дамблдор увидел какие-то неясные фигуры, движение, свет. Он решил, что пришла помощь. Потом догадался, что это порождения фантазии. Галлюцинации от голода и жажды, что ли. Он попытался найти глазами Ульрику, но беглецов и помещения, в котором они застряли, не было видно в призрачном свете.

Потом он проснулся от вскрика.

— Что это было? — сдавленно спросила Ульрика. — Грушевый сад…

— И женщина, прививающая черенки? — с мгновенной уверенностью продолжил Дамблдор.

— Да… наверное, да.

— Вам снились недавно дети в развалинах каменного дома?

— Не помню, — Ульрика вздрогнула. — Что это значит?

— По-моему, тут можно видеть сны другого человека.

— О Мерлин, нет! — в голосе Ульрики послышалась паника. Девушка застонала. — Это ад…

— Успокойтесь, — мягко заговорил Дамблдор. — Это просто сны. Они нам не могут причинить вреда. Можно постараться не спать, пока не выйдем отсюда. Все будет хорошо.

— Если не спать, будет хотеться есть и пить, — угрюмо сказала девушка. Вскоре донеслись едва слышные всхлипывания.

— Успокойтесь, Ульрика. Вам будет легче, если я вас возьму за руку?

— Нет, — пробормотала девушка. — Я сейчас… я сама…

— Выпейте воды.

На этот раз она не сопротивлялась.

— Спасибо, — прошла, казалось, вечность. — Извините, что я так расклеилась. Но вы обо мне не беспокойтесь. Я средненько колдую, если что, меня будет кем заменить. Это вы сильный маг. Если повезет, вам будет под силу убить… его. Так что важно, чтобы вы выжили.

Ему снился старый сад, но в таком неземном освещении, какого Дамблдор никогда не видел. Это было сияющее счастье, застывшее совершенство. И прекрасное существо протянуло ему плод, пронизанный таким же светом. Только что-то неправильное было в облике существа.

— Почему у тебя есть руки и ноги? — спросил Дамблдор. — Ведь ты же змей…

— Это метафора, дорогой мой, — снисходительно ответил собеседник.

На этот раз Дамблдора разбудила Ульрика.

— Вы знали его! — воскликнула девушка. — Господина Гриндельвальда.

— Очень давно. Почти полвека назад.

— Мы можем как-нибудь выбраться отсюда сами? — заговорила Ульрика спустя долгое время. — На тот случай, если у ребят не получится. У вас впечатляющие магические способности.

— Можно попробовать, — с сомнением произнес Дамблдор. — Но тогда лучше бы не затягивать, чем дольше я голодаю, тем меньше сил остается.

— Добьем фляжку — и пойдем, — решила Ульрика. — Чем дальше, тем меньше я надеюсь, что нам помогут.

На берегу живописной извилистой речушки стоял домик, весь из разноцветных кирпичиков и с полосатой трубой. В палисаднике немолодой колдун, пыхтя, пропалывал грядку «дамских слезок».

— Что за капризное растение, — жаловался он сам себе, — что ни день, то новая напасть. То слизень, то парша, то чернокорень…

— А кому сейчас легко, папаша? — грубовато спросил молодой человек, неслышно возникший за спиной садовода.

— Вы? — вздрогнул маг.

— Ждали кого-то другого? — подозрительно спросил гость.

— Нет, нет, что вы… Ох, поясница… Пойдемте в дом, Фенрир…

— Вы порадуете меня чем-нибудь? — спросил Фенрир.

— Я работаю над задачей, — напряженно ответил маг.

— Если вы обманете, — тоскливо сказал Фенрир, — я наведаюсь к вам как-нибудь в полнолуние.

— Не обману, — с усилием отведя глаза от желтых глаз оборотня, заверил колдун. — Но мне нужно кое-что еще.

— Что еще? Денег у меня немного.

Недавний разговор с опасным человеком пробудил в Бене Луэллине, отныне и навсегда — Фенрире Сивом, всплеск надежд, а они подтолкнули к необдуманным действиям наугад. Он не хотел отказываться от собственной природы, но мечтал бы держать ее под контролем. Один скользкий тип с Ноктюрн-аллеи рассказал, что думал о зелье с таким действием. С тех пор они встречались уже раза три, Фенрир доставал колдуну ценные ингредиенты для зелий, а тот рассказывал о ходе своей работы. С каждым визитом оборотень все меньше доверял партнеру, но надежда, раз зажегшись, не давала отступить так просто.

Ночью в баре на Олдхэг-плейс зельевар сидел рядом с человеком непримечательной внешности.

— Надо вытащить как-то его контакты. Если он не болтает, нужно придумать надобность, по которой он побежал бы к своим таинственным покровителям.

— Может, нет никаких контактов, — безнадежно пробубнил аптекарь. — Романтик-одиночка…

— Не болтайте чуши, — оборвал собеседник.

— Он догадается, — вытирая непрерывно потеющие руки, сказал колдун.

— Держитесь так, чтобы не догадался, — резко ответил собеседник. — И не вздумайте крутить. Вы в дерьме так глубоко, что пойдете на дно, стоит нам отпустить вашу макушку. Кровью единорога, мой дорогой друг, не каждый даже на Ноктюрн-аллее торгует, не говоря уже о…

— Ладно-ладно, — прервал колдун. — Только не заходите ко мне домой. Он ведь может учуять. Так что мне ему сказать?

— — —

— И ребята, конечно, догадались, что Тонкс маглорожденный, — закончила рассказ об инциденте на уроке полетов Помона Спраут.

— И что, его обижали? — спросил Дамблдор.

— Нет. Но я быстро вмешалась. И потом запретила детям рассказывать об этом.

— Ему самому тоже запретили?

— Нет, как-то не догадалась. Думаете, стоило?

— Нет, и я рад, что вы так не поступили. И не считаю, что нужно было реагировать так явно. Вы им тем самым показали, что в магловской крови есть нечто ненормальное, что нужно скрывать.

— Боюсь, что сейчас и в самом деле лучше скрывать, — угрюмо возразила Спраут.

— Я не хочу навязывать мальчику какое-то решение. Пусть смотрит сам, как поступить.

— Он не знает, что это значит. И, конечно, не будет остерегаться.

— Помона, мы еще вернемся к этой теме, — пообещал директор. — А сейчас, простите, у меня назначена встреча...

— Да, извините, — профессор Спраут направилась к выходу. — Но, Альбус, не надейтесь, что я забуду об этом разговоре.

Домовики подали угощение на стол в кабинете Дамблдора.

— Я хочу познакомить тебя с одним человеком... вернее, освежить знакомство, — сказал Аластор Грюм, когда договаривался о встрече. Обращение «ты» было недавним нововведением и, разумеется, инициативой Дамблдора.

Человек оказался женщиной лет тридцати пяти, с незапоминающимся лицом и жестким взглядом. Доркас Медоуз протянула руку, назвавшись, и коротко пожала ладонь профессора.

— Как же, помню. Мисс Медоуз, Гриффиндор. Теперь вы аврор? — улыбнулся Дамблдор.

— Это так заметно? — криво усмехнулась она.

Они поболтали о том, о сем. Дамблдор завел речь о том, как поставлено обучение в аврорате. Отдел был маленьким, новых сотрудников брали редко и потому держать постоянное училище или школу возможности не было. Обычно новичок ходил в учениках у кого-то из ветеранов. В Департаменте магического правопорядка в целом дело обстояло так же.

— Архаичная система, которая не выдержит современной войны. На континенте учли опыт последнего полувека. А Британии, как я начинаю думать, дурную услугу оказала ее удача. У нас до сих пор последний актуальный опыт военных столкновений — восстания гоблинов два века назад. Сейчас немного другое время, господа.

С обсуждения последней войны разговор незаметно свернул на жизнь и школьные события того времени. По нескольким репликам о тогдашнем окружении Риддла Дамблдор предположил, что мисс Медоуз интересует, так сказать, центр этой окружности. На прямой вопрос женщина ответила обтекаемо.

— Вы не можете обсуждать суть дела со свидетелями? — понимающе спросил Дамблдор.

— Я даже не утверждала, что дело существует, — опять уклонилась она.

— А если бы я, к примеру, был вашим агентом?

— Что об этом говорить, — рассмеялась мисс Медоуз. — Вы же не мой агент.

Когда она резким жестом поставила чашку на стол, Дамблдор увидел полоску шрама на руке. Медоуз закрыла его мантией сразу же, но без привлекающей внимание торопливости.

— Он, конечно, производит впечатление, — сказала Доркас, стоя у окна лондонской квартиры Грюма. — Но я привыкла, что когда по службе имею дело с гражданскими людьми, это я их опрашиваю или вербую, а не они меня.

Аластор усмехнулся.

— Но ладно, я благодарна за возобновление знакомства. Думаю, оно принесет пользу.

— Останешься сегодня? — спросил Грюм. Медоуз проводила взглядом заходящее солнце.

— А еда какая-нибудь есть? Сам понимаешь, у профессора Дамблдора мне было неудобно попросить отбивных, и побольше.

Он отошел, завозился в шкафу.

— Немного ветчины и яиц. И молоко еще не должно было сдохнуть.

— Уговорил, остаюсь. Сделай из всего этого какую-нибудь еду, а я поставлю чай.

Медоуз скинула мантию, и вскоре они в домашней одежде сидели на диване, уплетая омлет из сковородки.

— Ты чего? — сонно спросил Аластор утром. — Подожди меня, вместе отправимся в Министерство.

— Чтобы вся конспирация пошла псу под хвост? Нет уж, я зайду к себе и явлюсь на работу из своего камина, а не из твоего. Не нужно афишировать подробности своей жизни.

— — — -

Полная луна озаряла поля, перелески, речушку, вдоль которой несся протяжный вой. И домик на берегу — пряничный, с полосатой трубой, растоптанным огородиком и разбитой дверью.

— — — -

— Так дела не делаются, дорогой Фенрир, — лениво заметил Лорд. Раньше про себя Фенрир называл его Опасным, но теперь, если человек позволит оборотню держаться рядом, придется перенять привычки его окружения.

— А как они делаются? — спросил Фенрир, не поднимая глаз. — Он морочил мне голову.

— Разумеется, — со смешком согласился маг. — Но вы сами дали ему такую возможность.

— А как надо было? — ровно спросил оборотень.

— В двух словах не расскажешь, — рассеянно уронил Лорд. — Все зависит от конкретных обстоятельств, а все их можете знать только вы сами.

— Но вы могли бы?.. — оборотень замялся.

— Натаскать вас? Принять вашу сторону? — улыбаясь, продолжил Лорд. — Ну разумеется. Если сочту это для себя полезным.

— — — -

— Потеряли осведомителя, — сокрушался Джон, напарник Доркас. — Мягче надо было работать. Зачем так давить?

— Он уже засвечен был по самое некуда, — сухо возразила Доркас. — Сбросили балласт, и отлично.

А вот про совершенствование навыков агентурной работы мысль верная, угрюмо подумала она. Отголоски разговора с Дамблдором все еще возникали в мозгу.

Через несколько дней она предложила Аластору вновь встретиться со старым профессором.

На следующем уроке Толкотт объявил, что класс переходит к толкованию снов. Он велел всем составить карту сновидений. Белле задание понравилось: она любила смотреть сны и чувствовала себя там совсем другой, чем наяву. Альтербелла, жившая по другую сторону яви, была прямой там, где Белле приходилось прогибаться, и никогда не общалась с теми, кто ей не по душе. Девочка весь урок корпела над своей картой, а когда прозвенел звонок, замешкалась, убирая вещи в сумку, и Аякс выхватил у нее из-под локтя пергамент.

— Отдай немедленно! — резко сказала она. Мальчик рассмеялся. Они остались в классе одни. Белла быстро скомандовала:

— Акцио палочка! Акцио пергамент!

Оба предмета перелетели к ней в руки. Она поглядела на однокурсника, соображая, как аккуратнее отомстить — конечно, вреда особого от его выходки не случилось, но ведь мог и прочитать ее сны! — и вдруг поняла, что ему приятна эта ситуация. Удивившись, она углубила легилименцию. Да, ошибки не было: Аякс стоял и спокойно ждал, что она сделает, и мысль, что сейчас он в ее власти, приятно щекотала сознание. Ну что же, это меняло дело. Белла спрятала добычу в карман и спросила:

— Что ты дашь, чтобы я вернула палочку?

— Я ведь могу пожаловаться учителям.

— Тогда ты уж точно ничего не получишь, — с удовольствием сказала Белла. — И ничего не докажешь.

Аякс улыбнулся.

— Хорошо, а что ты хочешь?

— Ну, не знаю, — отрывисто сказала Белла, постукивая ножкой по ножке стула. — Подумай. Предложи что-нибудь. В твоих интересах быть поубедительнее.

«Достань мне книгу из Запретной секции». «Убей моих родителей».

— Ты любишь цветы? Хочешь, подарю тебе африканскую плотоядку? Или букет орхидей?

Белла задумчиво склонила голову:

— А как ты это провернешь? Нам ведь нельзя выходить из замка.

— Пошлю заказ с совой.

— Ладно, выбираю орхидеи, — кивнула Белла. — Чем быстрее управишься, тем быстрее получишь палочку обратно.

Она стремительно вышла, а мальчик замешкался, глядя ей вслед. Конечно, в коридорах замка колдовать нельзя, а уроков не будет до понедельника, но все-таки без палочки было не по себе. Аякс собрал вещи и отправился к себе, а потом в совятню. Магазин он знал, отец там всегда покупал цветы для любовницы; может, и для разных, но Аякс видел только одну, красивую женщину куда ухоженнее мамы. Пару раз они мельком сталкивались в Лондоне, и всякий раз потом отец отваливал сыну изрядно карманных денег. Отправив сову, Аякс постоял, бездумно глядя вниз; земли не было видно, одна темнота.

В субботу за обедом около его тарелки опустился грузный филин с закрытой коробкой. Аякс быстро убрал ее в сумку. В слизеринской гостиной Блэк не было, так что он пошатался по подземельям, потом посидел над сочинением по зельеварению. Однокурсники звали сыграть во взрыв-карты, но он покачал головой и опять прошелся вдоль коридора — и наткнулся на Блэк, выходящую из ванной для девочек. Они переглянулись, и Аякс, не раздумывая, сказал:

— Всё у меня. Пошли в совятню?

— Я зайду в спальню, возьму, — коротко ответила она. — Наверху встретимся.

Цветы были поразительно красивы, Белла даже залюбовалась. Совы временами пролетали мимо, издавали уханье, стоны и какой-то треск. Наконец Аякс спросил:

— Скажешь остальным?

— А ты не хочешь?

Он пожал плечами. Было и вправду непонятно; может, однокурсники будут смеяться, и придется отшучиваться, хитрить. Потом забудут, переключатся на новые сплетни. Или и так все сойдет с рук. Он бы, может, и не отказался, чтобы узнали. Чтобы она рассказала.

— Я подумаю, — резко рассмеялась Блэк. — Не скажу, если будешь вести себя хорошо.

Он смотрел, привалившись к стене совятни, как Блэк смеется, встряхивает волосами. Она вспомнила урок Защиты от сил зла:

— Чего ты боишься?

— Ничего…

— Не сейчас, а вообще. Какой твой самый сильный страх? Или один из них.

Аякс провел ладонью по стене.

— Ты хочешь соврать, — Блэк проницательная. — Не советую. Я пойму.

Похоже на то.

— Как ты это делаешь?

Она подумала и ответила:

— Наверное, я знаю людей.

Он посмотрел с опасливым восхищением. Она и правда как-то уж очень здорово просекала то, что не всякий заметит, и опять появилось пугающее желание дать ей в руки оружие против себя самого.

— У меня бывают… ну, образы в голове. Как будто что-то подталкивает. Воткнуть иглу… в глаз, там. В шею. Я думаю, что могу когда-нибудь поддаться.

Селена долго ахала, что за красоту раздобыла Белла, девчонки приставали с вопросами, откуда цветы. Она ответила неопределенно. Слушок быстро разползся. Ивэн подошел и допытывался, ему она сказала, что подарил один мальчик с курса. В понедельник за завтраком поймала взгляд Аякса и посмотрела прямо, насмешливо. Мальчик отвел глаза: теперь он у нее на крючке, который она может дернуть в любой момент — эта мысль наполняла каким-то болезненным текучим блаженством, и он улыбался, уставившись в тарелку невидящим взглядом. Ему хотелось, чтобы Белла еще поиграла в такую игру.

Белла думала, возвращаться ли домой на Рождество. Единственным преимуществом родного дома была отдельная спальня, но на каникулы соседки уедут, так что своя комната будет и в Хогвартсе. Андромеде почему-то хотелось домой. В конце концов такое решение приняла и Белла. Она не признавалась себе, что главной причиной был отъезд Андромеды.

Белла рассказала сестре, что у нее теперь бывают месячные истечения. С родителями невозможно казалось поговорить об этом, а Андромеда очень обрадовалась, особенно когда узнала, что придет и ее черед:

— Ведь тогда можно истечь кровью и умереть, правда? Ты говоришь, они безболезненны?

Беллу передернуло. Андромеда иногда впроброс говорила о нежелании жить как о чем-то само собой разумеющемся, и всякий раз Беллатрикс терялась и раздражалась, воспринимая это как упрек. Наверное, она должна была бороться с этими мыслями сестры, но непонятно было, как. Вся трагедия лишь из-за того, что родители с ней не сюсюкаются и не проявляют особого интереса — подумаешь, какая важность. Как будто с Беллатрикс кто-то обращался лучше. Идиотские андромедины истерики из-за разбитых фигурок, которые она лепила, сожженных стишков, убитого домовика. Белле не хотелось думать, что ей и самой тогда бывало больно. В конце концов, она же смогла держаться с достоинством.

Неожиданно Меда нашла в семейной библиотеке книгу с большим разделом о менструальной магии. Белла привыкла думать, что сестра отстает в магических познаниях и умениях и удивилась, что в чем-то Андромеда оказалась сметливее, но за находку была благодарна. Знания вернули Белле ощущение контроля над своим телом, так что она изучила нужные главы от корки до корки.

Еще Белла поискала дома книги по защите. Обнаружила даже одну с детальным описанием боггартов и их влияния на человеческие эмоции. Прочитав ее, девочка велела домовику разыскать боггарта. На чердаке нашелся один. Белла выпустила его, и когда занялся огонь, представила в нем рояль. Ее охватила радость, и пламя, стихнув, убралось в рассохшийся шкаф.

Каникулы подошли к концу, и девочки отправились обратно в школу. Поезд, когда они залезли, дышал холодом, но постепенно прогрелся, стекла запотели, а снаружи потемнело. В купе светил теплый свет, стол ломился от сладостей, Леандра в этот раз прихватила из дома самоподогревающийся чайник, и дети блаженствовали.

Аякс поболтался в коридоре неподалеку от купе, где уселись девчонки, но заходить не стал. Теперь это показалось не так просто, как полгода назад.

В первые дни семестра девичью часть курса облетела потрясающая новость: Леандра на праздниках целовалась с мальчиком и теперь рассказала своим соседкам. Говорила, что он не из Хогвартса — а откуда же тогда? Ее расспрашивали, все жаждали подробностей, гадали, не врет ли. Кажется, слух дошел даже до мальчишек.

Через неделю состоялся матч с Хафлпафом. Вражеская команда играла хорошо. С начала игры прошло всего несколько минут, как они забили первый гол, потом еще один; вратарь отбил все атаки слизеринцев. Бладжер просвистел в воздухе, хафлпафский охотник пригнулся к самой метле, но мяч не выпустил и, выпрямившись, бросил в кольцо. На этот раз слизеринский вратарь успел его поймать. Белла уже всерьез переживала за свою команду.

Снитч появился на двадцатой минуте игры, оба ловца устремились за ним. Слизеринский загонщик угодил в хафлпафца бладжером, и тот сбился с курса, но снитч все равно исчез раньше, чем его могли бы схватить. По очкам немного опережал Хафлпаф. Удачный гол сократил разрыв, и Белла вместе с остальными болельщиками радостно заорала. Снитч снова появился у самой земли, ловцы рванулись за ним, загонщики — следом. Слизеринец наконец оказался быстрее. На поле он опустился, сжимая в руке золотой мячик, и вскинул руку в победном жесте. 190:50.

С поля шли счастливые, с радостным гомоном. Игроки были в центре внимания. Белла болтала с Анат, а перед ними оказались двое охотников. Эвальд, услышав девочек, оглянулся, кивнул, приотстал и заговорил с ними. В гостиной собирались отпраздновать победу. Кто-то притащил еды, кто-то попросил эльфов добавить, старшие достали сливочного пива. Пир удался на славу. Белла сидела в компании с Эвальдом, Анат и еще тремя-четырьмя ребятами. Члены комады по одному, по два отходили куда-то ненадолго. Когда позвали Эвальда, он потянул за собой Беллу. В пустом классе неподалеку в углу сидели двое старших парней. Они подвинулись, пуская малолеток, и вручили Эвальду бутылку. Тот сделал большой глоток, потом протянул бутылку Белле. Девочка принюхалась к жидкости и взволнованно спросила:

— Это огневиски? — Вино ей уже приходилось пробовать, на дне бокала, а более крепкие напитки — нет.

— Да ты не новичок? — хмыкнул Эвальд. — Смотри, не пей много.

Она помотала головой:

— Я не хочу.

Один из старших отобрал бутылку, сделал затяжной глоток, который не посрамил бы и жирафа, и встал, бросив остальным:

— Не морозьте бутылку, малолеточки… и ты, друг…

Его приятель торопливо выхлестал чуть не половину пойла, поставил бутылку на стул рядом с Эвальдом и вышел вслед за другом. Эвальд отхлебнул и снова подвинул виски Белле:

— Чуть-чуть можно.

— Нет, мне не по себе как-то.

— Давай на брудершафт, — он опять глотнул огневиски и наклонился к Белле, и прежде чем она успела сообразить, что происходит, накрыл ее губы своими, провел по ним языком — она приоткрыла рот, и Эвальд впустил туда немного виски. Она быстро стиснула губы и отшатнулась. Сердце колотилось, в голове шумело, непонятно, от спиртного или от поцелуя.

— На брудершафт — это совсем не так, — прошептала она. Эвальд засмеялся:

— Какая разница. Главное, что это приятно.

Тут дверь открылась, и ввалился, шатаясь, совсем пьянющий семикурсник. Эвальд недовольно поморщился:

— Зачем же так надираться?

Парень добил бутылку до конца и опустился на колени перед задней партой. Что-то звякнуло, Белла сообразила, что там, видимо, заначка; в класс вошли еще двое, парень с девушкой. Семикурсник начал блевать. Белла быстро ретировалась в гостиную — там все еще гремела вечеринка, люди приходили и уходили, и на отсутствие Блэк никто не обратил внимания.

Она посидела, поклевала носом и ушла в спальню. На душе была какая-то невнятная истома, полувозбуждение, полуиспуг. Только на следующее утро она осознала ужасную правду: теперь она точно «была с мужчиной». Помфри еще в прошлом семестре говорила, что от этого бывают дети, и сейчас Белла горько пожалела, что отвлеклась на другие темы и не докопалась, как предотвратить последствия. Прямо спрашивать кого-то было опасно: взрослые могли встревожиться, начать вызнавать что-то, накапать родителям, а сверстники — пустить слухи, к тому же они, скорее всего, сами толком ничего не знают. Использовать легилименцию по такому поводу Белла тоже побоялась: лезть в голову имеет смысл только к взрослым, а если на этом поймают, явно будут большие проблемы, куда хуже, чем если бы она пыталась узнать всего лишь правильный ответ на контрольной. В библиотеке ничего дельного не попалось, женские журналы доказали свою бесполезность еще в прошлый раз. Наверное, можно просто пойти в аптеку и спросить… Нет, конечно, нет: она еще ребенок, они заинтересуются, решат, что с ней что-то не так. Догадаются, кто она.

Жаль, что у нее нет старшей сестры.

С отчаяния Белла даже подумала спросить Ивэна. Не лучший вариант, но он хотя бы не чужой человек, недостаточно взрослый, чтобы немедленно донести родителям, и, если повезет, достаточно взрослый, чтобы знать то, что ей нужно. Но когда завела речь очень издалека, он перепугался и долго допрашивал ее, что она об этом знает и не принуждал ли ее кто-нибудь к чему-нибудь плохому. Белла кое-как отболталась и зареклась у него узнавать. Правда, на одну мысль ее эта беседа навела, но пока были заботы поважнее.

Ивэна вопрос поверг в ступор. Кузен, конечно, не был полным профаном в интимной сфере. Ивэну шел шестнадцатый год, он был старостой, симпатичным и популярным парнем, была постоянная девушка, с которой они целовались и трогали друг друга, но двигаться дальше она не решалась. Пару раз на нейтральной территории он пообжимался и с другими девчонками. Во всех подробностях изучил порнографические журналы, которые передавали друг другу в спальнях мальчиков, и летом даже, набравшись храбрости, зашел с приятелем в бордель на Ноктюрн-аллее, они поболтали там с девочками, но так никого и не сняли — как-то было неудобно. Но ни одной деталью этого жизненного опыта невозможно было поделиться с тринадцатилетней сестрой.

Разбитая, Белла сидела в гостиной, уронив руки на свитки с домашним заданием, и обессиленно глядела в камин. Что теперь делать? Рядом присела Кларисса и начала рассказывать о последнем уроке по магловедению, кто-то у них там сказал что-то смешное — вернее, то, что Клариссе кажется смешным… Белла кивала, почти не слыша — что за глупая идея изучать маглов, как будто в них есть что-то интересное. Не учеба, а идеология, одно из нововведений господина Дамблдора.

— … но, кроме этих особенностей, физиология у них такая же, — продолжала Кларисса.

— Прости? Кроме каких особенностей?

Кларисса охотно пустилась в разъяснения. Белла попросила у нее учебник и быстро просмотрела. Там про физиологию ничего не было, но едва промелькнувшая идея уже пустила корни в мозгу Беллы. Вот они — взрослые люди, которые не заметят проникновения в их сознание и не пожалуются Блэкам.

— А практические занятия у вас бывают? Ну, не знаю, уход за маглами, что-то вроде уроков профессора Кеттлберна?

— Они не животные, за ними не нужно ухаживать.

— Но вы их хоть в глаза видели?

— На прошлой неделе был первый практический урок.

— И куда вы ходили? Где они вообще живут?

— Везде. Смотри, в приложении к учебнику — карты.

Известная Белле карта магической Британии казалась раздутой и перекореженной, редкие знакомые островки магических поселений и городских кварталов были разнесены в разные стороны огромным морем магловских населенных пунктов. Девочка ошеломленно вертела карту, увеличивая попеременно разные фрагменты.

— Почему их так много? — Белла даже забыла о своей первоначальной цели.

— Нам не говорили. Их больше в тысячу, от тысячи до десяти примерно, столько тысяч раз.

— Да-а-а…

Наверное, надо найти населенный пункт недалеко от школы. На метле зимой не налетаешься, да и незаконно, если маглы заметят. Аппарировать Белла пока не могла, о портале нечего было и думать. Можно попробовать камин — скажем, из Хогсмида в какое-нибудь смешанное поселение. Там быстро дойти до магловской части. Она открыла инструкции по контакту. Сначала придется раздобыть эти странные наряды. Белла разозлилась. Слишком много подготовки требуется, слишком много времени, а когда она выяснит, что делать, кто знает, какие еще понадобятся усилия; глупая затея, надо поискать что-то другое. А может, уже вообще поздно что-то предпринимать…

— А как вы одевались? В школе есть запас магловского платья?

— Да, в двадцать четвертой кладовой. Но я свою форму забрала в спальню, так удобнее.

Отлично, она одолжит, если попросить.

— У профессора был портал дотуда. Выбросил нас в каком-то сарае.

— В каком населенном пункте?

Интересно, портал зачарован на определенное время? Многоразовый он или к каждому занятию колдуют заново? Двусторонний? да, последнее логичнее всего. В родительском доме Белла сталкивалась с разными видами порталов, но как распознать их свойства, она не знала. Впрочем, наверняка в библиотеке есть нужные книги. Она, не рискуя больше расспрашивать, осторожно заглянула в воспоминания Клариссы. Профессор вынула портал из учительского стола — это было сломанное писчее перо. Контролирует ли директор портальные перемещения из Хогвартса?

— А магловские деньги вам выдают?

Поразмыслив над новой затеей, Белла сочла, что самый простой способ — попроситься в класс магловедения. Она не записывалась заранее и пропустила половину года, но всю дребедень, что они прошли, можно прочитать по учебнику за пару дней. Да и не учиться же она туда идет. Через несколько дней будет новое практическое занятие, после которого маглы могут отправляться лесом.

Но Слагхорн неожиданно спросил:

— У вас размолвка с родителями?

— Нет, почему вы так решили? — удивилась Белла.

— А как они отнеслись к вашей идее?

— Я еще не говорила им…

— Гм. Вы пропустили полгода. Нет, не думаю, что целесообразно начинать сейчас новый предмет.

Белла привыкла, что декан потакает ей, и даже не подумала, что он может отказать. Хотя, если поразмыслить, Слагхорн повел себя логично. В школе он готов был поддержать ее преимущество перед теми, у кого меньше возможностей, а когда возник намек на разногласия между Беллой и старшими Блэками, не захотел вызывать недовольство тех, кто сильнее. И правда, документы с перечнем предметов должны будут когда-то попасться на глаза родителям, и магловедение вызовет вопросы.

Ну что же. Значит, придется действовать нелегально. Самое важное — портал. Узнать, отслеживают ли порталы из и в Хогвартс, как определить свойства портала, в какие дни у профессора магловедения нет занятий — да нет, не надо, просто планировать вылазку на вечер.

Белла отправилась в библиотеку и просидела там до упора, изучая транспортные вопросы. Потом прошлась мимо аудиторий, открыла кабинет магловедения — никаких сложных замков, отлично. В деле понадобятся всякие чары отвлечения внимания — этим добром она владела. Стол тоже заперт на пустяковое заклятье, перо на месте. Белла ткнула его палочкой: «Спесиес порти»! Ага, портал длительного, непрерывного действия.

— Лонгитудо порти! Локус порти!

Закончив проверку, Белла убралась из кабинета. Что будет, если ее поймают? Надо подстраховаться и на этот случай. Допустим, она понятия не имела, что сломанное перо — портал. Случайно узнала, как однокурсники обсуждают магловедение, ей стало интересно; хотела записаться в класс, но ей отказали. Тогда она самовольно влезла в кабинет, случайно дотронулась до пера. Хорошо, никаких злоумышлений, одно бескорыстное любопытство к маглам, которое Дамблдор пытается поощрять. То есть все равно плохо, конечно, но на исключение не тянет, а все остальные кары лучше, чем… чем… Белле даже про себя не хотелось произносить этих слов. Самый скользкий момент — взлом учительского стола. Можно ли как-то это обойти?

Перед сном Белла взяла Серпентину в постель. Та маялась, и когда хозяйка заглянула в ее сознание, показала всякие гадости. Ей, наверное, не хватает спячки, виновато подумала Белла. Можно подойти к преподавателю по Уходу за волшебными тварями, вдруг он поможет. Если только я выпутаюсь из своей передряги, сразу этим займусь.

На следующий день Белла одолжила у Кларисссы магловскую одежду, спрятала в спальне, а потом пошла в библиотеку, чтобы доработать свой план. Идти надо, наверное, завтра, дольше не имеет смысла откладывать. Неподалеку сидела Кларисса с их однокурсницей Дебби Питерс. Она жестом пригласила Беллу подсесть, и та в благодарность за магловские вещи согласилась. Девочки иногда перешептывались, но Белла не вслушивалась, занятая своими мыслями. Наконец Кларисса ушла, оставив свои книги Дебби.

— Хочет идти в целители, — шепотом поведала Дебби Питерс. — А я, как посмотрела на целительские атласы, ничего уже не хочу. Бочковая болезнь — тело человека раздувает сверх всяких мыслимых размеров, летальный исход через сутки — это жмуриков называют летальным исходом, — Дебби перелистнула устрашающую картинку.

Белла поморщилась. В обычных обстоятельствах Дебби не посмела бы лезть к ней с разговорами, как будто они равные. Но сейчас не было сил поддерживать высокомерную дистанцию. Белла взяла атлас в руки и стала рассматривать иллюстрации к статьям о смертельных болезнях. Было в этой жути что-то притягательное, отвлекшее ее от собственных страхов. Она потянулась и за другими книгами. Там ничего не нашлось про опасные болезни, зато на раскрытой странице Белла увидела нарисованного голого человека, все тело которого при приближении как будто разнималось на разные слои: кожа, мясо, вены, кости, органы внутри. Белла завороженно разглядывала их, когда дошла до живота, там высветилась матка, увеличиваясь на глазах, и рядом пошли пояснения: семя попадает в какие-то пути, э-э-э… развивается плод… черт, опять ничего нет про то, откуда оно в них попадает… нет, все-таки: из половых органов мужчины, и вот же они, эти органы! Вау! Она откинулась на спинку стула, чувствуя себя так, будто победила на матче. Наконец она нашла внятные объяснения и внимательно их прочитала. Ничего подобного они с Эвальдом не делали, и, значит, опасности нет. От поцелуев детей не бывает. И не нужно ходить на дурацкое магловедение. Внутри все пело, и Белла радостно поднялась и вышла из библиотеки, не очень замечая, куда ее несут ноги.

На следующий день она столкнулась с Эвальдом в коридоре, он кивнул, и когда Белла остановилась, остановился тоже. Она подтолкнула Эвальда в угол коридора и тихо спросила:

— Как ты думаешь, что сделает Ивэн, если узнает, что ты отвел меня в пустой класс, подпоил огневиски и приставал?

Эвальд удивился. На вечеринке ему казалось, что всё идет само собой и ничего плохого он не делает. А в пересказе Блэк его поведение выглядело неприглядно.

— Ты была трезвой, когда … — запротестовал он.

— Не делай так больше, ясно? — сердито прошипела Блэк. — Я могу сама решить, хочу целоваться или нет, не нужно меня заставлять.

— Не злись, — виновато попросил Эвальд. — Извини, я не сообразил. Я не хотел тебя обидеть. А если ты скажешь Ивэну, он, конечно, мне устроит веселую жизнь, но и тебе тоже больше не видать никаких гулянок.

— Я пока сыта гулянками по горло, — огрызнулась девочка.

Он проводил ее взглядом. Да, пожалуй, лучше держаться осторожнее, Ивэн и вправду может подложить здоровую свинью. Но какая все-таки Блэк хорошенькая, хоть и малявка. «Могу сама решить, когда хочу целоваться». Ну так пусть решит как-нибудь. Если с ней быть подружелюбнее, не спугнуть, вполне можно кое-что получить.

Белла вспомнила, что обещала себе заняться Серпентиной, если все обойдется. Животными ведал профессор Кеттлберн. В учительской она его не нашла, там послали к леснику. Белла собралась с духом. Лесника она побаивалась. Он был огромного роста, почти с великана, и, говорят, в свое время изгнан из школы чуть ли не за убийство. Но Кеттлбрен, видно, не боялся — на опушке леса они вдвоем выгуливали гиппогрифов. Профессор запыхался и говорил сквозь зубы. Он перебил ее рассказ на середине:

— Как вас зовут, мисс?

— Беллатрикс Блэк, я с третьего курса. — Девочке показалось, что в глазах учителя появилась неприязнь. Он подержал змею, провел палочкой, определяя что-то.

— Ну да, модифицировали… и чего вы хотите?

— Ну, чтобы она могла нормально поспать.

— А кто заказал операцию?

— Вы про спячку? Родители, наверное.

— И что они сделают, если обнаружат, что им продали бракованный товар?

— А?.. — Белла не сразу поняла. — Они не найдут, они не смотрят…

— Поиздевались над животиной — и хватит. Нельзя их по десять раз туда-сюда заколдовывать и расколдовывать. Ничего, проживет и так.

Белла нахмурилась, но возражать не стала. Крылатые кони над головой издавали рыкающие звуки, один подмял другого под себя и тормошил.

— У вас гиппогрифы дерутся, — сказала она.

— Не дерутся они, — неприветливо буркнул Кеттлберн. — Шли бы вы в замок, мисс.

Дамблдор сам не верил, что попал в такую западню — из которой нет верного пути, а есть только выбор между разными видами зла. Подпольщики, которые в свое время обеспечили ему побег, были, насколько известно, в тюрьме или уже казнены, только Ульрику пока не схватили. Иногда она появлялась, приносила какой-то еды и коротко переговаривалась с Гизельбертом, или Вольфрун, или кем-нибудь еще. Временами тихонько напевала народные песни или Шуберта что-нибудь, музыка звучала неуместно, грустно и впечатывалась в память намертво. Потом и она перестала приходить. Заговорщики готовили покушение (слова «убийство» Дамблдор все-таки избегал), осуществить которое должен был он. При мысли об этом Альбус (Альберих, как его называли здесь) чувствовал панику и внутренний протест, но, похоже, другого выхода и впрямь не было. Подпольщики пытались наставлять его в особенностях боевой магии — было в этом что-то смешное, учитывая, насколько он превосходил их колдовской силой, но некоторые сведения и впрямь оказались полезны, все-таки раньше он не изучал эту сферу специально. На него не особенно давили, просто не скрывали бедственного положения дел. Понятно было, что без него их безнадежное сопротивление — только жест отчаяния, переловят их, как было и с их предшественниками, очень быстро. А потом… Дамблдор говорил себе, что это судьба, судьба, наказание за ошибки, которые он совершил в прошлом, что дело, не законченное вовремя, требует теперь многажды большего напряжения сил.

Потянул сквозняк, а следом открылась дверь соседней комнаты.

— Ульрика? — тихо спросил Дамблдор.

Было темно, только маленький лучик света выхватывал из черноты женскую фигуру. Женщина молча сделала несколько шагов навстречу. Дамблдор поднял палочку, осветив хижину, и увидел, что это не Ульрика.

Когда профессор понял, кто перед ним, рука опустилась, ослабев, и он едва не выронил палочку. К нему приближался труп Эммы Нойман, с черно-синими пятнами на почти целой коже. До сих пор профессор никогда не видел инфери и, видит Мерлин, не хотел обрести такого опыта. По спине пробежал холодок, и вся вычитанная в книгах премудрость вылетела из головы. Охваченный ужасом, Дамблдор глупо закричал:

— Стой!

Мертвая Эмма сделала еще несколько неторопливых шагов. Альбус, опомнившись, торопливо вызвал пламя — наудачу, но оно заставило инфери немного отступить.

— Я так и знал, что эта рухлядь может еще пригодиться, — безжизненный голос шел не изо рта трупа, а откуда-то из живота или груди. — Придержал специально для тебя. Жаль, что Франц уничтожил свое тело.

Эмма что-то сделала руками, и пламя быстро съежилось, но теперь Дамблдор чуть лучше владел собой. С легким удивлением он почувствовал, что представляет, что делать; теоретические знания как будто ожили в голове, он взмахнул палочкой, отбросив труп. Уверенность возвращалась. Он повел палочкой, вспоминая, и прежде, чем Эмма продолжила свое размеренное движение, бросил в нее сноп искрящихся лучей; они пробежали по телу сверху донизу, и труп рассыпался.

— Ладно, ладно, — добродушно засмеялся кто-то. Дамблдор резко повернулся на звук. В углу сидел нога на ногу, сложив руки на колене, человек средних лет.

— Глупая была затея, но я думал, может, она заставит тебя убраться, — с кривой усмешкой заговорил гость. Дамблдор внимательно смотрел на него. Гриндельвальд изменился, пожалуй.

— Где Ульрика? — спросил Альбус.

— В Нурменгарде, — покладисто ответил Гриндельвальд. — Занятно, она утверждает, будто понятия не имеет, кто ты такой.

— В тюрьме?

— В исследовательском центре. Уверен, она послужит науке, — спокойно ответил Геллерт.

— Ты преступник.

— Разумеется, нет. Не знаю, чего ты там наслушался, но я получил власть легальными методами и не делаю ничего противозаконного.

— А Эмма?..

— Бедняжка покончила с собой. Всегда была влюблена в меня… И завещала свое тело Нурменгардскому Исследовательскому центру.

— Франц?

— Ты уже слышал. Поджег дом и убил себя.

— Ульрика?

— Входила в банду диверсантов и убийц.

— А инфери — это легальное развлечение?

— Никаким законам не противоречит. Труп не является ни субъектом права, ни собственностью, и его использование в научных целях не требует согласия родственников.

— Я… вызываю тебя на бой, — справившись с собой, произнес Дамблдор. Еще недавно он засмеялся бы, представив себя говорящим такие слова — как будто в романе из жизни магов прошлого века; и, в конце концов, он кабинетный ученый, или даже, допустим, не самый удачливый дипломат, но не рыцарь добра и света… Однако, когда фраза прозвучала, она показалась самой уместной в мире.

Геллерт посмотрел с кривой, невеселой усмешкой, и ответил:

— Я предоставлю тебе портал на остров. В Британию. Убивать мне тебя не хочется. А ты… ты не знаешь, как это делать.

— Все равно тебе когда-нибудь придется. Когда вы решите перешагнуть пролив.

— Я не планирую действий в Британии, — ответил Геллерт спокойно, но Альбус заметил, как едва ощутимо изменился его тон. Геллерт, до сих пор мало что знающий о страхе и необходимости скрываться, очень плохо владел навыками окклюменции, и Альбус понял, что теперь он лжет. Что ж, значит, все неизбежно. Он поднял палочку, добавив: «Защищайся!».

— — —

Поединок отнял столько сил, что хотелось лечь и проспать с неделю, или нет, месяц. Но Дамблдор напомнил себе, что самое главное, быть может, только начинается. Самое главное — проследить, кто получит власть теперь; проследить и, по возможности, повлиять.

Оставались и еще долги. В камерах Нурменгарда.

— — —

Ульрика сжала его в объятиях, но сразу, дернувшись, отпрянула.

— Простите, — ее лицо на миг перекосилось. — Я думала, это прошло.

— Что, Ульрика? — спросил Альбус.

— Мне тяжело переносить человеческие прикосновения. После того, что там было… Но чепуха, чепуха; я так счастлива!

Девушка улыбалась, а с ее ресниц капали слезы.

— Пойдемте отпразднуем, — ведьма была в каком-то лихорадочном состоянии, но Альбус решил, что она имеет самое большое право на эту победу. Ульрика взяла его за руку, крепко стиснув зубы (Дамблдор почувствовал, как она сильно вздрогнула), и аппарация выбросила их на улицу маленького городка. Вернее, того, что было когда-то маленьким городком.

— Кройцштадт, — сказала Ульрика, скаля зубы в сумасшедшей улыбке. — Одно из самых старых магических поселений Германии. Несколько сотен магов. Было.

Она повела рукой вдоль руин:

— Зумпфенштрассе. Идемте, здесь близко, дальше, дальше, — она почти бежала, оглядываясь на спутника с жалобной и злой ухмылкой. — Вот здесь. «Хромая жаба». Отличная забегаловка. Сколько вечеров мы здесь провели в политических спорах. Сколько песен спели. Садитесь, Альберих, садитесь, сейчас Бертхильда принесет вина.

Ульрика, задыхаясь, опустилась на обгоревшую груду камней, а Дамблдор, после короткой заминки, наколдовал себе массивный стул.

— И ты здесь, Готлиб! Жив, надо же. Крошка Вольфрун! Вигберта, дорогая! Не видала тебя с той ночи в Волчьем овраге, как тебе удалось сбежать? Впрочем, будет еще время рассказать… Адельхельм, как я рада — а ведь говорили, что ты умер, и даже тело… нет, нет. Все враки, ведь ты здесь. Поднимем же чаши. За победу, друзья, соратники! Хорошо винцо, правда, Фридвальд? Небо уже розовеет. Это наш рассвет. Пейте, Альберих, разве вам не нравится?

Дамблдор вздрогнул, когда ведьма прервала разговор с мертвецами.

— Отличное вино, Ульрика, — вежливо ответил он. Они были одни на развалинах, и, сколько хватало взгляда, вокруг — ни одного целого здания. И пока Дамблдор не засветил «Люмос», темно было, хоть глаз выколи.

— — —

В Англию Дамблдор вернулся триумфатором. На портальном вокзале его ждал Аберфорт.

— Я волновался, — сказал он, сжав руку брата, впервые за долгие годы проявив к нему сердечность.

Влияние Международной конфедерации магов на местные магические правительства возросло в результате удачного завершения войны, и Дамблдор был избран ее главой. Из человека, хорошо известного в узких кругах, Альбус превратился во всенародно признанного героя. К нему даже подходили с прозрачными намеками на кресло министра.

В Германии у руля встало новое правительство. Через несколько лет на посту руководителя Международного отдела Дамблдор с удивлением увидел Ульрику. Так он узнал ее настоящее имя, однако и много позже при редких контактах мог сбиться и назвать фрау Немезиду Шютц ее старой подпольной кличкой. «Фрау», впрочем, тоже было условностью. Последствия пребывания в Нурменгарде так и не прошли, и она по-прежнему не могла вынести физического соприкосновения с другими людьми.

Фламель отправился в освобожденную Францию. Виноградник по-прежнему давал плоды. Когда лето вошло в самую жаркую пору, Фламель позвал Дамблдора погостить.

Альбус сидел в кресле, запрокинув голову вверх. В летнем небе горели яркие звезды, на столике лежал нарезанный сыр, шоколад, вино мерцало в бокалах.

— Вы победили, Альбус, — улыбаясь, говорил Фламель. — Вся Европа благодарна вам за освобождение, а я эгоистически рад вернуться в свой маленький уютный уголок. Не правда ли, наше знакомство было большой удачей?

— О да, — тихо ответил Дамблдор, не глядя на собеседника. — Вы не вернетесь в Девон?

— Отчего же, вернусь, — ответил Фламель. — Я не продавал землю. Я весьма ценю возможность жить понемногу то там, то там.

Следующие недели были безмятежны. У Флитвика класс начал проходить Веселящие чары. Иногда Белла пользовалась ими с утра, когда предстоял не самый приятный день. На Защите от сил зла дошли до оборотней. Белла написала длинное сочинение о них в свободной форме — более свободной, чем предполагал профессор.

Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутилась в сумрачном лесу,

И волка увидала с мордой длинной.

Каков он был, о, как произнесу,

Тот дикий волк, рычащий и грозящий,

Чей давний ужас в памяти несу!

Так грозен он, что смерть едва ль не слаще.

И, кисточку приметив на хвосте,

Отчаялась я выбраться из чащи.

Глаза его светились в темноте,

Зрачок поведал: волк не настоящий,

И от луны за ним не стлалась тень.

И так далее, свиток вышел толстым — нужно было перечислить признаки оборотня, методы борьбы и прочее, и все по канве оригинала. Данте Алигьери, неплохой духовидец, жил еще до Статута о секретности; впрочем, и после принятия Статута разделение культур не стало полностью непроницаемым. Когда-то Беллу учили балладам Шуберта — полукровки, который предпочел остаться в магловском мире, как и его отец.

В сочинение она хотела еще вставить какие-нибудь акрофигуры, но потом надоело, бросила затею, не доведя до конца. Профессор поставил Белле наивысший балл, а Слагхорн с ее разрешения прочитал поэму перед членами своего кружка на ближайшей вечеринке. Может, хотел загладить свой отказ в помощи с магловеденьем. Но Белла даже рада была тому, как все вышло, и благосклонно приняла завуалированное извинение. Она вообще-то иногда хулиганила с заданиями — писала стишками, загадками или рунами, когда думала, что это сойдет с рук. Кому-то из учителей нравилось, кто-то сердился.

Белла давно знала о дезиллюминационном заклятии, еще с тех пор, как впервые занялась маскировочными чарами, но пока руки до него не доходили. А теперь время наконец освободилось, настроение было радужное, и девочка приступила к новому материалу.

Продвинулась она и в экспериментах над сознанием. Несколько раз вторгалась в сны соседок — не слишком часто, чтобы не вызывать совсем явных подозрений. Иногда подсматривала или влияла на мысли других ребят. Выбирала тех, кто не поймет, в чем дело, или не пойдет жаловаться, чтобы не выдать и свои секреты. У учителей она оставалась на хорошем счету, а среди учеников понемногу разошелся слушок, что ей не стоит переходить дорогу. Без лишних подробностей, просто предупреждение об опасности.

Аякс в ее опасности никогда и не сомневался. Иногда он чувствовал побуждение пойти в какой-нибудь из школьных укромных уголков, и следом туда подходила Блэк; она каким-то образом могла управлять им, и он не сопротивлялся. Наоборот, Аякса охватывал странный восторг, будто масса воды или воздуха увлекала его за собой, по течению. Как будто Блэк была из заколдованной страны фей, про которую он читал в детстве в магловских книжках своей бабушки, маглорожденной. Потом родители перестали его пускать туда, и больше магловских книжек он не видал; с тех пор Аякс рос в колдовском мире, среди зелий, заклинаний, магических приспослоблений, и все они были практичны, полезны или опасны, но не содержали никакого волнующего обещания, ни намека на нечто большее. А душа магии, загадка, казалось, открывалась только из магловского мира.

Но было что-то такое и в Блэк. За ней он готов был следовать без сопротивления. Однажды она взяла шелковый шнурок, обвила вокруг его шеи и стягивала, пока в глазах у Аякса не поплыли круги. Это было пугающе и приятно. Он не мешал ей. Иногда ему хотелось, чтобы она сделала кое-то пожестче. Заставила его встать на колени, лечь на пол и целовать ее туфли. А может, и нет. Он не говорил ей, но и не скрывал своих мыслей — подозрение, что она может их каким-то образом читать, не отпускало Аякса.

На людях они не особо общались. Вокруг Беллы был круг человек в девять-десять — в основном старшеклассники, товарищи по клубу Слагхорна, приятели ее кузена Ивэна или Анат. Та наконец добилась своего, Ивэн дал отставку прежней пассии и проводил весенние вечера в обществе Анат — у озера, в кафе мадам Паддифут на тех выходных, когда детей выпускали из замка, а бывало, и в других местах, куда они выбирались тайно. Анат позволяла своему парню куда больше, чем ее предшественница. Белла знала кое-что о предыстории их счастливого соединения, чего не знал Ивэн, поэтому Анат рассказала ей и о комнате на восьмом этаже, вход в которую появляется, если пройти мимо три раза, и о секретном ходе за зеркалом на четвертом этаже. Не то чтобы Блэк была для нее чем-то опасна. Нет, они же, в сущности, подруги, и потом, от девочки в самом деле была польза.

Хулиган и популярный игрок Эвальд обращался с Блэк уважительно — редкое исключение для него, и это кое о чем говорило.

Солнце катилось к лету и уже перевалило за равноденствие. В один из солнечных дней Белла отправилась к озеру писать сочинение о болотных фонарниках. Духи, сотканные из дыма, гнездились на болотах и подманивали путников, забредших в топь, обманчивым светом. Сначала дело пошло удачно, но на третьем футе ей стал мешать какой-то шум. Девочка подняла голову, прислушиваясь. В кустах явно кто-то был. Она решила забрать вещи и отойти подальше, как вдруг узнала тихий смех — определенно смех Адриенны. Тогда Белла осторожно исследовала кусты и вскоре нашла место, откуда можно было наблюдать, не рискуя быть увиденной. Она еще не знала, зачем так поступает. Присмотревшись, она увидела Адриенну вместе с Дебби Питерс — неожиданная пара. Неприятно было видеть их вместе.

Если Белла или Каролина были на вершине социальной лестницы класса, ребята вроде Аякса и Клариссы — где-то в середине, то Питерс явно обреталась в нижней части пирамиды и, на взгляд Беллы, ничего лучшего не заслуживала. Редко кто рисковал оставаться вне иерархии, потому что независимость требовала большего напряжения сил, и если поддерживать ее уже не получалось, то сила социальной гравитации возвращала отступника обратно в систему иерархического распределения, но пониже, чем он мог бы оказаться, не решись высунуться. На их курсе стать белой вороной рискнула только Адриенна.

— Ну вот, я совсем не понимаю, что делать, — расстроенно воскликнула Дебби, стараясь, впрочем, говорить тихо.

— А, — беспечно ответила Адриенна, — все как-нибудь разрешится. Перемелется — мука будет.

— Тебе легко говорить! — приглушенно возмутилась Дебора.

Адриенна засмеялась вместо ответа. Через пару минут она протянула что-то Деборе:

— Вот, я обещала.

— Я не хочу! — тревожно прошептала Дебби.

— Ладно тебе, — лениво улыбнулась Адриенна. Девочки опять замолчали, отодвинувшись друг от друга.

— А ты когда-нибудь целовалась? — вдруг спросила Адриенна.

— Да, — быстро сказала Дебби. — А ты?

— Нет, — немного помедлив, ответила Адриенна. Она все так же отрешенно улыбалась. — Раз ты умеешь, покажи мне, как.

Дебби скованно пододвинулась к подруге, и Белле показалось, что она совсем не хочет. Она неловко ткнулась губами в губы Адриенны, а та легко закинула руку за спину девочки и пробежалась пальцами по хребту, потом обняла ее. Лица были плохо видны, и все же Белла подумала, что они обе солгали, Адриенна знает, что делать, Дебби — нет. «Вот, значит, как», — мрачно сказала она себе. Вот как обстоят дела. Что ж, надо смотреть правде в глаза.

Возможно, Белла выкинула бы из головы эту сцену, но за неделю она пару раз видела, как Адриенна с Дебби возвращались из знакомого уголка у озера. В среду Белла отправилась на улицу делать уроки, захватив с собой Селену — Каролины в комнате не было. Девочки сели на то же место, где в прошлый раз Белла слышала разговор сокурсниц. Белла невербально навела приглушающие чары. Вскоре Селена подняла голову и неожиданно увидела Адриенну с Дебби. Она открыла рот, собираясь поздороваться, и вдруг осеклась, заметив, как они прижались друг к другу, Адриенна накрыла голову подруги ладонью и прижала ее губы к своим. Селена, замерев, изумленно наблюдала за ними.

— Ой, я, кажется, забыла тетрадь в замке, — сказала Белла. Подхватив вещи, она быстро пошла к школе.

Когда она поднялась к ужину, знал уже, похоже, весь курс. Белла вполуха слушала смешки и разговоры, не принимая в них участия. Однокурсники были заинтригованы, но толком не знали, как реагировать. Возможно, сплетня пошумит и схлынет без вреда, уступив место более свежим новостям.

Назавтра к Каролине зашла Леандра. Девочки сидели, ели конфеты и обсуждали то-се. Вскоре гостья завела речь про Дебору с Адриенной.

— А, эти ковырялки, — рассеянно отмахнулась Белла. — Что об этом говорить.

Девочки встрепенулись, и Белла поняла, что слово найдено — слово, дающее ключ к ситуации. На следующий день его бросили вслед Дебби. Когда подошло время ужина, в Большом зале соседки отодвинулись от Адриенны. На зельях кто-то подкинул в котел Адриенны иглы дикобраза, устроив мощный взрыв. Через пару дней Белла увидела Дебору в группе девочек, которые проводили проходящую Адриенну издевательски громким смехом. Она поняла, что лавина покатилась. Деборе удалось выскочить, присоединившись к зачинщикам травли.

На зельеварении Белла, доставая из шкафчика настойку полыни, опрокинула ее на себя, и горькая жидкость стекла по лицу, попав в рот. Отвернувшись, Белла постояла минуту, ощущая, как горечь мешается во рту с соленым вкусом слез.

На следующий день, собираясь принять ванну, Белла обнаружила в ванной комнате Андромеду. Та мазала руку каким-то зельем. Белла схватила сестру за руку и увидела затягивающуюся рану, а потом — острый осколок зеркала на краю ванной. И бутылочку обезболивающего зелья.

— Кто это сделал? — требовательно спросила Белла.

— Никто, я случайно поранилась, — заторможенно ответила Андромеда.

Белла сжала зубы. Что за дурацкое благородство. Слава Мерлину, у нее есть свои способы узнавать то, что нужно. Она легко проникла в память Меды и увидела, как девочка, выпив обезболивающего, режет руку осколком, накладывает мазь, режет снова — и опять то же самое. Белла тяжело опустилась на пол. Несколько мгновений она не могла сообразить, что говорить.

— Зачем ты себя режешь? — наконец спросила девочка каким-то безнадежным тоном.

— Мне нравится, когда течет кровь, — блаженно жмурясь, сказала Меда.

— Думаешь, это делает тебя взрослее? — горько бросила Белла. Да, похоже, так и было.

— Перестань. Иначе я скажу родителям.

— А я скажу, что ты целовалась с мальчиком.

— С каким еще мальчиком? — буркнула Белла.

— Ну уж с каким-нибудь наверняка было. Ты же мне ничего не рассказываешь.

Белла обхватила себя за плечи. Да, она забросила сестру. Слишком увлеклась своими проблемами, потом светской жизнью, с начала семестра почти не говорила с ней. Она подвинулась ближе к Меде, приобняла:

— Послушай, я тебя не бросаю. Просто у меня были некоторые сложности.

— Ты могла бы и мне пожаловаться. Я тебя никогда не выдавала, — с обидой ответила Андромеда. Белла вздохнула:

— Да, пожалуй. Пойдем к нам в спальню, посидим, хорошо?

На следующий день на уроке гербологии в Адриенну кинули комком мокрой земли из теплицы. Она кое-как отчистила волосы, но в них все равно оставались мелкие частицы почвы и листьев, когда она возвращалась в замок. Белла подумала, что Адриенна похожа на дриаду.

— Развлеки меня, — велела Белла Аяксу. Они сидели в тайной комнате на восьмом этаже.

— А как?

— Не знаю. Твое дело, — резко бросила она. В этом вся Блэк. Только что не расхаживает по комнате взад-вперед.

— А то мне грустно… Мне теперь все время грустно, — тон не вязался со словами, оставался резким, насмешливым. Аякс посмотрел долгим взглядом.

— Неудивительно.

— Почему это? — она нахмурилась.

— Ну… сейчас ведь и еще кое-кому невесело?.. — тихо произнес он. Это был пробный шар, но он попал в цель. И сам Аякс, кажется, теперь попал. Не нужно было злить ее…

Блэк повела плечами неопределенно, потом протянула:

— Хочешь, поиграем?

— Во что?

— Я сделаю тебе больно.

— А в чем игра?

— Ты можешь остановить меня в любой момент. Проиграет тот, кто остановится раньше.

— А ставка?

— Ничего. Важен процесс, а не результат.

Так просто. Он облизнул губы, откинулся на спинку кресла. Внутри все тряслось. Что, если он откажется? Она, наверное, не станет принуждать. Впрочем, как знать. Покажет себя трусом перед ней — да нет, плевать, она не такая дура — а почему бы и не согласиться? Посмотреть, какая она будет, когда… Блэк подошла, мягко провела по его предплечью, кисти, забрала палочку. Он сглотнул слюну:

— Нет, я не хочу.

— Это был самый короткий матч на памяти слизеринских болельщиков, — с усмешкой сказала Блэк. — Хорошо, иди.

Идиотский квиддичный фольклор. Интересно, что у них с Эвальдом?.. Аякс не пошевелился.

— Передумал?

— Делай что хочешь, — тихо сказал он. — Не знаю, на сколько меня хватит.

— Вот и узнаем, — серьезно произнесла Белла. — Познание — высшая цель в жизни, как говорят рейвенкловцы.

Она взмахнула палочкой, и на его глаза легла повязка.

— Это обязательно? Я хотел бы тебя видеть.

— Принято, — после короткой заминки согласилась Блэк. Ткань растворилась в воздухе. — Давай, расскажи, зачем тебе меня видеть.

Она трансфигурировала чайную ложку в тонкое лезвие.

— Мне нравится на тебя смотреть. Ты красивая. Точная.

Она сделала небольшой надрез на его руке, и Аякс зашипел от боли. С кожи стала капать кровь.

— Ты боишься крови или нет? Мальчики обычно боятся.

— Не знаю. Кажется, нет. Больно.

— Да, так и надо, — улыбнулась Блэк. — А ты бы хотел мне сделать больно?

— Нет! — резко ответил Аякс.

— А как ты думаешь, я играю с кем-нибудь еще вот так?

Она взмахнула палочкой, и порез закрылся. Аякс молчал.

— Говори.

— Я не знаю.

Она трансфигурировала лезвие в длинную иглу. Аякс вздрогнул.

— Да, этого ты боишься. Тебе приятно, что я помню? — мягко спросила Белла.

— Я… попрошу остановиться, если ты… — бесцветным голосом выдавил он.

— А вдруг я не остановлюсь? — Блэк будто к самой себе обращалась. — Ты ведь не сможешь мне помешать, если я не захочу?

Его трясло. Белла убрала иглу, подсела рядом, погладила по волосам:

— Ну, пока не будем заходить так далеко. Успокойся. Давай просто поболтаем.

— Да, — прошептал Аякс.

— Так что, думаешь, я делаю с кем-то еще такие вещи?

— Откуда мне знать.

На самом деле, свои догадки у него были, но сегодня больше рисковать не хотелось.

— А ты бы хотел, чтобы да? Или нет?

Он подумал.

— Все равно. Не знаю.

— А чтобы со мной кто-то?..

— Нет! — эффект был примерно как от иглы. Аякс скорчился в кресле, закрыл лицо руками.

На следующий день Белла увидела Адриенну, когда та у входа в библиотеку болтала с Арахной Хиббинс, рейвенкловкой из хорошей семьи. Подходя, Белла слышала, как Арахна резко сказала:

— Почему ты это терпишь?

— Наверное, хочу познать человеческую природу до дна, — меланхолично ответила Адриенна. — Да и, честно говоря, не вижу, что тут можно сделать. Я не управляю действиями других людей. У них свободная воля.

Тут они заметили Беллу, Арахна кивнула ей и спросила:

— Блэк, что на дне у человеческой природы?

— Не знаю, — думать об этом не хотелось. — Ил какой-нибудь.

Выбирая книги, она все вспоминала, как Адриенна говорила о происходящем. Белла надеялась, что, попади она сама в такой переплет, тоже смогла бы сохранить лицо и внешнюю невозмутимость. Но Адриенна держалась так, будто ее и в самом деле не очень волновали издевки — огорчали, но не злили. Как будто она была наблюдателем, а не жертвой.

Ведьма выбрала книги, села и уставилась в страницу. Букв она не видела, а видела, как Адриенна опускается перед ней на колени — о подобных мечтах Аякса Белла знала, но не спешила воплощать их — но потом своеобразная честность Беллы взяла верх и воображаемая Адриенна повела себя реалистично, подняла голову и спросила, задумчиво глядя на нее: «Почему ты так поступаешь? У других людей свободная воля».

Она разозлилась на Арахну. С какой стати та требует отчета у Адриенны, будто девочка сама себе устроила травлю? Потому что кишка тонка подойти и спросить о том же Каролину или Леандру, когда они подстраивают пакости Адриенне? Конечно, Адриенна слабее, ей можно предъявлять претензии. Рейвенкловское лицемерие!

Арахна, понимаясь в свою гостиную, кипела. В конце концов, куда смотрит профессор Слагхорн? Если бы такое случилось на Рейвенкло, мистер Флитвик бы уже давно принял меры. Да и Блэк, собственно говоря… Она ведь почти что королева класса. Если бы она пару раз села вместе с Адриенной, от той бы отстали. Арахна была зла на себя. Адриенну она стала упрекать от бессилия. Или, подсказал неприятный голос внутри, от трусости. Потому что на самом деле ей хотелось обратить свои гневные вопросы к Блэк… но с теми, кто решался говорить с Блэк в таком тоне, могли произойти разные неприятные случайности. Не стоит переходить дорогу слизеринским заводилам.

Перед уроком гербологии класс столпился у теплиц. Адриенна прошла мимо с какой-то девочкой с Хафлпафа.

— Вон Мур. Опять к хафлпафцам подлизывается.

Слизеринцы засмеялись и закричали что-то вслед Адриенне. Белла проводила ее взглядом. Нужно это прекратить, решила она.

— Не то чтобы меня сильно интересовало, — рассеянно произнесла она. — Но не понимаю, вокруг чего такой ажиотаж. Ну, поцеловалась она с подругой ради эксперимента. Могу предположить, что это довольно занятно. Мальчики в нашем возрасте весьма, гхм… прямолинейны…

— На своем опыте знаешь? — с подковыркой спросил Терри.

— До сих пор я не обсуждала публично свои интимные отношения, — она дружелюбно улыбнулась, пристально посмотрев на него. — И не вижу причин изменять этой привычке.

Больше никто ничего не спрашивал. Фраза про интимные отношения была прямо как из каролининых журналов, но в устах Блэк прозвучала убедительно.

Через пару дней, когда Леандра издевательски рассмеялась в лицо Адриенне, Белла вскользь сказала — но за столом все слышали:

— Я начинаю думать, что за такой обостренной реакцией на чужую личную жизнь скрывается недостаток собственной…

В следующие дни Белла не видела, чтобы кто-то цеплялся к Адриенне. С ней не общались, но, кажется, и не задирали.

Андромеда иногда заходила в спальню третьекурсниц, болтала с сестрой. Попыток причинить себе вред не предпринимала, и даже приближение экзаменов ее не особенно пугало, хотя училась она весьма средне.

Серпентина давно не ела, кожа у нее стала белесой и наконец слезла одним чулком.

Начали поговаривать, что со временем летные качества «Метеоров» падают. Девлин Уайтхорн и по своей метле это замечал — она уже не позволяла выделывать сложные фигуры без потери высоты, да и в смысле скорости стала сдавать. Поговорил с разными знакомыми, кому такая же модель служила долго, даже в полете сравнил. Все это навело Девлина на кое-какие мысли.

В общих чертах — совсем общих — он знал, как метлы обрабатывают. Прикинул, какими заклинаниями могли пользоваться, чтобы придавать им скорость и тормозить, но наверняка было еще много чего. Он навел мосты с ребятами из «Универсальных метел», несколько раз закидывал удочку насчет сотрудничества. Недавно его наконец взяли — сначала собирать ветки, но сейчас подумывали перевести на их обработку. Больше всего хотелось накладывать заклятия на готовые метлы, но до этой ступени Девлину в любом случае было далеко.

На зимние каникулы Алиса приехала домой. За пару недель до отъезда она начала делать подарки родителям, пока еще можно было пользоваться магией. Нарезала из цветной бумаги открыточки и после долгих проб и ошибок более-менее прочно заколдовала их музыкальными чарами.

Было морозно, по ночам лужицы схватывались ледяной коркой, а утром можно было ходить по ним, крошить корку, и она приятно хрустела под ногами. На Рождество мама сделала праздничный ужин. Главное блюдо — индейка, набитая орехами, яблоками, черносливом, а кроме того, была еще куча вкусностей: картофельная запеканка с грибами, нежный торт с кремом.

Родители подарили гребень, после которого волосы весь день держат форму (Алиса грустно подумала, что, играй она в квиддичной команде, он был бы полезен) и набор по уходу за метлой. А Крис — плакат с братьями Бродмур из «Фалмутских Соколов». У «бешеных загонщиков» были толпы фанатов среди подростков. Алиса повесила игроков рядом с Глиннис Гриффитс из «Холихедских Гарпий», и теперь они строили друг другу рожи, а были бы портреты — и ругались бы.

Днями ведьма играла с Крисом и еще парой ребят, они жили подальше, через овраг. Иногда проводили чуть не весь день на улице, а когда было похолоднее, заходили домой к кому-нибудь из компании. У дальних соседей жила кошка. Алисе она сразу понравилась, и было обидно, что не дается обнимать. Ради кошки они теперь почти каждый день ходили через овраг к дому мальчишек, та давала чуть-чуть погладить себя по голове и сразу уходила. На второй день Алиса схватила ее в охапку, но зверь зашипел, извернулся и сбежал.

— С ними так нельзя, — сказал старший из мальчишек. — Нужно ждать, пока она сама привыкнет и захочет ластиться.

Алиса насупилась. У дядьки жила собака, и та безо всяких выкрутасов давала лапу, ходила гулять рядом и палку приносила. Девочка хмуро подумала, что что-то тут не так. С другой стороны, кошачья независимость вызывала уважение. Алиса даже у родителей попросила завести котенка — детеныши, наверное, ласковее — и ма обещала купить летом, если Алиса будет хорошо учиться.

В школу девочка ехала в хорошем настроении. Дома хорошо, в Хогвартсе тоже неплохо; там уже ждут друзья, лесник, квиддичные матчи. Она постарается учиться получше, и ма купит котенка.

Теперь Девлин трудился на обработке метловищ. Он начал думать, что затык — в сочетании чар, накладываемых на ветки и рукоятку. Мастер его выслушал без особого интереса, и Девлин решил сам доводить идею до ума. Проблема была в том, что для самостоятельных испытаний требовались средства. Кейтч и Хортон испытали 140 моделей, прежде чем выпустить свою «Комету», а 140 метел стоят очень приличных денег, даже если сделать скидку на то, что речь идет не об отпускных ценах, а о себестоимости.

Семестр быстро промчался. Сначала Алиса часто вспоминала об обещании родителей и заставляла себя корпеть над учебниками, но через несколько недель пыл иссяк и трудолюбие ведьмы вернулось к прежнему уровню. Теперь она уже немного остыла к идее котоводства, и, вспомнив, что родители не купили котенка сразу, подумала, что они не очень-то хотят заводить питомца и, небось, отвертятся. С другой стороны, если уж покупать что-нибудь, то лучше попросить метлу. На следующий год можно будет пробоваться в команду, а старая метла ощутимо начала сдавать высоту при сильных колебаниях траектории полета. Она уже куплена была подержанной.

На каникулах родители обрадовали: сказали, что скоро подарят Алисе сестричку или братика. Говорить «спасибо, но лучше бы новую метлу…» было как-то неудобно. Они же сами вечно толкуют, что мы не можем себе то позволить, это позволить, мрачно думала Алиса. А второго ребенка как будто можем. Теперь уж метлу мне точно не купят. Котенка тоже заводить не стали, вдруг у младенца будет аллергия, и все такое.

На выходных зашел кузен Девлин со своей невестой. Сюзи была домовитая — а может, пыталась произвести впечатление на родных жениха. Взрослым она нравилась, а Алисе казалась не слишком интересной. Через пару дней они взяли Алису на матч между «Вигтаунскими воителями» и «Гордостью Портри». Игра вышла скучноватой, а потом Алиса пожаловалась насчет метлы, как-то само получилось — Девлин ее понимал, хоть он и взрослый совсем.

— Может, и придумаем чего, — бодро ответил он. Алиса пропустила мимо ушей: что уж тут придумаешь.

Уроки, заданные на каникулы, девочка пока не трогала, решив, что времени еще полно. В овраге они с ребятами обнаружили глину, и иногда лепили из нее животных.

Девлин собрал у себя несколько старых метел — покупал у старьевщика или с рук, по дешевке. Экспериментировал с ними и так, и сяк. Сначала он думал выяснить, почему Метеоры со временем сдают, и исправить дефект, но пока не докопался до причин. Проверяя скоростные заклятия, чуть не расшибся в лепешку на Серебряной стреле, и метлу разбил.

Мама отправилась в больницу и вернулась оттуда с маленькой сестричкой, Стефани. Теперь она все время кормила ее грудью, а Алисе досталось приглядывать за постоянно стирающимися простынками и ползунками. Надо же, какое имечко: Стефания, ворчала она про себя. Вот бы меня звали Стефанией. Например, Стефания Розалинда Клеопатра Уайтхорн-Слизерин. Да, было бы хорошо, мечтательно думала она. И такое платье, как на картинке в последнем «Ведьмином досуге». Или вот в сказке про Фонтан феи Фортуны.

Начались экзамены.

На трансфигурации Белле достался оранжевый чайник, который нужно было обратить в черепаху. Черепаха вышла с красивым коричневым узором, но пугливая, сразу втянула голову и так просидела на столе, не двигаясь, пока Макгонагалл оглядывала ее.

Профессор Вектор дала рассчитать нумерологические вероятности развития событий по теории Макдугала в сказке Бидля «Мохнатое сердце чародея».

Белла просидела над сказкой полчаса.

— Ну-с, мисс Блэк, что у вас?

— Да у меня тут получилось нечто странное, — призналась Белла. — Вот, например: «Жил-был на свете чародей — молодой, богатый, талантливый. Заметил он, что его друзья, когда влюбляются, сразу глупеют — начинают чудить, хорохорятся, теряют аппетит и вообще ведут себя несолидно. Молодой чародей решил, что с ним такого не случится, и обратился к Темным искусствам, чтобы стать неуязвимым для любви». В то время как нумерологическая шкала ясно говорит, что речь идет не о любви.

— Так-так. О чем же?

— Ну… значение этого узла — развертывание какой-то конечной сущности во времени, от начала к концу… и, можно сказать, в целом жизнь. Чародей хотел стать неуязвимым для жизни? Звучит странно. Я пыталась пересчитать по-другому, но получается совсем несвязица.

— Хорошо, — бесстрастно сказала профессор, разглядывая отвергнутые варианты. — Что дальше?

— «Пришло время отцу и матери чародея умереть. Сын не оплакивал стариков, наоборот — считал их кончину благом. Оставшись единоличным хозяином замка, он поместил величайшее свое сокровище в самое глубокое подземелье и зажил без забот». Это все ложится в шкалу. Смерть родителей и отделение сокровенного.

«Он тут же решил непременно жениться, и не на ком-нибудь, а на самой лучшей из девушек. Пусть она будет ослепительно красива, чтобы ни один мужчина не мог перед ней устоять, пусть происходит из семьи чистокровных волшебников, чтобы у них родились магически одаренные дети, и богатством пусть будет равна ему, чтобы жизнь его осталась такой же роскошной, какой была до женитьбы. И за пятьдесят лет не найдешь подобной! Но случилось так, что на другой же день именно такая девушка приехала погостить к родным, что жили по соседству.Она была искусной волшебницей, и золота у нее было немало. При виде ее несравненной красоты у всякого трепетало сердце — у всякого, кроме одного. Сердце чародея ровным счетом ничего не чувствовало. Однако она была той, которую он искал, и потому он стал за ней ухаживать». Красивая, богатая и чистокровная женщина… ну, можно счесть и так. Женская сущность, несомненно, просматривается, но ей сопутствует значение ошибки или случайности. Дети — чистейшая фантазия, данное сочетание значений их исключает. В сочетании с предыдущим расхождением относительно любви думаю, что это имеет смысл. Может быть, автор решил притянуть историю к привычной сказочной фабуле и ввести мотив сватовства, женитьбы, любви там, где на нумерологическом уровне просматривается ученичество или совместное действие…

— Допустимая трактовка, — кивнула профессор.

— Возможно, с целью скрыть характер этого действия. Потому что он явно связан с отделением живой сущности от существа, в котором она была заключена. Мне кажется, что речь идет о какой-то черной магии. Дальше — большая область неопределенности. После нее только одно значение, которое можно ясно выделить — хранилище, тайник, темница или неприступное убежище. Это и правда может быть хрустальный ларец, о котором говорится в сказке, или же грудная клетка, скрывающая сердце. Но в сказке написано, что оба сердца извлечены наружу из своих хранилищ. Нумерологический ряд этого не показывает. Судя по нему, хранилище успешно несет службу и скрывает свое содержимое.

— Каков же итог?

— Некий чародей захотел обезопасить себя от хода времени. Его родители умерли, и он разделил живую сущность таким образом, чтобы часть ее можно было сохранить в безопасности. Возможно, живой сущностью был он сам, возможно, нет. Может быть, он сохранил как раз какую-то часть от родителей. Впоследствии он встретил человека, подходящего по каким-то магическим параметрам — по случайности это была женщина. Они занимались колдовством вместе. Думаю, в конце концов им удалось упрочить чары, сохраняющие первоначальное отделенное сокровище. Если пускаться в совсем зыбкие теории, то можно предположить, что Бидль, который был симпатизантом маглов и противником черной магии, скрыл реальный ход событий, чтобы не описывать удавшийся черномагический обряд или целую серию таковых. Ведь, по его идее, черная магия должна быть показана как нечто отталкивающее и бесполезное. Она должна терпеть поражение. Нельзя рассказывать историю ее торжества. Так что ключевые точки были довольно приблизительно перетолкованы в более приемлемую для Бидля сторону, так, чтобы показать крах черной магии. Что я, разумеется, полностью одобряю, — закончила Белла, твердо посмотрев на профессора.

— Вот как, — ответила та задумчиво. — Ну что же, анализ впечатляющий. Вы весь год показывали отличные результаты, мисс Блэк.

Профессор Защиты попал ногой в исчезающую ступеньку, что послужило неистощимым источником шуток — оплошность была достойна первокурсника. Принимать экзамен пришлось декану факультета. Слагхорн подошел к делу по-гедонистски: устроил себе удобное кресло, захватил сладостей и читал какие-то свитки, не особо приглядывая за учениками. Письменную часть он провел в полном объеме, по планам своего незадачливого предшественника, а на практической ограничился парой простых заклятий, так что беллины мучения с боггартом оказались напрасны.

После экзаменационной недели настали дни безмятежные дни отдыха. В один из них Белла подсмотрела намерение Каролины со следующего года переселиться в комнату, где жила Леандра. Белла подождала, пока Каролина поговорит со Слагхорном, а потом подошла к нему сама.

— В том году будет видно, — ответил он, когда Белла спросила, подселят ли к ним кого-нибудь взамен.

— Можно бы мисс Мур. Мне кажется, она не очень сдружилась со своими соседками, в этом году они ее чуть ли не травили. Я думаю, если расселить их, это оздоровит обстановку.

— Ну что же, если вы не против, то это приемлемый вариант, — согласился Слагхорн.

Накануне отъезда Хогвартс-экспресса объявили результаты экзаменов. Белла получила по Защите девяносто восемь из ста, а по трансфигурации двадцать пять из двадцати пяти возможных баллов.

Лето было обычным: в меру жарким, в меру скучным. Белла совершала набеги в родовую библиотеку. Ее последней любимой находкой стало «Волхование всех презлейшее» Годелота. Ведьма подозревала, что родители не обрадовались бы, узнав, что она нашла эту книгу, и прятала ее особенно усердно.

Умерла троюродная бабушка Ликорида. Все обширное семейство собралось у Арктуруса и Мелании. После похоронных обрядов детей отпустили погулять на воздухе, а взрослые остались в доме и постепенно расползлись по разным компаниям.

Монументальная Боудика Берк перебирала почту пальцами с массивными перстнями:

— Соболезнования от Ноктурна…

— Бедняжка Хлоя совсем себя похоронила, — отозвалась Лисандра Блэк, урожденная Яксли, пропуская двусмысленность. — Поговаривают, что малышка Лигейя ходит в нечищеной одежде, потому что у матушки не доходят до нее руки.

— Ваша Чарис великолепно выглядит, — светски заметила Боудика. — Как ее дела?

— Прекрасно, — ответила Лисандра. — Юного Бартемиуса очень уважают в Министерстве.

Боудика слегка улыбнулась, отметив про себя, что о муже Чарис Лисандра упоминать не стала.

— Да-да. Он ведь в Департаменте магического правопорядка, верно?

Лисандра кивнула.

— От младших Лонгботтомов, — она перевернула пергамент. — Могли бы и самолично прибыть, не такой уж труд…

— Элджернон с Энид в соседней комнате, — громко встрял Альфард, подошедший незаметно.

— Кроме них, помнится, было и другое потомство у Харфанга, — сухо заметила Лисандра. — Поттеры тоже прибыть не почесались…

— У них теперь другие друзья и интересы, — согласилась Боудика.

Дети разбрелись среди клумб и кустарника. Старшей среди них оказалась Молли Прюэтт, которую, несмотря на ее пятнадцать лет, отправили «с малышней», как она в сердцах сказала матери.

— Гм. Ну что же. Мы можем поиграть в шарады, — с сомнением сказала Молли.

— Ты не скорбишь по бабушке Ликориде? — спросила Белла.

— Я ее видела раз в жизни. Нет, скорблю, конечно, — спохватилась Молли.

— Я хочу играть в восстание гоблинов! — закричал Берти Гэмп.

— Мелюзге слова не давали. Думаю, мы должны сидеть тут с постными трагическими лицами…

Из дома донесся взрыв смеха.

— Нечестно! — обиженно заявил Эрни Булстроуд. — Они себе веселятся, а нам нельзя!

— Да ладно тебе, Белла. Давай вспомним детство, — пожала плечами Молли.

— Хочу быть Бодродом Бородатым! — поторопился застолбить место Эрни.

— Ну хорошо, только отойдем от дома.

Кое-как они распределили роли.

— Если кто-то увидит, как я играю с первоклашками в восстание гоблинов, я тебе этого не прощу, Молли Прюэтт, — посулила Беллатрикс.

— Да кто может увидеть, — отмахнулась Молли. — Тетушка Боудика? Не смеши меня. Даже мои раздолбаи-братцы смогли остаться дома. В наказание, ха-ха. Это сюда тащиться — наказание.

Андромеда безрадостно согласилась играть и постаралась скорее сдаться в плен. После этого ее оставили в покое, велев сидеть на скамейке рядом с домом, что позволило Меде удачно подслушать разговор взрослых.

— Пора бы тебе остепениться, — раздраженно выговаривал отец. — Ты старше меня, а до сих пор неженат и бездетен.

— А я и не хочу детей, — ответил дядя Альфард. — Не хочу, чтобы им приходилось так же, как нам, и чтобы они стали такими, как мы. Такими, как вы.

— Что за чушь, Фа, — сказал отец, и Меде стало грустно. Когда-то братья называли друг друга смешными именами Фа и Си, наверное, были близки и поддерживали друг друга, говорили на языке, понятном только им двоим. А потом стали такими, как сейчас. И Андромеда со страхом подумала: неужели и они с Беллой когда-нибудь рассорятся.

— А, собственно, зачем вам нужны дети? — спросил Альфард. — Вы их не любите и не уважаете. Они вам не интересны. Мне, конечно, тоже. Но я ведь бездетен, как ты отметил.

Лицо Андромеды пылало. Он так легко бросил эти невозможные слова — не любят, не уважают, не нужны — и все-таки, каким-то парадоксальным образом, Меда знала, что это правда. И странно, она ведь, бывало, думала нечто подобное, но сейчас поняла, что всегда оставалась надежда, будто она зашла слишком далеко и подмечает вещи, которые никто другой не согласится признать. А в чужих равнодушных устах они прозвучали убийственным приговором. Значит, так и есть. Она — пустое место.

«Гоблины» совершили набег на холмик, где держали оборону «волшебники», те отбились и совершили ответную вылазку, в результате которой Молли «взяли в плен».

— Гм, — сказала Белла, отведя ее за руку к молодому буку, обозначавшему границу боевых действий, — ну, раз уж ты попалась, то расскажи нам, где вы держите меч Рагнука.

— Еще чего.

Тут Белла поняла, что ребята не договорились, как действовать в таких случаях — и, судя по всему, Молли пришла в голову та же мысль. Белла подтолкнула ее к дереву, остановилась, придерживая «пленницу» одной рукой. Она подумала, что Молли попытается сбежать, и ждала этого — тогда дело явно примет более энергичный оборот; кажется, игра в восстание гоблинов тоже может быть интересной, усмехнулась про себя Белла. Но Молли не шевелилась, обе они застыли, глядя в глаза друг другу.

Молли прислонилась к дереву, почувствовав какую-то истому, тревогу и еще что-то непонятное. Дома у нее не слишком любили Блэков, хотя мама сама была урожденной Блэк. Когда речь заходила о родительской семье, мама говорила вяло, неохотно, замыкалась в себе сразу. Беря Молли к нелюбимым родственникам, ей всегда велели держать ушки на макушке, лишнего не болтать, как будто отправляли в посольство к врагу во время шаткого перемирия. А сейчас она еще припомнила неясные слухи про Беллатрикс. Пару раз приходилось слышать опасливые перешептывания однокурсников и разговоры парней о «красотке Блэк». Беллатрикс подняла руку, отбросив рыжую прядь с лица Молли. Ничего по-настоящему интересного, конечно, нельзя сделать при такой куче свидетелей, нужно, чтобы все выглядело как игра…

Жара стояла, в траве надрывались кузнечики. С соседнего дуба сорвался жук-олень, в воздухе выровнялся и пролетел мимо, тяжелый, выставив вверх роскошные рога; еще пару лет назад он отвлек бы Беллу, но сейчас ее больше стали занимать люди. Молли смотрела на нее во все глаза.

Тут из дома позвали:

— Дети! Идите к столу!

За столом Молли и Белла уже не глядели друг на друга. Белла наблюдала, как мать сплетничает с Чарис Крауч. Потом огласили завещание — в другое время Белла бы послушала внимательнее, это явно зародыш будущих семейных ссор и пересудов, а сейчас она расслабилась и пропустила все мимо ушей. Когда прощались, Белла мимоходом дотронулась до ладони Молли, и та, смешавшись, посмотрела настороженно.

Вечером Андромеда рассказала сестре о подслушанном разговоре между Альфардом и Сигнусом.

— Кристально ясно, зачем им нужны дети, — холодно ответила Беллатрикс, накручивая густую прядь волос на палец. — Maman вышла замуж в более благородное семейство и должна была произвести на свет наследника. Бездетную ее бы сжила со свету папина родня. А papa необходим солидный фасад. Жена и дети — это респектабельно, одиночество — подозрительно. Не реви, пожалуйста, ты меня утомляешь.

Она отошла к окну и вгляделась в темное небо. Конечно, родители не могли публично признать, что завели детей по расчету, а в душе тяготятся ими. А дядя играет enfant terrible, чтобы они перестали цепляться к его образу жизни. Ему, разумеется, плевать, что раздосадованный отец сорвет зло на матери, а та — на девочках. Каждый думает, что ему хуже всех и поэтому можно не заботиться о чужих чувствах.

Среди подводного народа появилась новая русалка, совсем еще девочка. Фрэнк не очень понимал, как возраст русалидов соотносится с человеческим. Век их был короче, но точной шкалы соответствий мальчик не представлял. Новенькая не знала человеческого языка. Обычно те из русалидов, кто имел дело с людьми, говорили по-английски (а в других странах, наверное, на тамошних языках), хоть и не лучшим образом. Фрэнк язык подводного народа понимал, но говорить сам не пытался. Впервые попробовать пришлось как раз с новой девочкой, Дионой.

Она обирала паразитических рачков с водорослей и вздрогнула, когда Фрэнк неумело произнес несколько слов.

Она впервые разговаривала с человеком. Разговором, правда, это можно было назвать с натяжкой, Диона не была уверена, что поняла мальчика. Кажется, он спросил что-то про водоросли, и она наугад указала рукой на рачков и зеленые побеги, а потом покивала головой в знак прощания и быстренько сплыла. Потом русалка часто видела его, занимаясь хозяйственной работой. Там, где она выросла, люди бывали нечасто. Диона стала спрашивать своих, как что говорится по-человечески, и они обычно отвечали.

И все-таки во второй раз она снова ничего не разобрала.

Впечатление от нового знакомства было сильное. Отсутствие готового инструмента для общения выбило Фрэнка из привычного шаблона. Потом, сидя в гриффиндорской гостиной, он перебирал в памяти детали разговора. Спору нет, надо будет подучиться. А то даже неудобно, русалиды-то по-человечески выучились.

В следующие месяцы он иногда пытался говорить с русалками, те поправляли и посмеивались, а хозяйка подводного бара, Церлина, бурчала что-то неодобрительное. Диона попадалась на глаза редко.

Как зовут мальчика, заговорившего с ней, Диона быстро узнала. Он сам несколько раз повторил свое имя — понять было трудно, но потом Диона переспросила у своих, они сказали. Фрэнк. Хлопоча по хозяйству или баюкая малышей, она иногда повторяла это слово. Она чувствовала себя одиноко, хотя и жила у родственников, правда, дальних, и вокруг всегда были русалиды. Но близких отношений ни с кем не сложилось. Диона тосковала по дому и, чтобы отвлечься, воображала, что разговаривает с мамой. А потом как-то все чаще вместо нее выходило, что с Фрэнком. Наяву, правда, русалка его стеснялась, и в редких беседах держалась настороженно. Диона узнала, что плавники на руках и ногах у людей не от природы, а от колдовства, и когда они выходят на сушу, то тела у них меняются. Она все думала над этим, представляла, как же люди выглядят среди своих. Вспоминала слова отца, сказанные в один из редких доверительных разговоров: «Миром правят люди. У них есть магия, и они устанавливают законы». Тогда Диона даже не думала, что придется самой с ними пообщаться.

На Рождество Фрэнк приехал домой. В день прибытия родители приготовили праздничный обед — то есть приготовили-то эльфы. Пришли тетя Энид с дядей Элджи, и все устроили маленькое представление, разыграв новую комедию Герберта Бири1. Учить роли никому не хотелось, поэтому читали по бумаге, но все равно вышло неплохо. Даже лучше, наверное, потому что если бы слова заучили, то в них бы не осталось уже ничего смешного.

Потом пошла обычная жизнь — заходили родительские приятели, Боунсы, Макмилланы. Как-то раз пришли важные господа во главе с профессором Дамблдором, Фрэнк понял, что речь пойдет о парламентских делах. Он даже поразмыслил, не подслушать ли, что взрослые будут говорить, но потом решил, что, во-первых, это несовместимо с честью благородного мага, во-вторых, они наверняка как-то защищают тайну своих переговоров, а в-третьих, не так-то ему и интересно.

Обсуждали в этот раз проект бюджета на следующий год.

— Обычный дефицитный бюджет, — пожал плечами Огден. — К концу года опять выяснится, что на прочистку каминной сети денег не хватило и в госпитале святого Мунго закупают зелья по старым рецептурам...

— Поговаривают, что проект налоговой реформы все-таки вновь всплывет.

— С чьей подачи?

— То есть в чьей редакции? Формально инициатива министерская.

— Можно бы сработать на опережение. Самим подать запрос и добиться, чтобы подготовительная работа велась подотчетно Визенгамоту.

— Налоги повышать, конечно, пора.

— Уж сколько об этом идут разговоры. Да, пора. Весь вопрос в том, какие именно. Владельцы предприятий, разумеется, стоят на том, что нельзя давить производство, которое пойдет на спад без налоговых льгот.

Невидимые ручки подали напитки и наполнили тарелки, и это зрелище показалось Дамблдору нелепым контрапунктом к разговору:

— ... что опять ставит вопрос о маглорожденных. Нам некуда принять их. В нашем обществе нет для них рабочих мест, нет возможностей… Оставить их в покое, не обучать? Прямая дорожка к нарушению Статута.

— Раньше было как-то легче… Может, потому, что магловский мир был… беднее? Жестче?.. А сейчас там, пожалуй, благополучнее, чем у нас. Общество благосостояния. И они ждут того же от магического мира. И даже большего, у нас ведь есть колдовство! Вернуться вновь к маглам после Хогвартса трудно, найти приличное место в колдовском мире — тоже. Это дрожжи для социального взрыва.

— Ладно, ладно, я вернусь к проектам в области трудоустройства, — ворчливо сказала Гризельда.

В другой раз зашли Прюэтты с детьми. Дети все были сильно старше Фрэнка, Молли — на два года, близнецы Фабиан и Гидеон — на четыре. Близнецы не захотели валандаться с малолетками, а Молли, кажется, рада была случаю отбиться от братьев и утащила Фрэнка с собой. Они ушли на чердак, сидели там, глядя сверху на темные деревья. Молли расспросила про гиппокампов и вообще подводные дела, и Фрэнк неожиданно пустился в долгий рассказ. Говорить о Дионе было приятно, и Фрэнк то и дело подводил к этой теме. Молли было пятнадцать, Бенджи Фенвик уже однажды приглашал ее в кафе мадам Паддифут, а в гриффиндорской гостиной им иногда удавалось поболтать поздно вечером, когда остальные расходились спать, так что интригу с русалкой она поняла сразу. Это показалось Молли очень романтичным, и она с охотой выслушала все монологи Фрэнка. Обычно мальчики-ровесники с ней на такие темы не откровенничали, от братьев тоже редко можно было услышать что-то серьезное. Будь Фрэнк постарше, и он бы смолчал.

Вскоре опять началась учеба, тренировки, нечастые разговоры с русалкой. В конце семестра надо было выбрать предметы на следующий год, и однокурсники все обсуждали, что взять.

— Уход за волшебными существами — обязательно! — заявил Мэтт, сосед Фрэнка по спальне.

— Пожалуй, — согласился Фрэнк. Русалки ведь тоже волшебные существа. Вот и научусь ухаживать за Дионой… дядя Альфард похоже шутит, подумал он. Только более удачно. Маме, впрочем, все равно не нравится. Нумерологию придется брать, и руны, наверное, тоже — это для магов его положения необходимый минимум. Мальчик из приличной семьи не может быть неучем, и так далее — мама в последнее время стала произносить такие речи. Странно, раньше она попроще была. И повеселее. Что-то, наверное, у нее в жизни происходит… Хотя нет, что может происходить. Это же мама. Она бы сказала.

Фрэнк закончил год с хорошими оценками. Дома были рады, конечно, и подарили разные приятные мелочи. Теперь Фрэнк уже не рассказывал родителям все, что с ним случалось за день или за семестр. Они спросят, как дела, он ответит: «Нормально». Хотелось больше бывать одному или с приятелями вне дома, и он пропадал на море или гулял по саду. Как-то зашел Альфард, и Фрэнк, заглянув в дом за глотком лимонада, слышал их разговор с мамой.

— Ты знаешь, что я не обладаю влиянием на моих проклятых родственничков, — шутливо, но с чуть заметным напряжением говорил Альфард. — Впрочем, если ты подаришь мне ночь любви, я, конечно…

— Альфард, твои шутки уже давно перешли за грань приличия, — устало рассмеялась Августа. — Еще одна, и я тебе подарю ночь любви с целым гаремом окрестных кошек — трансфигурация живых существ мне всегда отлично удавалась!

— Ну вот видишь, — с напускным весельем ответил Альфард, — ты сама сделала выбор. Кстати, на похоронах Ликориды заметили ваше отсутствие.

— Мы послали письмо.

— Но гарпиям этого недостаточно. Я попытался перевести стрелки на старину Элджи, однако они не приняли мой маневр.

— — — -

Гриндстоуны сидели в открытом кафе. Папа с мамой разговаривали раздраженно, а Аякс погрузился в себя, пропуская их слова мимо ушей. Еще с эстрады доносилась музыка. У певицы были густые черные локоны и низкий проникновенный голос. Аякс представил себе Блэк. После того раза они не говорили больше. Блэк тогда зашла слишком далеко, дальше, чем он готов был допустить. Больше не хотелось оставаться с ней наедине, играть в ее игру. Они равнодушно попрощались на перроне — вернее, Блэк обернулась и всем сразу помахала, не выделяя никого лично. А сейчас вот хотелось ее увидеть.

— — — -

— Умерла Ликорида Блэк, — рассеянно сказала Хлоя Ноктурна, просмотрев «Ежедневный пророк». — Надо бы послать свои соболезнования.

— А что происходит, когда человек умирает? — спросила Лигейя. Она сидела рядом с матерью, читая прошлогодний номер «Проблем чароведения». Не все понимала, но сами фразы ей нравились, примерно так разговаривали немногочисленные родительские друзья, заходившие к ним в гости.

Хлоя подняла палочку и сотворила яркий светящийся шарик, который вскоре рассыпался на множество искр, разлетевшихся в разные стороны.

— Примерно то же происходит и с живыми существами. Когда-то они были одним целым, одним комком желаний, чувств, страдания. А потом приходит смерть, и существо рассыпается на множество мельчайших частиц, а каждая из них перерождается и становится частью чего-то другого.

— Частью чего?

— Березы, ромашки, камня, коровы…

— Как интересно. Тогда я хочу умереть.

Мать обняла ее:

— И оставить меня одну? Мне будет тоскливо, если ты умрешь раньше меня.

— — — -

1. Герберт Бири — согласно примечаниям А. Дамблдора к "Сказкам барда Бидля", преподаватель гербологии в Хогвартсе, где поставил пьесу по "Фонтану феи Фортуны". Затем преподавал в Волшебной Академии Драматического Искусства.

К середине пятидесятых на Ноктюрн-аллее можно было услышать кое-что о волшебнике по имени Волдеморт, Темный Лорд. Обретался он где-то на континенте, но поговаривали, что в Англии у него есть свои люди. Дамблдор тоже слыхал о Волдеморте. Фрау Шютц известила его, что некий маг разыскивал людей, связанных когда-то с Гриндельвальдом; в Аахене он скрылся от внимания сил правопорядка, а в Брегенце его задержали для беседы, но не обнаружили ничего криминального. Знакомый по Международной конфедерации магов сказал, что в Брашове зашевелилась кучка волшебников-сектантов, последователей «темного культа»; имя «Волдеморт» прозвучало, но пока ничего не говорило Дамблдору. А Аберфорт упомянул как-то, что компания завсегдатаев его кабака обсуждала вести из Праги — ничего он не расслышал, они сразу перевели разговор, зато перечислил имена. Нотт, Розье, Малсибер. Слизеринцы, всех их Дамблдор когда-то учил. В школе их заправилой был Том Риддл. Риддл, исчезнувший из Британии почти десять лет назад. Том Марволо Риддл, чье имя хорошо подходило для анаграмматического трюка.

Потом Дамблдор наткнулся на концы одного старого дела об убийстве, еще позже провел познавательные дни на берегу Адриатического моря. В общем, когда саламандра доставила ему записку, профессор уже представлял, чего ждать.

В камине возникло взволнованное лицо Аберфорта.

— Добрый вечер, — ровно произнес Дамблдор.

— Он идет к тебе. Волдеморт, — не здороваясь, быстро сказал Аберфорт.

— Да, встреча была назначена, — невозмутимо подтвердил старший брат.

— Ты ведь не станешь повторять прошлых ошибок?

— Каких именно? — сквозь зубы спросил Альбус.

— Он в самом деле опасен. Здесь его дружки. Нотт, Розье, Малсибер, Долохов. Это отличная возможность уладить дело раз и навсегда. Вряд ли когда-нибудь подвернется более удачный случай. У тебя ведь найдется немного Оборотного?

— Береги себя, Аберфорт, — коротко ответил Альбус, скрываясь в своем камине. Аберфорт зло выдохнул. Вот в этом весь Ал. Ничего не сообщил, ни о чем не условился.

— Добрый вечер, Том, — сказал Дамблдор. — Не желаешь присесть?

— Благодарю. Я узнал, что вас назначили директором. Достойный выбор.

— Рад, что ты одобряешь, — улыбнулся Дамблдор. — Позволь предложить тебе что-нибудь выпить.

Дамблдор налил вина себе и гостю и вернулся на свое место.

— Итак, Том… чем обязан?

Гость не ответил сразу; он сидел, потягивая вино.

— Я больше не Том, — сказал он чуть погодя. — Сейчас я известен как…

— Мне известно твое нынешнее имя, — с любезной улыбкой ответил Дамблдор. — Но боюсь, для меня ты навсегда останешься Томом Риддлом. Одно из неприятных качеств старых учителей — они никогда не забывают, как начинали их подопечные.

— Вот как, вы ничего не забываете? — спросил Риддл. — Я не против воспоминаний. Знаете, я нашел свою матушку…

— Я полагал, она мертва, — внимательно посмотрел Дамблдор.

— А разве найти можно только живых? Я узнал, кто она. Как она жила. Что она никогда не училась в Хогвартсе…

Дамблдор молчал, ожидая продолжения.

— Странно, вы здесь так долго, — неожиданно сменил тему Том. — Я всегда удивлялся, почему такой колдун, как вы, не хочет уйти из школы куда-то еще.

— Видишь ли, — улыбаясь, откликнулся Думбльдор, — для такого колдуна, как я, нет ничего важнее, чем передавать древние колдовские навыки юным поколениям.

— Почему их не передали Меропе Гонт?..

— Мы не можем принудить родителей отдавать детей в Хогвартс, — вздохнул Дамблдор. — Они имеют право дать отпрыскам домашнее образование. Но к чему этот разговор? Ты не проявлял слишком большого интереса к ее судьбе раньше…

— Вы думаете, что так хорошо знаете меня, профессор? Знаете, что мне интересно, а что нет, кого я люблю, кого нет… И можете играть на этом инструменте…

Дамблдор спросил холодно:

— Ты предъявляешь претензии?

— Нет, профессор, сэр, — Том иронически выделил обращение. — Всего лишь говорю на скучную семейную тему. Как далеко продвинулся ваш брат в своих экспериментах с черными козлами?

Дамблдор промолчал, приподняв брови.

— Вам, кажется, предлагали занять пост министра…

Директор вновь не ответил.

— Я думаю, вы откажетесь.

— Ты не ошибся, — спокойно сказал Дамблдор. — Я отверг это предложение, как и два предыдущих.

На этот раз замолчал гость.

— Что ж... я пришел, — наконец начал он, — возможно, немного позднее, чем рассчитывал профессор Диппет… но все же пришел вновь попросить о том, для чего, по его словам, раньше был слишком молод. Я прошу разрешить мне вернуться сюда преподавателем. Полагаю, вы знаете, что после окончания школы я многим занимался и многое повидал. Я могу научить такому, чего нельзя узнать ни от кого другого.

Дамблдор ответил сухо:

— Безусловно, я знаю, что ты многим занимался и многое повидал. Слухи о твоей деятельности, Том, дошли до твоей старой школы. И я был бы крайне огорчен, если хотя бы половина оказалась правдой.

Том со скользящей усмешкой бросил:

— Величие порождает зависть, зависть возбуждает злобу, злоба плодит ложь. Вам, Дамблдор, это должно быть известно.

Директор не показал реакции, как и раньше на слова об Аберфорте.

— Я проводил эксперименты, я раздвинул границы магии шире, чем кто-либо до меня, — продолжил Том.

— Границы некоторых видов магии, — спокойно поправил Дамблдор. — Только некоторых. В других ты остаешься… прости меня… полным профаном.

Риддл знал, о чем говорит его бывший учитель. «Любовь — самое сильное волшебство». Эта риторика вызывала у Тома омерзение. Когда-то любовь привела его в приют. Идиотская любовь заставила Меропу Гонт пойти за человеком, которому было на нее плевать, любовь заставила ее отказаться от своей власти над ним, любовь заставила ее поверить, что без его одобрения она ничто, сдаться и умереть. Том ненавидел любовь.

— Старая песня, — яростно сказал он. — Только ничто из увиденного мной в этом мире, Дамблдор, не подтверждает ваших знаменитых заявлений о том, что любовь сильнее всякого колдовства.

— Можеть быть, ты не там смотрел, — предположил Дамблдор.

Том улыбнулся, допив вино.

— Тогда где же и начинать новые изыскания, как не в «Хогварце»? Вы позволите мне вернуться? Передать мои знания школьникам? Я сам и мои таланты полностью в вашем распоряжении. Командуйте мною.

Он вложил в свои слова вкрадчивую издевку, скрывавшую ярость. Не понять, добился он чего-то или нет; с Дамблдором говорить — как мыла наесться. В найме тот, конечно, отказал, но разговор был необходим и по другим причинам.

Обратно Том пошел кружным путем. Ему было приятно снова оказаться в своей старой школе, и хотелось растянуть оставшиеся минуты подольше. Из стены выплыла призрачная женщина, и Риддл склонил голову:

— Мое почтение, Елена.

— Вы? Какими судьбами? — спросила она, и Тому показалось, что на призрачном лице мелькнула радость.

— Заходил проведать директора, — скупо улыбнулся Том. — Елена, я принес вам подарок. Я знаю, вы не можете взять материальный предмет, но я спрячу его там, где вы сможете на него смотреть. Пойдемте.

Елена, заинтригованная, проплыла вслед за ним. Том добрался до коридора на восьмом этаже, прошелся три раза туда-обратно — и перед ними возникла дверь в Выручай-комнату. Внутри Том достал диадему. Елена ахнула.

— Вы ездили в Албанию?

— Бывал в разных местах понемногу.

— Мне украшения уже ни к чему, но все же я благодарю вас, — растроганно произнесла Елена. — Эта вещь хранит в себе столько воспоминаний...

И столько возможностей, подумал Том.

Назавтра пошел дождь. За обедом Белла голода не чувствовала и едва поковыряла жаркое. Мать велела немедленно доесть, Белла не стала, закончилось все криком и пощечинами, со стороны матери, конечно — обычная семейная беседа, ожесточенно думала девушка, лежа потом у себя в спальне. Сколько можно, они и к совершеннолетию будут бить и на колени в угол ставить? Ну нет, тогда уж я найду способ поставить на своем. Она раскрыла «Волхование всех презлейшее» и постаралась отвлечься от горестей.

Труд Годелота Белла изучала целыми днями. Книга болезненно притягивала ее, как когда-то целительский труд о болезнях. Картинки можно было рассматривать бесконечно. Она с трепетом подумала воплотить какое-нибудь из заклинаний. Выбрала то, что показалось одним из самых простых, раздувающее внутренние органы до разрыва и, соответственно, смерти.

Белла поймала белку, но потом заколебалась — та была такой милой и пушистой. И немедленно цапнула ее за палец. Тут колебания прошли, зато белке удалось сбежать, воспользовавшись тем, что Белла отвлеклась на лечение пальца. Тогда девочка решила начать с жука. Потом усомнилась, есть ли у жуков вообще внутренние органы. Когда она видела раздавленных насекомых, внутри у них была какая-то однородная масса. Пришлось отложить дело до тех пор, пока этот вопрос не удастся прояснить.

Потом Беллу привлекли другие заклинания, и план забылся. Лето мало-помалу шло к концу, и вот уже настало первое сентября. Старших девочек проводили на вокзал, и красный поезд отбыл.

Адриенну и правда поселили к Белле с Селеной. Она восприняла новость спокойно. Втащила в спальню вещи, повесила над кроватью фотографию какой-то колдуньи.

— Кто это? — спросила Белла.

— Цирцея Макфасти1. Селекционер драконов. Она довольно известная.

— А что у тебя за прическа? — Белла отвлеклась на сложное сооружение на голове Адриенны.

— Прощальная фантазия отца, — улыбнулась Адриенна. — Он парикмахер.

— Надо же, — Белла особо не задумывалась, как живут те, у кого нет наследственных капиталов. А вот, оказывается, они совсем рядом. — А мама?

— Пока мы жили вместе, она не работала, — ответила Адриенна.

— О, — Белла не знала, удобно ли расспрашивать дальше. Потом решилась:

— А почему больше не живете вместе?

— Они с отцом разошлись. Я пробовала жить с ней и Свеном.

— Твоим братом?

— Ее новым мужем. Но в Исландии климат не по мне, так что я вернулась к папе. А то бы училась сейчас в Дурмштранге или в Норнайокутле.

— О.

До сих пор развод был для Беллы чем-то из области фантастики. В обширной семейной истории Блэков встречались убийства — о них говорили прямо, когда речь шла о Средних веках, и завулированно, когда касались времен недавних. Но развод! Новое замужество!

— В Дурмштранг мой кузен хотел. По-моему, мои родители тоже думали об этой школе.

— Не предел мечтаний, — равнодушно заметила Адриенна. — Муштра, казарменная дисциплина. Хотя нет, Дурмштранг еще дальше от Исландии, чем Хогвартс. Наверное, меня бы отдали в Норнайокутль.

— А что это такое?

— Местная волшебная школа. Маленькая. В Исландии вообще-то народу мало, и маглов, и магов. Волшебников меньше тысячи, так что можешь себе представить. Но зато в школе куда свободнее поставлено дело, чем в Хогвартсе.

— А… ты не жалеешь, что родители развелись? — осторожно спросила Белла.

— Сложный вопрос, — спокойно сказала Адриенна. — Я переживала, когда они только решились. Зато сейчас я куда самостоятельнее. И потом, у меня теперь два дома вместо одного.

Серпентину Адриенна одобрила, с удовольствием гладила ее и приложила губы к теплой шкурке.

— Хочешь, расскажу одну вещь? Только обещай, что не разболтаешь, — прошептала Белла.

— Если это не что-то опасное для других, то обещаю.

— Я умею говорить со змеями. Потому мне ее и купили.

Адриенна посмотрела на соседку с воодушевлением, какого раньше Белла у нее не видела:

— Скажи что-нибудь.

— Сейчас попробую. Это не всегда получается, — взволнованно ответила Белла. — Иди сюда, Серпи.

— О, — судя по лицу Адриенны, все удалось. — А она тебе отвечает?

— Нет, — вздохнула Беллатрикс. Сейчас это не так ее расстраивало, как два года назад, но все-таки настроение немного упало. Змея, подняв голову, посмотрела на хозяйку, но переползать к ней не стала. — Ей ампутировали речь, чтобы в школе никто не догадался, что я змееуст.

— А что в этом плохого?

— Считают, что умение говорить со змеями — черная магия.

— Какая чепуха! — энергично сказала Адриенна.

На гербологии проходили бубонтюберы — растения, похоже на здоровенные бурдюки с гноем. При сжатии бурдюки выстреливали желтовато-зеленой вонючей жидкостью.

— Наденьте перчатки и выжимайте их, — велела Спраут. — Держите бутылки. Гной очень полезен.

— Да уж наверное, — буркнул Терри. — Когда необходимо вызвать рвоту.

Адриенна неловко повернула свое растение и окатила зловонной жижей Леандру. Та с воплем побежала в больничное крыло.

— Ой! Пожалуйста, прости! Я не хотела! — расстроенно воскликнула вслед Адриенна.

— Ага, как же, — прошептала Каролина. Белла окинула взглядом класс — похоже, ребята были согласны с Каролиной. Никто не забыл, что в прошлом году Леандра была одной из заводил травли.

— Какой досадный несчастный случай, — громко сказала Белла. — Надо будет навестить ее, если не вернется до конца уроков.

Но на истории магии Леандра уже появилась. Ребята ненадолго пробудились, глядя, как она пробирается на свое место.

В среду профессор Толкотт объявил, что духовидение теперь исключено из учебной программы.

— Вызывание духов умерших — это некромантия в самом классическом смысле слова. Потом колдовское искусство развивалось, и понятие некромантии включило в себя многие другие практики, которые я считаю этически неприемлемыми. Само же по себе духовидение… Впрочем, не мне спорить с Попечительским советом. Впредь мы ограничимся прорицаниями.

На первом занятии проходили гадания по внутренностям животных. Толкотт разбил класс на несколько групп и выдал каждой по бараньей печени.

— Одна сторона печени относится к вашей судьбе, другая — к судьбе вашего врага. Смотрите, насколько тонки щели, делящие орган на доли. Если сосуды хорошо развиты, это хороший знак, соответственно, для вас или вашего врага, смотря по тому, на какой они стороне. Выпуклость на краю правой доли печени может содержать важные знамения. Ее отсутствие предвещает смерть, раздвоенность — борьбу и раздоры.

— Это ведь, в общем, условность, — задумчиво сказала Белла вечером, лежа в кровати.

— Что? — Адриенна высунулась из-за своего полога.

— Гадания в том виде, как мы их проходим. Просто историческая справка. Чтобы и впрямь гадать таким образом, животное нужно принести в жертву, с соблюдением обрядов. И верить в богов, которым его посвящаешь.

— А ты веришь в бога? — спросила Адриенна, не глядя на соседку.

— Что? — Белла запнулась. — В которого?

С третьей кровати доносилось сопение — Селена заснула.

— Я учитываю принятые представления о воплощениях мистических сил, — заговорила Белла немного погодя. — У меня дома статуэтка Кали. И на рунах я обращала висы к Хель. Но я не очень понимаю, что значит «верить» в этом контексте. А ты?

Адриенна молчала. Потом нехотя сказала:

— Спать пора.

— — -

1. Согласно книге "Волшебные твари и где их искать", волшебники клана Макфасти, живущие на Гебридах на протяжении столетий, по традиции присматривают за драконами породы Гебридский Черный.

На вечеринке Слагхорна к Белле проявил интерес рейвенкловец Бальтазар Ашкрофт. Он был старше на два курса, и раньше, кажется, профессор его не приглашал. Что-то, видно, случилось в нынешнем году, может, кто из его родственников проявил себя или получил повышение, а может, сам Бальтазар чем-то стал заметен. Спрашивать было бы неприлично, да и не слишком Беллу волновал этот вопрос. А вот она Ашкрофта сильно взволновала. Больше они у Слагхорна не пересекались, но Бальтазар находил способы увидеться. Поджидал слизеринцев у теплиц, когда у них была гербология, заходил в подземелья. Белла сначала принимала знаки внимания равнодушно. Потом заметила, что Эвальда они нервируют. С Эвальдом она провела несколько приятных вечеров наедине — делала это редко, чтобы все не выглядело как роман — но на людях они держались как друзья, с примесью легкого флирта. Она не думала, что Эвальд влюблен, была уверена, что он замечает и других девушек, старалась не быть с ним слишком откровенной и в разговорах, и в поступках. Когда-нибудь Белла ему наскучит, и важно, чтобы тогда у него не было возможности разболтать о ней что-нибудь нехорошее или использовать информацию о ее слабостях.

А теперь вот он ревнует. С одной стороны, это неплохо — зримое доказательство власти Беллы. С другой, если эту власть не контролировать, от нее может оказаться больше вреда, чем пользы. Можно поговорить с Бальтазаром. Только вот что сказать? Отшить его и не общаться совсем? А почему, собственно? Он неплохой, вроде, с ним бывает интересно поболтать. Можно, наоборот, встречаться кулуарно, так, чтобы остальные не знали — но это значит очень сильно продвинуть отношения в сторону близости, показать свою нешуточную заинтересованность и дать надежды, которые она, может, и не захочет оправдывать.

Поговорить с Эвальдом? Все равно что признать, будто он имеет законное право ее ревновать.

— Слушай, я не понимаю, в чем закавыка с трансфигурационным преобразованием, — Адриенна протянула Белле свиток. — Я что-то упускаю.

— А, это просто, — Белла пробежала глазами пергамент, взялась за перо. — Мы же проходили весной.

— Ну, тогда для меня было тяжелое время, — рассеянно сказала Адриенна. Белла замолчала, потом произнесла тихо:

— Понимаю. Ты зла на ребят? На курсе до сих пор думают, что ты нарочно окатила Леандру гноем.

— Будто у меня другого дела нет, — сморщилась Адриенна. — Нет, не зла. Тогда, конечно, я к ним любви не питала. Но такие поступки не приносят ничего хорошего тем, кто их делает. Унижать другого человека за то, что он сделал что-то непривычное — значит ограничить свою собственную жизнь. Лишить себя самого каких-то других горизонтов. Так что мне незачем как-то дополнительно им мстить.

Белла поежилась.

— А с чего ты вообще заинтересовалась Деборой Питерс?

— Она такая затюканная. Я подумала, если принимать ее… на равных… она раскрепостится немного.

— Ну, она и раскрепостилась в результате, — хмыкнула Белла. — Поучаствовала в вакханалии.

— Да нет. Как раз не раскрепостилась. Она не смогла себя отстоять. Кто-то мог позволить себе не вмешиваться, остаться в стороне. Тебе, я думаю, никто и слова не сказал, ты же у нас королева. А у нее такой возможности не было.

— И что, ты совсем не в обиде и готова по-прежнему с ней дружить? — с замиранием сердца спросила Белла.

— Нет, конечно. Сделанного не вернуть. Я все понимаю и никаких несчастий ей не желаю, но мне не хочется больше с ней общаться. Хотя навредила она больше всего себе.

Только что Белла очень хотела услышать что-то подобное, но теперь ей стало тяжело.

— Это… жестоко, — сказала она неожиданно.

— Что? — удивилась Адриенна.

— Почему ты считаешь, что можешь судить? Эти слишком слабые, те себе жизнь испортили… Кто тебе дал такое право?

— Эй, ты о чем? — перебила Адриенна. — Если исходить из традиционного права, так я пострадавшая сторона и могу требовать симметричного возмещения.

— А, да. Закон талиона. Это я признаю, — перевела дыхание Белла. — Но ты же другое говоришь. Ты как раз отказываешься от возмещения и тем самым отказываешься быть на равных с ответчиками. Выбираешь моральное превосходство.

— А ты решила восстановить справедливость и отнять его у меня? — засмеялась Адриенна. — Правду говорят, у Блэков длинные руки…

— Да, мы такие, — прыснула Белла. — Держи ухо востро.

С Аяксом она редко пересекалась. Он посматривал украдкой в ее сторону — на уроках, в Большом зале на трапезах. Иногда подходил поговорить. В последний раз Белла и не заметила, как он оказался рядом.

— Как дела? — Блэк стремительно повернулась, окинула его быстрым взглядом.

— Ничего, — дернула плечом. — Можем поболтать как-нибудь.

— Я всегда за. Восьмой этаж?

— Да, но не сейчас. После уроков жду там. Скажем, через десять минут после. Думать надо о комнате, где можно встретиться. Не опаздывай.

Он пришел даже раньше времени, дружелюбно повел рукой:

— Присаживайся.

Белла вздернула брови. Это она должна была распоряжаться.

— Ты решил изменить правила игры?

— А что, у нее есть правила? — Аякс улыбался. Блэк прошлась по комнате.

— Правила состоят в том, что их знаю я, а не ты.

— Я не согласен.

Он попытался выглядеть уверенным. Блэк холодно улыбнулась:

— Ба, неужели? И что, ты можешь предложить что-то другое?

— Может быть, — сейчас Аякс вступал на тонкий лед. Он запнулся, думая, двигаться вперед или больше не стоит. — А во что ты играешь с Мур?

Блэк внимательно посмотрела на него, потом произнесла:

— Акцио палочка! — но Аяксу показалось, что заклинание сработало раньше, чем шевельнулись ее губы. Его «Протего» опоздало.

— Ты отстаешь в темпе, — дружелюбно сказала Блэк, будто вела урок Защиты. — А может быть, просто хочешь проигрывать?

— Может быть, — тихо согласился Аякс.

По ее губам скользнула улыбка.

— Мне тоже нравится играть с тобой, — она продолжала говорить мягко. Ничего хорошего это не обещало. — Но мне не нравится динамика. Мне не нравится, что ты стараешься найти, чем меня задеть, чтобы спровоцировать на жесткость. Разумеется, я могу быть жесткой… Как думаешь, я могу знать, что ты увидишь во сне сегодня ночью?

— Наверное, — прошептал Аякс. — Ты много чего знаешь.

— Хороший ответ, — одобрительно кивнула Блэк. — Думаю, ты тоже это знаешь. Попробуй угадать. Угадаешь — все ограничится одним сновидением. Нет — ну посмотрим…

— Думаю, ты про то, о чем я рассказал в совятне?

— Хорошая попытка, — покивала Блэк. — Но неудачная. Есть и другие вещи, которых ты боишься. Вот про родителей, например.

Он обхватил плечи руками, опустил голову. Мама с папой все больше отдалялись друг от друга. Безразличие отца и липкие истерики матери и так было тяжело терпеть, но в последнее время он начал опасаться, что их несчастливый брак окончательно распадется. Может, оттого его и тянуло к Блэк — ее власть казалась несокрушимой среди моря житейского несчастья, среди всего слабого, ненадежного.

— Чем не прекрасная идея? Мне, правда, трудно понять, что в этом плохого… и, если уж на то пошло, убийство гораздо лучше, чем развод.

— Слушай, не надо этого, — неохотно пробормотал мальчик. — Прости.

— Да ну? — переспросила Белла безо всякого сочувствия. — По-моему, ты пытался вызвать меня на нечто подобное. Разозлить, задеть.

— Прости. Я на самом деле не хочу делать тебе больно. Просто… мы так редко играем…

— А на мне свет клином сошелся? Ты не думал поиграть еще с кем-нибудь? — легко спросила Белла.

Аякс запротестовал, казалось, его задело одно такое предположение. Это все-таки было лестно, и Белла смягчилась.

— Ладно. Я тебя понимаю, но подумай и ты обо мне. Может, тебе кажется, что я одним взмахом руки повелеваю стихиями. Нет, я живой человек. Я тоже… устаю, ошибаюсь… мне бывает грустно…

— Нет, ты должна быть совершенна, — тихо сказал Аякс. Не понять, в шутку или всерьез.

Она так легко предложила поиграть с кем-то еще. Это задевало. Как будто то, что происходит между ними, не уникально, как будто это стандартная деталь в стандартном механизме, и к любому встречному можно подойти и получить то же самое. Как будто Аякс, скажем, такой человек, которому нравится, когла ему делают больно. Ничего подобного. Ему не понравится это с кем-нибудь другим.

Кларисса была неглупой девочкой, но робость изрядно мешала ей проявлять свой ум в учебе. Она вечно боялась ошибиться, не поднимала руку на уроках, чтобы не опозориться, сказав что-нибудь не так. Сдавала контрольные одной из последних, колебалась и меняла ответы. Домашние задания делала часами, пока усталость не притупляла страх написать неверно. Домашние работы, конечно, не так ужасны, их не нужно отвечать перед классом вслух.

Иногда страх как будто весь оказывался израсходован, и Кларисса делала что-нибудь безрассудное, как тогда, на первом курсе, подойдя к Блэк. За все три с лишним года в Хогвартсе у нее было четыре-пять приступов такой смелости; впрочем, они быстро проходили, оставляя перепуганную девочку наедине с результатами своего бесстрашия.

На четвертом курсе у нее с самого начала дела не заладились. Лавиния, ее соседка и подружка, стала держаться прохладнее. Кларисса догадывалась, в чем дело. Родители у соседки раздобыли денег, и на каникулах их семья ездила смотреть Трансатлантические гонки на метлах. Зрители размещались на кораблях, стоило это все немало, и там Лавиния познакомилась и общалась со старшекурсниками, а теперь хотела повысить свои акции, болтала с ними или с Леандрой, которая снисходительно принимала ее авансы. А Клариссу, конечно, трудно было назвать престижной приятельницей. Завязать дружбу с кем-нибудь еще Кларисса робела, думала, что никому она не нужна, и только не хватало, чтобы ей это в лицо сказали в ответ на попытки предложить сближение.

На магловедении начали проходить магловскую технику, Кларисса ее не понимала и «плавала» в теме. А на зельях в конце сентября вышло особенно неудачно: следующей парой должны были быть чары, на которых профессор Флитвик обещал контрольную. Кларисса в панике решила, что ничего не помнит, и достала учебник, решив украдкой повторять во время варки Сонного зелья. И зря, потому что зазевалась, перепутала ингредиенты, отвар вскипел, взметнулся над котлом и окропил все, что лежало на столе.

— Ай-ай-ай, — спокойно прокомментировал профессор Слагхорн, подходя ближе. Он коротким взмахом палочки очистил крышку стола, пергаменты и перья, но учебник чар Кларисса успела спрятать под парту, и после урока убедилась, что он остался испорчен.

Контрольную она написала, но дальше начались сложности. Чтобы разбираться в темах, нужно было читать учебник. Иногда Кларисса просила его у Лавинии, но приятельница проявляла заметное недовольство такими просьбами, а их отношения и так дали трещину. Написать домой и попросить новый было боязно — родители наверняка будут ругать, может даже, громовещатель пришлют. Что-то можно было в библиотеке найти. Но, в общем, Кларисса перестала владеть ситуацией и успевала по чарам все хуже.

Семестр подходил к концу. Очередное занятие по защите от темных искусств состоялось на крыше Западной башни. Самостоятельно ходить туда ученикам не позволяли, так что всем хотелось посмотреть на недосягаемое в обычной жизни место. Темой урока были духи, рождающиеся из воздуха на большой высоте. Обратно добираться надо было через весь замок сверху вниз, в глубину подземелий. Ребята постепенно разбились на маленькие группки, потеряли друг друга. Кларисса брела рядом с Дебби, остальных не было видно; потом и Дебби добавила шагу и ушла вперед. Когда Кларисса проходила неподалеку от кабинета Флитвика, то заметила Арахну Хиббинс с Рейвенкло, та стучалась в класс.

— Профессор! Я вас не отвлекаю?.. — воскликнула Арахна, едва Флитвик показался на пороге.

— Нет-нет, что вы, — бодро ответил Флитвик. — Я как раз закончил писать задания для четвертого курса. Что-то произошло?

— Да, там в гостиной, — затараторила она, — пожалуйста, пойдемте…

Дальше их слова было уже не разобрать. Кларисса огляделась. Профессор, уходя, не запер дверь. Задание для итоговой контрольной. Она почувствовала один из своих редких приступов безрассудства и юркнула в комнату. Листок пергамента лежал на столе, и она быстро переписала на ладонь задания с ответом.

Когда выходила из кабинета, неловко поворачивая исписанную руку, в дальнем конце коридора появился Аякс. И они еще не успели свернуть, когда профессор возвратился в свой кабинет. Теперь Аякс уж точно должен был понять, тревожно сообразила Кларисса, и с опаской посмотрела на него.

— Подсмотрела задания?

— Нет, нет, — смешалась она.

— Мне все равно, — заметил он равнодушно. — Могу говорить профессору, могу не говорить.

— Хочешь, я тебе тоже дам посмотреть?

Аякс со скучающей улыбкой покачал головой:

— Нет, спасибо.

Через несколько дней ребят отпустили в Хогсмид. Вечером перед тем была непогода, все сидели в факультетской гостиной, болтая или готовя уроки. Кларисса забралась в уголок с учебниками. Тут рядом присел Аякс и небрежно сказал:

— В воротах отстань немножко.

— Что?.. — Кларисса замешкалась.

— Когда нас будут выпускать из замка, — спокойно пояснил он, и отошел, не трудясь выслушать ответ. Кларисса проводила его испуганным взглядом. Но если он сдаст ее, она крупно попала. Завтра она пропустила почти всю толпу выходящих вперед, оставшись в самом конце.

— Молодцом, — похвалил Аякс, появившийся рядом. — Смотри, наши все далеко впереди.

— Ну и чего ты хочешь? — тихо спросила Кларисса.

— Ничего, — рассеянно улыбнулся он. — Я же сказал, мне все равно. Пойдем по железнодорожным путям?

— Но нам не нужно в ту сторону…

— Да ладно тебе, — лениво протянул Аякс, сделав несколько шагов вдоль рельсов. Кларисса, конечно, сдалась и двинулась следом. Сначала они тащились в молчании, потом Аякс приостановился, пропуская девочку ближе, и пошел вровень с ней.

— Любишь снег? — тон у него был прохладным, незаинтересованным.

— Ну… разве только в полете, — осторожно сказала Кларисса. Ничего хорошего от одноклассника ждать не приходилось. От рельсов они уже ушли.

— Это же Запретный лес! — воскликнула Кларисса.

— Нет, он еще далеко, — небрежно ответил Аякс.

— Не надо ходить дальше, — тихо попросила Кларисса.

— Останемся тут? — он равнодушно улыбнулся. — Ну что ж, можно.

Кларисса потопталась, потом запрокинула голову, глядя на звезды:

— Ты знаешь, что где-то там наша Беллатрикс?..

— Не такая уж наша, — со смешком ответил Аякс. — А ты знаешь, какие твари живут в лесу? Говорят, там есть акромантулы — гигантские пауки.

Девушка вздрогнула.

— Может, пойдем поближе к замку?

— Мне и тут неплохо, — безразлично уронил Аякс. Он сделал шаг к Клариссе, она чуть отодвинулась, но далеко отходить не решилась.

— Хочешь вернуться? — спросил он. Кларисса кивнула. — Давай сыграем. Если ты угадаешь, можешь отправляться в замок. Или в деревню. В какой руке пуговица?

Аякс убрал руки за спину, потом снова выставил вперед со сжатыми кулаками.

— В правой, — неуверенно сказала Кларисса.

Аякс раскрыл ладони — пуговица лежала на левой.

— Неудача, — легко произнес он. — Жизнь несправедлива, верно?

— Мне… неуютно, — робко сказала Кларисса. — Давай уйдем?

Аякс подошел еще чуть ближе. Было приятно, что она смотрит на него с испугом. И не уходит. Интересно, Блэк чувствовала то же самое? Наверное, раз ей нравилось с ним играть.

— Чего ты… чего ты хочешь? — тихо спросила Кларисса.

— Мне просто интересно наблюдать, — улыбнулся Аякс.

Ее оказалось так легко поймать, что это было даже неспортивно. Но, в конце концов, Аякс хотел только попробовать.

Через пару месяцев — после праздников и каникул — они стояли в одном из пустующих классов по дороге в подземелья. Аякс придвинулся так близко, что это изменило пропорции лица, и Кларисса, испуганно моргнув, думала, что вблизи оно выглядит совсем незнакомым. Она попыталась отвернуться, потом замерла. Он дотронулся губами до ее рта, но продолжать не стал. Вот момент, о котором Кларисса читала в книгах и слышала от знакомых девочек. Считается, что это должно быть приятно. Но Клариссе было тяжело и страшно. Она не строила иллюзий, будто Аякс любит ее хоть немножко, и сразу почувствовала себя за это виноватой. Она отступила на шаг.

— Ты чего?

— Ну, мне бы нужно идти, еще уроки делать …

— Ты ведь сама сюда пришла, — прохладно сказал он. — А теперь хочешь представить дело так, будто тебе ничего не надо и ты тут случайно?

— Нет, — сглотнув, сказала Кларисса. «Ага, работает», заключил про себя Аякс. Хорошо, что есть на ком отрабатывать тактику.

За завтраком Кларисса оказалась напротив Беллы. Та кивнула и перебросилась парой фраз, а потом повернулась к сидевшей рядом с ней этой странной Адриенне. Кларисса посмотрела с затаенным раздражением. Адриенна появилась в комнате Беллы только потому, что той нужно было выжить Каролину, которая пыталась с Беллой соперничать — а теперь вот Адриенна держится с Беллой как подруга, и та ее не осаживает. Вспомнить еще, как Адриенна себя ведет — все время болтается с ребятами с других факультетов, позволяет себе ходить растрепой, носит свою вызывающую пародию на украшения. Ходячее чучело, возмущенно закончила Кларисса внутренний монолог.

Когда Аякс позвал ее в следущий раз, Кларисса набралась смелости спросить:

— Зачем ты это делаешь?

— Ты мне нравишься, — равнодушно ответил мальчик. Он слышал, что девочкам надо так говорить, и хотел посмотреть, подействует ли. Слово было смешное. Разве он мог бы сказать, что Блэк ему нравится? Она им владеет. Управляет. А «нравишься» — это можно сказать Клариссе или Дебби.

— А ты? Тебе нравится? — никакого интереса в вопросе не чувствовалось, да Аяксу и неважно было, нравится ей или нет. Просто захотелось проверить, посмеет ли она сказать «нет». Кларисса тихонько вздохнула. Ей не нравился ни он сам, ни то, что он делал, но ведь нехорошо так говорить людям. Невежливо, и потом, он спросит, зачем она соглашалась приходить, и не говорить же, как дура, что боялась отказаться.

— Да, — тихо сказала Кларисса.

Он не так уж хорошо все продумал, а может, и не старался особенно сохранить тайну. Леандра, которой всегда было дело до чужих секретов, просекла, что Аякс с Клариссой отбились от класса на прогулке, да и потом пару раз. Она не понимала, давать ли ход этой истории. Еще, чего доброго, поднимешь акции Клариссы — Аякса хоть и не назовешь королем класса, но, кажется, задротом его не считают, так что Клариссе эта интрижка будет скорее в плюс.

Девлин и Сюзи поженились. Венчали их в задней комнате дома Данхэмов, магически увеличенной, где обычно собиралась их маленькая община. Недавние чистокровные еще сохраняли остатки традиций, идущих из магловского мира, и облегченная версия христианства, которой они придерживались, была одной из таких традиций.

Потом взрослые устроили пир на весь мир, который немного примирил Алису со скукой венчальной церемонии. Кузен поймал ее во дворе и позвал к ним в гости через неделю. Это было неожиданно, Алиса думала, что он теперь закрутится со всякими неинтересными бытовыми делами. Она согласилась, было здорово, что ее прямо отдельно зовут, как взрослую.

Домик был маленький, всего пара комнат, крыльцо, небольшой дворик. Алиса знала, что молодые не купили его, а сняли, в надежде когда-нибудь перебраться в жилье получше. Она помогла Сюзи подать на стол, поболтала с родственниками. Потом Сюзи ушла к себе, она там шила, а Девлин отвел девочку в сарайчик во дворе, где у него лежали метлы. У нее даже глаза разбежались, хотя все это была рухлядь, старье невероятное.

— Да, но я с ними работаю, — сказал Девлин. — Научился подбавлять скорости. Если хочешь, могу и над твоей поколдовать, чтобы лучше разгонялась и высоту держала.

— Ой, — ответила Алиса. — А это не опасно? Побочных, как их, дефектов, не будет?

— Кто не рискует, тот не пьет огневиски, — пожал плечами Девлин. — Решай сама. У меня нормально все летает.

— Ладно, давай, — решилась Алиса.

С полчаса Девлин обрабатывал метлу. Потом они полетали немного, перекидываясь мячом. Алиса попробовала всякие фигуры в воздухе, вроде, метла держалась куда лучше.

— Предкам не говори пока, наверное, — с сомнением попросил Девлин.

— Ага. А ты не купишь мне новое перо с блестками?

Модные среди детворы перья с золотыми или серебряными блестками стоили ненамного дороже обычных, но родители никогда бы не купили навороченных перьев, если можно было найти простые подешевле.

— Гм. Это за ними в Лондон гонять надо? — спросил Девлин, почесав в затылке. — Давай я тебе лучше деньгами отдам, в Хогсмиде сама купишь.

Да здравствует шантаж, весело думала Алиса, ложась спать после возвращения из гостей.

До начала занятий оставались уже считанные дни. Пошли дожди, мешая гулять на улице. Стеф заладила реветь ночами, ма просыпалась и ходила с ней по комнате, укачивая. В школу Алиса уехала даже с облегчением. Пусть родители сами разбираются со своей головной болью. У нее есть крутая метла и куча денег — покупать перо она не рвалась, можно будет и получше потратить сбережения.

В гостиной ребята полночи рассказывали друг другу, кто что делал летом. Алиса похвасталась сестрой и свадьбой кузена. Про метлу она пока помалкивала.

Отбор в команду назначили на следующих выходных. С курса туда намылилась еще пара парней, а из старших, наверное, и побольше. Алиса нервничала, и после занятий, наплевав на домашние задания, летала до ночи, Обри ей иногда помогал с мячом. Наконец время отбора подошло. Взяв свою подновленную метлу, Алиса отправилась на стадион, где уже собрался какой-никакой народ. Сначала смотрели загонщиков. Алиса сначала не думала бороться за это место, на него обычно брали парней. А потом, после неудачного полета одного из претендентов, вдруг решила и тут попробовать сил. Конечно, не победила, но и совсем уж в грязь лицом не ударила. Метла слушалась отлично, маневренность показывала хорошую, и сама Алиса прилично играла, в общем, капитан ее заметил. Второе вакантное место было охотника, тут уж Алиса показала все, на что способна. Ей дали неудачный пас, она рванулась за мячом и поймала-таки, и заметила, как все встрепенулись, когда метла разогналась с разворота — скорость вышла отличная. Потом даже удалось забросить два мяча, хотя вратарь был хороший игрок. После Алисы еще двое попытали силы, и оба выступили хуже нее.

— Берем Уайтхорн, — решил капитан.

Вечером друзья Алису поздравили. Хорошо, что они на место не претендовали, подумала она, а то были бы обиды.

Теперь у нее каждую неделю были тренировки, отнимавшие много сил от учебных занятий. Успеваемости они не способствовали, Алиса даже начала на задания забивать. На зельях каких-нибудь это не особо мешало, все равно, пока варишь, можно все по учебнику прочитать, но по трансфигурации оценки поползли вниз. Потом и по другим предметам пошли домашние сочинения, которые Алиса кропала кое-как.

Зато их команда выиграла матч со слизеринцами — вечными соперниками Гриффиндора. Алиса внесла свой вклад, забив три гола из семи. Победу отметили вечеринкой в факультетской гостиной, а на следующий день слизеринцы подкараулили игроков и напали, и вышла большая драка. В ней Алиса тоже поучаствовала с отличными результатами, которые удовлетворенно вспоминала на следующей неделе, чистя посуду в больничном крыле.

Метла ее в самом деле оказалась из лучших, и остальные стали расспрашивать, как это старый Чистомет так шустро летает и разворачивается. Алиса уклончиво сказала, что один человек ее подремонтировал. Ее спросили, сколько он берет.

— Не знаю, с ним родители договаривались, — ответила Алиса.

Криспин, гриффиндорский загонщик, не успокоился и стал просить, чтобы она свела его с мастером. Алиса написала Девлину, и он ответил, что может помочь, конечно, и запросил небольшую цену.

— Только это все твоя идея, помни, что я тебя не уговаривала, — предупредила Алиса Криспина.

— Идет, — согласился он.

Девлин постарался на славу, и слух о нем пополз по школе. Через месяц к Алисе подошел на тот же счет парень из рейвенкловской команды, но она заявила, что не будет помогать конкурентам.

— Да ладно тебе. Все равно мастерство игрока важнее.

— Вот и обходись им, — буркнула Алиса.

Но когда с той же целью подкатил Фортунат с Хафлпафа, она решила пересмотреть свое отношение. Он в команде факультета не играл, и Алиса спросила:

— А что я получу за услугу?

— А что хочешь?

Хотела она заколдованный пергамент из магазина Зонко. На пергаменте можно было писать невидимые шпаргалки, и это немного помогло Алисе держаться на плаву в смысле оценок. Но все равно к концу семестра по успеваемости она была одной из худших, и Макгонагалл пригласила ее к себе в кабинет для беседы.

— Мисс Уайтхорн, — начала профессор. — Ваши академические успехи в последнее время оставляют желать лучшего.

Алиса настороженно молчала.

— Я бы сказала, с того момента, как вы были приняты в команду факультета. Вы хорошо играете, Алиса, но я не могу позволить, чтобы ученики пренебрегали занятиями ради спорта. Как декан факультета я поставлю вопрос о целесообразности вашего дальнейшего пребывания в команде.

У Алисы дыхание перехватило — она так надеялась попасть в команду, и после первого же полугодия вылететь оттуда! Она быстро сказала:

— Но ведь год еще не кончается. Простите, я понимаю, что плохо старалась, но вы не могли бы дать мне немного времени. Я нагоню, честное слово!

— Мисс Уайтхорн, в этом семестре вы уже ничего не нагоните. Я согласна подождать, но если после каникул вы продолжите в том же духе, с квиддичем придется распроститься.

Угроза была реальной, и Алисе волей-неволей пришлось взяться за книжки. Последние дни перед Рождеством тренировок уже не было, и она уныло сидела за учебниками, глядя в одну и ту же страницу по полчаса. Друзья звали играть в карты, подходили с разговорами, но она вяло отнекивалась. О своих проблемах рассказывать не хотелось, она была гордая. Как-то в школу зашел лесник Хагрид, столкнулся с ней на лестнице и пригласил к себе. Алиса со вздохом пошла, сил смотреть на учебники уже не было.

— Ну, как учеба твоя? — спросил он, поставив чайник.

— Да ничего хорошего, — Алиса запнулась, а потом подумала, что ведь его, говорят, выгнали из школы в свое время. Хагрид поймет. — У меня не слишком-то оценки в этом семестре. Деканша ругается и грозит запретить играть в команде.

— Вот как? — лесник задумчиво погладил бороду. — И правда, невесело. А ты, это, к ней подойди, насчет чтоб позанималась с тобой отдельно. Попроси сама. Детишки так обычно не делают, можт, ей понравится.

— Гм, — пробурчала Алиса. — Еще позориться перед всеми.

— Так каникулы ж на носу. Все разъедутся, никто и не узнает.

— Еще и каникулы на это тратить! — возмутилась Алиса.

Но, подумав, решила, что здравое зерно в идее есть. Каникул жаль, но удержаться в команде важнее. Нужно чем-то жертвовать, вздохнула она. Решиться пойти к декану после недавней выволочки было страшновато, она несколько раз набиралась смелости, а потом откладывала.

— Позаниматься с вами дополнительно? — удивленно спросила Макгонагалл, когда Алиса все же обратилась с просьбой. Девочка с робостью кивнула. Минерва задумчиво посмотрела на нее. Профессор поймала себя на неприятной мысли, что было что-то предвзятое в ее отношении к Уайтхорн. Слишком громкий голос, слишком простой выговор, драки, спорт как способ выделиться. Минерва не оценивала людей по статусу крови, но поведение, считавшееся типическим для простонародья, не одобряла. В конце концов, она сама была не из лучшей семьи, но не пошла на поводу среды, нашла в себе силы учиться и переделать себя. Несмотря на заботу о победе своего факультета, Минерве неприятно было думать, что кому-то из студентов квиддич важнее учебы. Однако девочка пришла и по своей инициативе попросила заниматься с ней, хотя могла бы наслаждаться каникулами. Возможно, Минерва ошибалась в ней.

— Хорошо, — согласилась наконец декан. Алиса тихонько вздохнула. Своего она добилась, только особой радости это не доставило. — Начнем в первый день каникул. Приходите в мой кабинет к десяти часам утра.

Оставшиеся дни Алиса гуляла с друзьями, решив урвать хоть немного отдыха. Потом почти все разъехались. Макгонагалл погоняла ее по пройденным темам, выясняя, где нужно подтягивать, и составила план занятий. Первое задание Алиса сделала сразу же, вернувшись к себе, благо времени теперь полно, а потом вечером сидела в опустевшей гостиной, у самого камина. Народу почти не было, огонь прогревал комнату так, что аж жарко было, задания выполнены в лучшем виде — все не так уж плохо, подвела итог Алиса. А дома, небось, Стеф орет цельными ночами. Назавтра профессор проверила домашку, а потом стала объяснять следующую тему, про трансфигурацию с изменением формы. Алисе сначала неудобно было задавать вопросы, и вообще она себя чувствовала немножко наказанной, а это стыдно. Но за следующие дни она осмелела и начала спрашивать.

В замке оставалось всего несколько человек с разных курсов, и за трапезами теперь все сидели за одним столом. Ученики почти все были с курсов постарше, почти никого из них Алиса не знала, неизвестно было даже, кто с каких факультетов. Впрочем, слизеринцы какие-то были — не из квиддичной команды и не знакомые враги, в драках с которыми Алисе приходилось участвовать, но все же, наверное, враги. На Рождество в зале поставили елку, увешанную украшениями, а профессор Кеттлберн принес волынку и сыграл на ней что-то невообразимое.

Девочка оказалась смышленой, признала Минерва. Соображала она хорошо и могла бы учиться куда успешнее, чем до сих пор. Минерва отвела ее к Филиусу, и тот за пару занятий подтянул самые вопиющие провалы в чарах. По трансфигурации тоже выходил уже неплохой уровень.

Теперь Белла не засиживалась подолгу в гостиной или библиотеке. Она рано отправлялась в спальню, читала там, потом приходила Адриенна, и они вели долгие разговоры перед сном.

— Расскажи об Исландии, — попросила Белла. Адриенна взъерошила светлые короткие волосы:

— Там очень активная Земля. Вулканы, гейзеры. Ее сила рвется наружу во много раз сильнее, чем в Британии. И эта сила магична. Волшебников там куда больше в отношении к маглам, чем в других странах, и магических существ тоже больше. И маглы лучше помнят их, чем в других местах. Система магии у нас, как понимаю, более-менее одна. Руны одни и те же, если закрыть глаза на детали. Это тебе не Китай и не Африка.

— Думаешь, на других континентах другая магия?

— Европейские заклинания привязаны к латыни. А как люди обходились в других местах, где ее не знали, где даже буквы другие?

— Есть немного заклинаний арабского происхождения.

— Да? Какие?

Белла замялась. Честно говоря, одно или два попадались ей в книгах по черной магии, а такого рода знания вряд ли стоило демонстрировать открыто. Хватит того, что она рассказала Адриенне о змееязычии.

— Не помню уже, — наконец сказала она. — Просто упоминания встречала.

На астрономии в окно было видно черное небо, звезды, Белла глядела, расслабившись, бросала мечтательные взгляды в сторону Адриенны. Иногда они занимали места рядом, но Белла осторожничала и почти не перешептывалась с подругой. Здорово было бы обмениваться сообщениями незаметно для остальных, думала она; но как? Вспомнила шифры, которыми пользовалась когда-то с Андромедой, только сейчас они не подходили. Интересно, как бы скомбинировать заклятие невидимости и писчие чары? Да нет, нужно еще, чтобы заклятие невидимости действовало избирательно. Задачка для взрослого профессионала, поняла Белла.

— Ты поедешь домой на каникулы? — спросила она Адриенну.

— Не знаю. А ты?

— Что-то не хочется. Давай останемся. Тут неплохо, когда народу поменьше.

Андромеда хотела на каникулы домой и поссорилась из-за этого с сестрой. Потом решила тоже остаться в Хогвартсе. Одной терпеть родителей и Нарциссу было выше ее сил.

В первое свободное утро Белла проснулась поздно.

— Ты пропустила завтрак, — заметила Адриенна. — Держи, я принесла немного еды.

— Спасибо, — удивленно отозвалась Белла. — Могла бы и не трудиться. Если подкатить к кухонным эльфам, они сами отвалят все, что нужно, еще и благодарить будут.

— Да? А как к ним попасть?

— Я потом тебе покажу, — обещала Белла.

В замке осталось мало народу. Ели в Большом зале все вместе, за одним столом с учителями. После Белла с Адриенной или с Андромедой отправлялась гулять по замку. Она отвела однокурсницу на кухню, выпросила у столпившихся эльфов всяких лакомств. Потом девочки еще несколько раз пробирались на кухню и сидели там в уголке, разговаривая и наблюдая за хозяйственной суетой. Еще, расхрабрившись, Белла подбила Адриенну на опасную авантюру — залезть в гриффиндорскую башню. Присутствие Адриенны ее окрыляло, снимало все ограничения. Белла воспользовалась дезиллюминационными чарами, потом девочки пустились в долгий путь наверх. Оказалось, факультетская гостиная защищена паролем, о чем Белла сначала не подумала. Обидно было проделать такой долгий путь впустую. Белла вспомнила, что один гриффиндорец в школе точно остался, но вдруг он уже в башне?

— Ладно, давай выследим его завтра после ужина, — наконец решилась она.

— Такие сложности, — со смешком ответила Адриенна. — Я бы просто дождалась, пока ребята вернутся после каникул, и сама подошла.

— К гриффиндорцам? Со словами: «пригласите меня в свою гостиную»?? — Белла посмотрела на подругу круглыми глазами.

— А какая разница, гриффиндорцы, не гриффиндорцы?

— А ты подойди и спроси, — хмыкнула Белла. — Думаю, они тебе живо объяснят, какая разница. Надолго запомнишь.

— У всех остальных я уже была. Рейвенкло — вот где самая жесть. Там даже не пароль на входе, а каверзные вопросы, на которые нужно угадывать ответы. Не угадаешь — не попадешь в спальню, вот как.

— Кошмар, — посочувствовала Белла. — Хорошо, что мы не там.

— А я могла бы туда попасть. Шляпа сначала колебалась.

На следующий день девочки довели начатое до конца. Ждать, затаившись у портрета, пришлось долго. Внутри вражеское логово оказалось довольно безобидным: круглая комната окнами на озеро, с камином и креслами вокруг.

— Без гриффиндорцев тут даже неплохо, — прошептала Белла.

Можно было дойти до самого конца, посмотреть еще и спальни, но девочки обе почувствовали, что это было бы уже слишком.

В следующий раз Белла устроила вылазку в Астрономическую башню. Было солнечно и холодно, девочки стояли, глядя на маленькие безлистные деревья внизу.

— Любишь все запретное, — с флегматичной улыбкой сказала Адриенна, когда они разговаривали ночью в спальне. В каникулярные дни такие беседы заканчивались далеко за полночь.

— Да, — тихо согласилась Белла. Она валялась на подушках рядом с Адриенной, и с последними словами подвинулась к подруге ближе. Та взяла Беллу за руку и замолчала. Через несколько секунд их губы соприкоснулись. Вскоре Белла сообразила, что надо открыть глаза. Адриенна смотрела куда-то вдаль, мечтательно.

У Адриенны тощее тело с едва наметившейся грудью, выступающими костями. Несообразное, как и ее поведение. Но была в ней какая-то уверенность в своем праве быть такой, как есть.

— Ты совсем ничего не боишься? — спросила Белла.

— Да нет, почему. Кучи всего.

— И что это за куча?

— Ты как-то слишком хищно спрашиваешь, — мягко засмеялась Адриенна. — Знаешь, к тебе многие относятся с опаской.

Белла усмехнулась; она знала, конечно — сама постаралась создать такое отношение.

— А ты нет?

— Ну, мы, вроде, подруги… — неопределенно сказала Адриенна. — Хотя, конечно, у тебя эта запуганность тоже есть.

— Что? — Белла так удивилась, что даже гнева сначала не почувствовала. — У меня?..

— Ну, есть немного, — спокойно потвердила Адриенна.

— Я никого не боюсь, — отрезала Белла.

— В каком-то смысле да. Ой, ладно, я неудачно выразилась. Конечно, ты смелая и в чем-то посмелее других, — мягко сказала Адриенна.

— Я ни перед кем тут не отступала!

— Ну да. Но ты не решилась бы выйти в Большой зал в мятой мантии или… скажем, попроситься в Хафлпаф на распределении…

— Разумеется, я не хочу ронять достоинство, — резко перебила Белла. — Не вижу, при чем тут страх.

— Ну ладно, в самом деле, — примирительно улыбнулась Адриенна. — Неважно.

Настал 66-й год двадцатого века. Белла крутила эти цифры так и сяк, и Адриенна рассказала ей о Великой чуме и пожаре, случившихся триста лет назад. Колдовской мир они затронули лишь слегка. В чумное время расцвела подпольная продажа маглам всяких магических товаров, якобы помогающих от заразы. Потом пришел пожар, выжег выходы с Олдхэг-плейс в магловский Лондон и положил конец нелегальной торговле.

— До сих пор ходят конспирологические теории, что к пожару приложил руку кто-то из наших, из колдовского мира. В официальной истории их игнорируют. Огонь перескочил реку Флит. Его перенес сильный восточный ветер, как принято считать… а может, что-нибудь другое.

— Есть такое заклинание Адского пламени, — кивнула Белла.

— Черная магия?

Белла отмахнулась:

— Но зачем это было колдунам?

— А разве сейчас нет желающих поубавить поголовье маглов?

— Для этого должна быть какая-то цель. С чего просто так подставляться под преследование Министерства — ведь за такое дело бы голову должны были снять…

— Некоторые считают, что Министерство всё и устроило.

— Чтобы положить конец контрабанде и вообще вернуть ускользающий контроль над ситуацией?

— Например. А может быть, чтобы выжечь очаг чумы. Маглы, знаешь, истребляют крыс, чтобы предотвращать эпидемии. Крысы разносят чуму. Так почему бы магам не поступить так же? Истребить маглов, которые разводят чуму.

— Так ведь она для нас, наверное, не опасна.

— Тогда целительское дело было не так развито, как сейчас. В предыдущий большой мор, еще до Статута о секретности, колдуны тоже погибали.

— Так ты считаешь?...

— Нет. Я просто пересказала чужие невразумительные спекуляции. Я думаю, что маглы могут доставить себе любые неприятности, по желанию, безо всякой помощи с нашей стороны. Равно как и маги наибольший п.здец на свою голову могут устроить своими руками. Вообще для каждого человека самую большую угрозу представляет он сам.

— Да ты философ, — улыбнулась Белла.

— Как ты делаешь эти браслетики? — спросила она в другой раз. Девочки сидели в факультетской гостиной.

— Палочку навела, скомандовала: Переплетись! Вышло жутко неряшливо, само собой, но кто будет приглядываться?

— Надо же, — Белла взяла запястье подруги и повернула, разглядывая нитки. — А откуда ты нить взяла?

— Неужели ты себе тоже такие хочешь?

— Ну, знаешь, носят же девочки одинаковые вещи, когда дружат. Когда хотят походить на подругу… — Белла сказала резковато, как бы в насмешку, но Адриенна посмотрела серьезно:

— Но ты не Дебби Питерс. Ты у нас королева, Белл. Вряд ли ты захочешь носить мои вещи.

— Ну, ты же мои не станешь… Ты такая независимая, — пожала плечами Белла.

— Нет, почему независимая? — рассеянно спросила Адриенна. — Меня несложно задеть.

— А что, ты надела бы вещи, как у меня? — будто невзначай спросила Белла.

— Почему нет.

Жаль, драгоценности все дома, думала, засыпая, Белла. Ей, конечно, нельзя их дарить посторонним — но ведь побрякушек много, может, родители бы и не заметили…

Захватывающие катастрофы засели в голове Беллы, мысли о них все время возвращались.

— Как бы здорово было, если бы здесь все сгорело, — сказала она Адриенне. Камин отбрасывал блики на ее лицо, и Адриенне показалось, что они в далеком прошлом, когда ведьмы ночью плясали у костра и отправляли ритуалы, которым не учат в школе. И что сама Белла из далекого прошлого.

Они почти все время были вдвоем, в опустевшем, будто зачарованном замке. Белла хотела, чтобы все вокруг выкосил мор.

— Сотни миль безлюдных земель и несколько человек в заколдованной башне. Пока те, снаружи, были еще живы, попытались бы осадить нас, забросить внутрь горящие ядра. «Это из-за вас, колдунов, поднялась чума». А потом уже ничего, мы одни. Пир во время чумы.

Но когда-то зачарованная сфера должна была расколоться.

Каникулы кончились. После первых занятий, по пути в слизеринские подземелья, Адриенна обняла подругу. Кровь прилила к щекам Беллы, девочка коротко осмотрелась — кажется, никого рядом нет — и аккуратно высвободилась. Адриенна бросила на нее внимательный взгляд, но ничего не сказала.

Теперь Белле нужно было заниматься, поддерживать отношения, быть в курсе событий. Если бы она проводила слишком много времени с Адриенной, это бы заметили. В спальню вернулась Селена — лишние глаза и уши. Долгих разговоров больше не было.

Несколько раз Белла подбивала Бальтазара на тайные вылазки из Хогвартса. Он играл классического влюбленного — роль, которую Белла сочла вакантной в своей небольшой коллекции отношений. С Аяксом у нее была совсем другая игра, странная, не имеющая названия. Фантазии о власти, страхе и наслаждении, в которые двое подростков погружались, были далеки от любви. А Эвальда трудно было бы представить влюбленным. Белла примерно представляла, чего он от нее хочет, и была не против развлечений, пока они приносят ей удовольствие. Однако осторожность соблюдала.

Бальтазар наколдовывал ей иллюзорные цветы и пересказывал статьи из «Проблем чароведения». Белла начала беспокоиться, не воспримет ли он их встречи как свидания и обещание быть вместе.

На Валентинов день Эвальд пригласил ее в Театр привидений. Нелегально выбраться из замка для них обоих не составляло проблемы. Пьеса из средневековой жизни (как решила Белла, автобиографическая для кого-то из актеров) была не лишена интереса. После спектакля пара посидела в кафе при театре. Они болтали, целовались и делали вещи похитрее. Вернувшись к себе, Белла обнаружила в спальне оптическую иллюзию цветочного венка в форме сердца.

— Это тебе, надо думать, — сказала Адриенна. Селена пока не спала, так что Белла не стала особо откровенничать, только спросила:

— Почему ты так решила?

— Ближе всего к твоей кровати.

— А тебе прислали что-нибудь?

— Нет, — ответила Адриенна. — Ладно, спокойной ночи всем.

Она задернула полог раньше, чем Селена уснула, так что Белла не успела спросить, не сама ли Адриенна создала призрачный венок. Наверное, нет, это был скорее стиль Бальтазара, но все же… Они теперь почти не общались с Адриенной. Белле хотелось бы подарить ей валентинку. Но тогда пришлось бы признаться, по крайней мере самой себе, что их отношения имеют какое-то название… имеют что-то общее с любовью.

Адриенна не навязывала своего общества. Даже когда у Беллы появлялась возможность провести с ней время, Адриенна ее инициативами манкировала. И Белла забеспокоилась. Она хотела просто немного снизить градус отношений, избежать огласки, но терять Адриенну не хотелось.

— Ты меня избегаешь? — наконец прямо спросила Белла.

— Нет, конечно.

— Прости, если я тебя задела тогда… Я ведь ни с кем на людях не нежничаю. Стараюсь, чтобы никто не знал, с кем у меня какие отношения.

— А с кем у тебя какие отношения? Вот этот Бальтазар, вы встречаетесь?

— Нет, не совсем, — уклончиво сказала Белла.

— А Эвальд?

Белла засмеялась:

— Да что ты, в самом деле. Давай погуляем по территории в субботу?

— В субботу же матч!

— Неужели ты пойдешь?

— Почему нет? — удивилась Адриенна. — Мне все интересно.

— Ну можно после матча.

— Хорошо, если будет время, погуляем.

Игра была с Рейвенкло. Белла тоже пошла смотреть. Эвальд подумал, что ради него — это его воодушевило, и, может, помогло забросить пару мячей, по голам Слизерин пока вел. Снитч блеснул на пару секунд и опять исчез, а потом снова появился, и ближе к нему оказался рейвенкловский ловец; в него запустили бладжер, ловец вильнул, сбив направление, слизеринец вырвался вперед, его попытались приложить бладжером, но загонщик успел отбить удар — и снитч опять исчез. Над стадионом пронесся стон. В третий раз мячик мелькнул в вышине на пятидесятой минуте игры. На рейвенкловской половине поля, совсем близко к их ловцу, и, увы, далеко от слизеринского, и хотя тот мгновенно рванулся к снитчу, но не успел. Победила команда Рейвенкло.

— Нда, не повезло, — вздохнула Белла, выцепив в толпе зрителей Адриенну. — Куда пойдем?

— Давай завтра, — смутилась Адриенна. — Сегодня меня ребята позвали.

— Кто?

— Ну, Арахна и другие.

— Праздновать победу их команды? — резко спросила Белла. — Над нашей? Ты настолько не любишь свой факультет?

Ей хотелось сказать, «ты настолько не любишь меня», но она сдержалась и гордо вскинула голову.

— Просто в нашей команде у меня нет друзей, а в их — есть, это не вопрос факультета, — примирительно сказала Адриенна. Она ушла, а Белла медленно плелась в хвосте толпы болельщиков, чувствуя себя несчастной и брошенной — настолько, что даже маска высокомерного достоинства, навреное, скрывала это не до конца.

— Я не знал, что вы болельщица, — произнес голос рядом. Белла вяло оглянулась и увидела Бальтазара. Ах да, он тоже рейвенкловец. — Мне жаль. Ваши неплохо играли, поражение было случайным.

— Но оно все равно ранит, — машинально ответила Белла, думая совсем о другом. Бальтазар осторожно взял ее за руку:

— Сейчас в нашей башне будут отмечать выигрыш. Но я не смогу радоваться тому, что вас огорчает. Хотите, посидим у озера или пройдемся до кромки леса? Вам наверняка станет легче.

— Благодарю, — Белла равнодушно приняла приглашение. — Я тоже не думала, что вы любитель спортивных зрелищ.

— Думали, я книжный червь?

— Нет, вы можете быть интересным собеседником. Но перебарщиваете со старомодной учтивостью.

Бальтазар взял ее под руку, и они чинно пошли в направлении леса.

На следующий день Адриенна сама напомнила Белле об обещании, и они коротко прошлись по тому же маршруту — разговаривали мало, не особенно смотрели друг на друга, и по возвращении Адриенна сразу ушла куда-то. В следующие дни было прежнее отчуждение, и Белла наконец поверила, что это все. Адриенна больше не хочет общаться с ней, поддерживать особые отношения. Белла извинилась и сделала несколько шагов навстречу, и все они были отвергнуты. Она и так уже уронила свое достоинство, бегая за этой девчонкой, больше унижаться нельзя, это не поможет делу, только еще больше снизит ее ценность в глазах Адриенны.

Потом подошел срок очередной прогулки в Хогсмид. Ивэн, Анат и еще несколько их приятелей собрались посидеть вместе в Кабаньей голове. Беллу все звали с собой, и она без особых раздумий согласилась. Компания развлекалась, молодые люди любезничали с девушками, Белла оживленно шутила, поддерживая общее веселье, а внутри у нее колыхалась тоскливая пустота.

На следующий день в гостиной было шумно. Обсуждали грядущую игру с Гриффиндором и вчерашние похождения. Каролину пригласил в кафе мадам Паддифут Мордред Томсон, пятикурсник. Компанию гриффиндорцев поймали за распитием огневиски и наложили взыскание. Прекрасно, может, это помешает им тренироваться к матчу. Арахна Хиббинс переживала, ведь она гуляет с одним из них, Олсоппом…

— Гуляет, как же, держи карман шире; это она хочет думать, что он с ней гуляет… — фыркнула Леандра.

— А кто эта Арахна? — переспросил Терри.

— Девчонка с Рейвенкло, — пояснил Аякс.

— С визгливым голосом и грацией жирафа, — добавила Белла. Ребята вокруг рассмеялись, а Адриенна, встретившись взглядом с Беллой, нахмурилась. Через пару минут она ушла к спальням. Белла, проводив ее глазами, заколебалась. Был ли уход Адриенны знаком, что она хочет поговорить наедине? Или пересечение взглядов было случайностью? Не стоит проверять, сказала она себе. Не стоит бежать, как собачонка, едва тебе подадут слабую надежду.

Еще несколько реплик однокурсников, которые вдруг показались Белле невыносимо скучными, и она поднялась и направилась к двери. В коридоре Адриенна не ждала, не было ее и в спальне. Белла вздохнула, и на глаза неожиданно навернулись слезы.

— Это все, все, — прошептала она, сев на пол и уткнувшись лбом в кровать Адриенны. В комнате никого не было, и Белла позволила себе расплакаться, потом забралась к себе, задернула полог, кинула заглушающие чары, и так тихо всхлипывала до ночи. Адриенна бросила ее. Белла понимала, что Адриенна не такова, как остальные ее знакомые. Ее не очаровывает сила, престиж и влияние. Ей, кажется, невозможно манипулировать. По крайней мере, Белла не нащупала ни одного крючка, за который Адриенну можно было бы зацепить. И значит, не на что рассчитывать, чтобы вернуть ее. Белла теперь одна.

О том же самом она думала через несколько дней, целуясь с Эвальдом в зачарованной комнате на восьмом этаже — слезы текли все время, но Эвальда это не расхолодило, напротив, было что-то возбуждающее, непривычное в ее слабости и печали, и он не мог насытиться. Он видел, как она гуляла после матча с Бальтазаром, и был возмущен и обижен — вот они, женщины, так бесцеремонно предпочесть победителя! Неважно, что Бальтазар не имел отношения к квиддичной команде Рейвенкло, он все равно был с того же факультета. Так что теперь Эвальд чувствовал легкое злорадство.

Прямой портал в Министерство другой державы Альбусу выдали без вопросов — красноречивое свидетельство его возможностей. В аскетически убранном кабинете британца уже ждали.

— Фрау Шютц, — официально произнес Альбус. — Я не отрываю от дел?

— Что вы, герр Дамблдор. Я рада быть вам полезной. Чем могу служить?

Услышав его просьбу, Ульрика коротко кивнула. Друг за другом они шагнули в роскошный министерский камин. На том конце очаг выглядел куда менее впечатляюще, внутреннее убранство Нурменгарда не отличалось помпезностью.

— Инспекция Министерства, — не оглядываясь, бросила Ульрика охране. Она стремительно прошла вперед, Дамблдор за ней. Гриндельвальд сидел за столом в большом кабинете, не слишком напоминавшем тюремную камеру, и разбирал бумаги. Заметив вошедших, он кивнул, как показалось Дамблдору, со скрытым недовольством.

— Счастлив видеть, господа.

— Взаимно, — хмурясь, ответила Шютц.

— Господин министр слишком занят?

Альбус удивленно вскинул глову. Ульрика холодно приподняла брови.

— Жаль. Мне хотелось обсудить с ним последние кадровые решения.

— Возможно, он найдет для вас минутку. А сейчас, надеюсь, вы найдете минутку для нашего гостя.

Долохов был одним из немногих людей в окружении Риддла, кого Альбус не знал по школе. В Германии кое-кто помнил его имя по прошлым годам, поговаривали, что потомок эмигрантов из еще более далекого азиатского угла занимался изысканиями в области кровной магии, что он смог выделить какие-то маркеры, отличающие магическую кровь от магловской. Что эксперименты проводились в Нурменгарде. Однако, когда архивы Нурменгардского исследовательского центра достались победителям, в них не обнаружили таких упоминаний. Архивы были подчищены, информация утрачена. Альбус не в первый раз пытался найти концы, но упирался в тупик. В конце концов он заставил себя поговорить еще с одним свидетелем, хоть и не слишком надеялся, что беседа с Геллертом что-то даст. Однако теперь его больше беспокоило поведение арестанта.

— Ульрика, что у вас происходит? Министр правда прибегает к совету Геллерта в кадровых вопросах?

— Для посвященных это не секрет. Началось несколько лет назад. Небольшой дипломатический кризис… Заключенный попросил о встрече с господином Баумайстером. Не знаю, почему министр согласился. Но знаю, что Гриндельвальд дал ему удачные советы. Настолько удачные, что впредь его снабжали всей выходящей периодикой.

— Таково было его условие или инициатива министра?

— Не знаю, думаю, что первое. Потом возникали еще сложные ситуации. Здесь я уже меньше осведомлена, но я не единственный человек в близких к верхушке кругах, кто замечает возросшие привилегии и влияние господина Гриндельвальда. Видели, как его задело, что я вошла без доклада? Баумайстер ведет себя церемоннее. Он понемногу привык к палочке-выручалочке из Нурменгарда. Теперь Гриндельвальд подсказывает, какой курс выбирать правительству, потихоньку проталкивает угодных ему людей на нужные позиции. Старается изолировать и ослабить противников.

— Вы в их числе?

— Как иначе. Но сейчас нас куда меньше, чем после победы. Герхард умер в прошлом году. Тихая кончина. Здоровье уже не то. Конечно, не то, после пяти лет Нурменгарда, но о них не упомянули ни в одном некрологе. Гизельберт недавно вышел в почетную отставку.

Дамблдор вздохнул.

— Я не уйду по своей воле. Но, возможно, мне помогут.

— Вы ожидаете покушения? — прямо спросил Дамблдор.

— Такой возможности я не рассматривала, — меланхолично отозвалась Ульрика. — Вряд ли. Игра не стоит свеч. Чтобы убрать политика, лучше использовать политические средства, а не уголовные.

-Как поживает Кройцштадт?

Ульрика посмотрела на Дамблдора с сомнением, потом, кажется, решилась:

— Пойдемте, я покажу вам. Это многое прояснит.

Теперь городок больше не был пустынным. Руины частично отстроили, над ними возвышались лачуги и какие-то приспособления из совсем не пригодных для жизни материалов. Какие-то люди сновали мимо, деловито и одновременно опасливо.

— Что это?

— Беженцы… переселенцы, — ответила Ульрика. — Легальные и нет. Это, в сущности, моя работа. Пускать ли их? Кого пускать, кого нет? Как выдворять тех, кого пускать не нужно? Я до некоторой степени представляю, почему эти люди оказались здесь. Поэтому у меня нет таких ответов, которые не выходили бы за сферу моей компетенции. О, я непопулярный политик, можете быть уверены, — она скупо улыбнулась. — А у герра Гриндельвальда, думаю, найдутся ответы, приемлемые для сильных мира сего. Но я не очень доверяю его ответам. Мне случалось испытать их на себе.

— Вы говорите про Нурменгард? — тоскливо спросил Альбус. Меньше всего ему хотелось слушать про это, но сознание какого-то неясного долга придавливало.

Ульрика рассеянно наблюдала за прохожими, потом заговорила сдержанно:

— Я ведь там недолго пробыла… Меня сначала пытали. Я не ждала, что выдержу, знала, что это все романтические сказки — про несгибаемых подпольщиков. Раскалываются все, если правильно взяться.

Альбус молчал, хмурясь.

— А я вот ничего не рассказала. Такой я, видно, урод. Говорят, когда сильно любишь, то достаточно, чтобы любимый человек до локтя дотронулся или лопатки, чтобы кончить. Не знаю, мне такого не довелось чувствовать.

Альбус смотрел в сторону. Рассказ выходил слишком мучительным, не из-за упоминания пыток, а из-за упоминания тела. Обсуждать жизнь тела было бы невыносимо с кем угодно, и в который раз у Альбуса промелькнула короткая мысль о том, не испытывает ли Ульрика к нему ненависти. Среди прочих чувств, разумеется — благодарности, памяти о моментах понимания и солидарности. Когда-то она готова была отдать за него жизнь — не из симпатии, а из патриотического расчета, что он послужит освобождению ее родины — и, может быть, в то же время ненавидела. Нет, это слишком сильное слово. Испытывала неприязнь. Или нет.

— Зато вот про ненависть я много узнала, — эхом донеслись слова Шютц. — Про то, как можно настолько ненавидеть, чтобы самая сильная боль казалась плевым делом, про то, как кожа лопается, а ты думаешь только о том, как бы можно было половчее сжать горло этой сволочи… Ладно уж. В какой-то момент со мной перестали возиться. Может, нашли кого-то сговорчивее. А потом…

Она отвернулась.

— Он ведь исследователь, ваш дружок. Чертов ученый. Все знают, какие эксперименты проводили в Нурменгарде — хотя сейчас об этом больше не пишут в массовых источниках… И это было похуже. Пока они хотели узнать от меня что-то, я еще была человеком, моя воля что-то значила… Всё значила, потому что я не сдалась. И в каком-то смысле всё происходившее было по моему выбору — по моему, потому что я по своей воле пошла в подпольщики, по своей воле отказалась отвечать. Я могла сдаться, рассказать всё и избавить себя от боли. А вот потом, в исследовательском центре, моё решение больше не имело значения. Там люди — только куски материи, и вопросы обращают не к ним, а к их телу, эмоциям, магической структуре, как будто те существуют помимо личности. Как будто ее нет вообще. Там не пытают. Когда лукотрусам вливают древесное зелье, это не пытка, ведь никто не ставит целью принудить их к чему-нибудь. Они нужны только как средство для проявления свойств древесины. Так и люди там, в палатах Нурменгарда. Я до сих пор не всегда чувствую свое тело. Как будто что-то осталось в Нурменгарде, в палате 101.

После долгой паузы он спросил:

— Почему вы не говорили мне?

— О веселых воспоминаниях? — сардонически усмехнулась Ульрика.

— Нет, о настоящем. О заключенном… — имени Альбус не стал называть.

— Это моя страна, — пожала плечами ведьма. — Нельзя всегда полагаться на помощь со стороны.

— Почему бы нам не устроить международный магический фестиваль? Для молодежи.

Смена темы была такой неожиданной, что Ульрика обернулась, посмотрев в лицо собеседнику.

— Почему нет, — задумчиво сказала она. — Такие мероприятия полезны. После войны их еще не проводили.

— И находятся полностью в вашей компетенции, — подчеркнул Альбус.

— Я чувствую в ваших словах какой-то подтекст, — улыбнулась она. — Договаривайте.

— Вы жаловались на то, что старые кадры уходят, а в обществе информация о терроре замалчивается — значит, молодежь не поймет, в чем дело, и не поддержит вашу позицию. Как вы подбираете смену?

— Вот оно что. Да, пожалуй, разумно…

— Если хотите, я задержусь на пару дней, чтобы мы смогли обдумать детали.

Занималась Белла вполсилы, без сосредоточенности. Подходили экзамены, и впервые за время учебы она не тратила сил на подготовку. По школе циркулировали слухи обо всех подряд, и Белла наконец узнала про Аякса с Клариссой, но ни малейшего интереса не испытала.

Блэк давно с ним не говорила, а сейчас, столкнувшись в совятне, вскользь спросила:

— Говорят, ты подружился с Клариссой?

— Кто говорит? — забеспокоился Аякс. Блэк не ответила. Может, и не страшно, что говорят… А Блэк почему это интересует?

— Надеешься, что я ревную? — усмехнулась Блэк.

— А ты ревнуешь? — это и правда было бы приятно.

— Твои родители все-таки разошлись?..

Аякс сглотнул. Ни с кем ему не хотелось это обсуждать. Хотя с Блэк можно. Он посмотрел ей в глаза и не увидел ни намека на сочувствие, одно холодное любопытство. И, странно, ему стало легче.

— То, чего ты на самом деле больше всего боялся. И что ты теперь чувствуешь?

— Как показала практика, от этого не умирают, — сухо ответил он.

Блэк стояла вполоборота, потом подалась вперед, собираясь уйти, и Аякс окликнул ее:

— Ты спешишь?

Она пожала плечами, приостановившись:

— А ты что-то еще хотел?

Аякс помолчал, думал, она так и уйдет, но Блэк ждала, рассеянно почесывая шею школьной сове.

— Помнишь, мы здесь в прошлом году… — наконец пробормотал он.

— Да. Все когда-то кончается.

— Для меня никогда не кончится, — тихо сказал Аякс.

На последних уроках прорицаний профессор Толкотт показал гадальные чаши. Их наполняли особой смесью, а потом она позволяла угадывать события, которые гадатель хотел прояснить.

— Как и прочие виды гадания, чаши полезнее при работе с прошедшими событиями, чем с будущими, — заметил профессор. Эту мысль он часто повторял. — Прошлое единично, а будущее — это спектр возможностей. Уже свершившиеся факты поддаются альтернативной проверке, которой не следует пренебрегать, и знание о них не изменяет их — в отличие от тех, что еще только должны воплотиться. А чем лучше вы знаете прошлое, тем вернее будут прогнозы будущего.

Экзамены Белла сдала без провалов, но и без особенного блеска. Где-то пригодились прошлые знания, кто-то из учителей натянул оценки повыше из привычки считать Беллу хорошей ученицей. По истории магии и гербологии вышло немного, но им большого значения не придавали. А вот трансфигурация ценилась высоко, и здесь у Беллы не было ни внешкольного багажа, ни положительной пристрастности учителя. Она получила семьдесят шесть баллов из ста, пропустив вперед даже Леандру. Белла не думала, что с оценками возникнут проблемы дома, в конце концов, ее прежние высокие результаты не привлекали особого внимания родителей.

Ночью ей приснилось, что она в центре пожара, ревущее пламя пожирало ее и баюкало, обугливало тело, трансформируя его во что-то другое. Она проснулась и долго не могла понять, где сон, где реальность.

Родители оказались не так безразличны к плохим результатам, как были к хорошим. Мать битый час истерически кричала, под конец перейдя к пощечинам, а потом отправила девочку в чулан для метел.

Логика наказаний казалась необъяснимой. Бывали куда менее унизительные санкции за бОльшие проступки. Если спросить у родителей, они, скорее всего, сказали бы, что она выдумывает, как говорили и раньше; разве могли бы они наказать детей несправедливо, надо совсем лишиться почтения к старшим, чтобы такое предположить. Как она может говорить, что мать бьет дочерей по лицу?..

— Значит, у нас коллективные галлюцинации, — флегматично заметила Андромеда после одного из таких скандалов, а однажды в пылу ссоры Белла подозвала домовика и велела в подтверждение ее слов рассказать, что было, когда она не хотела идти к тетке Боудике. Тот, дубася головой об пол, все-таки рассказал, но родители стегнули его Круциатусом, только и всего. Глупо, конечно, следовало понимать, что слова слуги значат так же мало, как слова детей. Нет, еще меньше. Андромеда обиделась тогда за домовика на сестру.

— А я-то при чем? — закричала Белла. — Я его и пальцем не тронула.

— Тебе совсем наплевать на других?.. — Андромеда уже начала рыдать, ей становилось трудно дышать в такие моменты, но Белла повернулась и выбежала из ее комнаты, не желая сидеть и утешать нюню.

Чулан неприятно оживлял такие воспоминания.

— Ну и идите на… — негромко сказала она, когда вечером смогла вернуться в спальню; схватила ботинок и кинула в дверь, зная, что звук не достигнет гостиной.

Ночью огонь приснился снова. Белла не собиралась рассказывать о нем родителям. Ожидать от них помощи она давно отвыкла, считая, что любые проблемы они способны только усугубить. Но узнать, в чем же дело, ей захотелось. Пламя явно что-то значит, не зря оно возникало в ее боггарте, и, если бы Толкотт не изгнал духа… Может быть, призвать его снова, попробовать примитивные гадания?

Блюдечко никаких ответов не дало, и мысли Беллы обратились к другим способам. Наверняка в обширных хранилищах дома Блэков есть гадальные чаши. А за смесью можно отправить сову.

Белла выждала несколько дней и послала домовика на разведку. Руководствуясь словесным описанием, он принес несколько кубков, потом один думосбор. Белла даже подумала, нельзя ли думосбор приспособить для ее цели. А потом их засекли родители.

Поставив Беллу в чулан, отец хлестнул прутом поперек плеч. Она стиснула зубы, выжидая, пока он отойдет.

Ивэну исполнилось семнадцать, и девочек отпускали с ним в город. На выходных они отправились побродить по Лондону вдвоем — Андромеде подарили новые книги, за которыми она хотела посидеть, а Нарцисса гостила у друзей.

— Слушай, можешь оказать мне услугу? — спросил кузен, как только они добрались до кафе.

— Говори, — подобралась Белла.

— Расходимся сейчас, встречаемся здесь через три часа.

— Будешь мне должен, — предупредила девочка.

— Понимаю. Ну, до встречи, — и он скрылся.

«Какая-то интрижка помимо Анат?», — предположила Белла. Что еще тайного могло быть у кузена — впрочем, у парней свои странности. Денег в сумке лежало достаточно, и она решила воспользоваться свободой, вдруг удастся найти гадальные принадлежности. Девочка побрела вдоль лавочек Олдхэг-плейс — «Все для кухни», «Ешь и пей», обувной магазин «Семимильные сапоги». Ни одна из них не подходила. Добравшись до лавки старьевщика, Белла решила попытать счастья и пересмотрела кучу разваливающейся рухляди. Потом, решив уходить, уже отворила дверь, но на прилавке мелькнул браслетик из ракушек… вроде тех безделушек, что любила Адриенна. Белла отвернулась и снова потянула дверь на себя, и, выйдя, сразу поняла, что попала в какое-то другое место.

Через несколько секунд она узнала Ноктюрн-аллею. Пространственная магия пронизывала черномагическую улицу. Да, это она, вон и лоток с большим выбором ритуальных костей.

— Ласточка моя, — раздался сзади старческий голос, — что же девочка делает здесь одна?

— Добрый день, дядя Карактакус, — скрывая досаду, поздоровалась Белла. Попросить его не говорить матери? Или, наоборот, сделать вид, что та знает, в надежде, что дядя при ближайшем визите найдет темы поинтереснее, чем их нечаянная встреча?

— Я… гм… я случайно заблудилась. Потеряла своего кузена.

— Вот как, — дядя Берк задержал на ней пронзительный взгляд. — Доставить тебя домой?

— Раз уж я тут, я могла бы заодно купить гадальные чаши, — быстро сказала Белла. — И наполнитель.

— «Суп Морганы» в любой лавочке зелий найдется, дорогая девочка, — улыбнулся дядюшка. — Зайдем-ка сюда.

— А теперь к нам. Гадальные чаши у меня найдутся, — заявил Карактакус, когда жидкость отправилась в сумку.

В лавке он мягко подтолкнул:

— Давай-ка наверх. Обсудим делишки за чаем.

Взяв у Карактакуса чашку травяного настоя, Белла наконец решилась. В конце концов, дядюшке до сих пор можно было доверять.

— Не говорите нашим, что Ивэн меня потерял. Ничего страшного, но нас будут ругать.

— Конечно, конечно, ласточка моя, — заверил он ласково. — Пробуй чаёк. А вот и гадальные чаши. Смотри, что тебе подходит.

Убрав покупку, Белла откинулась в кресле, она цедила настой и чувствовала блаженное расслабление. Ее не заботило, что дядюшка сидел слишком близко, взял ее руку и проводил пальцами по внутренней стороне локтя. И путешествие в камин Дырявого котла, и прощальный разговор с Ивэном прошли в той же дымке абсолютного умиротворения.

Добравшись до спальни, Белла первым делом распаковала чашу. Ложиться спать она сегодня не собиралась.

Вылила «суп Морганы», зажгла травы в углублениях чаши, прочитала заклинания. Надо было сосредоточиться на своем вопросе, но вместо того в голову лезли почему-то обрывки вечера в лавке. И постепенно стало проступать понимание, что с этим вечером что-то крупно не так. Слишком туманны воспоминания, слишком благодушна была Белла, непривычно для себя доверчива. «Чаёк», — сообразила она. Но для чего ему?..

«Разные есть магические надобности», — понимание было очень ясным и чужеродным, как и раньше на уроках Толкотта, его легко было отделить от своих мыслей. Разные. А есть и немагические. Он до нее дотрагивался, сидел вплотную. По шее погладил, отведя волосы. И прочие подробности всплывали, хотя Белла зажмурилась, стараясь изгнать их. Неужели так все просто? Просто микроскопические потребности старческой похоти — Беллу передернуло. Или он что-то магическое получил тогда от нее? Нет, ничего, подсказала чаша.

Белла обхватила плечи руками. Старый подонок! Ей захотелось рассказать родителям, потребовать мести. Но в голове ясно отдалось сознание, что им выгоднее будет не верить. Ведь если все так, то придется принимать меры. Рассориться с Карактакусом — а ведь он единственный из окружения отца, кто хоть во что-то ставил Друэллу, да и потом, для Сигнуса окажется, что она виновата, она поддерживала с Берком отношения, водила детей в лавку. Мать попытается выгородить себя, отрицая все, обвинив дочь во вранье. А отец… что ж, если он не побоится разрыва с Карактакусом… то все равно Белле достанется на орехи, за то, что ходила одна, что чем-то навела дядюшку на такие мысли… «Они обвинят меня», — поняла Белла.

Ее охватила хандра. Следующие дни выходить из дома не хотелось, Белла брала книжки и сидела, уставившись в них. За чашу приниматься тоже не тянуло. Белла устала от жестокой правды, и даже мелькнула мысль, что самообман родителей, их отказ признавать очевидное тоже может быть от усталости и испуга, от того, что нету сил справиться с реальностью. Она моргнула, прогоняя из головы очередную часть тяжелой правды. Блэки ничего не боятся. Надо убрать чашу подальше.

Заходила тетка Вальбурга с мужем и детьми. Старшему мальчику, Сириусу, минуло шесть лет, он отлично говорил и был головной болью всего семейства. За полчаса он успел так рассердить всех, что дядя Орион, схватив сына за руку, оттащил его через камин домой, а там, наверное, наказал как-то. Не все ли равно.

Дяди Альфарда не было, с ним старшие окончательно рассорились. Щекотливый разговор состоялся весной, пока сестры жили в школе, так что подробностей они не знали. Белла и не интересовалась. Она не особенно любила дядю. Альфард был незлым, не одергивал и не ругал детей, как другие родственники, не жаловался на них родителям. Но родители относились к нему со снисходительным неуважением, которое усвоила и Белла.

А Андромеда оплакивала изгнание дяди. Хотя он никогда не обращал внимания на племянниц — и если Белле еще могли перепасть крохи рассеянного интереса, то уж Меду он не замечал вообще никогда — но сама она относилась к нему неплохо.

Белла иногда говорила, что хочет, чтобы родители умерли. Андромеда не отвечала, слушать было приятно и тревожно, но такого она никогда не хотела. Она хотела сама умереть.

В начале августа мать завязала неловкий разговор. Она зашла в спальню Беллы, села напротив дочери, и, отведя взгляд, начала мямлить что-то: мол, Белла уже большая девочка, скоро она станет женщиной и должна понимать, что это значит…

Беллатрикс слушала ее запинающийся рассказ, глядя в глаза нарочито невинно. Сделала вид, что не понимает, о чем речь, и задала пару вопросов, вогнавших матушку в краску. «Какая же ты беспросветная мутная дура! — зло думала Белла. — Почему ты мне не могла рассказать вовремя, почему? Потому что сама до старости не научилась управляться с собственным телом?»

Злость помогла разобраться с давно отложенным делом. Белла снова достала гадальную чашу. Год-два прошел с тех пор, как боггарт Беллы принимал вид огня, которого она не боялась, а на духовидении являлись незваные духи. Девочка смотрела в густую жидкость и думала об огне, заемном боггарте и изгнанном беспокойном духе. И постепенно понимание проступало. Огонь взялся из чужой памяти, памяти давно умершей девочки. Тезки. После того, как Беллу обучили общаться с духами, после того, как начались руководимые луной истечения крови — ее связь с родом, с умершими предками. Это были катализаторы, кивнула она самой себе; было нехорошо, знобило немного, но Белла перестала обращать на это внимание, вся обратившись к возникавшей в ее голове истории.

— — -

Альциона росла умной девочкой. Делала успехи во всех предметах, которым учили гувернеры. Только вот была слишком уж смирной, и никогда за ней не замечали всплесков стихийной магии. Наконец и колдовству ее начали учить, но тут удача девочке изменила. Сколько она ни махала прабабкиной палочкой, даже листка бумаги шелохнуть не могла. И когда подошло дело к школе, правда предстала во всей своей неприглядности: Альциона Блэк — сквиб. Позор благородного семейства.

С этого дня дверь, ведущая в ее комнаты, навсегда закрылась снаружи. Еду доставляли эльфы, чистили одежду, не забывали наполнить и опростать серебряную ванну, даже книги приносили, но какое же это общество для смышленой девочки. В разговорах члены семейства о ней больше не упоминали, и колдуны из других древних родов решили, что она умерла. С детьми так бывает — подхватывают все хвори подряд, по незнанию лезут под сглазы и заклятья. Стоит один раз не уследить, и всё. Может, и что похуже с ней случилось… это же Блэки. Но затевать с ними вражду никто не хотел, и толки схлынули, почти и не начавшись.

Альциона пыталась развлекать себя тем, что было доступно: книгами, песенками. Лютню ей оставили. И все-таки было тоскливо.

И когда Альционе минуло семнадцать лет, она задумала побег. Собрала одежду, взяла драгоценности, какие у нее были, и приказала эльфу аппарировать с ней наружу. Назвала Косой переулок, где ей приходилось бывать с матерью — так-то она мало мест повидала. Страшно было, ведь Альциона никогда не выходила на улицу одна, не разговаривала с незнакомыми людьми. Но это все-таки лучше, чем всю жизнь просидеть в четырех стенах. Девушка прошлась по магазинам, робея. Ей бы надо продать что-то из драгоценностей, но она понятия не имела, как это делается.

Удачей оказалось, что она так давно не выходила на люди, и некому теперь было узнать ее. Потолкавшись среди покупателей и попривыкнув к людям, Альциона пошла в «Дырявый котел». Помялась, набираясь духу, и спросила-таки, нельзя ли снять комнату, только вот денег у нее нет, а есть одна вещичка… Кабатчик рассмотрел серьги и послал ее к ювелиру.

Она пожила немного в комнатах над кабаком. Здесь родные могли найти ее, нужно было спрятаться получше, но Альциона медлила, боялась податься в совсем незнакомые места, а может, и надеялась, что родители объявятся, обнаружат беглянку, и уж тогда-то им придется ее признать. Через пару недель кабатчик свел ее с одной ведьмой, разводившей жаб на севере Англии, и Альциона сняла у нее комнату. Перезимовала там, потом деньги стали подходить к концу, и Альциона занялась поиском средств к пропитанию. К деревенскому труду она была непривычна, к колдовству неспособна. Шотландский аптекарь, покупавший жаб у ее хозяйки, предложил ей вести дом. Сначала Альциона удивлялась, зачем ему неопытная прислуга, а потом, когда он как-то под вечер позвал ее к себе в спальню, поняла. Она не противилась.

Через несколько месяцев она понесла, хозяин велел ей выпить отвар, после которого пошла кровь, и Альциона выкинула. В следующий раз она ничего не сказала. Скрывать беременность удалось долго, а когда хозяин понял, что Альциона его провела, пригрозил вышвырнуть ее на улицу. Она испугалась, что сохранить младенца не удастся, но все же доносила. Родилась девочка, Альциона думала, какое имя ей дать. Назвала по семейной традиции в честь звезды, Беллатрикс, утешаясь надеждой, что когда-нибудь, быть может, родные признают девочку. Ей хотелось послать весточку домой, и она стащила у хозяина немного летучего пороха, опустилась перед камином на колени и просунула голову в зал дома Блэков. Время выбрала такое, когда никого дома не было, и положила на крышку камина письмо. В ближайшие дни ответа не было, а потом аптекарь выполнил угрозу и выставил мать с ребенком за дверь.

Сквиб, Альциона не могла теперь попасть в магическое поселение или квартал. С ребенком найти место было трудно. Она нанялась поломойкой, потом прачкой. Надрывалась на тяжелой работе и с дочкой была не очень ласкова, но старалась заботиться. А маленькая Беллатрикс росла сорвиголовой. Пока матери не было, шаталась по улицам с мальчишками-маглами, они таскали яблоки у торговок на рынке, кидались камнями в собак и дрались с детьми из соседнего квартала. Никто здесь не знал, что Альциона и ее дочь — ведьмы. И хорошо, потому что в Шотландии охота на ведьм шла полным ходом.

Но Беллатрикс росла. Однажды, когда они шли с матерью по улице, какой-то прохожий толкнул и обругал Альциону, и тут дала себя знать магическая сила девочки. Она и рукой не двинула, а бедолагу прохожего отбросило на несколько футов. Альциона быстро огляделась и, схватив дочку, скрылась с места происшествия. Она понадеялась, что из свидетелей никто не узнал их. Раньше Альциона порадовалась бы, что дочка растет сильной ведьмой, но теперь, среди маглов, уж лучше бы той тоже быть сквибом.

Она припугнула дочь, но стихийной магией управлять невозможно. В следующий раз соседка, которой в пылу ссоры прыгнул на голову ее лучший горшок, не смолчала. Альциона и в этот раз была рядом, так что сперва ведьмой сочли ее. На всякий случай девочку тоже взяли под стражу.

В замке, где шло дознание, Альциону обрили и осмотрели тело, ища «ведьмину печать». Составили обвинение со слов свидетелей и принялись добиваться признаний в ведостве. Альциона в попытке избежать казни отрицала вину. Ее били кнутом, потом сжимали тисками руки, пока не раздробили кости. Когда она созналась, приговорили к сожжению. Маленькая Беллатрикс видела костер, она затихла и всю казнь смотрела в пламя, не отводя глаз. Пытать ее не стали, хотя в других делах тогда случалось и детей подвергать пытке. Но Беллатрикс как будто забыли в ее застенке. За пару месяцев она отощала, стала чахнуть, а под конец простыла и лежала в лихорадке. Тут и случился ее последний магический всплеск — в сыром каменном мешке занялось пламя, согревающее и беспощадное. Погасить его она уже не смогла, и погибла, как и мать. Тогда судьи решили, что девочка тоже была ведьмой.

— — -

Белла отпрянула от гадальной чаши, ее руки дрожали. Так вот они, маглы. Дома никогда не говорили ничего подобного, и Белла привыкла считать маглов чем-то вроде животных — безопасных, неважных.

«Таких, как я, сжигали на кострах». Она выпрямилась, воображая себя осужденной, приговоренной к костру, представляя, как смотрит в лицо толпе зевак, обывателей, маглов. Это было… приятно. Не так, как в жизни, где хватало насилия, но все оно было мелочным, унизительным, не оставляло шансов на гордое противостояние и моральную правоту.

Лето шло к концу. В один августовский день Белла взяла метлу, удрала из дома и отправилась на берег пролива. Ту сторону не было видно, слишком далеко. Ровно девятьсот лет назад, в августе 1066, там стояли корабли Вильгельма Ублюдка, впоследствии Завоевателя — злая усмешка скользнула по губам девушки — готовые к выходу, и месяц не могли выйти, потому что дул противный ветер. Потому что были тогда на английской земле сильные колдуны. А потом они все же переплыли пролив, потому что сильные колдуны были и на другой стороне. И они явились в Англию, везя с собой цивилизацию, прогресс и закрепощение.

Нумерология вообще забавная штука. Триста лет назад чума приплыла через тот же пролив, привезенная как трофей в победносной войне с теми же французами. В победе — зерно поражения и смерти. А пожар довершил дело чумы.

Из Хогвартса пришел пергамент с уведомлением, что Беллу назначили старостой курса. Если бы значок прислали в начале каникул, подумала она, скандала по поводу оценок удалось бы избежать. А может, и нет. Она рассказала родителям. Отец заметил:

— Директор, вероятно, будет ожидать от старост поддержки его линии.

— Я ему не симпатизирую, — ответила Белла.

— Я надеюсь, что ты сможешь найти разумный компромисс между безоглядной поддержкой и демонстративной конфронтацией, — сухо ответил Сигнус. Белла передернула плечами. Почему он никогда не решается однозначно выражаться и прямо действовать?

Андромеда в последние дни часто сидела у себя с пергаментом, и наконец показала сестре, что она там пишет.

— Это будет роман, — сказала она.

— Про любовь? — вяло спросила Белла. Нет, вряд ли, что может Меда об этом знать.

— Да нет, просто про жизнь, нашу. Называется «Между унижением и скукой».

— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать, — холодно отрезала Белла. — В моей жизни ничего подобного нет.

— Конечно. Ты сейчас прямо как наша матушка, — поморщилась Андромеда.

— Я ни в чем на нее не похожа! — закричала Белла, сделав шаг к сестре.

— Пойду к себе, — быстро ретировалась Меда, а Белла осталась сидеть в кресле, обхватив локти. Они дрожали, а в ушах Беллы отдавался ее голос, и правда до отвращения напоминавший крики матушки, когда та бывала недовольна. Белла повернула голову, глядя на свое отражение в зеркале — отцовский лоб и скулы и истерическая гримаса матери. Ведьма запустила аптекарскими весами в стекло, но древнее зеркало выдержало удар и неприязненно забормотало по-латыни.

— Ненавижу тебя, — прошептала Белла. — Я не буду на тебя похожа. И на папеньку. Крикливая дура и лицемерный трус. Мои родители — ничтожества. Если и есть сила в крови Блэков, то на вас она отдохнула. Хотя матушка и не из рода Блэков.

Вечером Белла снова достала гадальную чашу, в последний раз за лето. Думала она об Адриенне, о том, нет ли шансов ее вернуть. Но как только первые проблески понимания, невероятно чуждого в своей отстраненности, забрезжили в голове, ей стало так тоскливо от знания, которое грозило обрушиться на голову всей своей неотменимой реальностью, что Белла выплеснула «суп Морганы» на пол и быстро произнесла веселящее заклинание. Стало полегче.

В поезде к Белле сразу подошел Эвальд с приятелями по квиддичной команде, и они заняли купе в голове состава. Леандра тоже была в компании, держалась рядом с загонщиком Присцианом, у них, видно, начинался роман. Через часок Белла решила пройтись по вагонам, посмотреть, что происходит.

— Моя дорогая… — начал Эвальд.

Белла живо прервала его:

— Я и вправду могу обойтись дорого, хотя и не в денежном выражении, — Леандра, на которую Белла посмотрела при этих словах, поджала губы, приняв шпильку на свой счет, — но я вовсе не твоя.

— Сурово, — Эвальд сделал вид, что с него как с гуся вода, однако навязываться в сопровождающие не стал, чего Белла и добивалась.

— Характерец у нашей примы тот еще, — заключил Присциан, проводив ее взглядом. — Как ты ее терпишь?

— Зато красотка, — легко ответил Эвальд.

Белла прошлась вдоль поезда, здороваясь со знакомыми. Каролина была в дорогих обновках и принялась оживленно рассказывать, как ездила с родителями на Тихий океан. Аякс болтал с парнями-однокурсниками. Кларисса нервно поглядела в его сторону, и Белла поняла, что здесь ничего не изменилось. Адриенна сидела с хафлпафцами — Мэй Молланд, кажется, и какие-то малыши. Белле она кивнула и сразу отвернулась, и Белла, сжав зубы, подумала о великом пожаре и чуме.

В Лондон хотелось выбраться в годовщину пожара. Начался он триста лет назад, в ночь на второе сентября. Теперь второго была пятница, по расписанию с утра зелья, потом история магии, потом нумерология. По идее, можно было бы удрать вечером. Она подумала, что Бальтазар уже на седьмом курсе, и, наверное, может аппарировать. И когда он подошел после ужина, первым делом спросила.

— Да, я сдал экзамен весной.

— Я хочу совершить маленькое нарушение с вашей помощью и в вашей компании, — тихо сказала Белла.

— Приказывайте, я повинуюсь, — серьезно ответил он. Белла слегка улыбнулась. Если бы Аякс сказал те же слова, они значили бы именно то, что значат: она приказывает, он повинуется. А Бальтазар всего лишь прибег к традиционной формуле галантного ухаживания. В его устах эти слова прямого смысла не имеют. — Надеюсь, оно действительно невелико?

— Я хочу погулять по Лондону вечером.

— Буду счастлив сопроводить вас, — кивнул Бальтазар.

— Что ж, идемте.

Оказалось, Бальтазар посещал магловедение; он захватил специальную карту и переоделся, а Белла снова одолжила платье у Клариссы. От Чаринг-Кросс-роуд идти пришлось изрядно. Они взяли направление на Темзу, побрели по набережной Виктории и дальше, вдоль реки, мимо мостов. Народу везде было слишком много.

— Пуддинг-лейн, — сказала Белла. — Вот она. Началось здесь.

Ведьма слышала, что есть чары, которыми можно оживить воспоминания камня. Дома сгорели в несчастливую ночь триста лет назад, но, может, брусчатка уцелела. Белла пожалела, что не владеет нужным заклинанием.

— Сейчас вечер. Тогда уже не пытались тушить пламя, только бежали, заполонив дороги, сами мешая спасению.

Они двигались по следам пожара, а прохожие спешили мимо, не замечая двух странных подростков. Все сгорело — дома, биржа, магазины, ломбарды; золотые монеты выбрасывали из окон на землю… Белла смотрела на город и представляла его в огне, ревущем, разрушительном. Том, что пожрал однажды маленькую девочку и ее калеку-мать. Огонь решает все. Ветер трепал черные локоны Беллы, а Бальтазар любовался ими, думая, как она нежна, как романтична. Кто еще захотел бы пойти в магловский Лондон вспоминать события трехвековой давности? Кто посочувствовал бы давно сошедшим с лица земли простецам?

Через пару часов ребята завернули в какое-то кафе. Бальтазар мог колдовать, и украдкой бахнул официанта Конфундусом. Они сидели, потягивая кофе, расслабившись, давая отдых усталым ногам.

— Темно, — чуть погодя сказала Белла. — Пора возвращаться. Если нас поймают после отбоя, то предположат непозволительные вещи.

— Увы, не соответствующие истине, — улыбнулся Бальтазар. — Но хотя бы скромный поцелуй я заслужил?

Белла, глядя ему в глаза, протянула руку, держа кисть высоко, и Бальтазар принял игру, провел губами по тыльной стороне ладони, а потом перевернул ее и поцеловал внутреннюю сторону.

Вернулись дети к самому отбою. Учителя их не поймали.

На Хэллоуин старшие готовили незаконную вылазку в Хогсмид. Белла согласилась участвовать в надежде немного развеяться. А пока что она сидела на вечеринке Слагхорна, незаметно разглядывая Лигейю Ноктурна, студентку Рейвенкло, чей род восходил к самой основательнице факультета. Белла предположила, что Слагхорн приглашал Лигейю и раньше — уж наверное должен был, учитывая ее родословную — и вот она наконец пришла. Однако наследница Ровены не выглядела царственно. Девочка была в немного помятой черной мантии, волосы убраны в узел сзади, откуда неряшливо вылезала почти половина шевелюры. И быстро стало понятно, почему, когда ее ручной ворон полез хозяйке на голову. Она приподняла палочку, точным движением сняв птицу с затылка.

— Как ее зовут?

— Его зовут Ужас, — вежливо улыбнулась Лигейя.

Ворон, стоя на столе, немного присел, растопырил хвост и потряс им. Лигейя погладила его по голове.

— Ноктур-р-рна. Кор-р-рм, — неожиданно негромко, но ясно произнесла птица. Белла вздрогнула:

— Он что, разговаривает?

— Совсем немного.

Везет, с завистью подумала Белла. Она может болтать со своей птицей сколько влезет, и никому в голову не придет обвинить ее в черной магии. При этом, строго говоря, проводником в обрядах Изнанки ворон мог быть едва ли не лучшим, чем змея. Но кто сейчас знает такие тонкости…

Чтобы не вести себя некрасиво, Белла побеседовала и с другими гостями. Когда краем глаза посматривала на Лигейю, видела, что рейвенкловка ни с кем особенно не общается. С ней заговаривали, она отвечала вежливо и односложно, и сама инициативы не проявляла. Потом Белла опять вернулась к ней и до конца вечеринки поддерживала разговор — не из дружелюбия, а потому, что про Лигейю стоило разузнать подробнее, на тот случай, если она окажется важной фигурой в каком-нибудь из будущих раскладов. Вероятность не так велика, если она до сих пор никак не проявила себя, однако более важных занятий все равно не было. В конце концов Лигейя как будто заинтересовалась, и дело пошло полегче.

Несколько лет назад Белла была бы не прочь подружиться с Лигейей, а сейчас осталась не в восторге. Девочка совершенно не умеет подать себя, держаться интересно. Растрепанные волосы, пальцы в чернилах, скованная манера разговора. В магии она, вроде бы, очень хороша, но в какой магии? Саму Беллу интересовали те знания, которые давали возможность влиять на окружающее, добиваться своего. А Лигейя явно витала в облаках и поговорку «магия — сила» воспринимала исключительно в переносном смысле. Никакого честолюбия. Будь у нее брат, его могли бы прочить Белле в женихи, но при его отсутствии Белла не увидела смысла держать рейвенкловку в поле зрения.

Вечером в спальне Белла рассказала Селене, что было у Слагхорна. Адриенна, которая лежала на своей кровати, читая какой-то журнал, неожиданно вмешалась в разговор:

— Лигейя Ноктурна? Я ее знаю. Она с Рейвенкло, общается с Арахной Хиббинс. Я как-то подсела к Арахне, когда Лигейя рядом была, и она молчала весь разговор. Правда, вежливо улыбалась и кивала в нужных местах. Но Арахна утверждает, что говорить Лигейя умеет…

— Со мной она разговаривала, — сухо ответила Белла.

— Ну, с тобой-то конечно. Чем ты ее пытала?

Белла вскинула брови и, отвернувшись, взялась за книгу. Неприязненный тон Адриенны больно резанул, но она не подала виду, держа привычную высокомерную маску.

Адриенна ушла в гостиную и сидела там у камина. Теперь Белла нашла новую диковинку. Раздражение улеглось быстро, Адриенна не застревала на таких чувствах, сразу переходила к размышлениям, почему так вышло и как можно было по-другому. Белла любит распоряжаться другими. «Селена, подай, пожалуйста, плед», «Эвальд, ты не мог бы отнести профессору Слагхорну…». Ничего бы не вышло из их дружбы. Адриенна плотнее закуталась в мантию, угрюмо глядя в огонь.

Лигейя отнеслась к новой знакомой сдержанно. Конечно, Беллатрикс совсем не дура. Но все ее познания как-то уж слишком отдают прямой прагматичной целью. Слишком она сосредоточена на власти, влиянии, на том, чтобы управлять другими людьми. Общаться с ней значит подвергнуться постоянной оценке — оценке твоего текущего статуса, возможностей и престижа. Вечная погоня за успехом и страх отвержения, неумолимо следующего за неудачей. Никогда нельзя будет расслабиться. При всей своей юности рейвенкловка понимала, что если бы у Беллатрикс был брат, его могли бы рассматривать как возможную партию для Лигейи. И слава Ровене, что его нет.

После Хэллоуина к Белле как-то подсела Кларисса. Они вяло поболтали, а потом Кларисса промямлила:

— Знаешь… насчет Аякса.

— Ну? — зевнула Белла.

— Глупо, конечно, но…

Она замолчала. Белла, устав ждать, поторопила:

— Ну так что?

— Да нет, ничего.

— На нет и суда нет.

Кларисса нервно усмехнулась. Белла бросила на нее внимательный взгляд и поняла, что сопротивления не будет; тогда она немного углубилась в мысли сокурсницы. Она не так уж заинтересовалась, что там с Аяксом — просто глупо было упускать случай безопасно попрактиковаться в легилименции. Белла просматривала трепыхающиеся воспоминания о последних месяцах — стеснительность, тревога, страх, что мальчик захочет доставить Клариссе неприятности. Чтобы избежать чужого нападения, Кларисса всегда готова была услужить, уступить, затаиться — Аякс отлично подметил эту черту и пользовался ею, когда хотел. В последнее время чаще — не потому ли, что Белла теперь не особенно стремилась проводить с ним время? На пятом курсе готовились к СОВ, а остаток времени съедали обязанности старосты, довольно обременительные, как Белла скоро обнаружила. Кроме того, нужно было поддерживать полезные знакомства.

Клариссина история Беллу не особенно впечатлила. Никто не виноват, что та не умеет постоять за себя. В жизни и не такое приходится преодолевать, и люди, сразу готовые сдаться, получают то, чего заслуживают.

После окончания семестра Белла уехала домой вместе с обрадованной Андромедой. Не самое приятное место на свете, думала она во время семейного ужина — но все же лучше, чем торчать в пустом замке, где в голову будут лезть воспоминания о прошлогодних каникулах, проведенных вместе с Адриенной. Что было, то сплыло. Перед сном спросила Андромеду:

— Ты все еще пишешь свой роман?

Та повела плечами с непонятной гримаской, видимо, помнила еще прошлый разговор.

— Я не ругаю, — успокоила Белла. — Так, думала, может, дашь почитать.

Андромеда посмотрела с легкой растерянностью, и Белла сразу заподозрила неладное. Может, она, решив, что сестра никогда не прочитает, наворотила там про Беллу всякого.

— Там черновики… я посмотрю, что из них самое читабельное, — смущенно сказала Меда. Она и правда после летней отповеди не думала, что Белла захочет читать, и мало-помалу начала писать личные вещи, настолько личные, как поняла сейчас, что не хотелось никому их показывать.

Новый семестр не принес изменений. Все те же огромные нагрузки на уроках, поддержка необходимых социальных связей, дежурства старост. Редкие приемы у Слагхорна, иногда вечера с кем-нибудь из мальчиков, ухаживавших за ней. А в редкие минуты апатии Белла замечала, что делает Адриенна, и наваливалась тоска.

Подошел Валентинов день. Руководство школы решило устроить бал, и все взволновались. Старшекурсники только и говорили о том, кто с кем пойдет, строили планы, переживали. Беллу пригласил Бальтазар, и она приняла приглашение. Эвальд тоже сделал заход, но опоздал и удовлетворился какой-то девочкой с Рейвенкло. Пока не разошелся слух, что Белла уже занята, еще трое парней попытали счастья.

Утром заветного дня в окне девичьей спальни возникло пылающее в воздухе сердце с надписью: For My Black Love. Селена поджала губы, а Белла, сохранив невозмутимое лицо, стала соображать, кто бы мог такое сделать. Похоже на манеру Бальтазара, но его валентинку она уже получила. Неожиданно пришла посылка от дядюшки Карактакуса. Увидев имя, Белла даже открывать не хотела, пульс у нее подскочил, во рту пересохло, мгновенно прилила ярость. А потом она сделала несколько глубоких вдохов, проверила посылку, как могла, на вредоносные чары и вскрыла. Внутри лежало пульсирующее сердце дракона, настоящее, но каким-то образом сохраненное вне тела. «Содержимое моей волшебной палочки», угрюмо подумала она; знал ли он — или простое совпадение? Белла засунула живое воспоминание о своем унижении в дальний угол тумбочки, а сокурсницы, не догадывавшиеся о подоплеке подарка, долго обсуждали его с испуганным восторгом.

Какая все-таки Блэк красотка, с досадой думал Эвальд, наблюдая, как она кружится в танце с этим рейвенкловским умником. Он даже примеривался в пику Белле пригласить ее младшую сестричку. Та уж наверное приняла бы приглашение взрослого популярного парня, тем более, если знала, что у него шашни с Беллой — кто упустит возможность утереть нос старшей сестре? Но потом решил, что это было бы слишком уж явной демонстрацией его обиды и привязанности. Никто не поверит, что ему правда так уж понравилась малявка. При несомненном фамильном сходстве Андромеда ухитрялась как-то смазать и нивелировать те черты, которые в облике Беллы складывались в гордую, царственную красу. Опущенная голова, ссутулившиеся плечи, неровная походка — чтобы обнаружить за всем этим нежные, совершенные черты, нужно было стать уж очень пристрастным изыскателем.

И потом, не стоило дразнить гусей. Младшая еще слишком маленькая, Ивэн мог насторожиться. Да и сама Белла… И Эвальд отказался от своего мимолетного устремления. Ничего, Эмбер тоже мила, и с ней можно поговорить о квиддиче. Эмбер мечтала попасть в команду Рейвенкло. Если и попадет, подумал Эвальд, то хуже, чем сейчас, их команда не станет, потому что некуда. В последних два года она лишилась лучших игроков, а пришедшие на смену вызывали разве что жалость.

Глаза Эвальда зло сузились, когда он увидел Палладию, нового ловца Хаффлпаффа. Малявка, третьекурсница была со старшекурсником-гриффиндорцем. Полненькой она была и не особенно красивой, но триумфально выиграла матчи с Гриффиндором и Слизерином и теперь пожинала заслуженную награду в виде восхищения, зависти и, как видно, мужского внимания. Эвальд пожалел, что не играет загонщиком. Впрочем, бладжером ее достать трудно, ловкая, чертовка. Испортила Слизерину счет.

Лигейя заглянула на бал, хотя не слишком жаловала такие развлечения. Ей было неуютно на многолюдных сборищах. На первых курсах она проводила вечера в библиотеке или в дальнем углу факультетской гостиной — одна, с книгой. С соседками по комнате иногда обменивалась парой слов, в основном — «доброе утро» и «спокойной ночи». Они, соседки, Лигейе не слишком нравились. Потом с ней немного сошлась старшая девочка Арахна Хиббинс, чей род принадлежала к тому же кругу, что и Ноктурна. Временами они болтали в факультетской гостиной. Но Арахна была девочкой общительной, приятелей завела много, и Лигейя явно не занимала среди них самого значительного места.

Лигейю все это не особенно трогало. Сверстники у нее не вызывали интереса, зато обходительные и умные взрослые привлекали, и она часто грустно думала, как хорошо бы оказаться в учительской и слушать разговоры профессоров — вместо идиотских шуток в факультетской гостиной.

В прошлом году ее пригласил на свою вечеринку профессор Слагхорн, и Лигейя пришла, но из гостей никого не знала, а сам профессор не стал развлекать ее весь вечер, и, поскучав, она быстро сбежала. Но в следующий раз, и в следующий за ним все-таки являлась снова. Познакомилась со слизеринцами из старых чистокровных семей, семей ее круга. Дружить с ними не слишком хотелось, частью из-за их специфического отношения к миру, самым ярким примером которому была Беллатрикс Блэк, а частью по другой причине. Они ведь могли задать себе вопрос, отчего Лигейя не появлялась ни на каких праздниках у общих знакомых, а ее родители не совершали положенных визитов.

А вот декан Рейвенкло, в отличие от слизеринского патрона, к девочке относился внимательно и никогда не отказывал в беседе. Лигейя с самого начала хорошо успевала по чарам, и чем дальше продвигалась в науке, тем больше усердия проявляла. Чары стали не просто учебной дисциплиной, а языком, на котором она мысленно говорила с профессором. После занятий она часто подходила к Флитвику, рассказывала о своих размышлениях и опытах, и тот с удовольствием отвечал ей, поддерживал и направлял ее формирующиеся идеи. К четвертому курсу Лигейя уже проявила незаурядные таланты, а одна из мыслей девочки показалась профессору настолько перспективной, что он предложил сделать на ее основе проект для общеевропейского юношеского конкурса.

Лигейю этот план окрылил. Сегодня она прогуляла историю магии, чтобы уединиться в спальне и поработать над темпоральной компонентой пространственного заклинания, и разошлась не на шутку, так что соседкам, вернувшись, пришлось добираться до постелей по перевернутому потолку. Лигейя возвратила комнате прежний вид, пока они, ворча, доставали нарядные мантии. И решила найти профессора Флитвика, чтобы рассказать о промежуточных результатах. Поиски привели на праздничный бал, где профессор веселился вовсю, и, глядя, как он отплясывает с Септимой Вектор, Лигейя ощутила непривычную подавленность и какую-то тоску. Она поковыряла сладкое, потом, сама не замечая куда идет, добралась до факультетской гостиной. Зал был пуст, и Лигейя вяло посидела перед камином. Ворон, вернувшийся с прогулки, хрипло кричал и царапал когтями ручку ее кресла.

Заклинанием она занималась дни напролет, постоянно консультируясь с профессором, и к концу весны результаты уже практически оформились. Теперь нужно было подать их грамотно. Эта задача Лигейю не пугала, «Проблемы чароведения» у нее давно заменяли настольную книгу. На тумбочке валялось несколько черновиков, перекроенных вдоль и поперек после бесед с деканом. Наконец профессор Флитвик заявил, что работу нужно прервать для подготовки к экзаменам. По чарам Лигейя получила наивысший балл. Остальные предметы интересовали ее меньше, но результаты и тут не подкачали. В безмятежные дни отдыха перед отъездом Хогвартс-экспресса Лигейя дописала свою статью. Покидать замок ей не хотелось, при мысли о лете вдали от школы и учителей подступала печаль.

— Вы опять с ней занимались отдельно? — спросила Помона Спраут, провожая глазами четверокурсницу Ноктурна. Немногие ученики после окончания экзаменов продолжали ходить в библиотеку.

— Да, — радостно улыбнулся Флитвик. — На редкость талантливая ученица.

— Вы бы поосторожней, Филиус, — озабоченно сказала Спраут. — У нее опасный возраст.

— Вы думаете? — встревожился Флитвик. — Мне это как-то не приходило в голову. Может быть, вы и правы, да... Но мне не хочется ее отталкивать. Девочке тяжело. Вы же знаете ее семейную ситуацию.

— Я знаю, что вы не выделяете любимчиков на уроках. Но вот эти внеклассные занятия… Она же еще больше отдаляется от однокашников.

— Я подумаю, — вздохнул Флитвик.

Дома все было по-старому — отец в мире своих грез, мать, посвятившая всю себя уходу за ним и стыду за него. Стыду, который заточил Хлою в доме Ноктурна, изолировал от друзей и знакомых. Девочка, как и раньше, обсуждала с матерью теорию чар, последние публикации в журналах и свои новые идеи, только сейчас впервые стало казаться, что Лигейя понимает больше, чем Хлоя, что она пошла дальше. Что мать уже не так интересуется наукой. Она опустила руки, пассивно принимает чужие теории, не стараясь формировать свою точку зрения. Раз за разом Лигейя заводила разговор в надежде развеять это впечатление, и раз за разом оно подтверждалось.

Тогда Лигейя поднималась к себе, читала что-нибудь и мысленно беседовала с профессором Флитвиком. Потом пришла сова от Европейской лиги исследования магии с приглашением на континент: Лигейя заняла второе место на ежегодном конкурсе юношеских научных работ.

Церемония вручения наград планировалась в Утрехте. Хлоя нашла парадную одежду для торжества и отдала домовику в чистку. Тот был стареньким и плохо видел, так что Лигейя смотрелась не слишком празднично в своей синей мантии с жемчужной отделкой. Но ей было все равно, матери тоже, а модницы на научные симпозиумы обычно не заявлялись. Профессор тоже прибыл поддержать свою протеже, и Лигейя ощутила прилив радости, на фоне которого стало особенно ясно, как тоскливо она проводила лето дома. В президиуме сидели маги, которым можно бы дать тысячу лет — Альбуса Дамблдора Лигейя знала, а остальных пожирала глазами, пока миссис Марчбэнкс открывала церемонию вступительной речью. Наверняка кто-то из них знаком ей по публикациям в научных журналах. Хлоя втихомолку показала дочери Веру Свифт и профессора Тофти. Потом профессор Марчбэнкс назвала фамилию Лигейи, и та, залившись краской, устремилась к сцене. Теперь все эти знаменитые, остепененные волшебники глазели на нее. Но Лигейя быстро перестала смущаться, ей казалось, что она попала в тот круг, к которому должна принадлежать по праву. Приняв пергамент со свидетельством своей победы, она вернулась на место куда более расслабленной.

После церемонии волшебники группками разбрелись по городу. Профессор остался с Лигейей и Хлоей, к ним прибились еще несколько человек возраста, считавшегося здесь молодым — им всем было меньше восьмидесяти. Пошли в кафе в магической части города. Подавали там только сладкое, и за мороженым и фруктовыми пирогами ученые засиделись до ночи, теплой летней ночи, по-городскому шумной и многолюдной. Какой-то голландский мальчик, еще не закончивший школу, шутливо ухаживал за Лигейей, а она вежливо улыбалась в ответ, рассчитывая, что этой реакции будет довольно. Вообще-то ведьма не умела вести себя в таких ситуациях, да они раньше и не случались, но она понадеялась, что не слишком неловко себя ведет. Хлоя решила, что дочь разберется сама, и не влезала в их разговор.

Обратный портал они применили уже заполночь. Дома посидели в гостиной, обсудив весь этот длинный день. Перед сном Хлоя зашла проведать Ансельма и забеспокоилась: комната была пуста, туалетные — тоже. Домовик, обнаружив отсутствие хозяина, принялся биться головой об стол, и Хлоя, подавляя в себе панику, подумала вскользь, что и сама бы… Тут она взяла себя в руки, отдала приказ прекратить самобичевание и обыскать сад, а сама принялась за поисковые заклинания.

— Как же он прошмыгнул мимо всех маячков, — бормотала она, — вот же гениальный безумец…

Лигейя, которая отправилась было ко сну, услышала беготню и разговоры и вернулась в гостиную. Мать между заклинаниями ввела ее в курс дела.

— А может, он через камин ушел?

Хлоя метнулась к камину и проверила:

— Нет, все заблокировано, как и раньше. А может...

— А может, он у дедушки?

— О нет! — Хлоя возвела глаза к небу. — Только не это!

Они со стариком друг друга не любили.

— Если не найдем, придется, конечно, известить дедушку, — мрачно вздохнула Хлоя. — Но только когда вся надежда будет потеряна. Иначе он вынет из меня душу…

— Да-да, — поспешно согласилась Лигейя. Она уже пожалела, что вспомнила о деде. Внучку он жаловал больше, чем невестку.

Нашелся беглец только под утро, когда Лигейя, отчаявшись, вырвала перо у Ужаса и провела над ним один сомнительный, но нетрудный ритуал. Читала о нем в обзоре «Истории магического искусства» (велись долгие споры, относится он к темной магии или нет), и вот пригодилось. Когда безмятежного Ансельма обнаружили и водворили на место, было уже светло. Лигейя все-таки решила поспать, задернула плотные шторы и обмотала голову зимним шарфом. Проснулась она после обеда, с головной болью и слезящимися глазами. И хмуро подвела итог: "Праздник удался".

После Валентинова дня Аякс подстерег Беллу в коридоре, спросил небрежно:

— Не хочешь поговорить со мной?

— Можно, если недолго, — ответила Белла.

— После ужина, в музыкальном классе.

— Нет, — покачала головой Белла. — Я не против поболтать, только не надо устраивать из этого свидание.

— Вот как, — он прямо посмотрел на нее. — А если я поболтаю с Адриенной Мур? Скажу ей, что это ты привела Гойл туда, где она подсмотрела одну милую сцену. Считай это моей валентинкой. Лучше поздно, чем никогда.

Аякс мерзко ухмыльнулся, а Беллатрикс вскинула голову. Сердце сразу застучало, ладони покрылись пОтом. Она никогда не напоминала себе, с чего на третьем курсе начались издевки над Адриенной; для всех Беллатрикс никак не была замешана в той истории, и даже себя саму успела в этом убедить. Сейчас она постаралась держаться непроницаемо:

— Хорошо, после ужина.

Черт, черт, Мерлин и Салазар. В этом году Белла совсем не находила времени для Аякса, пару раз он подходил, а она сразу сворачивала разговор. Думала, он потоскует и отстанет, вон с Клариссой же завел историю, может, на кого-нибудь еще переключится. Нельзя, чтобы Адриенна узнала, нельзя!

— Злишься на меня? — спросил он понимающе, когда Беллатрикс вошла в музыкальный класс. Она дернула плечом неопределенно:

— А ты что, собираешься меня преследовать? До сих пор никто не решался.

— Ну да, — снова эта ухмылка. — Они же не хотят, чтоб ты им надрала задницы, вот и не лезут. А я не против.

— Это тебе только кажется, — ледяным тоном осадила Белла.

Совсем просто оказалось увидеть в его памяти то, что нужно, и подправить. Но Белла не успокоилась. Она могла прочитать чужие мысли и даже принудить к какому-то действию, но изменить чувства человека, заставить Аякса перестать интересоваться ею — это была задача ей не по силам. Он один раз раскопал давнюю неприглядную историю, и, хоть теперь забыл про нее, но сможет опять пройти по своим следам, выяснить все заново — потому что тяга, побудившая его поступить так однажды, не исчезла. Может узнать и что-нибудь другое. И в следующий раз не возиться с предупреждениями, а нанести удар первым. Чтобы заставить действовать и ее. Что сделать с человеком, который ничего не боится? Вернее, которому приятно тебя бояться.

Шли дни — уроки, обеды, вечера в общей гостиной — Аякс больше не угрожал Белле, но она знала, что не может чувствовать себя в безопасности. Каждый раз, видя его, ловя его неподвижный взгляд, она понимала, что это тикающие заколдованные часы, отсроченная Бомбарда. Когда Терри обмолвился, что профессор Кеттлберн решил повести класс на экскурсию в горы, у нее мелькнула отчаянная мысль. Аякс тоже посещал Уход за волшебными существами. Белла немного поболтала с ним накануне, аккуратно заглянула ему в голову и воздействовала совсем незаметно. Потом потянулись уроки — история, трансфигурация, руны. Пока ребята, занимавшиеся волшебными существами, таскались по горам, Белла сидела на прорицаниях. Профессор Толкотт принес в класс разные травы, ученики жгли их и наблюдали за дымом. Белла закашлялась, учитель произнес «Агуаменти» и подал ей чашку с водой. Дым от ее стеблей шел понизу, и странным образом вдруг две струйки захлестнулись, образовав перекрестье. Она поняла, что произошло.

Вернулись одноклассники необычно притихшие, мрачные. Профессор сразу отправился к директору, а по замку пополз слух, что один из слизеринцев оступился и упал в расщелину, да так неудачно, что сломал шею.

Аякс в самом деле погиб. Его тело положили в одном из классов в слизеринской части замка, и ребята потянулись прощаться. Сначала Белла ощутила облегчение, но на следующее утро ее накрыла паника. Теперь она убила человека, по-настоящему убила. А ведь ей нет еще семнадцати. Что будет, если кто-нибудь узнает?.. Теперь она ни с кем не сможет быть откровенной, никогда. Зачем, зачем она это сделала. Она притворялась, что горюет и знает не больше остальных, скрывала ледяной ужас, от которого теперь не получалось избавиться. Иногда становилось чуть легче, но тут же возвращались воспоминания о совершенном; Белла поняла смысл легенд о несмываемых пятнах крови и неотмываемых руках. Ей казалось, что люди должны сторониться ее. Неужели ничего нельзя исправить. В голове у нее вспыхивали и гасли безумные прожекты. Можно было бы достать хроноворот, отправиться в прошлое и изменить события; Белла даже взяла книгу о магии времени, но не могла читать, глаза впустую скользили по строчкам.

Мать Аякса прибыла в Хогвартс за телом. Ее встретил Слагхорн, но Белле как старосте пришлось принять участие и сопровождать женщину. У миссис Гриндстоун был резкий визгливый голос, крашеные волосы и тяжелое немолодое лицо.

— Как же он мог быть таким неосторожным! — с истерической взвинченностью говорила она. — И куда смотрел этот ваш профессор…

— Мы не слишком близко общались с Аяксом. Но я заметила, он был подавлен и рассеян еще с прошлой весны, — мстительно сказала Беллатрикс. Она ничуть не сочувствовала женщине. Лицо у той вспыхнуло пятнами, и она наконец заткнулась. Отлично, угрюмо решила Белла, пусть подумает о своем вкладе в счастливую жизнь Аякса. Позже и отец появился, под руку с какой-то женщиной; увидев их, миссис Гриндстоун снова изменилась в лице. Вот мудак, обязательно надо было тащить сюда свою любовницу — Белле захотелось сплюнуть.

Когда труп забрали, ребята вздохнули полегче. Терри все еще выглядел потерянным, но остальные уже находили другие темы для разговоров. Понемногу и у Беллы отлегло от сердца. Она убедилась, что никто ее не подозревает, что смерть Аякса выглядит случайной. И, как ни странно, почувствовала себя куда лучше. Видимо, терзал ее перед тем не страх содеянного, а страх возмездия. Через неделю-другую она сказала себе: а в чем, собственно, дело?

Жизнь продолжалась.

Профессор Слагхорн известил класс, что им придется пройти профессиональную ориентацию. Беллатрикс искоса взглянула на Адриенну — для таких, как она, это актуально. Кому-то после школы придется зарабатывать наемным трудом. Но саму Беллатрикс такие вопросы не волновали, и она вернулась к Перцовому зелью.

Однако через месяц декан сказал Белле, что в понедельник на третьем уроке ей нужно будет подойти в его кабинет.

— Зачем, сэр? — она приподняла брови. — Я не собираюсь после школы искать места.

— Это всего лишь формальность, — мягко произнес Слагхорн. — Жду вас в условленное время.

Когда, отсидев историю магии, Белла вошла в кабинет декана, в углу в кресле там сидел директор Дамблдор. Она чуть запнулась, потом поздоровалась с обоими профессорами, как ни в чем ни бывало.

— Ну что же, мисс Блэк, — доброжелательно начал Слагхорн, — к какому занятию склоняется ваше сердце?

— В том маловероятном случае, если мне придется искать работу по найму, — Белла иронически улыбнулась и сделала небольшую паузу, как бы для того, чтобы слушатели могли оценить всю абсурдность такого предположения, — возможно, я могла бы заниматься предсказаниями. Учителя отмечали мои успехи в нумерологии и прорицаниях.

Слагхорн извлек учебные ведомости.

— Да, у вас хорошая успеваемость по этим предметам. Но почему такое экзотическое занятие?

— А что предложили бы вы? — переспросила Белла. — Аптекарь, целитель, аврор? Вряд ли мое семейство приняло бы такой выбор.

Она втянулась в игру.

— Миссис Хексхилл также обращала внимание на ваши успехи в рунической магии, — неожиданно подал голос Дамблдор. — И на ваш интерес к языкам и системам письма.

Белатрикс повернула голову, стараясь не встречаться глазами с директором. У нее появилось неприятное чувство, что он пытается узнать что-то, не имеющее отношения к игре в профессиональную ориентацию.

— Мне нравится учиться, сэр директор, — ангельским голосом сказала она.

— Весьма похвально, — серьезно ответил Дамблдор. — Вы отлично успеваете и в Защите от сил зла.

Он смотрел испытующе, и Белла подумала, не намекает ли профессор на ее успехи в темных искусствах? Разве мог он знать об этом? А почему нет? Он, как говорят, умеет быть осведомленным.

— Я считаю этот предмет важным, — ровно ответила Белла. — Необходимо быть в состоянии защитить свою жизнь.

Вскоре Слагхорн закончил процедуру, удовлетворившись высказанным Беллой смехотворным намерением стать гадалкой. Потом она расспросила сокурсников. Директор присутствовал не только на ее собеседовании, и это немного успокоило девушку. Она вдруг подумала, что, собственно, почему бы и не зарабатывать себе на жизнь. С ее происхождением и способностями перед ней все дороги открыты. Разумеется, работать мелкой служащей в Министерстве не совсем прилично, да и не хочется, а делать там карьеру до какого-нибудь внушительного поста скучновато. Но какое-то собственное дело вполне можно было бы иметь. Эти мысли были бунтарскими, потому что свои деньги означали возможность уйти от контроля семьи. Не слушаться больше родителей и не оглядываться на мужа, может быть, даже не выходить замуж или выйти за кого-нибудь неподобающего. Она еще немного помечтала, а потом подумала, что, возможно, руководство школы и рассчитывает на такую реакцию.

Спросила профессора Слагхорна, как раньше проводили профориентацию, и узнала, что профессор Дамблдор ввел ее совсем недавно. Ну конечно, подвела Белла скептический итог. Чтобы расшатать традиции чистокровных семейств. А Кассий Уилкс понимающе сказал:

— Это из-за наплыва грязнокровок.

— Маглорожденных, — мягко поправил его Слагхорн. — Да, думаю, этот фактор имеет значение. Им неоткуда знать, что может пригодиться в магическом мире.

— Ну и собеседовали бы только их, — пожала плечами Анат.

— Это была бы явная сегрегация. Сразу бы все узнали, какое у кого происхождение, — хмыкнул Кассий.

— Да, мы стараемся не подчеркивать статус крови учеников, — сухо прервал его Слагхорн.

Налоги подняли, а потом еще раз подняли. Впервые за долгое время выплатами обложили наследные состояния старых родов. В Визенгамоте эта мера вызвала бурные столкновения. Еще с полвека назад она не прошла бы, но с тех пор состав магического суда и парламента изменился. То и дело, когда это помогало добыть голоса в свою пользу по сиюминутно важным вопросам, какая-то из групп проводила новое место — для представителей магической молодежи, для представителей Министерства и конкретно Департамента защиты правопорядка, целительского сообщества, научного сообщества, черта лысого. Старая аристократия проиграла первый бой, однако не сдалась и смогла протащить некоторые поправки. Торговлю и производство также обложили новыми налогами — прогрессивными, но крупные воротилы смогли продавить пункты, позволяющие им списывать часть, а для мелких лавчонок эти лазейки были непригодны.

Ноэми Риджбит написала цикл статей о новой реформе, подкупе членов Визенгамота, подковерных играх в Министерстве и отношениях между старыми родами и новой буржуазией. В клетушке, которую она снимала, обвалился потолок. Ноэми повезло — она в это время ночевала у сестры. Кто-то считал, что произошло покушение, кто-то — что журналистка сама подогревает интерес к себе; но домик на ладан дышал, и авария могла объясняться естественными причинами.

Цены понемногу потянулись вверх.

У Сюзи Уайтхорн, недавней новобрачной, уже два месяца была задержка. Она думала обрадовать мужа сюрпризом, но вскоре стало ясно, что плату за жилье им могут повысить, а денег маловато; и она решила обойтись без сюрпризов, сходила на Ноктюрн-аллею, купила зелье. Потом сильно шла кровь, Сюзи даже испугалась, что придется сказать мужу, но обошлось. Успеется еще завести ребенка, когда дела пойдут получше.

Народ роптал из-за налогов, дороговизны, тяжести жизни. Ругали аристократов, богатеев, правительство, а тумаки доставались по большей части маглорожденным и гоблинам.

Компании молодых гоблинов несколько раз затевали драки в ответ. Министерство приняло декрет, запрещающий гоблинам доступ в магические населенные пункты, за исключением тех, кто может представить справку, что находится на человеческой территории по служебной надобности.

— — — —

В конце второго курса подошло время выбирать дополнительные предметы на следующие годы. Ребята обсуждали, что взять. Алиса давно ждала, когда начнутся уроки Кеттлберна, так что с одним предметом для нее все было решено: уход за магическими животными точно в списке. Всякие руны, прорицания и нумерологию она сочла скукотищей. Гоббльдигук — наверное, интересно. Хотя с тренировками ей и так нагрузки хватает. Алиса подчеркнула одних только магических животных.

— Еще что? — спросила Макгонагалл, принимая ее бумаги. Алиса постеснялась сказать, что больше ничего не хочет, и ответила:

— Гоблинский язык.

Этот предмет, как и магловедение, Альбус ввел в сетку недавно, из соображений, которые Минерва полностью разделяла. Когда жизнь чужаков становится более понятной, они перестают вызывать страх и основанную на нем враждебность. Тем не менее, она вздохнула.

— Вы недооцениваете силу условностей. Чтобы чего-то добиться, нужно изучать не только те предметы, которые принесут практическую пользу, но и те, которые положено знать в приличном обществе… Впрочем, не буду навязывать вам свой выбор… Но хотя бы нумерологию я советую взять. Вместе с гоббльдигуком она может быть полезной и в практическом плане — в банковском деле.

Из шести игр года Гриффиндор выиграл три (то есть все свои матчи), добившись таким образом Кубка. А Алиса, обвыкшись в команде, все чаще стала думать, что место охотницы не такое уж важное. Невозможно набрать столько очков на голах, чтобы их сумма была сравнима с премией за поимку снитча. Нет, конечно, в счете за Кубок и эта мелочь играет роль. Но все-таки исход матча определяет ловец. Ну и загонщики — постольку, поскольку могут ему помешать. И Алиса не была бы Алисой, если бы не стала думать, как занять это место. Нынешний гриффиндорский ловец был с третьего курса. Значит, заменить его можно будет только через четыре года — при нормальном ходе событий. Но можно же надеяться на удачу. Тренироваться самостоятельно, в надежде, что когда-нибудь ловец заболеет, и подвернется шанс заменить его в игре… Гм. Если такие тренировки заметят — а их заметят, снитч не узнать трудно — остальные игроки сочтут, что она хочет подсидеть своего. Не товарищеское поведение.

Летом Алиса гоняла мяч с приятелями и все позиции в команде опробовала. Загонщицей все-таки больше всего нравилось, сказывалась привычка к дворовым дракам. Через год один из гриффиндорских загонщиков заканчивал школу, и Алиса решила, что можно метить на освобождающееся место. Осенью она даже прозондировала почву, завела разговор, и поняла, что придется трудно: в загонщики очень редко брали девочек, ни капитан, ни другие игроки даже не рассматривали их как возможных кандидатов. Ловец — да, бывает, хоть и нечасто; третьекурсницу Палладию Геддес, алисину сверстницу, как раз только что приняли ловцом Хаффлпаффа. В охотники девушек брали чаще всего. Но Алиса не привыкла пасовать перед трудностями, наоборот, они будили в ней азарт. Дополнительно к командным тренировкам она начала упражняться с бладжером, и скрывать не стала: пусть товарищи по команде знают, что она хочет попасть в загонщики, и привыкают видеть ее в этой роли.

Первый же матч Хаффлпаффа показал, что с ловцом они не ошиблись. Палладия ловко увернулась от убийственного удара бладжера и поймала снитч на двенадцатой минуте, опередив соперника, находившегося ближе к нему. После матча круглая гостиная Хаффлпаффа была полна возбужденно гомонящих болельщиков. Старшие принесли огневиски, а младшекурсники довольствовались сливочным пивом. Палладия была героиней вечера. Тед Тонкс смотрел на сокурсницу такими же восторженными глазами, как и остальные. Спать ушли далеко за полночь.

Палладия оказалась серьезным противником. И Гриффиндор, и Слизерин проиграли наглой малявке, новой звезде Хогвартса — так у девочки появились неприятели, зато и поклонников стало прибавляться. Алиса погоревала о проигранном матче, но быстро утешилась победой над Рейвенкло.

Гоблинский язык давался трудно, Алиса уже пожалела, что взяла его, но отступать было неудобно. Рассел, ее приятель, посоветовал написать слова с переводом над кроватью, девочка так и сделала, но все равно на уроках не блистала, хотя преподаватель ей показался интересным. Он сам был гоблином и по-английски говорил с акцентом. Тренировки с бладжером продолжались, ребята сначала посмеивались, а потом и правда привыкли, что Алиса лупит мячом почем зря. Может, на следующий год это окупится.

Последний матч играли Рейвенкло с Хаффлпаффом. Пока что на счету Гриффиндора и Хаффлпаффа было по две победы, у Слизерина — одна, и по очкам из двух лидеров вел Гриффиндор. Если «барсуки» проиграют, то Кубок получат гриффиндорцы. Но шансов на это было немного. Команда Рейвенкло в этом году была слабая, продула обе предыдущих игры. Это в прошлом году они рулили, а теперь Бут с Броклхерстом закончили школу, и новичков с ними не сравнить.

В день решающей игры все стояли на ушах с самого утра, гомонили, делали ставки. Алиса подумала и решила поставить на победу «барсуков», чтобы при неблагоприятном исходе дела было чем утешиться. Болела она все равно за Рейвенкло, хотя без особой надежды. Палладия, ловкая бестия, ухватила снитч и на этот раз — звезда, выскочка, «барсучья сука», как говорили о ней в школьных коридорах. Чистая победа, во всех матчах, где команда играла — со стадиона Палладию унесли на руках и праздновали в хаффлпаффской гостиной всю ночь. Гриффиндор упустил Кубок, несмотря на все голы, забитые Алисой.

Экзамены Алиса сдала без особых трудностей. Гоблинский язык, с которым было так много мучений в начале года, стал наконец поддаваться пониманию, с магическими животными вообще хлопот не возникло. Заклинания Алиса всегда неплохо давались, трансфигурация шла тоже прилично, теперь Макгонагалл девочку держала в поле зрения, и Алиса перед ней старалась.

Домой она ехала, мечтая, как будет загонщицей и оглоушит Палладию, едва завидев снитч. В кармане болталась пара галлеонов — остатки карманных денег, удачных ставок, доля за посредничество в ремонте метел.

СОВы приближались неотвратимо. Ребята нервничали, учили темы и готовили шпаргалки. Белла до шпаргалок не опускалась: в комиссии уважаемые маги, не хватало еще опозориться перед ними! Но готовилась к испытанию и она. Весна шла к концу, зацвели кустарники и плодовые деревья. Ребята часто выбирались с учебниками на берег озера и сидели там. Семикурсники зубрили для ЖАБА, так что Бальтазар не слишком приставал к Белле с ухаживаниями, а Ивэн совсем не присматривал за младшими кузинами.

Все свободное время занимала рутина, дела, дела, необходимые и неинтересные. Белле казалось, что ее жизнь представляет собой реку, в которой соединяются два течения. В одном вода легкая и светлая — это повседневные радости, вкус к которым она не утрачивала даже в дни упадка. В другом — холодная, темная, тяжелая. В настоящих реках так, наверное, не бывает, но представлялась все равно вода, очень зримо. Темное течение иногда обмелевало, сходило на нет. Однако в этом году оно набрало силу.

Она убийца.

Адриенна к ней не вернется.

Эти мысли окрашивали грустную часть сознания в серый цвет. Потом случался удачный закат или счастливый сон, и яркие краски возвращались.

Экзаменационная комиссия прибыла накануне первого дня испытаний. Ребята перешептывались, делясь впечатления и сплетнями.

Трансфигурацию Беллатрикс сдавала Гризельде Марчбэнкс. Она обратила ежа в держатель для ножей, а обувной шнурок — в змею. На теории исписала несколько футов пергамента рассказом о принципах линейной трансформации. Потом были Чары, давшиеся без особых трудностей.

Защиту от сил зла принимал человек, которого Белла не знала. В первой половине дня писали теоретическую часть, а после обеда приступили к практике. Благодаря своей фамилии Белла пошла одной из первых.

Когда она прогнала боггарта способом, выученным по книге из родительской библиотеки, экзаменатор только крякнул. Белла отразила пару заклятий — она знала, что они учебные, то есть не обладают поражающей силой, и это расхолаживало. А потом экзаменатор подловил ее с помощью Силенцио. И собрался послать еще одно заклинание вслед. Если бы Белла могла остановиться и подумать, она поняла бы, что профессор, наверное, счел спарринг законченным и применит Фините инкантатем — но в горячке схватки думать было некогда, она запаниковала, и рука сама поднялась, посылая невербальные атакующие заклятья. Только через несколько мгновений Белла, спохватившись, обратилась к Протего, и, прикрытая мощным щитом, сняла проклятие немоты; успела в обрез, щит сразу покрылся трещинами и будто осыпался вниз. К этому моменту за остальными столами уже никто не занимался своим делом, все наблюдали за их поединком. Профессора Флитвик и Макгонагалл в какой-то момент покинули свои места в глубине зала и подошли к самым экзаменационным столам, а теперь Флитвик заговорил, вскидывая палочку:

— Арчибальд, я полагаю…

— Гхм. Достаточно, мисс Блэк, — поднял руку экзаменатор. — Вы правы, Филиус, я увлекся. Впечатляюще, мисс. Весьма впечатляюще.

Он внимательно смотрел в глаза Беллы, и она на всякий случай закрыла сознание.

— Каковы ваши впечатления, Арчибальд? — спросил Альбус.

Профессора сидели в директорском кабинете.

— Хорошие дети. Не хуже прошлого набора. Кое-кто даже не хуже семикурсников.

ЖАБА по Защите сдавали за несколько дней до СОВ.

— Хотя не скажу, чтобы это меня радовало, — вздохнул экзаменатор.

— О чем вы? — очень спокойно произнес Дамблдор.

— Альбус, право, — негромко сказал его собеседник. — Не думаете же вы, что я обманусь вашей притворной безмятежностью? Мисс Блэк. Заклятье змеиного глаза считалось в Средние века верным признаком душегуба. Чтобы придать ему силу, нужно иметь опыт убийства.

— Но затем оно перестало считаться таким уж верным признаком, — бесстрастно ответил Дамблдор. — В Средние века куда менее щепетильно подходили к доказательствам и экспериментальной проверке.

— И все же…

— И все же вы даже не можете ручаться, точно ли оно было применено — или обычный Петрификус. Специфика невербальных заклинаний. И, поскольку оно не было физически реализовано, Приори инкантатем также ничего не покажет.

— Нда. Отсутствие доказательств. Этот довод мне понятен, — угрюмо согласился профессор. — Однако... будьте внимательны. На вашем попечении сотни детей.

Дамблдор постоял у окна, раскачиваясь на пятках. Конечно, он провел свое, негласное расследование после гибели Гриндстоуна. Никакого следа магии на теле не обнаружилось. Мисс Блэк даже не было рядом в момент смерти, и никто другой не толкал мальчика. Если и можно было предположить что-то кроме несчастного случая, то не убийство, а самоубийство, и многое на него указывало. Но поговорить с ученицей все же следует.

— Добрый день, мисс Блэк. Вы великолепно показали себя на экзамене.

— Благодарю, — настороженно ответила Белла.

— Мистер Эндрюс высоко оценил ваше владение невербальной магией. Кстати, вы не расскажете нам, какие заклинания применили? — мягко спросил Дамблдор.

Вот оно. Белла уже знала, в чем прокололась, Слагхорн завуалированно предупредил — полунамеком, здесь он был мастер. Сразу же сообразил, куда ветер дует, и принял меры, но так, чтобы ни одна сторона не смогла его самого обвинить. Змеиный глаз. Она, не раздумывая, прибегла к защите своего животного отражения, и только потом узнала об опасной истории этого заклинания. Но лучше ни в чем не признаваться.

— Я не очень хорошо помню, — виновато ответила она. — Я поддалась испугу и палила всем без разбору. Но я ведь не причинила вреда?..

— Нет, — улыбнулся директор. — Мистер Эндрюс знает свое дело.

Он прощупывал ее сознание — довольно поверхностно, не ожидая от пятикурсницы виртуозного владения ментальной магией. Белла сосредоточилась на тревоге и обиде.

— Вы ведь не станете предъявлять мне претензий за то, что я слишком хорошо знаю учебные дисциплины?

Слагхорн вскинул голову, но промолчал.

— Я ни в чем не обвиняю вас, — успокаивающе произнес Дамблдор. — Я просто пытаюсь составить картину происшедшего…

— Мне кажется, вы предвзяты.

— Беллатрикс, как можно!.. — начал скандализованнный профессор Слагхорн, но Дамблдор оборвал его взмахом руки.

— Вы не любите мое семейство и потому необъективны ко мне.

— Мисс Блэк, вы перешли всякие границы! — возмущенно заговорил декан.

— Гораций, вы не могли бы оставить нас одних? — с нажимом попросил директор.

— Мисс Блэк — моя подопечная.

— Я ее не съем, — серьезно заверил Дамблдор.

Беллатрикс с сожалением проводила Слагхорна взглядом. Его линия играла ей на руку. А теперь придется вести бой в одиночку.

— Мисс Блэк, кто-либо из преподавателей проявлял к вам предвзятость? Оценивал несправедливо, негативно выделял среди однокурсников?

Белла сменила тему только ради того, чтобы защититься нападением, но сейчас мельком подумала, что, конечно, Спраут ее явно недолюбливает, Кеттлберн… но кому нужны их идиотские предметы.

— У меня нет жалоб на школьных учителей, — сказала она. — Но на СОВ… по-моему, ни с кем другим экзаменационный поединок не был таким жестким. Разве это не наводит на мысль о провокации?

— Провокации? — удивился директор. — Но зачем нужна такая провокация?

— У моего семейства много недоброжелателей.

Белла даже встревожилась, не завела ли ее импровизация слишком далеко.

Вот как, подумал Дамблдор. Она не верит в справедливость с нашей стороны. С моей стороны. И вряд ли удастся убедить ее в чем-то. Она уже слишком хорошо играет по тем правилам, которые сочла единственно возможными, и не станет рисковать, доверять тем, кого считает сильными врагами. Такое случается со слизеринцами — они принимают неприязнь к некоторым конкретным поступкам и идеям за предвзятость к их факультету или семействам.

— Никто не выдвигает обвинений против вас, — попытался он успокоить студентку.

— Простите, сэр, — она опустила глаза. — Я наговорила вам дерзостей. Профессор Слагхорн будет очень расстроен. Я в самом деле не хотела…

Диона трудилась на подводной плантации, смотрела за чужими детьми. Как быстро их маленькие обрубочки вырастали в приличные плавники и хвосты!.. Все это давало немного денег, и она стала чувствовать себя свободнее, чем дома. Деньги крутились там, где люди. На родной Креветочной банке можно было всю жизнь без них прожить, но с деньгами появлялись возможности. Пару раз Диона посылала что-то родителям домой, и это сразу придало ей вес. Теперь ее, может быть, не сразу выдадут замуж. Может быть, позволят немного пожить самой по себе. А это нужно было ради человека, Фрэнка. Она знала, что они не поженятся и не будут жить вместе — это запрещено человеческими законами; но пока что у них еще есть время, и Диона хотела растянуть его как можно дольше. Фрэнк появлялся только на выходных, и всю неделю Диона ждала этих дней, мысленно говорила с ним, ухаживая за водорослями и качая чужих детей.

При одной мысли о Фрэнке внутри у нее сладко замирало и вокруг все как-то меркло, оставляя русалку во власти ее грез. Может быть, они все-таки могли бы как-то… Диона знала, что бывают русалки, которые покидают море, живут как-то в искусственных водоемах на суше — при людях, ужасающая зависимость и вечная опасность, водоем может разбиться, вода испортиться. Или он мог бы поселиться на берегу, рядом с ней, и спускаться в воду…

В субботу вечером компания из нескольких человек и нечеловек болталась неподалеку от поверхности моря. Вода обтекала мимо них, колыхала водоросли, рыбы проплывали по своим делам.

— Слыхал, скоро заплыв международный?

— Ну да, — кивнул Фрэнк. — Я участвую.

Диона прижалась к нему крепче, и Фрэнк запустил руку ей в волосы, повернул голову к себе, накрыл губы губами. Она смотрела невидящим взглядом, как несется вперед косяк сельди, потом закрыла глаза.

— Датчане там сильные, — спокойно продолжал говорить парень рядом. — Лягушатники-то ничего не стоят…

— Да нет, у них тоже сейчас неплохое стадо, — перебил его приятель. Диона перестала слушать. Фрэнк мог бы устроить у себя аквариум для нее; думать об этом было болезненно и притягательно, а ему она, конечно, никогда не говорила. Лишиться свободы, стать его домашней зверушкой.

Тетис, ее троюродная кузина, как-то сказала спокойно:

— Ты ходильного порошка-то купи. Можно достать подешевле, если надо — я тебе скажу, как.

— Зачем? — Диона вздрогнула.

— Как зачем. От нашей сестры всем им одного только нужно, — слова падали равнодушно, Тетис даже в глаза ей не смотрела. — Того, что между ног. Но он парень видный, я понимаю.

— Ничего ты не понимаешь…

Но чего-то и сама Диона не понимала. Зачем сходиться с русалкой, если хочешь от нее того, что не в ее природе, если для обладания ею нужно ее переделать? Вечером она забилась в заросли за жилищами и проплакала пару часов. Бывало, ей вслед смотрели косо, а раз Диона, кажется, уловила слова «подстилка человеческая», но могла и ошибиться. Фрэнк не замечал, он не научился настолько различать выражения их лиц, и за это Диона благодарила судьбу. Что сородичи о ней думают, неважно, важно только, чтобы он не узнал, чтобы перед ним не унижали. Но они не станут, побоятся.

Дионе сравнялось пятнадцать лет. Как и Фрэнку, но для людей такой возраст был детством, а русалка уже вошла в пору совершеннолетия. Теперь время будет работать на человека — ведя его понемногу к опыту, уважению и власти — и против русалки, для которой оно готовит только старение и неуклонное сокращение доступных возможностей, бессилие, смерть.

Они сидели неподалеку от плантации водорослей. Зеленые стебли колыхались в воде, задевали лица. Фрэнк обнял Диону, прижался щекой к ее щеке. Они глядели в одну сторону, и пузырьки воздуха от равномерного дыхания поднимались вверх. По дну проворно прополз рачок. Фрэнк повернулся к русалке и тронул ее губы губами, она закрыла глаза, покорно подаваясь навстречу. Целовались они медленно и лениво, и на губах оставался вкус соли. Потом он опустил голову, лаская ее грудь.

— Если хочешь, — тихо сказала Диона, — можно достать ходильного порошка…

— Зачем? — не понял Фрэнк. — Хочешь погулять по суше?

— Фр-р-р… — замялась Диона. Это было ее привычное междометие, выражавшее сотню эмоций. Пузырьки вырвались наружу стаей. — Да нет… Ну, если ты хочешь… Мы ведь давно встречаемся.

Фрэнк понял, о чем она, и сердце сразу застучало. Конечно, ему хотелось зайти дальше, хотелось попробовать с ней «по-настоящему». Но он даже всерьез не думал, что такое возможно — Диона ведь не человек, тело у нее другое. Про ходильный порошок он слыхал что-то, но к ним с Дионой никогда не примерял. Она сама предложила, думал он радостно; парни, когда их рассказы выглядели правдоподобно, говорили, что девушек нелегко уломать. Значит, он ей нравится — не то чтобы Фрэнк сомневался, но лишнее доказательство всегда приятно. Интересно, как все будет — мысли сразу захлестнули, и он прижал русалку к себе, так сильно, что она слегка трепыхнулась.

— А у тебя так уже с кем-нибудь было? — с замирающим сердцем спросил он. Лучше бы, чтобы ей не с кем было сравнивать — потом Фрэнк прогнал эту трусливую мысль.

Диона, услышав вопрос, сжалась. Неужели он думает, что она с кем угодно готова… нельзя было самой заводить об этом речь, теперь он может посчитать ее доступной…

— Нет, — ровно произнесла она. Интонации были непонятные, и Фрэнк спросил себя, отчего так, правду ли она сказала.

Порошок он купил сам — настоял, что не нужно брать паленую гадость по дешевке, и сходил в Косой переулок, куда Диона пока не могла явиться. Была суббота, они решили взять вечером, с расчетом на ночь. Диона сжала губами капсулу, прокусила дырочку и всосала порошок, на вкус он был солоно-горьковатый, как пот или морская вода. Диону потряхивало от волнения. Потом началась трансформация. «Не смотри», сказала она, это было важнее даже, чем перетерпеть боль. Они уплыли далеко от своих, сидели на мелководье, чтобы потом сразу уйти на берег. Диона почувствовала, что задыхается, и встала над водой на этих неудобных подставках, ногах — еще не очень понимая, как это делать, ее качнуло, Фрэнк поспешно подхватил под руку, а потом укутал запасной мантией.

Оказалось, ходить не так-то легко. На берегу Фрэнку все время пришлось поддерживать Диону — хотя почему пришлось, неприятного тут ничего не было, напротив. Весенняя ночь сияла всеми оттенками черного, пахли какие-то цветы, и Фрэнк чувствовал себя совершенно пьяным.

Они завернули в какой-то сад и сели там на землю — предусмотрительности Фрэнка хватило даже на зачарованный плед, реющий над землей. Они забрались сверху, плед был теплым и мягким. Фрэнк запрокинул голову, взглянув на звезды, а Диона видела только черные силуэты кустов — видела и не видела, сосредоточенная на своем страдании. Ноги до пояса болели, как открытая рана, и страшно было подумать о том, что сейчас произойдет, но она была полна решимости все стерпеть. В конце концов, она не хуже других…

Фрэнк повернулся к ней, больше не видя неба; раскутал мантию, целуя шею, грудь. Диона вздрогнула, он спросил заботливо:

— Тебе не холодно?

— Нет, — прошептала Диона.

Он был нежен — под водой это бывало приятно, а сейчас Диона слишком боялась неизбежного продолжения, в преддверии которого нежность казалась утонченной пыткой.

Фрэнк надавил на плечи подруги, уложив ее на покрывало. От желания крышу сносило. Они поцеловались, он гладил ее тело, спускаясь все ниже, осторожно раздвинул ноги, и Диона судорожно вздохнула.

— Ты хочешь дальше?.. — прошептал он. Она сжала зубы, благо, в темноте не было видно, выровняла дыхание, и через пару мгновений смогла прошептать ласково:

— Да.

— —

Летом Фрэнк получил значок старосты. Он посмотрел на письмо немного растерянно. Оно неплохо, конечно — свидетельство, что к нему относятся серьезно, считают достойным. Но ведь староста, наверное, должен проводить больше времени в школе, чем мог Фрэнк, дежурить иногда по выходным? Да и экзамены, на пятом курсе первые серьезные испытания, готовиться надо будет зверски.

— Давай начнем уже сейчас, — предложил папа. — Тогда в школе будет легче.

Фрэнк вздохнул. Никакого отдыха, а ему так хотелось скинуть все школьные заботы, думать только о Дионе, готовиться понемногу к европейскому заплыву.

Мама произнесла речь о фамильной гордости. Раньше она без этой помпезности обходилась, была проще и веселее. Они много с Фрэнком говорили, и ей он доверял побольше, чем папе. Рассказывала ему про все на свете, как устроена изнанка всякой политики, как понять, что на уме у других людей. А в последние пару лет задушевных бесед уже не было. Фрэнк и сам подрос и уже нечасто хотел проводить время с родителями, но родители-то не должны меняться, по идее. Они взрослые люди.

С русалидами, кстати, мамина наука не слишком помогала. У них другие были и обычаи, и нюансы общения. Фрэнк расспрашивал Диону, но она не очень рвалась рассказывать, может, не хотела свои секреты выдавать.

На мамин день рождения были гости, всего несколько человек. Пели каноном разные старые песенки, а потом стали играть в фанты, с дурацкими заданиями.

Когда гости ушли, Фрэнк забрел в дальний конец сада. Сквозь листву каштана он разглядывал звезды, вспоминая ту ночь в неизвестном саду, на берегу моря. Августа подошла и села рядом, Фрэнк поднял глаза. Мама давно не говорила с ним по-настоящему.

— О чем ты думаешь? — спросила она.

— Так, ни о чем. Наслаждаюсь летней ночью.

— Я и не знаю, что у тебя происходит…

— Да ничего особенного. Конек недавно подхватил «жемчужный грибок», несколько недель лечили.

— Ты мне не рассказывал.

— Ну, это не такая уж важная новость. А у тебя что? Ты как-то суровее стала в последнее время, — Фрэнк засмеялся.

— Да что ты, — Августа тоже улыбнулась. — Про наши парламентские дела ты знаешь. Жаль, что с Боунсом вышел разлад. А так, в общем, ничего нового.

— — -

— Так что, сестрица, я в опале? — спросил Альфард Блэк. Августа посмотрела поверх его головы на танцующие пары в особняке Эйвери.

— Я ничего подобного не говорила.

— Имеет значение не только то, что говорят, но и то, чего не говорят, — голосом он выделил последние слова. — И не делают.

— Ты сам понимаешь, — слегка вздохнула Августа. — Ни к чему это.

— Мне просто… приятно видеть тебя, дорогая Августа. Разве я хоть раз преступал рамки приличия?

Августа фыркнула.

— Я даже притащился сюда, зная, что ты будешь в числе приглашенных, и не ищу ссоры с хозяевами.

— Как твои дела с семьей? — спросила Августа.

— С какой семьей? — ненатурально удивился Альфард. — Я не женат.

Вечное пересмешничество, мысленно проворчала Августа.

— Фрэнка назначили старостой. Не знаю даже, радоваться или нет, у него и так слишком много хлопот с его подводным спортом…

— А я его так давно не видел. Августа, ты лишаешь своего сына блистательного общества в моем лице!

«С чего такая забота о моем сыне? Ты ведь не любишь детей, Альфард Блэк. Скажи, какого цвета у Фрэнка глаза?»

— Не уверена, что он так уж нуждается в твоем обществе, — сказала Августа вслух.

— Кто же может служить лучшим примером, как не надо себя вести?

— Точно подмечено, — нехотя улыбнулась Августа. — Не беспокойся, я ему расскажу на словах. Иные примеры бывают слишком красочны…

— Благодарю за комплимент, — ответил Альфард.

— А сейчас, прости…

— Ты же не покинешь меня так скоро? Августа, не будь жестокосердна. Вернее, будь, суровость идет тебе, но знай меру.

— Перестань насмешничать, — устало попросила Августа.

— Прости, — Альфард посерьезнел. — Я не думал, что ты так легко расхочешь меня видеть.

— Прекратим этот разговор, — Августа избегала его взгляда. — С Рупертом меня связывают чувства, а также общий дом и ребенок…

— И общая позиция в Визенгамоте.

— Да, — бесстрастно подтвердила Августа. — Простой арифметический подсчет скажет нам, что сумма больше, нежели одни лишь чувства, а тем более — чем их отсутствие.

— Ты всегда сильна была в математике, — с чуть заметной горечью сказал Альфард.

Закончив разговор, Августа еще долго повторяла про себя отдельные фразы, и другие, которые ей удалось не сказать. Для кого-то привлекательна легкость, умение жонглировать взаимоисключающими взглядами и кругами общества. Он скользит всегда по поверхности. Он легко посмеялся бы над ней, будь она чуть легковерней, не умей держать в узде свои желания. И продолжал бы звать Руперта своим другом. За их столом Альфард легко рассказывал о Блэках, но, допусти Августа минуту слабости, и об этом бы узнал весь свет. Он никому не был верен, ни в чем не был честен. Локи. Но что бы он ни хотел изобразить из себя, он всего лишь Блэк.

Августа ушла, оставив Альфарда стоять в одиночестве посреди людного собрания, где все ему были… отвратительны? Нет. Утомительны. Взвешен и найден легковесным. Ему нравилось бывать в доме Лонгботтомов. Нравилось смотреть на любящую семью, какой никогда не было у него самого. Он не слишком верил в ее реальность, но мираж не рассеивался. Возможно, он был слишком… скептичен, слишком… Да что теперь. Возможно, он слишком старался разрушить то, в чем так нуждался. Нет, нет. Все, что ему необходимо — это легкость, позволяющая скользить над бездной, не сверзившись вниз, делать из жизни анекдот, смеяться, чтобы не проступили слезы. Локи она назвала его когда-то, и Альфард, вопреки собственным усилиям изгнать отчая… — нет, серьезность — мрачно думал, что в последней битве Локи возглавит воинство мертвых.

— Пропесочивали за непочтительность? — спросил Кассий Уилкс, шестикурсник, когда Белла вышла из директорского кабинета. Неужели он ждал здесь?

— Ничего, я отбилась.

— Санкций не будет?

— По крайней мере, мне о них не говорили, — настороженно ответила Белла. — А с чего такой интерес?

— Я за тебя переживал.

— Правда? — она мило улыбнулась.

— Ты занята сейчас?

— Я могу найти свободную минутку.

— Давай посидим у озера.

Кассий бывал у Слагхорна и иногда присоединялся к компании Ивэна, но близких отношений с его кругом не поддерживал. До сих пор они с Беллой едва ли пару фраз сказали наедине.

— Знаешь, я давно набирался смелости…

Белла слушала вполуха, глядя, как на мелководье появилось щупальце Большого кальмара. Кальмар, кажется, поймал рыбешку — редкое зрелище. А вот ритуальные фразы, которыми молодые люди сопровождают ухаживание, Белла могла воспроизвести наизусть, не задумываясь, так они навязли в зубах. Они говорят: «я спать не могу, думаю о тебе», а думают: «когда же ты дашь подержаться за задницу»… или, пожалуй, более похабное что-нибудь.

— Я и не думала, что ты мною заинтересовался, — улыбнулась она, соблюдая правила флирта. — Никогда не подавал знаков внимания…

— С тобой это не так просто.

Ага, а сейчас, когда Бальтазар — да и Ивэн — заканчивают школу, решил попытать счастья, подумала Белла. Выждал, когда у меня будут неприятности, и воспользовался моментом предложить утешение и поддержку. Грамотно.

— Что же. Я не против пообщаться поближе, — решила Белла. — Но ты знаешь, что я никому ничего не обещаю. И не готова заходить далеко.

— Могу я написать тебе летом?

— Отчего нет, — разрешила Белла. — Я, скорее всего, буду за границей. Письма меня развлекут.

Идея отправиться за границу возникла у родителей недавно, и, судя по всему, скрывала какой-то политический план. Однако не успела Белла вернуться домой, как все поменялось. В гости явилась монументальная Боудика Берк, в величественных украшениях и величественных морщинах, и после непродолжительной светской беседы заперлась с отцом в его кабинете. На следующий день он объявил, что семья останется в Лондоне. Белла, сочетая ласку и холодность, долго давила на родителей и добилась, чтобы ее отпустили к Розье на Луару. Никто больше во Францию не поехал.

Белла не смогла выяснить точно, в чем дело. У нее создалось впечатление, что обсуждались слушания в Визенгамоте — но обычно летом законы не принимали. Впрочем, Белле перемена была только на руку. Чем дальше от отца с матерью, тем лучше. У нее будет почти свободное лето. Андромеда останется дома — тоже неплохо. К ней Белла относилась лучше, чем к прочей родне, но отдохнуть хотелось и от нее.

— — -

Кузина Софи стала уже взрослой девушкой, сдала экзамены за курс средней школы, начала выезжать на балы и была помолвлена. Эта новость напомнила Белле, что скоро и ей присмотрят жениха. До сих пор родители не заводили разговора о замужестве, но нельзя быть уверенной, что у них нет уже кандидатов на примете.

С кузеном Этьеном Белла сдружилась, познакомилась наконец и с его таинственным другом. Фламиний был красив и замкнут, Белла решила, что местные девушки, должно быть, им интересуются. Спросила наконец у Этьена, почему его родители не рады были их дружбе.

— Он странные штуки выкидывал еще в детстве, — усмехнулся кузен. — Сначала списывали на стихийную магию, но потом уже нельзя было отрицать, что он колдует намеренно.

— И что в этом плохого? — удивилась Белла. — Нас тоже до школы учили.

— Чему именно? В одиннадцать он свою тетушку проклял так, что ее от немоты полгода лечили.

— За что проклял?

— Да ни за что вроде, он на нее не жаловался. Просто попробовал.

Белла присвистнула.

— И другие были шалости…

Как-то к слову Белла пожаловалась Фламинию, что пришлось оставить дома любимые книги, через границу бы их не пропустили.

— Какие?

— Ну, Годелот Затворник… — она внимательно посмотрела, и парень улыбнулся.

— У меня есть. Можешь пользоваться, если что.

Они еще поболтали, а потом он вернулся к теме:

— А ты уже пробовала что-нибудь из заклинаний Годелота?

— Немножко. Так, на мелких животных.

Вечерами ребята гуляли на берегу Луары, сидели в открытых кафе, а несколько раз устраивались балы — современный и архаичный способы проводить досуг мирно соседствовали. Красивая иностранка, Белла пользовалась популярностью у местных молодых людей.

— У нас сейчас британское нашествие, — улыбаясь, сказал Фламиний. — Лестрейнджи тоже здесь, вы, вероятно, знакомы?

— Наш реванш за Сенлак. Да, знакома мельком.

— Боюсь спрашивать, каково ваше техническое превосходство, позволяющее надеяться на реванш.

— Ну, теперь палочки у нас струганые, — усмехнулась Белла.

Фламиний удивленно приподнял брови. Он знал, что когда-то норманские маги обладали более современными инструментами и знаниями, но не ждал, что Белла в деталях помнит, какими именно — в войне, прошедшей почти тысячу лет назад.

— Вы интересуетесь военной историей? Необычное хобби для современной девушки.

— А я вообще необычная девушка, — спокойно ответила она.

— Да, вы меня очень занимаете. А вы патриотка?

— А как проверить? — задумчиво спросила Белла, будто саму себя. — Люблю ли я свою страну? Наверное, чтобы любить, надо знать. Но я знаю время Англии куда лучше, чем ее пространство — история побивает географию. Огромные области, занятые маглами, мне вообще неизвестны. Всем нам.

— Мне они и не интересны, — скептически отозвался Фламиний.

— Я была в магловском Лондоне год назад. В годовщину великого пожара. Трехсотую годовщину…

— Я оценил, как изящно вы уклонились от темы, — улыбнулся Фламиний.

— На мой взгляд, я строго держусь ее… Но, если вам угодно… Одно могу сказать твердо: если разразится война, я не останусь в стороне.

— Вы в самом деле полагаете, что сейчас, в двадцатом веке, возможна война?

— Почему нет? Предыдущая завершилась всего лишь два десятилетия назад. И надо сказать, многие тогда считали, что она просто не может случиться. Они и стали первыми жертвами.

Рабастана Лейстрейнджа, парня годом старше нее, Белла немного знала по школе. Его брату Родольфусу было лет двадцать.

— Позволите пригласить вас? — остановился он перед Беллой. Она поднялась с секундной заминкой, бросив незаметный взгляд на Фламиния. Нельзя было на глазах у всех явно отдать предпочтение кому-то одному, все время провести за разговором с ним. Пары двигались под звуки менуэта в бальном зале замка Фонтенуар, и Белла вместе с остальными гостями повторяла заученные движения. Приглашали ее наперебой, но сейчас, пожалуй, это только утомляло.

— В подвальчике Пуазона танцы куда веселее, — сказал как-то Фламиний. Вскоре они выбрались туда. Окинув взором клуб, Белла решила, что хозяин имеет дело с черной магией.

— Подайте нам китайских сладостей, — заказал Фламиний.

— Тут никто не танцует, — отметила Белла.

— Позже начнут. И мы, я надеюсь, — он придвинулся к спутнице поближе.

— У хозяина нет неприятностей с законом? — негромко спросила Белла.

— Вряд ли есть причина. Я думаю, он осторожен.

— Качество, которому мне еще предстоит научиться, — вздохнула ведьма.

— Неужели у вас неприятности были?

Она коротко дернула плечами.

— Или вы только предвкушаете их? — улыбнулся волшебник.

— На экзамене по защите от сил зла в этом году, — нехотя сказала Белла. — Я отвечала слишком хорошо.

— И вами заинтересовались?

— Наш директор… у него свои взгляды на этические вопросы. Но оставим эту скучную тему.

— Как вам угодно. Но иногда мне жаль, что я живу не в Британии.

Белла удивленно подняла брови.

— У вас, как говорят, творятся серьезные дела. Я имею в виду… — он замолчал, выждав, пока стол наполнится напитками и едой, — слухи о некоем Темном Лорде.

— Вот как, — ответила Белла с непроницаемым видом.

— Вам нечего о нем сказать?

— А вы привели меня сюда и угостили китайскими зельями в надежде на сведения? — усмехнулась она.

— Нет, что вы, — растерялся Фламиний. — Если у меня и есть надежды… то они совсем другого свойства, — и он легко погладил внутреннюю сторону ее ладони.

— А вот ваши соотечественники не так истово хранят обет молчания.

— Братья Лестрейндж?

— Да.

В кругу Ивэна иногда упоминали об этом черном маге. Ничего определенного, впрочем, не говорилось. Действительно ли он занят серьезными делами… Белла решила, что из следующего же аванса Лестрейнджа (неважно, старшего или младшего) она наконец извлечет пользу.

Через неделю компания молодежи сидела на берегу Луары. Когда Белла с кузиной прошли порталом, они застали приятелей за игрой в стихи.

— Рад видеть, — Родольфус первым подошел к ним, поцеловал руку Белле и, приветствуя Софи, спросил:

— А где же юный философ?

Белла недоуменно прислушалась, а Фламиний пояснил со скучающим видом:

— То есть жених нашей Софии. Браво, Дольфо, лучший каламбур сезона.

Опять скучная ревность, пронеслось у Беллы в голове — ведьма смотрела на массу воды, переливающуюся по течению вниз. С англичанами она теперь общалась, на что Фламиний не преминул отреагировать.

— Я буду тосковать, когда вы уедете, — сказал он как-то. Они стояли у парапета, Фламиний держал Беллу за руку. — Пообещайте писать мне.

— Темы, которые интересуют нас обоих, лучше не обсуждать в письмах, — мягко улыбнулась Белла.

— Для этого существуют шифры.

— Да, я ими увлекалась когда-то, — задумчиво ответила девушка.

— Вы просто кладезь познаний, — Фламиний привлек ее к себе. — Вы перекодировали знаки алфавита, по какому принципу?

— Шифр не обязательно должен быть основан на замене букв. Даже лучше, чтобы за основу брались смысловые отношения частей сообщения. Или иные сходства. Например, фонетическая рифмовка.

— Лучше попробовать на примерах.

— Завтра, друг мой… — Белла повернула голову так, что лица их почти соприкасались. Голова к голове, губы к губам. Маг положил ладони на ее грудь, а Белла запустила руки под его мантию.

— Поклянитесь, что никому не скажете… — тихо проронила ведьма. — Однажды я убила… разумное существо.

— Домовика? — прошептал Фламиний. Она покачала головой:

— Человека.

— Для чего?

— Он меня шантажировал.

— Чем?

— Некоторыми… фактами моей личной жизни, — формулировки как будто отделяли поступок от нее самой, делали его нормальным, таким, на какой все способны.

— Как вам удалось избежать огласки?

— Должны же у женщины быть свои секреты, — тихонько засмеялась Белла.

— Вы великолепны, — Фламиний облизал губы и снова поцеловал ее — глубоко и страстно.

В конце августа с Фрэнком захотел поговорить отец.

— Ты понимаешь, что этот год важен…

— Да, экзамены. Потому я и не хочу быть старостой!

— Нужно просто уметь распределять время, — примирительно сказал папа. — Пройтись по коридорам полезно после зубрежки. Кровь разогнать.

Фрэнк застонал.

— Но главное, что у тебя отнимает время — не новый пост, а морские заплывы.

— Нет, это не то, что у меня отнимает время. Это главное, ради чего я живу, — насупившись, ответил мальчик.

— Слишком громкие слова. Я уверен, ты мог бы сократить свои визиты на море, скажем, до одного дня в неделю…

— Нет!

Потом за дело взялась мама.

— Давайте сойдемся на компромиссном варианте, — наконец предложил Фрэнк. — Я попробую одну неделю — как вы предлагаете, другую — по-старому, только буду брать на море учебники и тетради. Сравню, сколько получается сделать, и если увижу, что плавание мешает подготовке, буду им меньше заниматься.

— Ты уже взрослый мальчик, — кивнула мама. — Я надеюсь на твою ответственность. СОВ очень важны для будущей жизни. Нельзя пустить ее псу под хвост ради сиюминутного увлечения. На каникулах я посмотрю, как у тебя получается.

«И если ты будешь валять дурака, то никаких больше гиппокампов», — этих слов никто не произнес, однако Фрэнк мог сложить два и два.

Старостой-напарницей стала Долорес Хорнби. Они никогда особо не дружили, и впервые поговорили наедине, пока патрулировали коридор Хогвартс-экспресса первого сентября. Хорнби завела обычную шарманку:

— Почему ты не ходишь на матчи в школе?

— Не интересуюсь квиддичем. И выходные у меня обычно заняты.

— А чем? — спросила Долорес лукаво. Неужели у него роман вне школы? Вот будет достойная новость.

— Тоже спортом, только другим. Подводные гонки. Есть одно хозяйство в Северном море…

— Ого! — теперь Хорнби точно заинтересовалась. — А их можно посмотреть?

— Ну да, наверное, — вяло ответил Фрэнк. Ему не хотелось слишком уж посвящать однокашников в свои дела, а с Долли они даже не друзья. Девушка заметила, что его не обрадовал вопрос, и замолчала. Через пару минут она произнесла:

— Могу сказать одну вещь. Видел среди старост девчонку с синими волосами?

— Ну, — Фрэнк вспомнил ведьму с прической, в которой чередовались черные и синие пряди.

— Это Лигейя Ноктурна…

— Слизеринка? — перебил Фрэнк.

— Нет, почему?

— Ноктурна — наверняка семейство черных магов, фамилия такая.

— Не знаю, может, когда-то и были, но Лигейя ни в чем таком не замечена. И она на Рейвенкло, даже волосы в синий покрасила.

— А, поэтому? Может, нам тоже покраситься красным?

Долорес хихикнула:

— А что, давай. Заведем новую моду. Но я не к тому про нее заговорила. Лигейя — отличница. Раньше не было повода подкатиться к ней насчет контрольных и всего такого, но теперь, раз уж мы оказались в одной команде — старостам придется часто видеться — я думаю навести мосты. Можешь тоже попытаться.

— У нас же, наверное, не совпадают курсы с рейвенкловцами?

— Вроде совпадают. Но даже если не совпадут, она же может просто посмотреть домашнюю работу и подсказать что-то.

— У нас тоже есть неплохие ученики.

Фрэнк не гнался за славой первого ученика, но признание чужого превосходства оказалось неприятным.

— До Лигейи им далеко. Она летом заняла второе место в каком-то общеевропейском магическом студенческом конкурсе.

— Но не первое.

— Ну у тебя и запросы! — Долли снова хихикнула.

Фрэнк не собирался дружить с кем бы то ни было ради контрольных. Он даже подумал, что это не по-гриффиндорски. Однако вскоре они и правда стали общаться. Сначала в школе пронесся слух, что директор решил возродить старую традицию и устраивать совместные занятия для учеников разных факультетов. Новость всех взбудоражила. Мало кто мог похвастаться, что знает хотя бы треть однокурсников с других факультетов — знали обычно игроков в квиддич, старост, известных хулиганов. Такого рода сведения, сказал Дамблдор, нельзя назвать способствующими дружбе и взаимопомощи между факультетами. Первый совместный урок у гриффиндорцев был с Рейвенкло.

Зайдя в кабинет, Фрэнк увидел, что большинство мест уже занято. Мэтт, сосед Фрэнка по гриффиндорской спальне и по парте, сидел у окна рядом с какими-то «воронами»; он поймал взгляд приятеля и виновато пожал плечами. С первой парты помахала рукой Хорнби, и Фрэнк подсел к ней. Кивнул сидевшей рядом Лигейе Ноктурна. Значит, Долли уже начала воплощать свой план, подумал он. Когда

Флитвик раздал контрольные, написанные на прошлом уроке, Фрэнк, помня разговор в поезде, глянул на листок Ноктурна. «Превосходно». Сам он получил «Удовлетворительно». Лигейя заметила его взгляд и как-то невесело посмотрела в ответ. Фрэнк понял, что ее, наверное, все ребята достают с заданиями. На уроке закрепляли Манящие чары. Флитвик раздал подушки и мягкие игрушки. К концу урока Фрэнку удалось приманить к себе игрушечного гиппогрифа. Он оглянулся и увидел, что Лигейя со скучающим видом гоняет подушку к себе — от себя — обратно. Под партой у нее на коленях лежала книга.

Первые выходные Фрэнк провел в морском хозяйстве. На открытой воде можно было разве что заклинаниями заниматься, и то водная среда их искажала. К тому же люди и русалиды были рядом, болтали и отвлекали. Ночевал мальчик в комнатушке при баре, и там пытался посидеть с учебником, но было темно и спать уже хотелось. На следующей неделе он, сжав зубы, выполнил обещание и в субботу остался в Хогвартсе. Наука в голову не шла, мысли все крутились вокруг Дионы. Ей он пока не сказал, что, может, весь год придется реже видеться, малодушно медлил. Выучить удалось не больше, чем в прошлый раз. Дальше Фрэнк снова на оба выходных отправился на море, а потом еще пару раз так делал, успокаивая себя тем, что в школе все равно результаты занятий были не лучше. Идя патрулировать коридоры, он тоже брал с собой учебник, но тут уж совсем без толку.

— Угадай, что у меня есть? — спросил Мэтт. В котле кипела заготовка для мази от ожогов, пока что безнадежно серая, и Фрэнк, отсчитывая минуты, отмахнулся:

— Сдаюсь.

— Да ну тебя.

— Огонь слишком сильный, молодой человек, — остановился рядом Слагхорн. Фрэнк, вздрогнув, пригасил пламя. Мэтт заткнулся, но к концу урока не выдержал, вытащил какую-то склянку и помахал перед носом приятеля.

— «Визг баньши», прошлогодний концерт.

— Клево, — кивнул Фрэнк без особого энтузиазма. — Послушаем вечером?

— А зачем, по-твоему, я их притащил? — гордо спросил Мэтт.

Группа была известная среди молодежи, можно даже сказать, культовая. Фрэнку это не было интересно, но он понимал, что нужно хотя бы в общих чертах представлять, что волнует окружающих. Этот урок он усвоил после пары курсов в Хогвартсе — когда наконец смирился с необходимостью жить в школе. Если ты ладишь с однокашниками, это сильно облегчает жизнь. А чтобы ладить, нужно говорить с ними на одном языке. Например, чтобы не стать изгоем, нужно разбираться в дурацком квиддиче. И Фрэнк пролистал пару книжек, а потом на каникулах сходил в спортивный бар, дальше мог уже поддержать разговор на квиддичную тему, и всегда, когда случалось пропускать школьные матчи, спрашивал, как они прошли. Старался каждый день хоть с кем-нибудь поболтать немного. И правда, стал лучше представлять, что на курсе творится, какие-то приятели завелись. Назначение старостой как будто подтверждало, что его тактика работает. Вот и модную группу нужно будет послушать.

Вечером Мэтт достал думосбор. Не самая дешевая вещь, он еще на четвертом курсе ее притащил. Триумфально продемонстрировал соседям, потом парни часто смотрели воспоминания о квиддичных матчах — кто-то раздобыл прошлый Кубок мира, это был хит; потом еще несколько игр с «Фалмутскими соколами», долбанутыми загонщиками Бродмурами, их многие любили. Популярность Мэтта поднялась, и Фрэнк подумал, надо же, как просто. Можно просто покупать любовь сверстников или хотя бы лояльность. До сих пор он считал эту идею циничной глупостью, не могли же люди быть настолько примитивными — а оказалось, она и правда работает.

Может, он и сам мог бы чем-нибудь откупиться, тогда не пришлось бы тратить силы на ненужное общение и подстраивание под чужие интересы. Впрочем, денег у Фрэнка было немного, так что шикарные вещи вроде новой метлы или думосбора были недоступны. Он знал, что родителям и так в копеечку влетает его плавание, и старался не просить у них ничего подобного.

— Прошу, — Мэтт откупорил пузырек над чашей. Фрэнк сунул голову в клубящийся серебристый пар воспоминания. Вокруг оказалось темное помещение, похожее на бар или спортивный зал. Было душновато, тянулся табачный дымок. Потом со сцены раздались разрозненные звуки — музыканты пробовали инструменты, настраивались; послышался долгий скрежет, который Фрэнк принял за часть приготовлений и только после заметил в нем своеобразный ритм. Следом вступил человеческий голос — то плачущий, то вкрадчивый и нежный, то резкий. Слова казались бессвязными, но было в них что-то, вызывающее приливы энергии, и тоски, и горького веселья. За песней — следующая, и еще одна, и каждая накрывала с головой, завораживала и отступала, оставляя слушателя ошарашенно приходить в себя.

Вернувшись в настоящее, Фрэнк выдохнул и заявил:

— Это нереально круто!

— Вот видишь, — довольно заулыбался Мэтт. Нечасто удавалось поразить Фрэнка.

— Спасибо. А можно я потом еще послушаю?

— Ни в чем себе не отказывай, — хмыкнул Мэтт.

Вечером завтра по чарам нужно было повторить охлаждающие, по рунам — разобрать один пергамент девятого века, но Фрэнк, забросив все, одолжил у соседа думосбор с записью и прослушал концерт дважды подряд.

— А где они выступали? — спросил он у Мэтта.

— В «Мануфактуре».

— Это где?

— Лондонский клуб. Вроде там когда-то была подсобка или склад компании «Чистомет».

— Ты был когда-нибудь у них на концерте?

— Бывал, — кивнул приятель. — У меня сестра их любит, следит, где они играют. Пару раз и меня с собой брала.

А вскоре Мэтт взволнованно рассказал, что «Визг» приедет в Хогсмид.

— Обычно-то музыканты в Лондоне тусуются, там легче заработать… В следующую пятницу концерт.

— Во сколько?

— Объявлено, что в девять начало. Но Монгфинн говорит, они всегда опаздывают на час-полтора.

Фрэнк вздохнул. До отбоя никак не успеть.

— Если уж идти — то на всю ночь, — бодро заявил Мэтт.

— Ты с ума сошел, — уставился на него Фрэнк.

— Ты что, никогда не сматывался тайком из замка?

— Мне некогда было, — буркнул Фрэнк. — И потом, ты на ночь тоже никогда не отлучался. Соседи заметят, что нас нет, и будет куча неприятностей. А я еще и староста.

— Соседи не станут стучать, ты что. И Арт сам туда же собирается.

— Втроем нас точно засекут.

Но искушение было слишком велико. Фрэнк позволил себя убедить, а Мэтт и так был твердо уверен, что отправиться одним на ночь в деревню — отличная, истинно гриффиндорская идея. Ребята знали один тайный проход в Хогсмид из дальнего коридора школы. С соседями по спальне договорились, что те прикроют, уйти решили до отбоя, а вернуться рассчитывали к завтраку. На случай, если несовершеннолетних не станут пускать, запасли старящего зелья. Арт, третий обитатель мужской спальни Гриффиндора, в последний момент передумал, и мальчишки отправились вдвоем.

От автора. Линии разных персонажей сплетаются теперь более тесно; они уже знают что-то друг о друге, иногда одно и то же событие повторяется в разных главах с точки зрения разных зрителей.

— — — —

Теперь Белла и Фламиний старались продумывать свой код. В обычных разговорах заменяли часть слов по звуковому сходству, и остальную фразу подстраивали так, чтобы придать смысл результату. Иногда остальные члены компании замечали, что они говорят странно, но не доискивались, в чем дело.

В один из дней накануне отъезда Белла, проснувшись, не нашла свою змею. Она звала Серпи, думая, что та заблудилась в доме, потом, встревожившись, вышла в поместье. В гости зашел Фламиний и присоединился к поискам. Через несколько часов они привели ребят на обочину дороги, далеко от поместья Розье. Серпи неподвижно лежала в пыли. Белла опустилась на землю, заговорила с ней, звала и тормошила.

— Она мертва, — наконец тихо сказал Фламиний.

— Нет, она не могла… — обессиленно прошептала Белла.

— Почему? Вы применяли к ней какую-то магию? — жадно спросил юноша.

— Нет. Просто… она была так молода…

Белла сказалась больной и проплакала весь день, запершись в спальне. Фламиний заходил в камин в гостиной, домовик проводил его к дверям спальни, но Белла отказалась открыть. Вскоре раздался стук в окно.

— Я не желаю никого видеть! — закричала Белла.

— Вашим родным не понравится, если я разобью стекло, — ответил маг.

— О Мерлин, — в сердцах бросила Белла. Стекло зазвенело, распадаясь на куски, и впустило волшебника на метле. Он взмахнул палочкой:

— Репаро.

— У меня красные глаза, — вяло предупредила Белла.

— Неважно.

— И я не в состоянии развлекать вас.

Она снова легла в кровать, под покрывало.

— И не надо, — Фламиний опустился на колени рядом с ее головой. — Меня не пугают слезы, плачьте, если хотите.

— Я больше уже не могу, — слабо произнесла Белла. — Наверное, надо попить воды, чтобы слезам было из чего образоваться.

— Агуаменти! — Фламиний приманил стакан со столика и наполнил водой.

— Спасибо, — Белла приподняла голову, но все равно часть воды пролилась на подушку. — Никому моя любовь не приносит радости…

Фламиний погладил ее ладонь:

— Может быть. И все же я хотел бы попробовать.

Никто не стал бы расследовать смерть домашнего животного, тем более змеи. Но Белла провела свои изыскания. Опытный зоолог заявил, что повреждения на голове Серпентины оставлены, скорее всего, клювом грифона.

— У нас многие их держат, — согласился Фламиний.

— Зачем?

— Для охраны поместий или тайников.

— А многие — это кто?

— Мог быть кто угодно. Не все рассказывают о своей живности; к тому же, сказать о грифоне — значит сознаться, что у тебя есть чем поживиться.

Белле было не так уж важно, чьи сторожевые птицы прикончили Серпи. Просто поиски создавали иллюзию действия. Так она меньше казнилась, что недоглядела за питомицей. В последний год вообще многое проходило мимо внимания ведьмы.

Пора было возвращаться домой. Белла собрала вещи. Тело змеи она решила взять с собой, чтобы втихомолку похоронить дома. Французские приятели собрались на скромную прощальную вечеринку, а потом Фламиний тайно прилетел к ней в спальню. Они проговорили всю ночь. Когда над лесом зарозовел новый день, маг попросил:

— Обещайте писать мне.

— Хорошо.

На британском портальном вокзале служащий, встретив ее, протянул руку за палочкой:

— Рутинная проверка, мисс.

Белла спокойно отдала ее. Хорошо, что с Аяксом в свое время она разобралась без помощи палочки. Надо взять на заметку на будущее.

Палочку вернули без претензий, а затем попросили подождать немного. Через несколько минут к девушке подошел незнакомый волшебник.

— Добрый день, мисс Блэк. Я старший аврор Грюм.

— Аврор? — Белла с недоумением подняла на него глаза. — Чем я могу вам помочь?

— У меня есть несколько вопросов по поводу вашего багажа.

Он замолчал, буравя собеседницу взглядом.

— Я слушаю, — поощрительно сказала Белла, когда пауза затянулась. Легилименцией он владел получше Дамблдора. Впрочем, нет, сообразила ведьма. Просто он не считает меня несмышленым ребенком, с которым дотошность ни к чему.

— Вы всегда путешествуете с мертвыми змеями в саквояже?

— А что, аврорат теперь расследует дела о гибели домашних любимцев?

— Для чего вам понадобился змеиный труп?

Белла сжала пальцы в кулак. «Труп». А он не церемонится, министерская сволочь.

— Она была моей любимицей. Несколько лет. Я хочу похоронить ее дома… И пожалуйста, не называйте ее трупом, — выпалила девушка наконец.

Грюм торопился, понимая, что времени мало. Оснований для задержания нет, а если Блэки узнают, то устроят большой скандал. Легилименция вроде бы подтверждала слова девчонки, но от Арчи Эндрюса он знал, что мисс Блэк не так проста. Это если нужны еще какие-то основания подозревать человека по фамилии Блэк.

— Если вы подозреваете меня в чем-то, изложите ваши обвинения, — потребовала Белла. — Иначе я иду в камин.

— Вы свободны, — сжав зубы, ответил Грюм.

Он подозревал, что змея нужна мне для черной магии, думала Белла, вываливаясь из очага в родительском доме. А что, это мысль. По крайней мере, так она будет со мной. Спасибо, мистер Грюм. «Надо будет поблагодарить его как-нибудь», — злорадно решила Белла. Пусть сам догадывается, за что.

— — — -

— Некоторых людей нужно кастрировать по достижении половой зрелости, — буркнул Аластор. — А может быть, даже до.

— Ты не голоден? — Альбус рассеянно обвел взглядом свой кабинет. — Я бы не отказался от обеда.

— Я знаю, ты не разделяешь моих взглядов… — Аластор откинулся в кресле, вытянув ноги в ботинках из драконовой кожи. Ботинки ему чрезвычайно нравились и стоили при покупке половину аврорской зарплаты, а она считалась одной из самых высоких в магической Британии.

— На механизмы превенции преступлений? — уголки губ Альбуса приподнялись. — Здесь ты прав. Кастрация не представляется мне наиболее действенным способом…

— Эту семейку пора пресечь на корню. Вспомни мерзавца Сигнуса…

— Теперь он законопослушный гражданин, — прервал Альбус.

— Теперь он гниет в могиле. Да, там Блэки могут быть, наконец, законопослушными.

— Я думал о его внуке.

— А я — о его правнучке.

— Прекрасные ботинки, — улыбнулся Альбус.

Аластор тоже засмеялся, потом сказал мирно:

— Я понимаю, это слишком сильные слова. Я выгляжу пристрастным и все такое… Ботинки Доркас выбирала, кстати.

— Вы с ней не собираетесь… впрочем, это, конечно, не мое дело. Не Блэки наша главная головная боль. Один умный человек сказал: беда стратегов в том, что они готовятся к прошедшей войне. Прошлое не повторяется в неизменном виде. А что до Блэков… жестокость и страх — плохие орудия воспитания, только и всего.

— — -

Доркас прижала к себе Аластора, и он завозился во сне. Какой он все-таки милый, нежно подумала она. Сначала эта интрижка не казалась чем-то серьезным. А теперь Доркас иногда в голову приходила мысль жить вместе. Завести детей. Но когда Аластор об этом заводил речь, она сразу обрывала. Не сейчас. Слишком большая игра сейчас идет, чтобы позволить себе нерациональные шаги, увеличить свою уязвимость, показать врагу, чем ты дорожишь — и значит, на чем тебя можно поймать.

Мысли вернулись к работе. Раньше всех в отделе Доркас заинтересовалась самозваным лордом, Волдемортом, и теперь события подтверждали ее дальновидность. Хоть Дамблдор, ученый друг Аластора, и говорил, что Волдеморт только запаливает огонь под котлом, который наполнили другие, Доркас эти метафоры не впечатляли. Социальные законы, взаимодействие разных общественных слоев — это было какое-то высоколобое бла-бла-бла. Доркас — аврор, и зло для нее было персонифицировано.

— — —

— Альбус спрашивал, не собираемся ли мы пожениться, — прокричал Аластор сквозь шум воды.

— Неужели? — приподняла брови Доркас. — Мне казалось, он для такого слишком деликатен.

— Он замялся на середине вопроса! А я — нет.

Ну вот, опять...

В «Кабаньей голове» Фрэнк был впервые. Кабак показался ему грязным и темным, впрочем, лондонский клуб в воспоминании смотрелся не лучше. Музыканты отгородили кусок зала от зрителей и вяло там копошились, ударник время от времени издавал неожиданные звуки на своей установке. В зале народу все прибывало, наконец черноволосый музыкант сказал что-то остальным («Это Моррен, вокалист», — прошептал Мэтт), и группа взялась за дело.

Слушатели сгрудились перед импровизированной сценой, сначала стояли или сидели, потом многие начали танцевать. Фрэнк только успел подумать, что тут все старше них, школьники же не могут пойти одни на ночной концерт посреди учебного года, как заметил поодаль синие с черным волосы.

— Хорош таращиться, — крикнула Лигейя ему в самое ухо, протолкавшись поближе. Слова были заемные, непривычные для нее, подслушанные в толпе.

— Ты же староста! — завопил он в ответ, перекрикивая музыку.

— Ты тоже! Массовое нарушение правил, э-гей! — Лигейя прыгала в такт песне, вскидывая вверх ладони.

Кто-то обнимался в полутьме клуба, и особенно острым лишением показалось то, что Диону невозможно было бы привести сюда.

Концерт промелькнул, как одно долгое мгновение счастья, и ребята вывалились на улицу приходить в себя. Музыканты уже доиграли, но особенно упорные зрители еще хлопали им.

— Ну что теперь?

— Расходимся? — спросила Ли.

— Как-то не по-джентльменски отпускать тебя одну ночью, — почесал в затылке Мэтт.

— А то вдруг кто-нибудь что нехорошее сделает? — спросила она резко и неловко. — Так что лучше уж вы сами сделаете что-нибудь нехорошее?

— Ну, если ты так хочешь, — буркнул Фрэнк, его тоже вымотало, а Мэтт сразу перебил:

— В «Кабаньей голове», говорят, можно хоть всю ночь просидеть.

— Можно, — Лигейя постаралась загладить прошлую реплику и заговорила подчеркнуто оживленно. — Но можно найти приключения поинтереснее. Тут один магазин разорился, «Загляни в будущее». Остатки товаров вывезли. Склад пустует. Можно бы залезть и посмотреть. Не думаю, чтобы там было опасно.

— Что может быть безопаснее, чем лезть ночью на склад, с которого, может, даже не сняли защитных заклинаний, — пробормотал Фрэнк.

— Да ладно тебе, — Мэтт, видно, не хотел выглядеть трусом перед девочкой. — Мы отличники по Защите от сил зла.

— Учитывая, кто и как ее преподает, это не показатель. Если нас обнаружат, я даже не представляю, сколько баллов снимут, — вздохнул Фрэнк. Но исследовать склад все-таки пошел.

Это было типичное подростковое безрассудство. Но склад оказался довольно уютным, безо всяких ловушек, крыс или куч мусора. Они облазили все уголки, чувствуя себя пиратами в поисках клада или таинственными грабителями могил — комиксы с такими персонажами были тогда популярны.

— Ты каким ходом выбралась из школы? — спросил Мэтт.

— Это мой секрет. А вы?

— Ну это, значит, наш секрет.

— Возвращаться, выходит, будем раздельно? — поинтересовался Фрэнк. — Ты поэтому предлагала разойтись после концерта?

Лигейя пожала плечами, не придумав, что ответить.

— Ты загадочная девушка, — весело заключил Мэтт.

Вернуться получилось без приключений. После завтрака Фрэнк отчаянно клевал носом. Поспать ночью почти не удалось, он решил прилечь ненадолго перед порталом на море — и проснулся только вечером. Голова гудела, чувствовал он себя немножко ошалело. Кабинет профессора Макгонагалл оказался закрыт, и Фрэнк понял, что в субботу уже не попадет в подводное хозяйство. Решил хоть что-то сегодня сделать и перечитал по учебнику трансфигурации две темы, а потом изменял всякие линейки и чашки туда-сюда. Даже мышей не достать, потому что они у декана, а ее нет на месте. После ужина пришла Долорес, подсела и интимным полушепотом сказала:

— А Лигейя не так проста, как я думала. Притащила сегодня на пари автограф Моррена, знаешь же, поет в «Визге баньши»? Девчонки все просятся посмотреть.

— Не думал, что ты «Визг» слушаешь, — удивился Фрэнк.

— Не слушаю, конечно, — хихикнула Долли, ухитрившись вложить в смешок оттенок одновременно презрительный и жеманный. — Не могу уловить музыку в этих воплях. Но Моррен красавчик.

Фрэнк нахмурился, но высказывать недовольство не стал. Если кому-то задница вокалиста важнее, чем музыка — это их дело, подумал он рассерженно. И если Ли ходит на концерт не ради того, чтобы слушать, а ради того, чтобы добыть ценный автограф, то пошла бы она…

В воскресенье утром у стойл гиппокампов уже ждала Диона.

— Тебя вчера не было, — она смутилась, испугавшись, что человек примет ее слова за упрек.

— Да, прости, — Фрэнк тоже смешался и почувствовал себя виноватым. — Понимаешь… У нас в этом году экзамены. Мне приходится много учить. Это важно, от них зависит, какую работу я смогу найти. На следующий год будет полегче.

Диона печально улыбнулась. Она и сама не знала, будет ли у нее этот следующий год, не потребуют ли родители вернуться — но то, что Фрэнк рассчитывает и дальше с ней встречаться, говорит об этом как о решенном деле, ее немного утешило.

Фрэнк любовался ее улыбкой, спокойной и непонятной — русалки существа загадочные, поди знай, что скрывается за ее изменчивой мимикой. Конек ткнулся мордой ему в ладонь.

— Ты знаешь, что люди говорят о гиппокампе? — спросил Фрэнк. — Что он ночью под водой перевозит Солнце на восток, чтобы утром оно могло взойти с правильной стороны.

— Я ничего не поняла. Зачем возить Солнце?

— Это легенда. Потом пообедаем вместе, хорошо?

— Ф-р-р-р, да, — ответила Диона.

Вечером он поплыл с ней вместе — русалке надо было следить за малышами, она с ними играла, ловила расшалившихся, а они так и норовили расплыться во все стороны. Фрэнк ей помогал, и то совсем выбился из сил. Потом Диона покормила маленьких и затянула колыбельную, а Фрэнк лежал на воде рядом и пытался трансфигурировать крючок в вилку. Слова поразили его своей печалью. «Закрой глазки, маленький русаленок. Пусть течение увлекает всех — и рыбок, и водоросли, и маленьких креветок — туда, где Последняя волна сачком собирает улов».

— Последняя волна? — переспросил Фрэнк.

— Смерть, фр-р-р-р, — пояснила Диона.

— Музыка очень красивая. Заслушаться. Можешь повторить?

— Конечно, мне все равно надо петь что-то.

За несколько раз Фрэнк запомнил колыбельную.

— Я был на днях на концерте. Замечательная группа, жаль, что я сюда не могу принести думосбор, я бы тебе дал послушать. «Визг баньши», знаешь, кто такие баньши? Так и крутятся в голове их песни.

В понедельник скопилась уже очередь заданий — работа по зельям, отражающее заклинание по защите, длинный наговор по рунам. Фрэнк довел до ума заклинание, но в голове все вертелись песни «Визга», и в конце концов он спросил Мэтта:

— Пересмотрим концерт?

— А как ты его собираешься извлекать из памяти? — удивился тот.

— Я думал, ты умеешь. У тебя же думосбор!

— Неа, не так все просто. Все, что мы пока смотрели — уже готовые воспоминания. Они уже в таком виде нам в руки попали.

— Нда… — эта новость расстроила. — А как тебе вообще то выступление?

— Клево, конечно. Как еще могло быть?

— А мне, наверное, больше нравится слушать в записи. На концерте не получается так сосредоточиться на песнях. Хотя увидеть «Визг» вживую было интересно. По-твоему, о чем «Лети, гусеница»? Это ведь не просто о возрасте, там же явно какие-то соображения насчет магических обрядов.

— Разве? Не знаю, я особо о текстах не думаю, это же просто песни, — пожал плечами Мэтт.

Ну вот. В разговорах с однокурсниками такое случалось постоянно. Вроде бы возникает общая тема, но стоит поверить в ее существование, как в два-три шага упираешься в стенку.

— Зелья написал уже? — вернулся Фрэнк к понятным темам.

— Угу. Хочешь списать? Тогда давай сначала сделаем руны, а сочинение по зельям я тебе продиктую потом.

— То есть я сделаю руны, — уточнил Фрэнк.

— Ну да. А что, это справедливо.

— Да я не против. Ну, смотри, что тут?..

Минут за сорок они управились, а потом Мэтт отдал приятелю пергамент о зависимости свойств зелий от температуры.

— Ну что, можешь разобрать или читать тебе? — зевнул он.

— Ладно уж, разберу, — буркнул Фрэнк. — Иди спи.

Через полчаса он поднялся в спальню, задернул полог на своей кровати и закрыл глаза. В голове звучала разная музыка, но слова песен «Визга» он вспомнить не мог, и это раздражало, а вот русалочья колыбельная впечаталась в память. «Закрой глазки, малыш русаленок. Плыви по течению, которое увлекает всех — рыбок, водоросли, маленьких креветок — туда, где Последняя волна — смерть — сачком собирает улов». Фрэнк сонно размышлял, как можно было бы ее перевести на человечий язык. Закрой глаза, малыш. Плыви по течению… Нет, оригинал рифмованный. Закрывай глаза, малыш, всех волна уносит, слышь… Интонация не та, что это за «слышь». Смежи веки, дитя… путя… шутя… Глазки закрывай, малек, всех вода уносит в срок.

Глазки закрывай, сынок. Всех нас унесет поток. Рыбка, водоросль, рачок — всех поймает смерть в сачок.

Да, так лучше всего.

— Ты чего на меня так смотришь? — спросила Лигейя, когда они в следующий раз столкнулись в коридоре. — Я думала, совместные нарушения закона должны сплачивать.

— Не принимай на свой счет. Я просто замотан учебой, — сказал Фрэнк, решив не предъявлять ей смешных претензий. Ну, подумаешь, пошла на концерт ради автографа. В конце концов, ей же нравилась тогда музыка, он видел, это не то, что Долли.

— Понимаю, — вздохнула Ли. — СОВ. У нас тоже многие на стенку лезут.

— Тебе-то, наверное, все легко дается, — польстил Фрэнк.

— У меня хорошо с чарами, а по другим предметам всякое случается. Не люблю учить то, что неинтересно.

— Да? А ты не знаешь, какими чарами извлекают воспоминания?

— Примерно представляю, — задумчиво ответила Лигейя. — Сама я не практиковала, но особого секрета тут нет. А что?

— Да есть одна идея. У одного…. Короче, у Мэтта — есть думосбор. Можно бы пересмотреть наши воспоминания о концерте. Мне «Визг» очень нравится. Но для этого надо как-то их добыть. Я думал, Мэтт умеет…

— Но тебя постигло жестокое разочарование, — буднично ответила Лигейя. — Понимаю. Что ж, если речь идет о новых заклинаниях, я всегда за. Когда и где?

В гриффиндорскую гостиную Лигейю решили не звать — далеко и хлопотно. Собрались рядом с роскошной ванной старост, Мэтт захватил прибор с собой.

— Собрание правонарушителей, — пошутила Лигейя. — Итак, вот формула заклинания.

— Зачем нам? — удивился Мэтт. — Просто достань воспоминания.

— Думосбор же твой? Хочешь все время пользоваться парочкой чужих записей, которые удалось добыть? Возможностей больше, если умеешь самостоятельно брать воспоминания.

— Опять уроки. Ну хорошо, убедила, — с мученическим видом согласился он. — Только не ставьте мне «О», профессор Ноктурна. Честное слово, я учил!

Фрэнк с Лигейей покатились со смеху, так выразительно у него вышло. Заклинание оказалось нетрудным, и ребята решили, что есть еще время вновь послушать концерт.

— Мне кажется, или у них проскакивают отсылки к спорам вокруг языка заклинаний? — спросила Лигейя песне на третьей.

— Не знаю, но в «Гусенице» точно есть что-то насчет магических ритуалов. Метафоры у них своеобразные, — радостно сказал Фрэнк. Наконец с кем-то в школе удалось достичь понимания. Только через несколько реплик он сообразил, что Мэтта они таким образом оттеснили, и постарался вновь включить его в разговор.

Они понемножку стали проводить время вместе в этой удачно расположенной комнате. Иногда и Долли заходила, от нее трудно было отделаться. Мэтт поглядывал на Лигейю и, наконец, проболтался Фрэнку, что было бы здорово с ней что-то замутить.

— Если у тебя на нее планов нет, — аккуратно заметил он.

— Чувствуй себя свободно, — ответил Фрэнк. — Я ни на кого в школе не заглядываюсь.

— Значит, вне школы есть кто-то?

Фрэнк неопределенно пожал плечами. Вот всегда так, откровенности от него не добьешься. С Фрэнком Мэтт с первого курса не отказался бы дружить, но общаться они стали только к четвертому. Лонгботтом вечно пропадал где-то, на матчи не ходил, с однокурсниками компанию не водил. В общих разговорах больше помалкивал, а когда Мэтт с ним стал болтать отдельно, тоже все было чувство, что Фрэнк свои мысли придерживает — больше расспрашивает, слушает и думает что-то про тебя, может, и не слишком лестное.

На хэллоуинский бал Лигейя с Мэттом пошли вместе. Фрэнк не стал никого приглашать. Пройдя первый танец, его друзья вернулись, уселись отдыхать и наблюдать за остальными. Долорес тоже подсела и обрушила на них водопад сплетен. Рыжеволосая пара, что отплясывает в центре зала — это гриффиндорцы с седьмого курса, Артур и Молли. Артур обожает маглов и дрался из-за этого с одним слизеринцем, который закончил школу в прошлом году — громкая была история.

— Да, с Молли мы знакомы, — кивнул Фрэнк.

— Каролина Эмеральд в мантии из новой коллекции Твилфитта. Конечно, когда у тебя столько денег…

Мантия почему-то заинтересовало Лигейю. Минут пять она расспрашивала про новую коллекцию.

— А кого это подцепила Палладия? — спросила Долорес, наконец покончив с одежной темой.

— Я даже не знаю, кто такая Палладия.

— Ты пропустил все игры прошлого года? — Мэтт посмотрел на друга как на сумасшедшего. — Та, кому Хафлпаф обязан квиддичным Кубком. Восходящая звезда, все дела.

— А, Геддес, — быстро поправился Фрэнк.

— Танцует, кстати, со слизеринским игроком. Никаких принципов… А наша загонщица Алиса Уайтхорн вон с Улиссом, вратарем.

— У него же была другая, — с восторгом заговорила Долорес, — какой скандал.

— Я хочу снова ничего не знать обо всех этих людях, — пробормотал Фрэнк.

Его взгляд остановился на черноволосой красивой девушке, и Долорес, проследив его направление, хихикнула:

— Вот уж кто из темных магов, так это она. На прошлый Валентинов день ей прислали в подарок живое сердце дракона, бьющееся. Отдельно от тела. Разве это не черная магия?

Фрэнк поперхнулся:

— А как оно прошло защиту Хогвартса? Сюда что, можно прислать какой угодно черномагический предмет, и никто не почешется?

— Красотка Блэк, — не слушая его, сказал Мэтт. — Кубок мира — что, вот настоящий фурор был бы, если бы удалось раздобыть воспоминание, как она моется…

Обе девушки уставились на него. Лигейя, потянувшаяся было за соком, пролила немного на скатерть. Фрэнк застонал про себя и подумал: «Надо срочно сказать что-нибудь о погоде».

— Вообще-то Беллатрикс Блэк не производит впечатления человека, с которым можно безнаказанно шутить такие шутки, — резко заметила Лигейя.

Но и концерт «Визга» тоже имел хорошую аудиторию. За раз запись могло посмотреть максимум человек семь-восемь; Фрэнк каждый раз участвовал, и вскоре знал все песни наизусть.

— Мы популярны, — заметил он как-то после очередного музыкального вечера. И подумал, что нет на свете справедливости: Лигейя больше всех поработала, чтобы у ребят была возможность слушать группу, и меньше всех от этого получила. В просмотрах она редко участвовала.

К концу лета школьная сова принесла значок старосты.

— Кому и быть старостой, как не тебе, — довольно сказала мать. — Ты, наверное, самая умная на курсе. И не безобразничаешь.

— Да… но… — Лигейя запнулась. Староста должна наводить порядок среди учеников. Следить, чтобы они не нарушали правила, руководить. Как она сможет добиться от однокашников послушания, если даже просто поговорить с ними для Лигейи — большая проблема? Она вспомнила случайно подслушанный в прошлом году разговор профессоров. «Все-таки надо бы ее как-то акклиматизировать… Вредно для ребенка совсем не общаться со сверстниками», — сказала Макгонагалл, и Спраут согласилась. Может быть, новое назначение и выбрали как средство акклиматизации. Кидают же некоторые детей в воду, чтобы те научились плавать. Или дали магический выброс.

В Хогвартс-экспрессе Лигейя узнала, что ее напарником будет Нил Аккерли, и сам факт, что она не одна, как-то успокоил. Тем не менее, о социализации нужно было подумать.

Через пару недель учителя огорошили, сообщив, что с нынешнего года начинаются совместные уроки у ребят с разных факультетов. Первый должен состояться с гриффиндорцами. Эта новость всколыхнула ребят. Гриффов считали опасными, безрассудными, непредсказуемыми. Что, конечно, провоцировало живой интерес к ним. Лигейя вспомнила, как они сидели в поезде, в вагоне старост; гриффиндорцы затеяли ссору со Слизерином, а потом, когда надо было патрулировать, ушли своей группой и больше ни с кем не общались.

Места в классе профессора Флитвика заняли задолго до начала урока. Лигейя уселась за непопулярной первой партой, и тут же к ней подошла девушка с Гриффиндора, кажется, староста.

— Можно с тобой?

— Конечно, — удивленно ответила Лигейя. Она не ожидала такого стремительного братания с чужим факультетом. К гриффиндорке подсел парень, которого Лигейя тоже вспомнила по вагону старост. Решил поддержать подругу, усмехнулась про себя Лигейя. «Львы» же всегда горой за своих. Манящими чарами, которые профессор Флитвик велел повторять, она владела отлично, так что сосредоточиться на них не получалось, взгляд все время норовил ускользнуть в сторону, и именно в ту, где сидели двое гриффиндорцев. В начале урока, когда раздавали работы, парень, кажется, поймал ее, но дальше ведьма была осторожнее и вовремя отводила взгляд. Наконец Лигейя предприняла решительные меры, достала книгу «Забавные ошибки заклинателей». Чтобы не обидеть профессора, положила ее на колени под партой и углубилась в чтение, палочкой машинально продолжая время от времени притягивать мягкие игрушки. Она обнаружила, что поговорить с гриффами хочется, но абсолютно не представляла, как взяться за дело. Сказать что-нибудь невпопад — значит все испортить.

На следующий день гриффиндорка сама поздоровалась и подсела к Лигейе в столовой. Напомнила, что ее зовут Долорес, и щебетала весь завтрак, как-то ухитряясь совмещать болтовню с едой. Через пару дней Лигейя решила, что Долли надоедлива и неинтересна — и сразу почувствовала себя с ней свободно.

Подошел октябрь. Арахна Хиббинс рассказала, что в Хогсмиде выступит «Визг баньши» — культовая андеграундная группа. У старших парней «Визг» был популярен, интерес к такого рода музыке считался чем-то крутым.

— И почему мне еще нет семнадцати! — сокрушалась Арахна.

— А какая разница, сколько тебе лет? Отлучаться без спроса — все равно нарушение, совершеннолетняя ты или нет, — не поняла Лигейя.

— Да? А я думала, после совершеннолетия можно…

— А когда концерт?

— В следующую пятницу, в «Кабаньей голове». В восемь вечера.

Да, если бы Лигейя выбралась туда, в обход правил побывала на концерте «Визга баньши», это бы всех впечатлило. Не то, чего ожидают от скучного книжного червя, правда?

А ведь могло бы получиться, вдруг сообразила Лигейя. Идея сразу созрела в голове, о чем-то подобном она задумывалась еще летом, когда изучала пространственные чары и те из них, что применяла в Хогвартсе Ровена. Исчезающие ступени и проходы, меняющие местоположение. Возможность перемещения ограничили замком, и Лигейя нашла эти заклинания-ограничители, для своего времени остроумные. В дневниках Ровены этому сюжету отводилось много места. Замок строили, не исключая возможности вооруженных столкновений; приняли меры и на тот случай, если бой придется вести внутри укреплений. То, что сейчас выглядело как забава или утомительный анахронизм, когда-то диктовалось необходимостью выживания. Перемещающиеся проходы могли закрыть путь врагу или перебросить силы в нужном направлении. Сначала Ровена упоминала эти чары в шутливом тоне, как причуду Годрика, но со временем настроение дневников становилось мрачнее. Как поняла Лигейя, воспользоваться цитаделью по прямому назначению пришлось еще на ровенином веку.

Но главное — что ограничивающие заклинания можно было обойти. Ровена, конечно, не оставила прямых инструкций, но слабые места ограничительных чар подробно обдумывала и писала о них в дневнике открыто. Перед смертью она наложила на записи заклинания, скрывающие их от всех, кроме своих прямых потомков, и Лигейя понимала, почему. Слишком много опасной инфомации оттуда можно было извлечь.

Итак, выбраться из замка можно. Надо только провести опыты и убедиться, что придуманный Лигейей способ работает. Она совой заказала в Хогсмиде два десятка лабораторных жаб и приступила к экспериментам.

Когда Лигейя увидела в кабаке гриффиндорцев, ее сердце екнуло. Да, кажется, именно из-за них, в конечном итоге, она здесь и оказалась. Если бы Лигейю спросили, своим худшим качеством она назвала бы — справедливо или нет — трусость. Отсутствие страха у других людей ведьма воспринимала как вызов и укор себе. И сейчас случился один из кратких моментов триумфа. Видела ли она уважительное восхищение в глазах гриффиндорцев или вообразила его сама — так ли важно?

От музыки, заполнившей все кругом, и странного единения с толпой незнакомцев у Лигейи голова шла кругом, она чувствовала себя пьяной — и свободной. Подошла к мальчишкам, а потом подбила их залезть в брошенный склад. Прошло все довольно гладко, хотя ей не все время удавалось держать ровный тон.

Вернувшись в замок, она показала всем автограф певца, но прямо говорить, что была на концерте (а значит, нарушила режим), не стала. Если учителя начнут спрашивать, всегда можно сказать, что автограф взят еще летом — или его прислал знакомый из Хогсмида.

А на следующей неделе гриффиндорский староста, Фрэнк Лонгботтом, остановил ее в коридоре и спросил насчет заклинаний. Это была единственная тема, в которой Ли чувствовала себя абсолютно свободно, ее обычная робость и замкнутость растворялись, уступая место спокойной уверенности в себе. О чарах она могла говорить с совершенно незнакомыми людьми и даже завязать беседу по своей инициативе — что было бы невозможно в другом случае.

Так начались вечера в «комнате старост». С Фрэнком было легко. Он тоже воспринимал мир как материал для познания, они с Лигейей говорили на одном языке. Правда, опыта практической жизни у Фрэнка было куда больше, что придавало больший вес его суждениям о людях и поступках.

— Но я не против признать тебя более осведомленным, — сказала Лигейя. — Твоим выводам я могу доверять, ты судишь с тех же позиций, с каких я бы и сама. А опытом однокурсников я почти не могу пользоваться, потому что он засорен их оценками, а оценивают они с ложных позиций. Пока вытащишь куцые факты из-под горы ложных интерпретаций, семь пар очков сносишь.

— Ты же не носишь очки.

— Это образное выражение.

— Но все равно спасибо за похвалы моему интеллекту, можешь продолжать, — усмехнулся Фрэнк. Лигейя дернула плечом. — Хотя на самом деле ты, по-моему, умнее меня.

— Ничего, ты тоже не безнадежен. Быстро учишься.

Мэтт вскоре пригласил Лигейю на хэллоуинский бал. Он даже снимать воспоминания как следует не научился, хотя Лигейя разжевывала как могла, а про себя поражалась — думосбор ведь его, почему человеку не хочется освоить обращение с собственной вещью? Но на бал пошла, конечно. У Мэтта и раньше проскакивали какие-то нотки ухаживания, и, создавая букетик на парадную мантию, ведьма вдруг подумала: это оттого, что Мэтт не знает, что еще с Лигейей делать. Разговор о том, что ей интересно, он поддержать не может, так хоть заткнуть ей рот поцелуем. Лигейя сделала шаг назад, прогоняя дурацкую мысль; что только лезет в голову.

Соученики по Рейвенкло уже знали, что Лигейя дружит с гриффиндорцами, а завсегдатаи салона Слагхорна ничего такого не предполагали. Рабастан Лестрейндж издалека кивнул Лигейе, приподняв брови — Мэтт вскинул голову, и парни обменялись недружелюбными взглядами. Жест бровей явно относился к спутникам Лигейи, но девушку это не слишком расстроило. В конце концов, она не слизеринка.

У Долорес удалось получить пятиминутную лекцию о новой линии мантий Твилфитта — оказалось, хоть в чем-то Долли разбирается досконально, и это Лигейю немного примирило с ней. Рейвенкловка любое знание ценила.

Наутро в факультетской гостиной она пожаловалась Арахне Хиббинс:

— Мэтт сказал сальность на балу.

— Да? — рассеянно переспросила та. — А что именно?

— Да неважно. Про Беллатрикс Блэк что-то. Вроде «неплохо бы подглядеть, как она моется». Ну, неприятно.

— Неприятно, что не про тебя?

Лигейя поперхнулась.

— Что за шутки.

Весной Девлин и Сюзи завели кошку — совсем молоденькую, веселую и непоседливую. Алиса, приехав на каникулы, стала пропадать у них целыми днями. Мю охотно с ней играла, не то что старая соседская кошка — к той Алиса еще заходила иногда. А через неделю Мю сбежала. Хозяева целый день ее искали, прежде чем родным сказали. Потом дядька Лестер пришел и сам взялся за поиски. Алиса увязалась следом и смотрела, как он ходит по окрестностям, кидая следящие заклинания, начал с Фелинум ревелио, обнаружившего троих бродячих котов в соседних дворах, но никакой Мю, потом перешел к другим заклятьям. Это все были заклинания, которым в Охране правопорядка обучали, специальные, для расследований, Алиса лезла под руку с вопросами, какое для чего нужно, Лестер ворчливо отругивался. Кошку он нашел за две мили от дома и аппарировал к крыльцу, зажав в одной руке Мю, в другой Алисину ладонь. Сюзи с Девлином ждали дома, на случай, если Мю сама прибежит. Дядька вернулся героем и довольный принимал благодарности.

— А как она контрольные чары сбила, ну, чтобы удрать? — спросил он, и ребята смутились, они знать не знали ни о каких контрольных чарах.

— Вы бы хоть в зоомагазине поспрашивали, — проворчал Лестер. — Там за вопросы денег не берут.

В магазин Алиса тоже напросилась за компанию, а потом они проверили, и оказалось, что Мю ждет котят. Алиса узнала, что если с родами не затянется, она успеет перед учебой их увидеть, и насела на кузена, чтобы он ее позвал, когда придет время Мю окотиться.

Для кошки устроили коробку, но она туда лезть не хотела, а будучи посажена насильно, вылезала обратно. Зато хозяйская кровать ее вполне устраивала. Пришлось смириться и принимать роды там. На свет появилось два котенка, один чисто серый, а другой с белым, кто какого пола, Алиса не знала. Назавтра ей уже надо было обратно в школу, и жалко было, потому что иначе она бы попробовала выпросить котенка для себя. Сейчас, когда Стеф подросла, родителей можно бы уломать, опять же, котенок свой, знакомый. В школе на вторую неделю назначили отбор в команду, на место загонщика. Алиса уже немного подготовила товарищей к мысли, что займет эту позицию, но все равно волновалась. Капитану легче будет взять кого-то нового, чем назначать потом отбор еще и в охотники, на освободившееся место. Всю неделю она тренировалась, домашние задания отставив в сторонку. Договорилась с Расселом делать их по очереди, один делает — второй у него списывает. Наконец час испытания настал. На поле забрели недоброжелатели из Слизерина и подняли врагов на смех, когда поняли, что в загонщики пробуется девчонка. Пришлось приостановить пробы и изгнать чужаков с поля. Алиса увлеклась и помогла себе битой, поставив шишку одному рослому брюнету, было впечатляюще. Потом вернулись на поле и отлетали те, кто еще не успел. Капитан поскреб в затылке. В принципе, Уайтхорн неплохо смотрелась, получше других претендентов. Но она и охотница хорошая, а найдется ли кто-нибудь не хуже на это место? Отбор в охотники он все-таки назначил, и Алиса решила, что дело на мази. Тут подоспели слизеринцы с профессором Слагхорном во главе.

— Нажаловались, гады ползучие! — ахнула Алиса. Все помрачнели.

— Юные джентльмены, — начал Слагхорн, потом, увидев Алису, добавил: — и леди. Мои студенты обвиняют вас в нападении.

— Простите, сэр, — встряла Алиса. — У нас тут отбор загонщиков. За бладжером не всегда успеваешь уследить. Я отбила один удар слишком сильно, вот мяч и угодил в этого джентльмена, — она указала на брюнета, а капитан при слове «джентльмен» подавился смешком, — который, к несчастью, оказался на поле во время наших проб.

— Вы собираетесь занять место загонщика? — заинтересовался Слагхорн.

— С прошлого года мечтаю, — честно ответила Алиса, — много месяцев тренировалась. Но теперь и не знаю, возьмут ли.

— Вы ведь, кажется, уже в команде? — с недоумением переспросил профессор.

— Да, охотницей. Но очень хочется работать с бладжерами…

Декан принял тему. Понятно, почему: его интересовали диковинки, а из девочки, мечтающей о месте загонщицы, может выйти что-то необычное. Алиса тоже старалась поддержать беседу, чтобы выгородить своих. Минут через десять оживленного разговора о квиддиче Слагхорн все-таки вернулся к спору.

— Ну что же, думаю, произошло недоразумение, — заключил он. — Вы свободны, господа, — это своим студентам. — А вам, мисс, желаю удачи.

Когда слизеринцы скрылись с поля, вратарь Улисс восхищенно поднял большой палец, и капитан тоже усмехнулся довольно. Алиса решила, что приблизила претворение своей мечты в жизнь. Ее и правда передвинули в загонщики через неделю, сразу после того, как нашлась хорошая охотница на ее место.

Первая игра была с Рейвенкло. Команда у них так и не выправилась, слабых игроков не заменили, и Гриффиндор легко победил, ловец даже не слишком старался взять снитч, давая охотникам возможность набрать очков на голах, только смотрел, чтобы рейвенкловский ловец не опередил. Это теперь была задача Алисы, отвлекать врагов точными ударами, и она справилась отлично, обеспечив охотникам кучу времени. Дальше предстояли не такие легкие матчи — Слизерин был в хорошей форме, а уж о команде Палладии и говорить не приходилось, схватки с Хаффлпаффом теперь все ждали с опаской.

На следующей неделе ребята из команды раздобыли любопытную штуку — каменную лоханку, в которой можно было смотреть разные прошлые события в воспоминаниях. Какой-то старшекурсник одолжил — вернее, решила Алиса, использовал как повод потусить с ними. Все забились в раздевалку, принесли еды и посмотрели последний Кубок мира. Ощущения были те еще, особенно когда проваливаешься в туман воспоминания, как будто с горы падаешь. Зато игра классная.

— А кто предыдущий Кубок видел? — спросил капитан.

— Я там была, — призналась охотница, Камилла.

— Ну это не сегодня уже, — с сожалением сказал Улисс. — На днях еще соберемся и поглядим. Сейчас поздно. Спасибо, братан, — он пожал руку старшекурснику.

Ближе к Хэллоуину разрешили первый поход в Хогсмид. Алиса пошла с ребятами из команды, в деревне все как-то рассредоточились, и она осталась вдвоем с Улиссом Робинсом.

— Давай в баре посидим? — предложил он. Алиса кивнула. В «Кабаньей голове» было грязно и людно.

— Хочешь огневиски? — спросил парень.

— Нет, ты чего, разве можно? Нам взыскание, небось, вкатят, если дознаются.

— Я уже совершеннолетний, — ответил Улисс. И правда, семнадцать ему исполнилось совсем недавно, в команде отмечали. Виски, кстати, там было полно. Но тогда Алиса его не пила и не тревожилась о последствиях.

— А я-то нет. Нет, не хочу.

— Эх. Ладно, давай хоть по сливочному вдарим.

Улисс взял две бутылки и мяса какого-то.

— Что-то много, — нахмурилась Алиса, — у меня таких деньжищ нет.

— Угощаю, — парень сделал широкий жест.

Они весело проболтали полдня — сначала сидели в кабаке, потом еще погуляли в окрестностях деревни. Вернулись уставшие, Алиса думала еще уроками позаниматься, но не хотелось. А через пару дней был Хэллоуин.

— Пойдешь со мной на бал? — спросил Улисс, встретив ее в Большом зале.

— О… да, — Алиса сначала растерялась, мысли поскакали галопом. Ничего себе, это значит, она ему нравится? Значит, он тогда специально отбился от остальной компании, с ней наедине остался, в бар пригласил? Алиса ничего такого не ждала и разговоры старших девчонок — да и соседок в последнее время — о парочках и мальчиках к себе никогда не примеряла. А теперь точно будут говорить, что Алиса гуляет с вратарем своей команды, никто же не пропустит, что они вместе были на балу. А у нее и мантии приличной нет. Вернувшись в спальню, Алиса панически осмотрела свою парадную форму. Вроде заплаток и пятен нигде не видно.

Но приятно было, что ее пригласил взрослый парень, популярный и недурный собой. Алиса внезапно поняла все те чувства, которые до сих пор казались ей полной чушью — да, хотелось нравиться Улиссу, мысли о нем заполонили голову, и внезапно Алису стала смущать ее непритязательная одежда, обгрызенные ногти… Она все время вертелась перед зеркалом, пытаясь понять, как выглядит в глазах мальчишек.

На балу она держалась скромно, вдруг застеснявшись своего неумения танцевать и простецких манер. Но Улисс, казалось, был доволен, и Алиса постепенно расслабилась. Они сидели и болтали, иногда подходили приятели и подключались к разговору. Потом пошли в гриффиндорскую башню. В гостиной было пусто, но Улисс не торопился в спальню. Они стояли очень близко друг к другу и больше уж ничего не говорили, а потом Улисс привлек Алису к себе и поцеловал. Она просто позволила это сделать, не сопротивляясь и не помогая, с непривычной для себя пассивностью. Когда Улисс оторвался от ее губ, голова у нее кружилась.

— Спокойной ночи, — ласково сказал парень, погладил ее по волосам и пошел в сторону мужских спален.

Заснуть Алиса так и не смогла. В голове все крутились вчерашние события, что будут говорить о ней, Улисс, поцелуй… Алиса подумала, что влюбилась.

А через несколько дней она наведалась к леснику — с самого матча обещала зайти, поделиться впечатлениями. Хагрид радовался ее назначению в загонщики, и они славно провели время за квидичными разговорами. Возвращалась она почти к отбою, и, проходя мимо теплиц, услышала, как там кто-то возится. Алиса подумала, что нехорошо бы сейчас встретиться с компанией слизеринцев, и навострила уши.

— Ну перестань, честное слово… Мне кроме тебя никто не нужен, — Алиса сразу узнала голос Улисса.

— Да? А с этой мелкой ты на бал ходил просто ради развлечения? — женский голос был одновременно резким и грустным. Алиса замерла, ожидая ответа.

— Ну ты же пошла с этим чертовым Руфином!

— Потому что ты мне шагу ступить не давал свободно…

Тут Алиса сделала усилие и отошла от теплиц. Вот так. Значит, она была только средством. Ночью она ворочалась, а в памяти всплывали фразы из подслушанного разговора. В следующие дни Алиса механически делала необходимое — отправляла еду в рот, доставала и собирала учебные принадлежности. Нельзя же показать, что с тобой что-то не так. Слава Мерлину, они с Улиссом не в одном классе учатся. А на тренировке она была сосредоточена на действиях охотников, ловца и второго загонщика, и хорошо, что в сторону ворот смотреть не надо было. Потом захотелось побыть одной, и она пошла в Западную башню, где под крышей знала несколько пустых помещений с большими окнами. В ушах все звучали слова Улисса. Дверь подалась легко, но внутри сидели люди — и присмотревшись, Алиса поняла, что именно те люди, которых хотелось видеть меньше всего. Хафлпафка, Палладия Геддес, с каким-то приятелем. Они тоже заметили вторжение, подняли на нее глаза. Палладия секунду удивленно хмурилась, потом улыбнулась и помахала рукой.

— Я помешала. Извиняйте, — бесцветно сказала Алиса, поворачиваясь, чтобы выйти. Но не успела и на пару шагов отойти, как парень ее догнал:

— Да нет, заходи, мы рады будем.

— С чего бы это? — сил на любезности не было.

— Пойдем, пойдем, — парень взял ее под руку. — Помнишь меня? Фортунат, в том году метлу чинил у твоего знакомого. А Палли ты знаешь.

Палладия добродушно улыбнулась:

— Правда, заходи. Хоть познакомимся нормально, не как враги. Хочешь яблоко?

Алиса увидела, что на полу стоит сумка, забитая яблоками, и протянула руку:

— Но это не значит, что на поле я задумаюсь тебя пристукнуть бладжером.

— Само собой, — фыркнула Палладия. — На спортивном поле мы соперники, но это не обязывает в жизни вцепляться друг другу в глотки.

— Разумно.

Подход Геддес к спортивным отношениям Алисе понравился. Яблоко попалось вкусное. Будь Палладия слизеринкой, Алиса бы еще дважды подумала, брать ли из ее рук что-нибудь, но от «барсуков» изощренной подлости не ждали.

— Нравится? Этот сорт моя матушка вывела.

— Ничего себе! — Алиса была впечатлена.

— Да, она крута, — гордо ответила Палладия.

Говорить с ребятами было легко. Общий язык они сразу нашли, Алиса только немного беспокоилась, не помешает ли это потом в квиддиче. Она постепенно повеселела. Вот уж не знаешь, где найдешь, где потеряешь — Улиссу она раньше доверяла, он был отличным товарищем, а от Палладии ничего хорошего не ждала и мечтала сбить ее с метлы. А потом все вот как изменилось.

— Ты с какого курса? — спросила Алиса парня.

— Четвертый.

— И я на четвертом.

— Да про тебя я знаю, я же все матчи смотрю, — засмеялся он. — Здорово ты в том году слизеринцам засандалила. А почему ушла в загонщики?

— А что, думаешь, с бладжером я хуже управляюсь?

— Нет. Пока, правда, только одну игру видел, но ты, может, даже получше Криспина. Но ведь тяжело, наверное.

Когда она вернулась в гриффиндорскую башню, на душе значительно полегчало. История с Улиссом была все-таки недолгой, и Алиса понадеялась, что сумеет быстро оправиться.

Дома Белла провела пару дней до отъезда. Раздумывала, брать ли в школу тело змеи. Риск был: Дамблдор уже приглядывался к ней, авроры что-то подозревали. Нарцисса поступала на первый курс, и вот уже несколько недель мать таскалась с ней по портным, лавкам и магазинам.

— Присматривай за девочками, — поучала мать Беллу, в очередной раз перекладывая чемодан Цисси. – Теперь ты старшая. Ивэна в школе уже не будет.

Старшие дочери укладывали вещи самостоятельно – вернее, руководили домовиками, определяя, что брать. Впрочем, Меда могла и сама собраться, а Белла, конечно, не подпускала домовиков к своим книгам и магическим аксессуарам. Некоторые из них могли бы привлечь живейшее внимание аврората. Белла откинулась в кресле, подозвала книгу Годелота и принялась маскировать ее чарами. Потом взялась за тело Серпентины. «Нет, мистер Грюм, я вас не боюсь», — сказала она вслух и поулыбалась перед магическим зеркалом, поворачивая голову туда-сюда. «Цени разумение, не безрассудство», — скрипуче отозвалось отражение.

— Неужели всю жизнь жить так, как родители, всегда осторожничая, не говоря прямо, пряча и прячась? Быть смелой только с теми, кто слабее, а с сильными – предупредительной и осторожной? – с вызовом спросила ведьма.

— Нет, коли голову желаешь сложить, — проскрипело зеркало.

В результате Серпентина поехала в школу на втором дне саквояжа. Нарцисса сразу отделилась от сестер, увидев знакомых сверстников.

— Позволь тебе помочь, — рядом возник Кассий Уилкс. Белла запоздало вспомнила его летние авансы и успела стереть удивленное выражение с лица.

— Ты не писал мне, — попеняла она. – Стоило ли испрашивать разрешения?..

— Я исписал несколько пергаментов, но ни один не отправил, — признался он. За его спиной уже подходили другие приятели. Рабастан Лестрейндж тепло поздоровался с Кассием – похоже, они дружат. Белла мельком подумала, что они могут составить костяк ее компании на этот год.

Они заняли купе. Андромеда куда-то потерялась уже в вагоне. Беллу это вполне устраивало: пусть держится сверстников и не мешает сестре заводить нужные отношения с политическим прицелом. Патрулирование вагонов она, походив для приличия минут пять, свалила на малышей. На пятом курсе старостой стал Бренн Барквит, он, судя по всему, относился к своим обязанностям с рвением; вот пусть и отрабатывает повышение.

— Мой братец в свое время носил значок, — поделился Рабастан. – А я не вышел поведением.

— Буянишь? – спросила Белла по-свойски, и он засмеялся в ответ интимно: — Да, я хулиган…

— Не слушай его, — перебил Кассий. – Басти у нас пай-мальчик… так и сам говорит…

— Сам он вроде другое говорит, — засмеялась Белла.

— О нет, Сам – это не Басти, — усмехнулся Кассий, и Рабастан тоже заулыбался, похоже, это была какая-то шутка для своих.

— У вас, смотрю, от меня секреты, — сказала Бела прохладнее.

— Никаких секретов, — парни переглянулись, Кассий какой-то знак глазами сделал, Рабастан демонстративно отвернулся.

— Секретов полон вагон, — поднажала она. – Вы ничего не хотите мне рассказать?

— Поговорим в более подходящих условиях, — наконец решился Кассий. – Здесь слишком людно.

В школе Белла почувствовала себя совсем неплохо. Она вспоминала прошлогодний сплин и только диву давалась. Теперь не было ни экзаменов на носу, ни хлопот с местом старосты. Уроков стало меньше. Адриенна продолжала жить в той же спальне, но сердце перестало екать, когда колыхался занавес над ее кроватью. В первые же дни Белла засела за письмо Фламинию – написала длинный изящный текст по-французски, а потом стала его кодировать. Затею с рифмованными заменами она отмела, так терялось слишком много стилистических оттенков. Решила кодировать по единому формальному алгоритму и выработать заклинание-матрицу для замены знаков.

Пару недель она возилась с шифрованием, а потом Фламиний не выдержал и написал сам. Ключом для заклинания он выбрал несколько слов «из нашей любимой книги» — Годелота, поняла Белла. Мы мыслим в унисон.

Письма из Франции приходили часто, Рабастан заметил и догадался, от кого.

— Будь осторожнее, — сказал он.

— В чем дело? – прохладно спросила Белла. Советов она не любила.

— О. Ты взрослая девушка и сама знаешь, что для тебя лучше, — отступил Лестрейндж.

— Это все сплетни о том, что Фламми плохой мальчик? Я тоже не очень добрая, — резко сказала Белла.

— Он действительно… злой. Делать гадость просто ради того, чтобы сделать гадость… Впрочем, я понимаю, что женщинам нравятся негодяи. Ты вот только не выглядишь обычной женщиной, каких сотни.

— Я же сказала, я не ангел милосердия. Мне нравятся не негодяи, а такие, как я. Люди, чей ум не ограничен рамками морали.

— Я тоже не спасаю щеночков по выходным, — скривился Рабастан. – Но негодяем себя не считаю. Я могу делать то, что другим людям неприятно, если мне это для чего-либо нужно. Но не ради бескорыстной радости причинить боль.

— А если другим людям хочется, чтобы ты причинил им боль? – Белла вспомнила Аякса.

— Это их проблемы, — пожал плечами Рабастан.

Лили дожди, дни становились все холоднее. Вечерами Белла частенько уединялась с книгами и телом Серпентины. Старалась вдохнуть в него жизнь, но несколько недель ушло только на то, чтобы змея могла на пару секунд поднять голову.

Семикурсники вернулись к разговору, начатому в поезде, и понемногу выболтали Белле то, о чем она и сама кое-что уже знала: существует круг людей, недовольных вытеснением из колдовского обихода практик и знаний, которые стали именоваться черномагическими. В этой среде, в отличие от круга Блэков, протест носит политический характер.

— Там люди из приличных семей? – спросила Белла.

— Из разных, — ответила Эдна Эйвери. – Это политика. Приходится идти на известные альянсы…

— Что за дело грязнокровкам до магии Изнанки? – удивилась Белла. – Они и слова-то такого не слышали.

— Не грязнокровкам, до такого Сам не доходит, — засмеялся Кассий. – Но вообще у него и правда сторонники из самых разных слоев.

Компания часто собиралась в каком-нибудь из пустых классов или заброшенных хозяйственных помещений, в слизеринских подземельях. На вторую встречу Рабастан принес переложение на современный язык записок Эмерика Отъявленного, хотел показать одно заклинание. Ребята долго пытались его воспроизвести, безуспешно, и в конце концов решили, что книжку отцензурировали, исказив формулу для безопасности.

— Вот так всегда, — горько вздохнула Эдна. Белла взвесила про себя, стоит ли говорить о Годелоте, и решила пока поосторожничать. Пусть остальные тоже откроют карты, поделятся опасной информацией о себе – тогда и она сделает свой шаг.

С Фламинием она все время мысленно говорила. Рассказывала, что было интересного за день, обсуждала разные идеи. Что-то ложилось потом в письма, прихотливо видоизмененные заклятьями. Юные черные маги, летом они так целомудренно проводили время. Поцелуи, объятия. Даже когда он оставался на ночь.

Как-то слизеринская компания сидела под слепым пролетом давно закрытой лестницы – ступени уже больше никуда не вели, и это создавало ощущение надежности, надежности тупика. Кассий достал из-за пазухи пузырек с зельем:

— Из лавки Свена Датчанина.

— Ого, — Рабастан присвистнул и отхлебнул немного. Кассий протянул жидкость Белле, а Рабастан забеспокоился: – Белл, может, тебе не надо?

Девушка замялась. Спрашивать, что в пузырьке, и обнаруживать свою неосведомленность не хотелось.

— Решай сама, — сказал Кассий. – Я ничего неприятного пока не видел.

— Да ладно, давай, — она тряхнула головой и взяла склянку. Глотнула совсем немного, чтобы не переборщить, и стала ждать эффекта. Ничего не происходило. Парни, употребив свою дозу, вяло разговаривали, над головой нависали обвитые пыльной паутиной ступеньки… Она пропустила миг, когда по паутине начали струиться белые искорки – но скоро стало уже невозможно не замечать их. Мельчайшие частицы света собирались в какие-то сложные узоры… письмена. Белла всматривалась в них с напряженным вниманием, разбирая послание от вселенной. Вселенной, объединенной каким-то глубоким смыслом. Вселенной, трепетно, нетерпеливо взывавшей к ней, Белле.

— Неплохо, правда? – лениво спросил Рабастан. Белла удивленно посмотрела на него. Потом перевела взгляд на Кассия – тот лежал, уставившись в потолок.

— Ты чего? – она потрясла Кассия за плечо, но он не реагировал.

— Подожди, сам оклемается, — спокойно отодвинул ее руку Басти. – Мы занырнули часа на четыре.

— О-о… — Белла поняла, в чем дело. Сейчас глубокая ночь. Они пили какое-то дурманное зелье. Она осторожно покрутила головой, потом встала и прошлась туда-сюда. Сознание было ясным, тело тоже в порядке. – Что ты видел?

— Там? – Рабастан понизил голос. – Да так. Свое. А ты что?

— Тайны Вселенной, — с небрежным смешком сказала Белла. Пусть думает, что не всерьез.

— О да, это само собой, — улыбнулся Рабастан.

В письме во Францию она описала свой опыт иронически, вскользь. Это не было слишком опасно: огневиски или дурман не интересуют авроров.

Мертвая Серпентина уже могла проползти куда велела хозяйка, обвить кольцами обрубок трубы, откусить половину мышиного хвоста из хогсмидской аптеки. Держать инфери в спальне было, конечно, нельзя. Белла отправляла питомицу вглубь подземелий через канализацию замка. Хотелось посмотреть глазами змеи, узнать, что в подземных глубинах, но таких высот Изнанки Белла пока не достигла.

Через пару дней Фортунат догнал Алису в коридоре и после первых вежливых фраз спросил:

— Ты что вечером делаешь?

— Да ничего особенного, уроки думала подучить.

— А то можно бы выйти прогуляться ненадолго. Смотри, надо ловить последние деньки, пока холода не настали.

— Ну можно, — согласилась Алиса.

Она думала, Палладия тоже пойдет, но внизу ждал один только Фортунат.

— А подружка твоя где?

— А надо было и ее позвать? В следующий раз позову, — пожал плечами Фортунат.

Это все было странно, однако Алиса докапываться не стала, решила пока принимать вещи такими, как они есть. Хаффлпаффец был неплохим собеседником, погуляла она с удовольствием, только все пыталась понять, дружить он набивается или хочет чего-то еще. Больше походило на второй вариант, но Алиса еще колебалась.

— А что ты такая грустная? – спросил Фортунат.

— Я веселая, — отрезала Алиса. – И вообще-то я думала, что ты с Палладией гуляешь.

— Я ее фанат, — спокойно ответил парень. – Люблю красивую игру. Но ничего такого у нас не было.

— Надо бы еще ее спросить, — буркнула Алиса.

— Спроси, конечно.

Палладия удивленно рассмеялась:

— Гриффиндор!.. Да, ничего у меня с ним нет. Так что если тебе нравится, то в путь. Я вот наибольшие надежды возлагаю на Дерека, с шестого курса.

— В каком смысле?

— Ну, он приятный. И целуется хорошо.

— Ты уже пробовала, что ли?

Палладия кивнула.

— И после этого еще не уверена, вместе ли вы?

— Мало ли с кем я целовалась. Не один он такой молодец, знаешь ли.

— А… а как же… — пробормотала Алиса.

— Можно подумать, мальчишки сами такие уж однолюбы. Радуйся жизни, пока молода.

Думосбор еще несколько раз приносили в раздевалку. Кроме старых матчей как-то раз приволокли концерт популярной группы – «Визг баньши», многие ее любили, капитан прямо вцепился в пузырек с воспоминанием. Для себя бы Алиса такую музыку слушать не стала – тексты заумные и музыка странная, но за компанию было повеселее.

Девлин написал коротко, спрашивал, как ей разные названия для метел, и перечислил несколько странных слов. Он давно пыхтел над усовершенствованием скоростной метлы, но Алиса не слишком верила, что кузену удастся вывести на рынок собственную модель.

Потом пошла новая забава – кто-то раздобыл муховерток из Австралии. Ярко-сапфировые насекомые вертелись так быстро, что глаз едва мог их заметить. Снизу у них было длинное жало, и если ужалят, то можно взлететь в воздух. Ребята выпускали их в закрытом помещении, а там уж кому повезет, если не укусят в первые минуты, значит, не твоя сегодня удача – потом муховерток собирали обратно в банку, чтобы не перебрать с ядом. Алиса в первый раз попробовала с опаской – жальце погрузилось в руку, голову сразу закружило, тело полегчало, ведьма оттолкнулась от пола и взмыла невысоко. Через несколько секунд все прошло.

— Как тебе? – спросил Рас, пока они брели по коридору на урок гоббльдигука.

— Как во сне. Мне часто снилось, что я летаю, сама по себе. И правда, похоже. Ты ведь написал перевод над текстом – ты обещал?

— Да, там смехота. Гохпег пришел в мастерскую, а в ней какие-то такие молоточки и сякие, и еще этакие, и пару абзацев перечисляется, что еще. Но я все честно перевел. Можно бы профессору подпустить муховертку, как думаешь? Классно было бы – учитель ведет урок из-под потолка.

— Гм. Ну можно, — подумав, согласилась Алиса.

Но до начала каникул они так и не собрались воплотить свою затею. На сей раз Алиса уехала домой. Стеф подросла, уже неплохо бегала – по крайней мере, быстро, хотя и падала все время. В доме от нее просто спасу не было, родители все мелкие вещи по хозяйству подвешивали специальным заклинанием под потолок. У Мю одного котенка забрали, а один, серенький, еще дожидался Алисы, Девлин решил попридержать для нее. У него дела шли отлично. Еще до каникул Палли получила спортивный журнал с большой статьей о новой метле «Нимбус» (Алиса помнила, что в письме кузену это название забраковала), скорость до ста миль, отличная маневренность и прочее. Игроки школьных команд и болельщики обсуждали новость. Впрочем, они Алису и так знали, а кому до квиддича дела не было, тех и принципиально новая метла не впечатлит.

На третий день каникул Алиса отправилась в гости к кузену. Сюзи сидела у себя шила, заказ был срочный. Алиса с Девлином накидали на сковороду всего понемножку и оставили рагу тушиться.

— Как назовешь котяру?

— А вы еще не назвали?

Котик как раз появился откуда-то, с воплем промчался от двери до окна и повис на шторе, раздирая ее когтями.

— Брысь! Репаро!

Девлин подошел рассмотреть штору, поднес к глазам и покачал головой:

— Все-таки неровности остались. Сюзи с тканью лучше умеет обращаться, я никаких портняжных заклинаний не знаю, — он вздохнул.

— Может, Бандитом назвать? – деловито спросила Алиса.

— Характер у него тот еще, — согласился кузен. – Заберешь сейчас?

— Могу. Ма дала добро. Ой, что-то горелым потянуло!

Девлин, чертыхнувшись, подбежал к сковороде.

— Нет, вроде не подгорело. Держи, — он шмякнул на тарелку ком овощей с мясом.

— Слушай, как ты все провернул с метельной компанией? – спросила Алиса, жуя. – Это же деньги нужны, помещения, не знаю, работники…

— Пока все на живую нитку. Идея всем понравилась. Метла – хит сезона, кредит нам предлагают хоть сегодня.

— Так в чем дело?

— Там везде свои хитрости. В Гринготтсе проценты… ну, скажу просто, что не обидели они себя. Другой маклер недавно с нами связался и предложил символические проценты, но с передачей прав на изобретение. Похоже, что ниточки ведут в «Метеор», и они просто хотят обезопасить себя от конкурентов. Нашу идею похоронят и продолжат выпускать свои летающие гробы.

— Нда, — Алиса откинулась на спинку, переваривая рагу и новые сведения. – И что, ничего приличного не обещают?

— Джаспер Сайкс прямо предложил выкупить идею. Куча денег и никаких долгов с процентами.

— И остаток жизни наблюдать, как кто-то другой наживается на твоем изобретении.

— Да пусть наживаются. Производство – дело рисковое, можно и прогореть.

— Ну, как хочешь. Дело твое. И правда, можно взять деньги и жить потом в свое удовольствие.

— С другой стороны, деньги тоже легко потерять. Воровство, неудачные вложения, кризисы…

— Мне б твои заботы, Дев! – не выдержала Алиса.

Новая кличка не прижилась. Дома кота стали звать просто Кот. Он пару раз напрудил на пол, Алиса в первый раз схватила поганца за загривок и потыкала в лужу, а потом вспомнила звериный магазин и, когда родители отвернулись, удрала туда через камин. Купила специального песочка в лоток, и дальше Кот уже вел себя прилично. В школу взяла питомца с собой.

В гриффиндорской гостиной в первый день семестра все засиделись, вспоминали каникулы. Алиса, притащив кота, поняла, что угодила в новое состязание. Домашних животных привозили многие, и часто – породистых, необычных. У какой-то девочки со Слизерина была здоровенная змея, у другой с Рейвенкло – говорящий ворон. Гриффиндорцы ничем подобным похвастаться не могли, зато экзотические жабы или декоративные летучие мыши попадались. И коты, у кого были, выглядели поэффектнее маленького Кота.

— Как зовут? – сразу спросила Камилла, новая охотница из команды. Алиса повела плечами, выгадывая время. Здесь, пожалуй, нужно более индивидуальное имя.

— Котябрь, — наконец брякнула она первое, что пришло на ум.

— Почему? – Дариус Огден переспросил с удивлением, которое Алиса приняла за высокомерие. Они с Дариусом друг друга недолюбливали. Ведьма уставилась на сокурсника тяжелым взглядом:

— Это очевидно.

Так сам Огден иногда говорил, когда надо было в чем-то убедить однокашников, и теперь заткнулся, сраженный собственным оружием. «Сраженный собственным оружием» — тоже фразочка из его словаря, которую Алиса злорадно припомнила. Так тебе!

С Фортунатом Алиса теперь часто общалась, и правда, ухаживание у него было какое-то неуверенное, больше их прогулки походили на дружеские. Но Алиса и не торопила, в этом промежуточном состоянии тоже что-то было. Один раз в коридоре она столкнулась с тем здоровым слизеринцем, которого огрела битой на отборочных испытаниях. Оба друг друга узнали, и после пары недружелюбных фраз уже за палочки схватились. Девчонок только бить считалось дурным тоном, а волосы в колтун смешать или чирьев наклясть – это за милую душу, и Алиса успела первой, крикнув:

— Таранталлегра!

Слизеринец выставил Протего, но запоздал, и Алиса, зло рассмеявшись, пошла прочь. Однако парень все-таки смог снять ее заклятье и бросил вслед:

— Риктусемпра!

Алиса увернулась и отклонила заклинание, опыт с бладжерами давал себя знать, а на прощанье залепила противнику рот грязью.

Потом они еще несколько раз обменивались любезностями со слизеринцем (звали его Райан), однако Алиса заметила, что однокашников он старается не впутывать, да и вообще явно какие-то рамки соблюдает.

Матч со Слизерином намечался жесткий. Уже за пару недель до игры враждующие факультеты начали сцепляться не на шутку. Алисину метлу закляли так, что профессор Флитвик потратил целый вечер на ее исправление. Остальным членам команды тоже доставалось, впрочем, как и слизеринцам.

Муховертку в класс гоббльдигука решили пустить после матча, чтобы, если попадутся, отработки не помешали Алисе тренироваться.

— Хафлпаф в этом году ставит на быстрые игры, — поделился капитан. – Их главный козырь – ловец, остальная команда ничего, но не звезды. Снитч они считают у себя в кармане, так что чем скорее матч закончится, тем меньше очков соперник сможет взять на голах.

— Опять Хафлпаф, — проворчал Улис вроде бы про себя, но все услышали. – Деремся ж не с ними.

— Нам на три победы рассчитывать, может, и не очень реалистично, — продолжал капитан, сделав вид, что не слышал, — но хотя бы две выцарапать нужно. И значит, для итогового зачета очень важно, чтобы мы смогли наскрести очки помимо снитчевых. Охотники – бейте без продыха, голы нам сейчас жизненно необходимы. Загонщики – ну, вы свое дело знаете, для вас ничего не меняется. Улисс!...

— Я все понял, — ответил вратарь. – Слушаю и повинуюсь.

Игра пошла грубая с самого начала. Слизеринцы, видно, тоже сделали ставку на борьбу за голы. Бладжеры так и сновали. На четырнадцатой минуте появился снитч, и Алиса сразу рванулась – специально все время держала ловца в поле бокового зрения, и сейчас мигом подлетела и долбанула мячом. Попала здорово, игрок чуть не заорал, сбился с курса, а гриффиндорский ловец уже подлетал с другой стороны поля – слизеринские загонщики его попытались блокировать, Криспин с Алисой на них налетели, и получилась здоровая куча мала. Но снитч уже исчез.

Еще раз золотой мячик мелькнул через полчаса, но всего на мгновение, ребята только и успели проводить блеск глазами. Ничего, это нам на руку, думала Алиса, паря над полем. Они выиграли у Слизерина уже сорок очков.

Но победу все-таки проворонили. Чертов снитч проплыл у края поля, оба ловца метнулись к нему, Алиса отбила бладжер, наудачу посланный слизеринским загонщиком – слишком издалека, но метла у него была похуже алисиной, так что парень решил не тратить время на подлет. Гриффиндорская охотница, пользуясь моментом, забросила врагам мяч. Ловец протянул руку к снитчу, но тот вильнул, отлетел и попался в руки слизеринцу. С трибун раздался стон, свист и крики болельщиков.

На каникулах сидеть дома не хотелось. Белла целыми днями пропадала в гостях. Молодежь собиралась у Эйвери, Лестрейнджей или еще где-нибудь. Рабастан вовсю крутил любовь с Эдной Эйвери, была назначена уже дата свадьбы – вскорости после окончания школы. Как-то, оказавшись рядом с Эдной, Белла случайно подслушала ее чувства. Девушка лучилась счастьем и простодушной уверенностью, что все вокруг по-доброму завидуют ее доле.

Через несколько дней Фламиний раздобыл портал и явился в Англию. Снял какой-то жуткий чердак на Ноктюрн-аллее. Ребята собрались там отметить прибытие гостя. Было огневиски, кто-то и дурманного зелья захватил. Эдна покачала головой, отказываясь пробовать, и Белла тоже не стала:

— Я слишком ценю собственный разум, чтобы так пренебрегать им.

Все засиделись допоздна, а потом, когда гости расходились, Фламиний предложил ей остаться на ночь:

— Чего тратить время…

Ах вот как. И предложение, и формулировка его были оскорбительны, и Белла вспыхнула.

— Вы ошиблись адресом, мой друг, — холодно заявила она. – Тут рядом, на Таттер-лейн, найдется достаточно девушек, готовых составить вам компанию.

— Простите, Белл, — Фламиний протянул руку, пытаясь остановить ее. Белла вырвалась, рассерженно воскликнув:

— Даже не думайте удерживать меня силой!

— Простите, — юноша отступил. – Я не хотел обидеть вас, и очень сожалею, что так вышло…

— Вы, не желая обидеть, позвали меня на ночь в съемные номера. Благодарю за лестное мнение…

— Я думал, вы выше предрассудков.

— Честь – не предрассудок, — отрезала Белла.

— Да, но вопрос, в чем она заключается, допускает разногласия. Впрочем, я готов еще раз принести извинения…

В следующие дни они виделись в компании, но Белла избегала оставаться с Фламинием наедине. Наконец он поймал момент:

— Белл, я не хочу преследовать вас. Я только хочу ответа. Я приехал сюда ради вас…

— И считаете, что меня это к чему-то обязывает? – враждебно спросила она.

— Нет, конечно. Я не попытаюсь принуждать вас. Если вы откажете мне наотрез…

Белла пожала плечами, не глядя на него.

— Если вы позволите, я хотел бы просить у ваших родителей согласия на брак.

— О… — Белла растерялась. – Неожиданно… Вот что. Не делайте этого без моего разрешения. Надо подумать, стоит ли подходить к ним с такими идеями.

— Вам скоро семнадцать. Думаю, у них уже есть соображения насчет партии.

Да, вполне возможно, мрачно признала Белла. И вряд ли они станут считаться с ее чувствами. Это вам не Эйвери… хотя с чего Белла взяла, что чета Эйвери устроила помолвку дочери из потворства ее романтическим стремлениям, а не из своего расчета?

— А как вы так рано собираетесь пожениться? – на следующий день спросила она у Рабастана.

— Почему нет. Эдна хочет. Да и я, в сущности, не прочь.

Белла на мгновение онемела. Какое легкое, бездумное предательство. Походя, за спиной у невесты сказать, что это именно она добивалась брака. В беседе с девушкой, которую невеста, возможно, считает соперницей, которой она уж точно не хотела бы показывать своей слабости… И это Басти – казавшийся таким дружелюбным, заботливым. Насчет Фламиния Беллу предостерегал… А вообще-то при чем тут забота? Вероятно, тоже имел на нее виды, вот и все.

Мягко стелет, да жестко спать. Как и сам Фламиний. Как и отец – он иногда изображал заботливого папашу, приходил читать перед сном… давно, в детстве. Как и… она вспомнила дядюшку Берка, его приторную ласковость, и поднялась волна омерзения. Гораций Слагхорн – лицемер, изображающий покровительство, но всегда готовый предать тебя более сильному. Альбус Дамблдор. Аластор Грюм… нет, аврор, по крайней мере, открыто враждебен. Да какая разница. Будьте вы все прокляты!

— Ты расстроена чем-то? – заботливо спросил Кассий Уилкс.

— Нет, пустое, — она обворожительно улыбнулась. – Я давно не заводила новых знакомств и скучаю.

— Этому горю можно помочь, — пообещал Кассий.

Не слишком ему хотелось способствовать сближению Беллы с кругом Темного Лорда, где она может увлечься кем-то поинтереснее и постарше. Но, похоже, она все равно туда попадет, с помощью Кассия или без, так что лучше извлечь из обстоятельств хотя бы малую выгоду. Он прикинул, с кем лучше обсудить ее кандидатуру. Сестру, которая была близка к Самому, просить о протекции не хотелось. Анима представлялась ему бездонной бочкой, куда полностью уходила родительская любовь и внимание – на долю младших братьев приходились жалкие остатки, а Анима и родителей, и братьев едва замечала. Калека, изгой, странная, ненормальная, она получала с избытком то, о чем Кассий безуспешно мечтал – и ничуть этого не ценила. Никто из сверстников не понял бы, если бы Кассий признался, что всю жизнь старается превзойти ее, что интерес к темным искусствам, опасным книгам и, наконец, стремление служить Самому – это все попытки догнать в безнадежном соревновании полоумную Аниму, Аниму, которой в школе кидали грязь за шиворот, дразнили и пинали до тех пор, пока родители не забрали ее, чтобы обучать дома.

Отношения с Фламинием вроде бы восстановились. Ребята гуляли вдвоем по холодному Лондону; ледяной дождь перемежался мокрым, сразу тающим снегом. В компании Белла больше говорила с ним, чем с другими. Но прежнее ощущение очарованности, доверия ушло.

Бурные каникулы подходили к концу. В четверг планировался небольшой прием у Малсиберов, ожидали присутствия Темного Лорда.

Дома Белла сказала, что звана к Малсиберам, и не ожидала особенной реакции. Однако родители повели себя неожиданно нервно. Отец сухо изрек что-то по замыслу критическое, но очень невнятное, а мать прямо запретила Белле визит.

— Но почему? – удивленно посмотрела Белла.

— Ты отлично знаешь, почему, — истерически заговорила мать. – Не смей притворяться, что не понимаешь. Что ты хочешь показать этой своей усмешкой?

— Maman, вам показалось, — сдерживаясь, ответила Белла. – Нет никакой усмешки.

— Ты издеваешься надо мной? Думаешь…

Белла вдохнула, стараясь успокоиться, и встала:

— Так. Я прошу избавить меня от сцен.

— Как ты разговариваешь с матерью! – отец тоже поднялся.

— Доброй ночи, — сжав зубы, ответила ведьма и сделала шаг к двери.

— Остановись!

Сигнус поднял палочку, а Беллатрикс приостановилась у двери, глядя на него в упор.

— Прекрати! – дернулся он. – Протего. Ты никуда не пойдешь без нашего с матерью разрешения. До конца каникул просидишь у себя в комнате.

— Чертовка, — не сдержался Сигнус, потирая виски. – Она так и не бросила своих штучек. Голову так и ломит.

— Ты уверен, что мы заблокировали комнату надежно? – взволнованно спросила Друэлла.

— Да… но это полумеры. Она постарается найти другие пути. Нужно что-то придумать.

Он полночи мерял кабинет шагами. Скоро Белла станет сильнее родителей. Сильнее него. Станет его врагом… Нет, что за глупости. Но мысли упорно возвращались.

Андромеда попыталась пройти к сестре, однако на этот раз чары ее не пропустили. Меда попыталась разбить их, но, увы, в отличие от Беллы она никогда не была искусной ведьмой.

— Таппи, дружок, — позвала она домовика. – Ты не можешь меня провести к ней в спальню?

— Простите, хозяйка, — грустно покачал он большой головой.

— Не наказывай себя! – поспешно добавила Меда. – Но что же делать?..

— Можно заклинанием писать на оконном стекле, — посоветовал старичок. – Даже отсюда.

И правда, эти чары проходили на третьем курсе. Потом буквы растают и следов не останется.

«В чем дело? — выписывала Меда. — Приличный дом, приличное суаре. У них какая-то размолвка с Малсиберами?»

«Думаю, они как-то прознали… — нет, не стоит говорить об этом с Медой, — что там будут обсуждать политические темы. Не хотят, чтобы у меня была своя взрослая жизнь».

Белла и сама не была уверена, в чем дело. Отец и мать могли и правда догадаться, узнать от дяди Арвела о Темном Лорде и запаниковать, счесть, что сближением с его кругом Белла ставит их в опасное положение.

В кресле свободно развалился Али Башир, купец, космополит и, как подозревал Дамблдор, шпион.

— Очень вероятно, Альбус, прямо-таки крайне вероятно, — жизнерадостно отозвался Грюм, когда на днях Дамблдор поделился с ним последним соображением.

— Но неважно? – переспросил профессор.

— Аврорат внешними сношениями не занимается. А в отделе международного сотрудничества им, наверное, самим интересно, что ж такого важного у нас есть, чтобы понадобилось выведывать, — аврор засмеялся.

Вероятно, повторил про себя Дамблдор, поддерживая обмен вежливыми фразами. Ничто в наряде гостя не выдавало иностранца, и даже отличия в манерах и акцент были незначительны. Цели поездки Али Башира были исключительно коммерческими, однако в своем плотном графике он нашел время для встречи с Дамблдором и прислал чрезвычайно цветистое приглашение. С собой принес огромную клетку.

— Нафрини, моя египетская красавица, — в клетке сидел феникс в расцвете лет, оперение переливалось разными оттенками красного и золотого. – Когда мы встретились, она была птенцом… разумеется, не первый раз в своей жизни. Она на много веков старше меня. К сожалению, нынешний визит у меня очень насыщенный – вернее, почему к сожалению? я должен радоваться, раз дела идут бойко – но моя ласточка целые дни сидит и скучает в номере одна. Я был бы счастлив и необычайно вам обязан, если бы ваш Фоукс разделил ее одиночество.

— Давайте посмотрим, примут ли они друг друга, — предложил Альбус.

— Конечно, конечно. И, разумеется, я буду рад оказать ответную услугу в любое время, когда вы будете в наших краях.

— Я в высшей степени благодарен, — ответил Дамблдор, который никогда не оставил бы питомца в руках малознакомого человека.

— Красота-то какая! – восторгался вечером профессор Кеттлберн.

— Вы уверены, никаких заклятий не наложено? – спросил Дамблдор.

— Нет, все чисто, лучше и не бывает. А вот сладким ее кто-то перекармливает, — нахмурился профессор.

— Возьмете их обоих к себе в дом? Вероятно, где-то на неделю.

— Отлично! – с восторгом согласился Кеттлберн.

— Только внимательно приглядывайте. Это важно.

— А вы подумаете насчет тех кельпи?..

— Никаких кельпи, — отрезал Дамблдор. – У нас тут дети. Фураж для гиппогрифов могу предложить спитцеровский. Или яйца руноследа на выведение.

— Еще на природу мы давно не ходили, — попытал счастья Кеттлберн.

— И не пойдете. Одного несчастного случая хватит.

— А можно фениксов на урок взять? Дети бы так обрадовались.

— Берите, Марвин, и покончим на этом, — поспешно ответил Дамблдор.

— Тридцать процентов таможенной пошлины на ковры? Вы меня без ножа режете!

— Не мы регламентируем размер пошлины, – вздохнул чиновник. – Решение Визенгамота.

— У почтенных членов высокого собрания много свободного времени, — сардонически заметил Али Башир. – Они не хотят принять закон, чтобы метлы все были одной длины? Или унифицировать днища котлов для зелий?

— Может, удастся вывести пошлины из их ведения, — негромко сказал чиновник.

— Что ж. Я заинтересован, — в тон ответил египтянин.

— Неужели ты взял птицу? – спросил Никола Фламель.

— Да. Поддержал международные отношения… Фоукс и в самом деле обрадовался обществу.

— Дело твое, — пожал плечами Фламель. – В кабинете ее не оставляй.

— Обижаешь! – засмеялся Дамблдор.

— Я шестьсот лет оберегаю философский камень. Это вырабатывает определенную, я бы сказал, аккуратность в поведении.

— Спрос отличный, когда в следующий раз ждать партии? – спросил плюгавый человечек, сидевший напротив смуглого горбоносого волшебника.

— Скажем, через два месяца, — смуглый вертел в руках салфетку. – Я слышал, служители закона хотят взять нас за глотку?

— Есть немного, — жизнерадостно ответил плюгавый. – Я об этом хотел поговорить. Есть один человек… Можно прикрыть задницу от копов. Нужно только немного денег.

— Кто он? – подобравшись, спросил смуглый. – И какие гарантии?

Ковры-самолеты отлично подходили для провоза дурман-травы, из которой на месте варили популярное зелье. Однако жизнь не стоит на месте.

---

С утра был урок у Грайма, гоблина. Алиса плохо выучила тему «Мое жилище», и учитель задал еще раз ее повторить, дополнительно к новому заданию.

— Опять сплошное ургхх и грукхх, — весело сказал Рас, когда ребята высыпали в коридор. – Учи, учи, в жизни ой как пригодится.

— Я уже сто раз раскаялась, что взяла этот язык, — буркнула Алиса. – Ну что, муховерток красть будем?

— Так уж и красть. Мы их просто незаметно одолжим. Давай накануне следующего урока.

В этот раз Райан успел достать ее Экспеллиармусом. Схватив трофейную палочку, он расслабился и не стал атаковать, когда Алиса подошла вплотную – а она протянула ладонь и резко рванула, выкручивая его руку с оружием. Ведьма оказалась неожиданно сильной, неожиданно готовой к рукопашной, застала слизеринца своим нападением врасплох. Они боролись несколько мгновений, а потом Алиса, дернув, вытащила-таки обе палочки. Во время этой возни она была слишком близко, касалась его своими волосами, слышно было ее дыхание. Что-то сообразив, она придвинулась совсем близко, почти касаясь губами губ, насмешливо улыбнулась – а потом резко отвернулась и ушла. Захваченную палочку бросила на пол. Вокруг уже появились люди, Райан стоял и смотрел ей вслед, и только когда гриффиндорка свернула за угол, прошептал: «Вот сука!».

На выходных школьников отпустили в Хогсмид. Алиса сначала заглянула в «Зонко» с одноклассниками, полчаса смотрела, ничего не купила. А потом захотелось поесть, и она осела в «Трех метлах». Тут можно было недорого взять какой-нибудь салатик. Когда за спиной раздался знакомый голос, она уже поела и собиралась уходить, но теперь изменила планы.

— Вечер добрый, — профессор Грайм негромко заговорил с какой-то соплеменницей. Учеников он не узнал. Бросив украдкой взгляд, Алиса увидела, что гоблинша едва достает до стола макушкой.

— Давай я попрошу высокий стул, — тихо сказал учитель.

— Нет, — это слово Алиса достаточно хорошо выучила, чтобы узнать по-гоблински. Дальше пошли какие-то щелкающие и рычащие звуки. Алиса не могла видеть, что делается за их столом, но голос учителя звучал не особенно счастливо:

— Лучше по-человечьи.

Собеседница на его просьбу наплевала, и в ответ сам профессор тоже перешел на гоббльдигук. Алиса понимала плохо – тут она пожалела, что не слишком старалась на занятиях.

— Что? Кто там был?

Дальше опять незнакомые звуки, а потом гоблинша вдруг с сильным акцентом выдала длинный поток английских ругательств. Интонация была неожиданная: бесстрастная старательность, как будто женщина отвечала выученный текст на уроке.

— Просто не смотри там ни на кого, а лучше вообщи обходи Рябиновый стороной, я ведь просил, — ответил профессор Грайм тоже по-английски. Голос звучал глухо, страдальчески, а потом Алиса поняла, почему его подруга именно те слова выдала по-английски. Потому что слышала их от людей. И, наверное, легче было на чужом языке пересказать, не так унизительно. Она, может, жила в колдовском квартале или приходила повидаться с профессором, и тогда огребала. «Жабья слизь» — еще одни знакомые слова; ею, кажется, в маленькую женщину кинули; попали. «Я тоже», и дальше профессор опять нагородил непонятного, Алисе сначала показалось, он говорит, его тоже задевали и пытались избить, но она засомневалась. Не могли же задирать хогвартского профессора, пусть и гоблина.

— Чего на холоде толчешься? – спросил Улисс, столкнувшись с ней за дверью бара. Алиса дернула плечом. Они не говорили наедине с самого бала.

— Денег нет пожрать нормально? Давай я угощу.

— Опять с девушкой поссорился? – угрюмо спросила Алиса.

— Ты чего? – удивился он.

— Не нужно было меня использовать, — сказала она. – Товарищам по команде доверяешь, не ждешь от них подлянки.

— Слушай, извини… что так вышло. Ты мне правда нравишься. Но с Селестой у нас давно… с весны еще… У нас такие сложные отношения.

— Это все нужно было сказать перед Хэллоуином, когда ты меня приглашал. А сейчас ты вроде немного запоздал, — заявила Алиса.

— Кто ж такие вещи говорит, — изумленно посмотрел Улисс.

— Я говорю. Правда, все удивляются, — признала Алиса.

— Ну хорошо. Ты меня простишь?

— Мы в одной команде играем. Волей-неволей приходится многое прощать, — вздохнула Алиса.

Через неделю Рассел подвалил насчет идеи запустить муховерток профессору Грайму, но Алиса рассказала о подслушанном разговоре.

— Не надо нам, думаю, его задирать. А то он подумает, что мы против него. Как те. Потому что он гоблин.

С утра в столовой Райан проводил Алису Слизневым заклятьем, она увернулась, конечно, а когда слизеринец зачерпнул макарон из своей тарелки, то на вилке увидел лениво копошащихся червей толщиной в палец, ясно, чьих рук дело. Он уронил вилку, осыпав червями соседей, и выпалил: «Фините инкантатем». Безрезультатно. В заклинаниях она была неплоха.

На уходе за волшебными существами профессор Кеттлберн показал двоих фениксов. Птицы были размером со здорового лебедя, ало-малиново-золотые, очень похожие друг на друга.

— Повезло вам, ребята, — начал урок профессор. – Феникса вообще-то нечасто увидишь, а чтобы пару!..

— А это мальчик и девочка?

— Ну, как бы сказать. Пол разный, но лет им будет побольше, чем мне, так что девочкой или мальчиком их не назовешь.

— А как различать? Эти вроде почти одинаковые.

— На вид пол не определишь, по крайней мере, если не видишь их постоянно. Вообще-то, для таких целей есть специальное зоологическое заклинание, но оно не в обязательной программе.

Один из фениксов издал мелодичную трель, чуть запрокинув голову.

— Ну-с, кто-нибудь знает, где они обитают и чем питаются?

— Говорят, один обитает в кабинете нашего директора, — серьезно сказал Дариус Огден. Алиса посмотрела на него с завистью: слух смахивал на правду, и жаль было, что у самой Алисы источников такой информации нет.

— И питается двоечниками! – страшным шепотом добавил Рассел. По класу прошелестели смешки.

— В дикой природе где они живут? – раздраженно переспросил профессор, и ребята сразу притихли. — Молчим? Не отпускаем непочтительных шуток? Фениксы гнездятся высоко в горах. Едят горные травы, что там растут. Жизнь у фениксов очень долгая, а можно даже сказать, что это много жизней: когда тело состарится, оно сгорает, а из пепла возрождается птенец, с новым, молодым телом. Полная регенерация. Нафрини уже много поколений людей пережила.

— А возраст их как-то можно узнать?

— Обычными средствами — очень приблизительно. Можно примерно вычислить количество циклов, но у них тоже может быть разная продолжительность. От одного возрождения до следующего проходит несколько десятков лет, но сколько именно – зависит от кучи причин.

— А у них будут птенцы? – спросила Эйприл.

— Вряд ли, — усмехнулся Кеттлберн.

Когда гурьбой шли обратно в замок, Алиса увидела слизеринца, Райана, и отстала от своих. Он взялся за палочку, правда, пулять заклятьями не спешил.

— Хочешь отомстить за червей? – спросила Алиса. Парень пожал плечами, настороженно глядя на нее.

— Ты тогда начал первый.

— Угу, успел. Иначе ты бы успела раньше.

— А может, я бы не стала ничего делать?

— Все время делала, а тут бы почему-то не стала, — усмехнулся Райан. Разговор выходил странный, но и вся эта история с гриффиндоркой не менее странная. У Райана давно не было вражды с девчонками, наверное, с того времени, как сестра выросла. Алиса вела себя по-другому. С ней, пожалуй, было в чем-то даже приятно, признал он. Сейчас они оба молчали, стоя близко, почти вплотную, а потом как-то само собой вышло, что губы их соприкоснулись. Райан схватил ладонь девчонки, притянул ее к себе, еще ближе, они привалились к стене. «Черт, как здорово», — подумал он, толкая язык ей в рот. Когда они отлепились друг от друга, в голове у него не было ни одной мысли, а гриффиндорка просто повернулась и ушла.

Почему она так поступила. Потому что ей Райан нравится – или потому что она с кем угодно готова, и не так важно, с кем? Вопрос, на который нет ответа. Райан видел, что она с хаффлпаффцем гуляла, приятелем суки Палладии. Напрягшись, вспомнил какую-то историю с другим игроком гриффиндорской команды, с которым Алиса появилась на балу осенью. То ли у него, то ли у нее при этом были и другие отношения, и вроде был скандал. Интересно, из Рейвенкло есть кто-нибудь, грустно пошутил Райан. Ответ, похоже, выходил не в его пользу. Она коллекционирует парней.

В гости к дяде и тете Беллу не взяли. Меда устала чинно сидеть за столом и ушла в детскую, развлекать племянников. Сириус принялся прыгать вокруг нее с криками:

— Книжки! Книжки! Грабители могил! Эйрик Истребитель Нечисти!

— Угомонись, истребитель сладостей, — смеясь, Меда увернулась от мальчишки. – Неси свои книжки.

Стопка журналов с картинками уже валялась на столе.

— Почитай «Эвридику, принцессу мертвых»! – попросил Регулус.

— Вот еще! Чушь для девчонок! – презрительно заявил старший брат, и младший немедленно бросился на него с кулаками. Дрались мальчишки постоянно и слишком жестоко, на взгляд Андромеды.

— А ну хватит! Кричер!

Домовик с хлопком материализовался посреди комнаты, кинув быстрый взгляд на детей, схватил Регулуса и оттащил от брата, пока Меда держала Сириуса.

— Все скажу госпоже! Обоих оставит без сладкого! – ворчливо сулил домовик.

— Не надо, дружок. Я им сейчас почитаю, они будут тихо сидеть, правда?

— Правда, — хмуро пообещал Регулус, а его брат презрительно промолчал.

— Почему ты сам им не почитаешь, Кри? – ласково упрекнула Меда.

— В большом доме у эльфа достаточно дел, – с достоинством ответил домовик. – Я выполняю указания госпожи и господина.

— Ладно, иди тогда занимайся делами. Спасибо за помощь, — суховато ответила Меда. Выслушивать отповедь от слуги было не слишком приятно. Мама иногда жаловалась родным, что у Блэков слишком разбалованные домовики. Взять одни эти головы на лестнице. Домовика должно быть не видно, не слышно, говорила мама – да и отец тоже – а здесь им устроили прямо торжественную усыпальницу. Конечно, Кричер обожал хозяев, а на весь остальной мир смотрел свысока.

Андромеда взяла в руки стопку журналов, выбирая, с чего начать.

— Давайте Истребителя нечисти, а?

— А давай лучше поиграем, поиграем, поигра-а-аем! Читать скучно! Ты моя любимая двоюродная сестра!

— Грубая лесть не поможет, — отшутилась Меда.

— Поиграем, что здесь гробница, — Сириус показал на стол, — а мы египетские грабители…

— Хочу в принцессу мертвых! – не отставал Регулус.

— Что тут у нас за шум? – с порога громко спросил дядя Альфард, и мальчики бросились к нему.

Вальбурга продолжала принимать брата. Может, и мои с ним помирятся, понадеялась Меда. Дети пока оставили ее в покое, а дядя и всегда не слишком интересовался племянницей. Она села на пол, обхватив руками колени.

Что со мной не так, грустно подумала Андромеда. Должно быть что-то не так. Почему с Беллой все хотят дружить, и в Валентинов день ей присылают больше всего валентинок, а Меда… любимая двоюродная сестра Сириуса. Компания братьев-дошкольников все-таки не то, о чем мечтает девушка в четырнадцать лет. Почему Андромеда здесь, а Белла… впрочем, Белла сидит дома наказанная.

Меда взялась за журналы. Текста в развлекательных историях было совсем мало, основу составляли картинки. Поэтому читатель видит только события, а не отношение к ним персонажей… в литературе есть чувства, размышления… а здесь только поверхность. Меда перелистнула страницу, погруженная в эти мысли. Зато как в жизни – мы видим только лица, оброненное письмо, брошенный камень, но проникнуть в чужую голову и изнутри понять, что чувствует другой, не можем. Почему, к примеру, дядя Альфард никогда не говорит с Медой – знает ли он вообще, что она существует?

Дома она уже не стала беспокоиться о сестре. Домовика попросила принести ужин в спальню, взяла французский роман и устроилась на подушках. На подносе стоял кувшин с горячим шоколадом, Меда наливала в чашку, мазала сдобную булочку паштетом из дичи и перечитывала похождения одного не слишком чистоплотного континентального мага. Она отлично помнила все перипетии сюжета и, отвлекшись на еду, подумала, что удовольствие приносит именно безопасность. В книге ни слова уже не изменится, и где бы ты ни находилась, всегда твердо знаешь, что будет дальше. Ничего неизвестного, не то что в жизни. Перечитывать Андромеде куда больше нравилось, чем читать впервые.

--

Дни увеличивались, а холод не отставал. Но выбираться из замка и не нужно: шестикурсники больше не ходили в идиотские теплицы профессора Спраут, и у профессора Кеттлберна на уходе за волшебными тварями учеников осталось мало. Первый квиддичный матч еще не скоро, да Белла туда и не собиралась.

Настал февраль. В Валентинов день Белла получила обычную порцию записок. Из Франции пришла коробка, наполненная карамельными сердцами разного размера. Сама Белла отправила туда музыкальную открыточку.

Серпентина обреталась где-то в глубинах слизеринских подземелий, и призывала ее хозяйка нечасто. Потом решила показать свое достижение приятелям – теперь они уже достаточно друг о друге знали.

— Ого! – присвистнул Кассий. Эдна подалась вперед, шокированная и любопытная. Белла подняла руку, и змея подползла к ней; в ответ на отталкивающий жест отползла обратно.

— Палочку нежелательно использовать для таких дел, — пояснила Белла. – Могут проверить.

Рабастан серьезно кивнул.

— А когда ты это все провернула? Вроде совсем недавно змея была еще живая. Или уже тогда?.. Ты ее на плечах носила… – содрогнулась Эдна.

— С начала года работала. У меня свой курс Защиты от сил зла, — хмыкнула Белла. – Внеклассный.

Ребята вели политические беседы, иногда довольно открыто. В клубе профессора Слагхорна они чаще всего не стеснялись.

— Смешение с маглами ухудшает магическую кровь, — говорил Рабастан. – Все преимущества, которые она дает: долголетие, устойчивость к физическим травмам…

— Зато к психическим, наоборот, растет предрасположенность… у чистокровных, — перебила Лигейя Ноктурна, и на мгновение все удивленно на нее посмотрели. Басти деликатно сменил тему, а потом, когда рейвенкловка ушла, пояснил:

— У нее папаша ку-ку… полный вперед… да и прадед, как говорят.

— А, ну да, — кивнула Белла.

— Не мог же я, глядя ей в глаза, ответить, что нет, проблема твоего отца не в чистой крови…

— Так она поэтому такая странная! – воскликнул Кассий. – Все делает невпопад.

— Она очень способная ведьма.

— Дружит с гриффиндорцами.

— От магловского воспитания идет пренебрежение знанием. Предпочтение грубой техники пониманию. Техницизм, антиинтеллектуализм, вырождение…

— Я попрошу не делать таких заявлений в моем присутствии! – вспылил профессор Слагхорн. – Здесь не место для разговоров о вырождении маглокровных. Я лично знаю нескольких весьма достойных людей магловской крови!

— О. Разумеется, я не говорю, что все маглорожденные лично отвратительны. Речь не о кнокретных людях, а о культуре, которая им привита…

— Я прошу вас выбрать другое место для провокационных бесед! – сердито перебил профессор.

— Он сердится, потому что крыть ему нечем, — проницательно заметил потом Рабастан. – Возражение-то беспомощное. Частные примеры не опровергают общих закономерностей. Слагхорн не может нам просто запретить говорить то, что ему не нравится – это был бы провал его линии, он же всегда претендует на то, что такой понимающий, что с ним все можно обсудить разумно и победит тот, у кого наилучшие аргументы. Поэтому пришлось сделать ставку на правила приличия, дескать, мы их нарушим, если скажем что-то неподобающее про его личных знакомых. Хотя никто про них и не говорил, он сам завел о них речь…

Через три недели на новой вечеринке профессор объявил, что сегодня юбилей одного важного изобретения.

— Реанимационное зелье на основе драконьей крови было революционным шагом в целительстве, — заливался Слагхорн.

— Интересно, кого он пригласит под это дело, — хихикнула Эдна Эйвери. – Может, директора госпиталя святого Мунго?

Когда дверь отворилась, впуская профессора Дамблдора, Белла сразу сообразила:

— Ну конечно. Он же исследовал драконью кровь!

Рабастан переглянулся с ней, сделав выразительный знак глазами.

— Вы спросите, зачем приглашать профессора, которого мы и так можем видеть каждый день…

— Не спросим, — прошептал Кассий. – И так понятно. Чтобы он нам выговорил за наши непозволительные взгляды.

— Не думаю, — тихо возразил Рабастан. – Скорее, чтобы разговорить нас, подтолкнуть к неосторожным высказываниям. Не болтайте лишнего.

Они отошли подальше от директора и первых полчаса успешно избегали контакта с ним. Нужно было не только держаться в стороне, но даже в своем кружке избегать скользких тем. Дамблдор в это время захватил почти всеобщее внимание. Оратор он хороший, признала Белла. Хотя и другие факторы играют роль. Он в школе наивысшая власть. И он никогда не общается с учениками близко, сохраняет дистанцию, а значит, и некоторую загадку. Разве не каждому будет интересно узнать, что думает человек, от которого ты зависишь, особенно если случай лично побеседовать выдается редко?

Белла чувствовала, как растет напряжение у тех, кто не привык ограничивать себя, привык на слизеринских сборищах высказываться свободно.

— Может быть, пойдем в факультетскую гостиную? – негромко спросила она у Рабастана.

— Да, идея преимуществ, даваемых магической кровью, известна, — говорил директор своим хорошо поставленным голосом, заполняющим всю комнату. – Целитель Дервент в свое время посвятила ей внушительный фолиант. Мисс Дервент рассмотрела все виды расстройств, с которыми ей приходилось иметь дело в своей практике, и множество других, известных по описаниям. Специфика сильно варьировала…

— Я слышала, что магическая кровь повышает риск ментальных повреждений, — вмешалась Эдна.

Строит из себя ловкую лицемерку, усмехнулась про себя Белла. Она не верила, что Эдна продержится долго.

— Да, такая версия существует, — согласился Дамблдор. – Видите ли вы в ней какие-либо изъяны?

— Не знаю, — растерялась Эдна. – Я не знаю, какими фактами она подкреплена…

--

— Нда, риторическое состязание мы продули, — подвела итог Белла. Еще мягко сказано, за час-полтора директор просто размазал своих оппонентов по стенке — спокойно, вежливо, задавая доброжелательные вопросы.

— Ну, он в этом ас. Много лет в Визенгамоте, — пожал плечами Кассий.

— Зачем вообще было лезть спорить? – поморщился Рабастан. – Сидели бы, улыбались и соглашались. Но нет, надо было его переубедить. Ему сто лет. Что вы ему хотели рассказать такого, о чем он не знал? Придумать аргументы, которых еще никто не приводил?

— Зато информации он выложил кучу. По-хорошему, надо бы посидеть с думосбором, записать всю конкретику и проверить. Контрдоводы подобрать. У Лигейи был вроде думосбор.

— Не у Лигейи, а у ее друзей-гриффиндорцев, — покачал головой Рабастан. – Можно, конечно, у них одолжить. «Знаете, мы сомневаемся в словах Дамблдора и хотим доказать, что грязнокровки неполноценны. Вы же рады будете поделиться думосбором ради такой цели?». Очень сплотит факультеты.

У Палладии, которая всегда умела отлично устраиваться, оказался богатый архив квиддичных игр. Она узнала, что у одного гриффиндорца, Мэтта, есть думосбор, и иногда напрашивалась посмотреть. Он друзей, конечно, не звал с собой, надеясь побыть с ней наедине, а Палли обычно устраивала так, чтобы участвовал еще кто-нибудь. Когда ему надоест, гадала про себя Алиса. Ее вообще поражало, как хаффлпаффке удается это все проворачивать. Флиртовать чуть ли не с каждым встречным и никого не подпускать ближе, чем ей хотелось, и при этом практически избежать упреков, ненависти, дурной славы, мести воздыхателей, обманутых в своих надеждах. Даже квиддичные победы ей прощали, только совсем уж упертые фанаты других команд ее недолюбливали.

Какая-то система в ее поведении была. Например, Палли очень редко говорила о ком-то плохо. Может, конечно, такая добрая. Но скорее сухой расчет, думала Алиса: не создавать врагов, никого не настраивать против себя и не показывать своих слабых мест – их часто можно вычислить по тому, кого и за что человек не любит. Ревность, зависть – это признание, чего ты боишься, чего тебе не хватает. Разозлиться и показать, что именно тебя задело – тоже хороший козырь противнику.

Самой Алисе эта тактика была недоступна. Она решила, что уже восстановила против себя кучу народа, и теперь задабривать их поздно, лучше держаться старой проверенной линии.

Флиртовать с кем попало тоже не тянуло. Алиса перебрала в уме свою небольшую компанию ухажеров. С Форти они отлично проводили время, только совсем не романтично. Улисс иногда говорил что-то двусмысленное… Алису передернуло. Нет уж, раз обожглась, больше не тянет. Райан, слизеринец, вел себя, как и положено врагу – они то делали вид, что друг друга не замечают, то дубасили заклятьями, а время от времени целовались или получалось немного нормального разговора, почти дружеского. Друзьям она, конечно, об этом не обмолвилась.

Как-то Алиса попросила его показать ей слизеринские подземелья.

— Не боишься? – криво усмехнулся он.

— Тебя? С чего это, — фыркнула Алиса.

— Ну, там моя территория.

— Ну попробуй воспользуйся этим, — Алиса бестрепетно смотрела ему в глаза. Единственное, чего стоило бояться – это если слизеринцев там будет много. Но кто же на свидание зовет друзей.

Разговор этот прошел, потом они снова друг друга типа не замечали, а потом Райан как ни в чем не бывало сказал на выходе из Большого зала:

— Ну что, не передумала к нам в гости? Давай после занятий.

Алиса вообще-то с Расселом уговаривалась вечером посидеть над трансфигурацией, но экспедиция вглубь вражеской территории манила куда больше.

Флитвик попробовал комбинацию Сушащего и Разглаживающего заклинаний, и все сидели, капали воду на бумагу, а потом пытались привести в нормальный вид. Алисин листок к концу урока выглядел, как записка жертв кораблекрушения, бутылка от которой разбилась. У остальных тоже плохо получалось совмещать заклятья. Профессор сокрушенно вздохнул, одним отточенным взмахом убирая кабинет, и отпустил ребят.

Историю магии Алиса проспала. Как-то и остальные уроки прошли, за обедом Алиса болтала с ребятами из команды, потом вспомнила и Расселу на бегу сказала, что припозднится сегодня.

Райан уже ждал на площадке лестницы, ведущей в Слизерин, улыбнулся коротко, деловито.

--

Серпентину Белла теперь нередко призывала, когда они с ребятами сидели в подземельях. Поработала над телом, замаскировав тленье. С человеческим трупом тяжелее бы пришлось, а змеиная кожа милосердно скрывала разложение.

Остальным тоже хотелось попробовать себя в деле. Они столько говорили о свободе, о настоящей магии, которой им не дают заниматься, что в какой-то момент становилось неловко ограничиваться одной болтовней.

Максимилиан Нотт был курсом младше Беллы. Про себя старшие называли пятикурсников малышней, но из компании не слишком гнали. Старшекурсники, и среди них круг Блэк, Лестрейнджа и прочих, были для малышей самой притягательной средой, прообразом будущих взрослых союзов. Нотт, когда прибивался к компании, вел себя скромно. Смеялся чужим шуткам, поддерживал разговоры старших, исподтишка наблюдал за блистательной Беллатрикс, сразу занявшей его мысли. Он видел, что за ней ухаживают разные ребята, но вроде бы никто не добился окончательного успеха. Сам он ограничивался в основном мечтами.

Все уже цвело и благоухало, и влюбленные пары шептались вечерами у теплиц – может быть, она тоже сейчас там, с кем-то, подсказывал ему голос страсти. Нотту хотелось произвести на нее впечатление. Как-то он подделал учительскую подпись на разрешении посетить Запретную секцию и полдня провел в поисках чего-нибудь интересного.

Через пару дней компания сидела на обычном месте в подземельях. Ребята лениво перебрасывались репликами, новостей не было, и кто-то спросил пятикурсника, что нового. Он рассказал о своей вылазке.

— Правда? Покажи записку! – потребовала Беллатрикс.

— Она осталась у библиотекарши, — с сожалением ответил Макс. Знать бы, что Блэк заинтересуется…

— А как подделывал?

Нотт рассказал – было так приятно, что она спрашивает, что он что угодно бы выболтал. Беллу же заинтересовали детали в связи с ее любовью к шифрам, кодам, заколдованным сообщениям. Вдруг есть какие-то хитрости, которых она еще не знает. Впрочем, ничего нового пятикурсник ей не сообщил. А Кассий спросил, удалось ли найти в книгах что-нибудь интересное.

Что ж, кое-что Нотт и правда нашел. В секции попадались книги, которые и в руки брать было страшно. «Узнай свою смерть» скалилась улыбкой скелета с обложки, Макс раскрыл на середине, минут пять разбирал графики, ряды цифр, потом окончательно потерял нить и сунул книгу обратно. Со следующей полки снял «Лютые заклятья», перелистнул и с сожалением отложил тоже – язык был, похоже, века десятого. Руны Нотт, конечно, учил, но свободно читать по-древнеанглийски не мог.

И все же в конце концов он наткнулся на маленькую книжечку на современном языке, без сложностей. Рассказывалось в ней о последствиях старых родовых проклятий и приводились даже подробные описания ритуалов, которыми можно их выявить. В каждом была своя загвоздка, затруднявшая его применение: редкие ингредиенты, жесткие требования к участникам. Использование инфери. Последний-то рецепт Нотт и переписал себе в свиток, рассчитывая как-нибудь козырнуть перед ребятами, а может, и Беллатрикс зацепить, у которой, он подозревал, имелась инфери.

— След старого проклятья? – с испугом спросила Эдна. – Кто же захочет такое о себе узнать?

Белла молчала, прикидывая что-то. Токи воздуха чуть-чуть колебали пламя факелов, и тени на ее лице плясали.

— Парадокс Эдипа, — почти неслышно пробормотала она. – Рекурсивное влияние пророчеств… но проклятья, может быть, отвратимы…

— А я бы узнал, — решительно заявил Кассий, и все на секунду замолкли. – Если решим провести ритуал, я готов попробовать.

--

То, что за весь вечер в гостиной Алиса так и не появилась, не удивляло: она часто болталась где-то, может, гуляла по замку, тренировалась с бладжером или к леснику заглянула в гости. Но время уже к отбою шло, и Рассел забеспокоился, вспомнил, как, предупредив его, она ушла в сторону слизеринских подземелий. Тогда он не подумал, куда она идет, а сейчас стало как-то тревожно. С Алисы сталось бы и правда сунуться в Слизерин. Одной! Рискованнее не придумаешь.

Улисс, вратарь, сидел у камина в центре веселящейся компании. Они с Алисой вроде бы дружили. Улисс удивился, когда четверокурсник к нему подошел, но выслушал, сказал, что ничего про алисины планы не знает, и вид у него стал озабоченный.

— Наверное, надо за ней отправиться, — наконец заявил он.

--

Начертили на полу знаки – Кассий писал, и в одном месте ошибся, Белла заметила, стерла. Потом достал пузырек от Свена Датчанина – сам покупал в Лютном, он уже хорошо аппарировал, а Эдна, например, побаивалась, Белле еще нельзя было, Лестрейндж отговорился чем-то, чтобы не сообщать, что в прошлый раз уха лишился при расщепе. И так было нелегко скрыть такую историю.

— А Нотт где? – рассеянно спросила Белла.

— А, черт. Я забыл ему сказать, — покаянно воскликнул Кассий. Белла вскинула голову – вообще-то нехорошо, это Нотт нашел книгу, надо бы его позвать – но далеко было тащиться до гостиной, искать его, и она махнула рукой. Кассий забыл – может, и так, а может, не хотел, чтобы мальчишка слишком уж вился рядом.

Проводить ритуал в итоге решила Белла. Она перечитала шпаргалку с текстом, потом встала на линии между руной Одина (поведает сужденное тебе роком) и Райдо, руной пути. Раскупорила склянку, вылила каплю на первый знак, потом, двигаясь положенными фигурами, по порядку на остальные. Когда заструился дымок, образовав вверху змею (ура, удача, с замиранием сердца подумала ведьма), позвала Серпентину тихим свистящим звуком.

Но дальше дело застопорилось. Инфери свивала и развивала кольца, шипя и волнуясь. По идее, через нее уже должен бы придти ответ, но ничего не происходило. Сердце Беллы сжалось: никогда еще, за все время посмертного существования, змея не казалась такой живой. В инфери не возвращается душа, они остаются пустыми куклами, двигающимися чужой волей. А сейчас казалось, что в тело Серпентины вернулась ее личность, что ее глаза видят хозяйку, что ее раскрывающийся рот вот-вот извергнет слова – ее собственные, змеи, которая так долго была лишена речи – может быть, ей неприятен ритуал, может, ей больно… Белла нарушила правильное положение тела, опустилась на колени поближе к инфери, собираясь заглянуть ей в сознание, которого там, конечно, быть не могло... В сторонке застонал Лестрейндж, Эдна тяжело оперлась о стену.

--

Алиса задержалась на вражеской территории дольше, чем рассчитывала. Сначала они с Райаном отлично болтали, потом как-то неуловимо быстро разговор перешел в обмен оскорблениями, в разгар которого Алиса послала приятеля к большому кальмару и, развернувшись, решительно дала ходу назад. Парень попытался ее догнать, но в запутанных коридорах они быстро потерялись, а где-нибудь через полчаса гриффиндорка поняла, что заблудилась.

Она попробовала наудачу поисковое заклинание направления, от всей души раскаиваясь, что в прошлом году плохо слушала Флитвика. Заклинание не сработало. Ведьма села на пол, попытавшись сосредоточиться и представить, в какой стороне отсюда выход к Большому залу.

Тут-то ее и увидела поисковая экспедиция в составе Рассела и Улисса.

--

И тут, в момент, когда все пошло насмарку, оказалось, что может быть и еще куда хуже. Послышались шаги. Белла вскочила, пытаясь на ходу собраться, взмахом руки маскируя надписи и змею. Кассий тоже заторопился, накинул свои чары, и от смешения заклинаний воздух завибрировал, выбрасывая какие-то темные ошметки. Белла возмущенно зашипела, но времени уже не было – перед слизеринцами предстала компания врагов, гриффиндорцев. Кажется, они были помладше. Все застыли, настороженно глядя друг на друга.

— Какого баньши вы здесь делаете? – резко спросил Рабастан. Его накрыло меньше, чем Кассия с Беллой, но тоже было не по себе, и он вскинул голову, стараясь казаться невозмутимым.

Беллу трясло в полную силу, она попыталась разозлиться, чтобы вернуться в норму, и тут же – злость, призванную на место растерянности, прикрыть спокойным высокомерием. Гребаная школа, почему в ней нет никакой возможности уединения? Драться нельзя. Только не тогда, когда инфери рядом замаскирована лишь уилксовыми иллюзионными чарами. Ну же, давай, дорогая, тон снисходительный:

— Они заблудились, — повернувшись к врагам, Белла царственным жестом показала:

— Гриффиндорская башня в том направлении. Вы можете пройти.

Кассий посторонился, насмешливо бросив:

— Дорогу благородному Гриффиндору, — внутри все крутило, но держаться вроде удавалось.

— Нам и тут неплохо, — спокойно заявила белобрысая девчонка.

— С вами здесь стало очень тесно.

— Так валите отсюда, — посоветовала гриффиндорка.

— Ты мальчик или девочка? – презрительно спросил Басти.

— А ты подойди узнай, — улыбнулась малявка, и Белле показалось, что та радостно предвкушает драку.

— Говорят, много таких уже было… узнавальщиков…

Девчонка еще больше расплылась в улыбке, и по тому, как шевельнулась ее рука, Белла поняла, что гриффиндорка сейчас нападет. Остальные были психологически еще на полпути к драке. Белла взяла себя в руки, вломила девчонке, как отцу недавно – не залезая в мысли, это опасно, могут поймать – а просто болью по вискам. Потом медленно провела рукой вниз от плеча, будто поправляя бюстгальтер, глядя на гриффиндорских парней. Ментальная атака на двоих противников одновременно – не самое легкое дело, но судя по тому, как сглотнул один из них, судя по остекленевшему взгляду второго, она удалась.

— Мы разойдемся миром, и Гриффиндор не лишится тридцати баллов, — спокойно распорядилась Белла. – Как староста, я вынуждена буду снять их в случае драки.

Колебалась только девчонка, недобро таращась на Беллу, но оказалась в меньшинстве.

— Скатертью дорожка, — выдохнул Кассий, когда враги скрылись. Теперь он, не таясь, опустился на пол. Остальные плюхнулись следом.

— Ф-ф-ф. Схожу-а я в гости к василиску, — хихикнула Эдна. Так говорили о женском туалете на третьем уровне подземелий, неизвестно почему, но жаргонное словечко приклеилось.

— Тебя проводить? – хмыкнул Басти.

— Нет, дорогой, — ухмылочка, поцелуй, и ведьмы след простыл.

— Жаль, огневиски нет, — вздохнул Кассий.

— Не нужно было вызывать их на драку, — слабо поморщилась Белла. – Это увеличивало опасность. Засечь нас могли легко.

Она сняла маскировку и погладила инфери, потерявшую весь свой пыл, валявшуюся теперь просто безжизненным куском плоти. Несколькими движениями отправила ее вниз, вниз, в бесконечные глубины замка. Использованные заклинания тоже надо бы затереть, зачистить магический след. Белла поморщила лоб, прикидывая, что лучше использовать. Потыкала разрубающим заклятьем по местам контакта зелья с надписями, рукой, не палочкой. Сосредоточиться уже не получалось, хотелось смеяться и болтать.

— А кто эта девочка? Ты вроде знал ее.

— Алиса Уайтхорн, загонщица гриффиндорской команды. С парнями, как болтают, она успела наследить будь здоров, — пояснил Рабастан.

— И с нашими? – удивилась Белла.

— Ну, поговаривали злые языки, — неопределенно сказал Кассий. – Хотя что в ней находят…

— Она очень энергичная. И злая. В некотором смысле острое блюдо, — улыбнулась Белла.

— Возможно, — пожал плечами Рабастан.

— Попробуй, — засмеялась Белла.

— Что, шашни с ней завести? – удивился Рабастан. – С этой голодранкой?

— Раскрутить ее на что-нибудь. И бросить. Было бы забавно. Впрочем, Эдна вряд ли согласится.

— А что, ты бы на месте Эдны согласилась? – спросил он, посмотрев внимательно. Кассий тоже притих.

— Я была бы не прочь поиграть, — кивнула Белла.

— Я иногда думал, отчего ты так сдружилась с Фламинием, — медленно произнес Рабастан. – Сейчас понимаю. Нет, у нас с Эдной другие представления. Это была бы измена.

— Я другое считаю изменой, — голос Беллы зазвенел. – Выдавать слабости человека у него за спиной.

— Ну что, банкет продолжается? – спросил радостный голосок Эдны.

В спальне соседки уже легли, за пологом Селены было темно, а Адриенна читала что-то в кровати, коротко взглянула на Беллу и снова погрузилась в книгу. А девочка и в самом деле любопытная тварюшка, крутилось в голове у Беллы, пока она разбирала постель. Стоит о ней поразмыслить.

--

— Ну ты нас и напугала, — облегченно рассмеялся Улисс. – Чего тебя туда понесло?

— Как понесло, так и вынесло. Мне интереснее, чего это они забрались в такой угол?

— А что? Они там у себя дома, — не понял Рассел.

— В закутке под лестницей? Неужели во всем слизеринском крыле нет местечка получше?

— По мне, все это крыло – один гадюшник…

— По-моему, они занимались черной магией, — заявила Алиса.

— Обжимались они, — возразил Улисс. – Что, по-твоему, слизеринцы – не люди, не спят, не едят, об одной черной магии думают? Двое парней, двое девчонок, явно по делу туда срулили. С Блэк я бы и сам не отказался…

— Да ну. Что в ней такого? – спросила Алиса.

— Ой, ну ты девчонка. Ты не поймешь, — махнул он рукой.

— Ну, про себя я понимаю, — пожала плечами Алиса.

— Да? А что понимаешь? – с интересом спросил Рассел.

Я легкая, подумала Алиса. Не висну на парнях, не жду, что они будут развлекать меня и угадывать, что мне нужно. Проще взять самой. А Блэк нужно развлекать – да судя по ее виду, перед ней нужно на цыпочках выплясывать. Почему они на это ловятся?

Филиус обошел стол и взгромоздился на свое высокое сиденье рядом с Помоной Спраут. Улыбнулся ей и махнул ладонью, потом посмотрел налево, где профессор Грайм сидел с одиноким стаканом воды. С ним поздоровался церемонно:

— Добрый день, коллега.

Подтянул к себе блюдо с мясным пирогом.

— Добрый? — холодно переспросил Грайм. — День Памяти. Но вы едите, как вижу.

— Я не соблюдаю, — сдержанно ответил Филиус. — Я полукровка…

— И выбрали придерживаться человеческого обычая. Понимаю. Жизнь сразу становится гораздо удобнее. — Грайм так резко отодвинул стакан, что остатки с донышка доплеснулись почти до верха, слез со стула и желчно выплюнул на прощание: — Приятного аппетита.

Помона молча смотрела, как он шагает к выходу из Большого зала — маленький, злой и несчастный, потом пробормотала:

— Ужасно несправедливо, Филиус. Не принимайте близко к сердцу.

— Что ж поделать, — Флитвик вздохнул, уперев подбородок в маленькие ручки. — Двух гоблинов много для одного коллектива.

— Но вы же не гоблин, — сердобольно утешила Помона.

— Вы думаете… — пробормотал профессор, отвернувшись. Глаза у него блестели, и Помона подумала, что вот эта эмоциональная несдержанность, конечно, от гоблинской крови.

Филиус закрыл лицо руками. День памяти гоблинов, погибших в какой-то из бесчисленных войн с волшебниками. Он даже толком не знал, в какой, почему именно этот день. А Арпа Грайм, наверное, считает серьезной фрондой сидеть с волшебниками за одним столом и напоказ держать пост. Вежливо здоровается с коллегами, смотрит в глаза и думает: «Мы все помним. Если завтра будет новая война, ваша палочка может отправить меня на тот свет». Идиот. А может быть, это я идиот.

Через день на вечеринке у Слагхорна Эвальд Туайт спросил походя:

— Видели, как наши недомерки поссорились?

— Какие недомерки? — не поняла Лигейя.

— Гоблины. Этот… — Эвальд защелкал пальцами, — учитель гоблинского языка. И Флитвик.

— Кстати, Флитвик прекрасный учитель, — немедленно вмешался Кассий, — на прошлой неделе…

— С чего вы взяли, что он гоблин? — с обидой перебила Лигейя. — Профессор Флитвик. У него просто маленький рост. Но пропорции конечностей совершенно человеческие.

— Обязательно ли быть таким говнюком? — спросила Белла. Они с Рабастаном и Эдной сидели неподалеку, так что она понизила голос, чтобы Эвальд не услышал. А вот Кассий, который как раз к ним подсел, успел услышать — и про себя порадоваться.

— Не любит этих тварей, — примирительно сказал он. — Я тоже не в восторге, но не считаю это поводом обижать девочку из приличной семьи.

— Белл, неужели ты тоже не знала? — рассмеялся Рабастан. — Тоже скажешь про человеческие пропорции?

— Слышала, что о нем болтают, — небрежно ответила Белла. — Какая разница. Среди них попадаются и приличные. Он же не рудокоп из Студеных пещер и даже не клерк из Гринготтса.

— Ты говоришь ужасные вещи, — весело возразил Рабастан. — Неужели чистокровная гордость отправилась на помойку? Неужели Дамблдор переубедил тебя?

--

Лигейя теперь все смотрела на учительский стол, сравнивала своего декана и профессора Грайма. Наверное, у профессора Флитвика и правда гоблинская кровь. И что же теперь? Мало того, что она влюблена в учителя, он еще и полугоблин. Влюблена, да, это Лигейя окончательно поняла. С Мэттом она гуляла, ходила целоваться к теплицам, куда с той же целью бегала вся школа; он говорил комплименты, на редкость неискусно, иногда брал ее с собой в компании. В сущности, неплохой парень, и Лигейя не хотела, чтобы он ее бросил, но во время поцелуев или ночных прогулок она часто представляла Флитвика на его месте. С мучительной неловкостью думала об их физической несоразмерности — если бы ее мечта стала явью, над странной парой смеялись бы… Возможно, над Лигейей смеялись и раньше, но до того ей дела не было.

Любовь так внезапно открылась, назвалась своим настоящим именем. И отношения со сверстниками тоже стали интересны — прежняя полудружба с Арахной Хиббинс не шла в сравнение с отношением к нынешней компании. С Мэттом — любовь, с Фрэнком — дружба, понимание; и то, и то захватывающе новое, непривычное.

— Что важнее — любовь или дружба? — спросила Лигейя; ребята под вечер сидели в комнате старост, Фрэнк принес учебники, но за полчаса даже страницу не перевернул. Он покрутил палочку в руках:

— Гм. Ну, скажем так. Любовь обязательно содержит в себе дружбу. А дружба вовсе не обязательно предполагает любовь. Следовательно, любовь важнее.

Лигейя не согласилась:

— Магия умозаключений в том, что их формальную стройность легко спутать с содержательной убедительностью. Но я возражаю против первого же члена рассуждения. Любовь не обязательно содержит дружбу.

Она не дружит с профессором. И даже с Мэттом — они мало разговаривают, мало в чем понимают друг друга.

— Как много слов, — Мэтт притянул Лигейю, легонько поцеловал в губы. Она прикрыла глаза, раздумывая, что сказал бы на его месте маленький профессор. Фрэнк смотрел сквозь них невидящим взглядом, представляя Диону в волнах. Мэтт был ближе всех к реальности, если что и мелькало в его голове в этот момент, то только мысли о раздетой, возбужденной Лигейе — как на картинках, которые передавали друг другу в спальне мальчиков. В жизни он еще ни с кем не заходил дальше объятий и поцелуев.

Ворон был частым гостем их посиделок. Издавал отрывистые крики, царапал когтями шкафы, усеивал поверхности блямбами полужидких испражнений, которые Лигейя аккуратно убирала заклинанием. В начале романа Лигейи с Мэттом Ужас уронил помет ему на голову, и Фрэнк бессердечно рассмеялся:

— Это ревность!

Мэтт, впрочем, повел себя добродушно и не затаил зла на птицу.

Учителя чуть не на каждом уроке твердили про СОВ и задавали многофутовые задания. Программа у разных факультетов в основном совпадала, так что ребята часто делали задания вместе. Лигейя иногда рассказывала что-нибудь о чарах. Фрэнку слушать ее было интереснее, чем учителей. Те были наняты для разговоров об искусстве магии, и это мешало поверить в их непосредственную любовь к предмету. Трудно было понять, где заканчивается их искренняя заинтересованность предметом и учениками и начинается принужденная, которую нужно изображать, чтобы соответствовать служебному положению. А Лигейе не было резона притворяться, она исследовала вещи для собственного удовольствия, и, значит, это удовольствие можно было разделить.

О своей семье она заговаривала редко. Однажды обмолвилась:

— Когда-то мои предки основали Ноктюрн-Аллею.

— Так и знал, что вы были черными магами! — торжествующе заметил Фрэнк.

— Да нет, тогда там не было ничего черномагического. Всей аллеи было с пару мастерских для изготовления магических приборов. Тут же их и продавали, когда находился покупатель.

— И что за приборы?

— Мэтт, это было полтысячи лет назад, если не больше!.. Но я знаю, например, что Фредегар Ноктурна трудился над обработкой человеческих воспоминаний. Делал ранние модели думосборов. Правда, он так и не довел их до ума. Потом нашлись люди пошустрее, доработали.

— Так вы совладельцы Аллеи. Вы же должны быть богаче Блэков! — недоверчиво воскликнул Фрэнк.

— Нет, — флегматично ответила Лигейя. — Мы все потеряли. Были какие-то неудачные политические альянсы во время войн Гуся и Жабы.

— Э-э-э, — протянул Мэтт, и Лигейя торопливо пояснила:

— В восемнадцатом веке. Вообще-то у нас интересная семейная история, я знаю только малую часть. Мой отец… — рейвенкловка запнулась. — Так или иначе, сейчас мы ничем не владеем на знаменитой улице. И политического влияния у нас нет. Даже какие-нибудь выскочки Уилксы имеют больший вес.

Фрэнк бросил косой взгляд на ведьму. О болезни ее отца он знал от Августы. На зимних каникулах упомянул о новой подруге, мама выслушала с задумчивым и озабоченным видом, как будто эта тема навела ее на какие-то мысли, и потом немножко рассказала о семье Ноктурна. Про Ноктюрн-аллею, правда, не говорила.

Мэтт погулял с Лигейей до конца года. Сначала она очаровала его — такая изысканная и аристократичная. Потом то же самое начало раздражать. Теперь Мэтту казалось, что Ли смотрит на него свысока, на квиддичных матчах ей скучно, а в компании она старается отсесть в уголок, молчать или тихо беседовать с Фрэнком. При этом любви между ней и Фрэнком вроде бы не было. Просто оба были одиночками и больше привыкли наблюдать, чем действовать.

Мэтт даже спросил приятеля, не решил ли тот все-таки закрутить с Лигейей: «Если что, я пойму и не обижусь». Но Фрэнк покачал головой. Диона, маленькая русалка с Северного моря, занимала бОльшую часть его мыслей. Фрэнку казалось, что он попал в сказку, и он не собирался разрушать ее.

Мэтт подумал, что хотел закадрить Лигейю из своеобразного соперничества с Фрэнком, в котором сам себе не признавался. Но Фрэнк все равно его обошел, даже не подбивая клинья к Ли. Просто его мнение значило больше, чем Мэтта, и ему было достаточно рот раскрыть, чтобы отодвинуть Мэтта на второй план.

Ну и хрен с этими умниками. Ничего не делают, как нормальные люди, и договориться с ними невозможно. Мэтт решил, что теперь он сам поступит так же: смотает удочки, ничего не объясняя.

Лигейя и сама видела, что дело идет к разрыву, и понимала, что будет переживать его, даже не будучи сильно влюбленной. Летом ведьма написала Мэтту. Тот, конечно, не ответил.

В середине июля отцу снова привиделось что-то, и он едва не сжег дом, Лигейя с матерью вовремя успели.

В августе вышла новая книга Оскара Гэмпа, потомка знаменитого исследователя трансфигурации, и Хлоя с Лигейей посетили его выступление, приуроченное к публикации. Среди гостей был профессор Флитвик, и Лигейя держалась к нему поближе.

— Надеюсь через несколько лет обсуждать с коллегами ваши труды, — любезно сказал ей профессор. Лигейя со смесью страха и стыда подумала, что весь последний год совсем не занималась наукой, и никаких новых мыслей ей в голову не приходило. Что, если она — пустоцвет, что, если ее одаренность иссякла?

В чаще Альбуса уже ждали. Мягко ступая, подошла серая кобылица, но не та, что беседовала с ним когда-то, и сердце мага кольнула мимолетная печаль: он знал, что Пандора больше не выйдет из леса.

— Доброй ночи, Эхо.

Кентаврица склонила голову.

— Доброй ночи.

— Я соболезную…

— Не надо, — прервала она. — Я… благодарю.

— Не стоит благодарности, — вежливо отозвался Альбус. Из-за деревьев выступил белоснежный жеребенок, теперь уже подросток. Они сдержанно поздоровались.

— Итак, проклятие Тиресия…

— Я бы не стал называть его проклиятием, — возразил Альбус. — Всего лишь общение с людьми. Это не так уж страшно.

— Отец Флоренца в самом деле восходит к семени Тиресия, — подавленно заметила Эхо. — Мы не думали об этом раньше. В своих прогнозах мы предпочитаем сосредоточиваться на общих судьбах, а не чьих-то личных бедах. Но теперь…

— Нет причин отчаиваться, — мягко успокоил Альбус. — Пандора доверяла мне, и вы…

— Она говорила, что не доверяет, — с усилием перебила Эхо. — Простите. Но это неважно. С доверием или без, вы единственный, к кому я могу обратиться.

Когда она скрылась, юный кентавр и старый волшебник постояли молча, глядя друг на друга. Первым нарушил тишину Флоренц:

— Нет никакого проклятия Тиресия, — интонация была неясная, не то вопрос, не то утверждение.

— Вероятнее всего, — склонил голову Альбус.

— Но вы не скажете этого моей сестре, — высказал Флоренц следующую догадку.

— Как и вы. Свои проклятия мы сотворяем сами, — непонятно ответил маг.

— Вижу, между наукой людей и кентавров есть сходство… Итак, вы покажете мне человеческую магию?

— Я не могу учить вас заклинаниям, это противозаконно. Но я расскажу многое, что поможет понимать людей.

— Вы можете воскрешать мертвых? — не слушая, перебил Флоренц. Дыхание Дамблдора болезненно перехватило. Знак Даров Смерти как живой встал перед глазами.

— Вот ради чего ты затеял свою игру? — тихо спросил маг. — Изучил историю, подобрал некое проклятие, ради смягчения последствий которого просто необходимо связаться с волшебниками…

— Вы согласились помочь мне.

— Нет, — сдавленно ответил маг. — Не в этом. Я тоже оплакиваю Пандору. Но тебе придется примириться с ее утратой. Разве мудрость кентавров не говорит тебе того же самого?

— Мудрость кентавров, — с досадой передернул плечами Флоренц. — Она не дает того, что мне нужно. Я пошел на запретные сношения с людьми не ради разрешенной мудрости. Вы, люди, нарушаете законы природы. Раньше мне внушали к этому отвращение, но теперь я его отбросил.

— Но к иной мудрости ты пока не готов, — маг уже вернул самообладание.

— Пока? — жеребенок вскинул голову.

— К слову о проклятии Тиресия…

— Несуществующем, — неуверенно перебил Флоренц.

— Знаком ли тебе парадокс Эдипа?

— Может быть, под другим названием?.. — осторожно предположил жеребенок.

— Может быть, — улыбку Альбуса скрыла темнота. — Парадокс состоит в том, что изречение пророчества о будущих событиях может формировать те самые будущие события.

— То есть… То, что Эхо попыталась уберечь меня от последствий общения с людьми, и сделало возможным это общение?..

— Допустимый пример, — спокойно заметил маг.

-

— Я чувствую себя Шахерезадой, — тихо сказал Альбус.

— Забавная аналогия, Альби, — с непонятным выражением произнес Фламель.

— Надеюсь, пока дело дойдет до тысяча первой ночи, юношеская скорбь утихнет и уступит место здравому смыслу.

— А ты окажешься лукавым исцелителем, мошенником из милосердия и лгуном ради большего блага, — улыбнулся француз.

Альбус отвернулся. Ради большего блага. Всё объединилось сегодня, чтобы напоминать ему о прошлом.

-

Девлин Уайтхорн нахмурился: Хэмиш опаздывал. Блистательный капитан Стресморских сорок недавно стал главой отдела магических игр в Министерстве, и почти сразу связался с Уайтхорном, передав, что неплохо бы потолковать о делах.

— Привет. Извиняюсь, что заставил ждать, — Хэмиш Макферлен непринужденно опустился в кресло. Смена статуса на его внешности не сказалась. Все тот же бесшабашный стиль, брюки из зеленой кожи и щегольская куртка. И деловые встречи назначает в кабаках, а не в министерском кабинете.

— Ничего, ничего. Неплохое местечко, — Девлин обвел взглядом бар.

— Да, здесь вечером будет концерт «Визга баньши», я вам не сказал? — рассеянно спросил Хэмиш. — Могу, наверное, вас протащить…

— Да нет, не надо, мистер Макферлен…

— Только без «мистеров»; Хэмиш, можно просто Хэм!

— Спасибо, Хэмиш, — Девлин улыбнулся. Квиддичный напор спортсмена никуда не делся. — Но на концерт я остаться не смогу, жена ждет.

— Ок, дело ваше, — Макферлен развалился в кресле, бегло проглядев меню. — Так насчет метел.

Девлин подался вперед.

— Мы больше десяти лет проигрываем Кубок мира!

— Да, второй Глиннис Грифитс пока не видно, — вздохнул Девлин. — Как она в пятьдесят третьем!.. я-то тогда не смотрел, только потом достал запись…

— Да бывали и получше ловцы, — с оттенком ревности сказал Хэмиш. — Но ладно, хрен с ними. Я, когда узнал про вашу метлу, сразу подумал: «Вот чего не хватает нашим ребятам!». Только возможностей у меня не было. Национальной сборной занимается Министерство. Я потолковал, конечно, с Асмусом, но толку что-то не было видно. А потом вот, видите, я дорвался до руля, — Хэмиш жизнерадостно оскалился. — И хочу всю сборную оснастить "Нимбусами".

— А дадут вам финансирование? — осторожно спросил Девлин.

— Пробиваю, — спортсмен опрокинул в горло добрых полстакана огневиски, не поперхнувшись. — Какая ваша цена?

Девлин запнулся, соображая. Партия не слишком большая. А вот как бы этот фанатик британского квиддича не пробил также запрет на продажу метел за границу — командам конкурентов. И дальше, обсуждая цену, в голове уже прикидывал вероятность провести такой запрет и пути, какими можно было бы его обойти.

-

Явь

или сон

или стон

стен

но пробужденье

грозит

всем

Ноэми Риджбит сидела на высоком барном стуле, в стратегической позиции в самом углу зала, чтобы уберечься от беснующейся толпы. Фанаты выкрикивали слова песни в унисон с вокалистом. По большей части молодые ребята и девчонки, но не только, в баре Ноэми заметила Макферлена, бывшего игрока в квиддич, а ныне начальника министерского отдела, и даже, с изумлением — Мадженту Комсток. Знаменитой художнице перевалило за семьдесят. Пользоваться косметическими чарами она считала ниже своего достоинства и величаво носила свои морщины и старческие пятна. И невероятные композиции из тканей, дерева, стекла в качестве одежды и украшений. Ноэми вспомнила Боудику Берк, тоже величественную старуху, но в совсем другом, устрашающе респектабельном стиле.

Боудику журналистка считала чудовищем за ее потогонные фабрики, а Маджента однажды, возмутившись последней статьей Ноэми, прислала ей драже из патоки глумошмеля. Ноэми даже не сразу поняла оскорбительный намек, а потом вспомнила, что в годы молодости Мадженты этими драже, вызывающими меланхолию, благородных дам лечили от истерии.

Да, ни одну из двоих Ноэми не любила, и все-таки их существование, независимость, видимость подавали какую-то странную надежду… Надежду на то, что жизнь не заканчивается с молодостью. Журналистка уставилась в стакан с виски. Наверное, старость — это когда входят в фавор звезды, которые уже моложе тебя… Тем не менее, она любила «Визг баньши». Любила, когда они только начали всходить на небосклон британской музыкальной сцены. Сейчас-то уже накопились противоречия, вопросы и претензии. Да и усталость, сказать честно. В начале концерта Ноэми была захвачена общим движением, сосредоточена на музыке, а сейчас мысли вернулись к недописанной статьей об импорте транспортных средств, свистопляске с таможенными пошлинами, и последние песни прошли для нее фоном. Музыка уже умолкла, но толпа все ходила ходуном, и Ноэми посидела еще немного, чтобы переждать давку. Потом прошла в служебное помещение, где лежали вещи музыкантов, а теперь и сами музыканты спасались от поклонников.

— Привет, дорогая, — Дэвид просиял и обнял ее, вокалист Моррен прохладно кивнул и сразу отвернулся.

— Куда сейчас? Можно к тебе?

— Давай, — кивнула Ноэми. — Но если ты будешь еще час собираться, скажи, я лучше дома подожду.

— Нет-нет, я быстро.

Дэвид упаковал свою флейту, распрощался с остальными музыкантами, и через минуту вылез из камина вслед за подругой.

— Не боишься, что слухи пойдут? — спросил он. — Представляешь статеечку в «Ведьмином досуге», Кителер расстарается…

— Ну что ты. Для «Ведьмина досуга» меня не существует. Агнеса не станет делать рекламу врагу. Что нового у тебя?

— Да что. Как обычно, ругаюсь с Мо. Вчера сидели, придумывали номера для новой программы. Ну и внезапно ощутили непримиримые стилистические противоречия.

— Драться хоть не стали?

— Меня все больше интересуют социальные вопросы, — отмахнувшись от вопроса, продолжал Дэйв, — а Моррена, как ты знаешь, нет. Мы созданы для чистого искусства! Творцы слишком, понимаешь ли, одарены небесами, чтобы обращать внимание на какие-то жалкие подробности жизни простых людей…

— Ну да, — кивнула Ноэми.

— «Маленькую птичку» раскритиковал — да что это такое, да там упоминается существование Министерства магии, да это же какая-то журналистика вместо искусства… Здесь, думаю, камень в твой огород, — пояснил Дэйв.

— Наверное, — Ноэми лениво перебирала его волосы. — И что, я коварная матрона, соблазнившая наивного мальчика?

— Конечно. А между тем, пока мы пели «Кровь Бодрода» в «Трехногом звере», в толпе избили компанию гоблинов. И, представь, он и не подумал бы останавливать концерт, если бы я не заставил.

Ноэми отстранилась:

— Ничего себе! И я об этом слышу только сейчас!

— Ты была в отлучке, а потом я забыл, новые дела…

— Ладно, неважно. Не оправдывайся. Все равно статью с таким поводом нигде бы не взяли. И что, он считает, что поведение публики вас не касается?

— В клубе были вышибалы. Моррен считает, следить за безопасностью — их дело.

— Великолепно, — саркастически сказала Ноэми. — Но вполне предсказуемо. Люди, которые хотят не иметь политической позиции, быть выше политики, обычно и скатываются к тупо реакционной позиции — вернее, это она и есть с самого начала. Мы отказываемся видеть социальные проблемы, это для нас слишком низко. Жизнь тех, кто от этих проблем страдает, тоже, видимо, расположена слишком низко, чтобы наши великолепные интеллектуалы могли ее разглядеть.

— Угу. И главное, — Дэйв вскочил и принялся ходить взад-вперед по комнате, — ну хорошо, не подходят ему мои идеи, не хочет он такого петь — пусть не поет! Я уже готов был бы отдельно выступать…

— Вот это новость. Раньше ты не говорил. Без сопровождения?

— Ну, найти певца, например, или певицу, и я с флейтой… Или еще как-нибудь. Так он и на это не согласен!

— Не доставайся же ты никому? — хмыкнула Ноэми. — Может, он ко мне не только по идеологическим причинам ревнует? Он к тебе никогда не подкатывал, а, пчелка моя?

— Да нет, — махнул рукой музыкант, не разделил шутку. — Он просто тиран в творческом смысле.

— Да, — сказала она немного погодя, — вот и я стала встречаться с мужчиной помладше. Прямо как Агнеса.

— И как, нравится? — на ухо прошептал Дэйв. — Есть в этом что-то?..

— Конечно, нравится… но не из-за возраста.

— Да у нас и нет большой разницы. Тридцать три и двадцать восемь…

— Тридцать четыре.

— Неважно, но это не тридцать и семнадцать. Так что нет, ты не как Агнеса Кителер. Ты не ищешь игрушки.

— Спасибо, — хмыкнула Ноэми, — хоть тебе и не обязательно кидаться произносить адвокатские речи каждый раз…

— Я не ради… Я сказал то, что думаю.

— Кстати, ты покупал когда-нибудь проституток?

— Что это за «кстати»? — Дэйв приподнялся, опершись на локоть. — Нет, никогда. Зачем тебе?

— Столкнулась недавно… черт, с чего начать… в общем, я думаю над идеей статьи на эту тему.

— Так с чем столкнулась?

— А, да так. Кстати, я видела на концерте сегодня Мадженту Комсток.

Дэйв принял перемену темы. С Ноэми так бывало, она по работе много чего видела и слышала, и в интимных разговорах иногда, расслабившись, не сразу решала, о чем стоит рассказывать, о чем нет.

— Да, она уже однажды была.

— О, так она ваша постоянная фанатка? — засмеялась Ноэми. — Бабушка-групи.

— У нее есть свои причуды. Мы — одна из них. То есть Моррен, вероятно. Он обладает своеобразным магнетическим воздействием на людей…

— Он просто красивый, — фыркнула Ноэми. — Пусть Маджента его поимеет, тогда я прощу, что он тебя давит.

— Да какая тебя сегодня муха укусила? — проворчал Дэйв. — То у Мо со мной что-то, то его миссис Комсток трахнет. Я начну думать, что ты сама на него положила глаз.

— Просто рядом с тобой мои мысли сползают в эротическое русло, — Ноэми прикусила ему ухо. — Ты на меня оказываешь своеобразное магнетическое воздействие, так и знай.

Экзамены на шестом курсе пролетели легко, без напряжения. На следующий год будет ЖАБА, а пока прошел самый спокойный курс школы. Весной родители намекали в письмах, что на каникулах собираются отправить Беллу в турне по Европе. «Чтобы я не заводила в Англии опасных знакомств», — догадалась она. Надо было решить, что предпринять. В принципе, путешествие могло и не помешать ее планам. Можно жить в одном месте, а с визитом являться в другое, существуют же порталы, аппарация. Хотя аппарировать с континента ей вряд ли под силу. А международный портал трудно утаить.

Войти в контакт с радикальным движением будет легче, живя в Британии. Путешествие лучше бы оттянуть или полностью саботировать. В июле Белла достигнет совершеннолетия. Можно намекнуть, что если родители не устроят прием, это будет не слишком хорошо выглядеть. После семнадцати бывает экзамен по аппарации. Ради пользы дела его можно сдать не с первого раза… Белла поморщилась. Пойти на провал будет весомой жертвой ради дела.

Андромеда, сдав свой последний экзамен, забежала к старшей сестре. Белла с неловкостью подумала, что мало занимается Медой, той одиноко, и тут же ощутила приступ раздражения. От чувства вины становится только хуже и остается еще меньше желания общаться с младшей, призналась она самой себе.

Меда, не чувствуя настроения сестры, с удовольствием расположилась в ее спальне, а Селена Гойл завязала с гостьей светский разговор. Краем уха Белла слушала, как Меда рассказывает, что в теплицах кто-то с Хаффлпаффа посадил горячительное дерево, выпросил разрешение у профессора Спраут.

— Зачем оно нужно? — спросила Селена.

— Оно помогает возвращать чувства, когда они омертвеют от каких-нибудь патологических причин, — пояснила Меда. — Но если так наесться, без патологических причин, то ударишься в истерику.

— А возможен другой результат, кроме истерики? — вступила в разговор Белла. — Ярость, например?

— Не знаю, профессор не говорила.

В последние деньки перед отъездом из Хогвартса состоялся выпускной вечер седьмого курса. Рабастан Лестрейндж, Кассий Уилкс, Эдна Эйвери, Анат, Эвальд и множество других знакомых заканчивали сейчас школу. Лето пройдет — и в том году их в замке уже не будет, подумала Белла. От ее компании не остается почти никого.

Выпускникам вручили дипломы, а потом наступил через развлечений. Петь позвали восходящую звезду Селестину Уорбек, кумира домохозяек. «Котел, полный крепкой горячей любви», тянула она, извиваясь на сцене, и парочки топтались в такт.

— Музыкальный вкус у нашего директора отменный, — презрительно скривился Басти.

— Ладно тебе, — равнодушно сказал Кассий. — Еще неизвестно, кто отвечал за найм музыкантов и какой у них был выбор.

Больше они не будут видеться с Беллой каждый день, думал юноша. А он так и не добился от нее ничего определенного. Возможно, надо было проявить больше настойчивости. Возможно, надо было больше предложить ей. Предложить руку и сердце… Он несколько раз пытался собраться с духом и завести речь на эту тему. Вот и надо наконец решиться, сейчас — самое время.

Белла рассеянно следила за танцующими. Она уже прошла несколько кругов, и больше выходить на площадку не тянуло. Девушка понимала, над чем ломает голову Уилкс, но помогать ему не собиралась. Он не единственный, кто захочет взять ее в жены, и не лучший из всех возможных вариантов. Да и так ли нужно замужество? Конечно, оно выгоднее в видах отделения от родителей. Но с такой целью лучше поискать человека, который будет готов предоставить ей самостоятельность, а не смотреть влажными глазами и ревновать к каждому столбу.

Напротив нее кружилась в танце, закрыв глаза и шевеля губами, рыжеволосая Молли Прюэтт. Она положила голову на плечо партнера — значит, слова предназначаются не ему. Неужели она подпевает Селестине Уорбек, поразилась Белла? Котел, полный крепкой горячей любви крепкой горячей любви крепкой горячей любви — завывания певицы внезапно показались Белле невыносимыми, и она сжала ладонями виски, порывисто подняв руки.

— Что с тобой? — заботливо спросил Кассий.

— Хочу котел, полный зелья живой смерти, — буркнула ведьма.

-

Родители согласились с необходимостью приема в честь совершеннолетия наследницы. Приехав, Белла застала приготовления в разгаре. Празднество обещало быть грандиозным. Магу-специалисту заказали ботанические картины, которые будут представлять волшебные растения. Наняли музыкантов. Тетка Вальбурга согласилась наколдовать арома-симфонию в саду. Для готовки в помощь домовым эльфам взяли поваров-людей.

Через пару дней после приема семейство Блэк в составе пяти человек и двух домовиков должно было отправиться в заграничное турне. Решение приняли в спешке, до сих пор речь шла только о присмотре тети Вальбурги или других родственников. В первый же вечер дошло до скандала, и на сей раз Белла не уступила матери в крике — заранее поела листьев горячительного дерева, которые еще в Хогвартсе собрала после разговора с Андромедой.

Она ждала наказания, ждала, что родители усилят давление, но мать, получив отпор, потерялась и понемногу отступила, а отец вообще в разговор не вмешивался, только под конец переглянулся с матерью как-то странно.

Ведьма подумала было, что одержала победу.

А на следующий день в дом зашел какой-то человек не их круга. Друэлла поговорила с ним, а потом попросила Беллу поговорить. Манеры у него были мягкие, голос обволакивающий, успокаивающий. Не сразу у нее мелькнула догадка, что это целитель. А когда подозрение забрезжило, она настроилась на легилименцию, осторожно заглянула в ближайшие намерения гостя.

И постаралась сама повлиять на него: расположить к себе, успокоить, вызвать уверенность в ее вменяемости. После встречи она могла быть уверена, что показалась целителю приятной и в высшей степени уравновешенной девушкой.

Но беда в том, что угроза исходила не от врачевателей, а от отца с матерью. Для них очень удобно, чтобы меня признали невменяемой, нуждающейся в опеке, в панике поняла Белла. И если нужно, у них хватит денег, чтобы найти сговорчивого целителя, держать меня на зельях, которые и в самом деле скоро подавят рассудок и волю. До сих пор им казалось, что нужды в таких крутых мерах нет, но теперь расклад сил меняется, им уже трудно удержать меня в руках.

Утром своего дня рождения Белла стояла перед зеркалом в человеческий рост, на голове у нее красовалась корона черных волос, перевитых золотыми нитями. Платье, украшенное жемчугом, переливалось всеми цветами радуги. Готовили эту роскошную внешность пару часов. Может быть, никогда еще старшая дочь Блэков не выглядела такой красавицей — а на душе у нее не было так мрачно.

Съезжаться начали к обеду. Белла каждого приветствовала парой любезных фраз, следила, чтобы никто не оставался без компании, а про себя прикидывала, кто и чем мог бы оказаться полезным в решении нынешней проблемы. Величественная Боудика Берк, качнув массивными серьгами, снисходительно похвалила покрой мантии своей правнучатой троюродной племянницы, и Белла ответила витиеватым комплиментом.

Дядюшка Карактакус вручил дорогую безделушку из своей лавки. В памяти Беллы ожил день двухлетней давности, лавка в Ноктюрн-аллее, расслабляющий травяной настой, баюкающий голос и прикосновения. Она в безмолвной ярости посмотрела на дядюшку Берка. Хотелось дать ему пощечину, обвинить при всех — но она тут же опомнилась и вежливо, с улыбкой, поблагодарила.

Неужто вспомнила что-то, удивился про себя Карактакус. Не должна бы, а впрочем, ведьма она сильная, могла и преодолеть действие трав. И что с того? Жаловаться старшим она не посмеет, а если и скажет, Друэлла ее же обвинит. Ему и предъявить нечего: слишком близко сидел, слишком пристально глядел? девичьи бредни. Скажут ей, чтобы поменьше думала грязных мыслей и не позорила почтенных людей. О том, что девочка затаит обиду и отомстит, Берк уж совсем не заботился. Ранняя она, горячая, пойди на серьезные дела, сгинет легко. Он и поможет, коли надо будет.

Гости постепенно заполнили сад, и Белле удалось улизнуть к друзьям.

— Знаете новости? — спросила Эдна. — Молли Прюэтт сбежала из дома после выпускного!

Кружок молодежи взбудораженно сдвинулся.

— Куда? И зачем?

— Говорят, что с любовником сбежала.

— И этот любовник — какой-нибудь полукровка? Если ради него пришлось сбегать, значит, родители были против, значит, это мезальянс…

— У нее же были шашни с Уизли, — внезапно вспомнила Белла — тот танец на выпускном, следом вспомнился и жаркий летний день, полет жука-оленя, рыжая прядь волос под ладонью. Молли Прюэтт, девушка с огненными волосами.

— Может, с ним и бежала? Прюэтты, конечно, не слишком правильных взглядов, но союз с Уизли вряд ли одобрили бы.

Пока все обсуждали сплетню, Родольфус Лестрейндж, старший брат Рабастана, заговорщически улыбнулся Белле:

— Итак, в следующую субботу. Встреча будет в широком кругу.

— Где? — едва слышно спросила она.

— Я попросил Ивэна тебя подбросить. Так приличнее, потому что дом тебе незнакомый.

— Кстати, — громко заявила Эдна. — Мы пока не рассылали приглашений, но…

— Свадьба назначена на восьмое августа, — перебил Рабастан.

— Ты выглядишь просто отлично, — подошел к кузине Ивэн.

— Зато дела у меня — хуже некуда, — негромко ответила Белла.

— Брось, в чем беда? Через неделю ты посетишь, тебе ведь уже передали…

— Не получится, если я срочно не придумаю чего-нибудь, — прервала Белла. — Отец хочет увезти меня на все лето… и готов даже кое на что похуже.

— Куда увезти, к нашим?

— Нет, Луара слишком близко к Британии, и там у меня слишком много друзей. Родители собрались вглубь континента и готовы пожертвовать своим отдыхом ради надзора надо мной.

Ивэн нахмурился и озабоченно спросил:

— А что похуже?

Белла не видела кузена целый год, он и письма не прислал за это время. Сейчас похоже было, что он по-прежнему сочувствует ей и беспокоится, и от сердца у Беллы немного отлегло, но все-таки она поколебалась, прежде чем ответить:

— Они приглашали целителя. Чтобы определить состояние моего рассудка.

— Белл, это какой-то бред… Ты теперь совершеннолетняя…

Именно поэтому, поняла Белла. Они больше не могут законно распоряжаться мной, если только нет возможности признать меня недееспособной.

— Нда, — Ивэн помолчал. — Знаешь, можно поступить вот как. Мы с Анат с удовольствием провели бы пару месяцев подальше от отчего дома. Но, поскольку мы еще не женаты… С другой стороны, если бы ты поехала с нами, честь Анат была бы спасена. И, как понимаешь, известные нам сборища я пропускать не собираюсь.

— Мои не отпустят, — с сожалением покачала головой Белла. Розье не были для отца авторитетом и не могли на него надавить.

— Обратимся к поддержке старших, — неожиданно улыбнулся Ивэн. — Я уверен, тетя Вальбурга нам поможет.

— Что ты? — ответила Белла с досадой. — Она вашу семью никогда не жаловала.

— Вот именно поэтому. Что-то подсказывает мне, что ей не по сердцу видеть, как Блэк не дают ходу туда, где Розье принят.

— Нет, — возразила Белла. — Тетя, если узнает, постарается открыто надавить на отца, а не исподтишка организовывать обходные маневры. А он, мне кажется, не склонен отступать в этом вопросе. И тогда мы уже не сможем переиграть. Уж лучше Розье.

Андромеда вяло ковыряла перепела в сладкой подливке, разглядывая ботаническую картину, рядом с которой устроилась. Несколько лиан, переплетясь, образовали сложный многоцветный орнамент, а внутри него длинные лепестки цветов складывались в фигурки животных.

— Интересная идея, — заявил Макс Нотт, присаживаясь рядом. — Ты позволишь?..

Меда кивнула, не отрывая взгляда от растений. Неподалеку Ивэн переходил от одной группы гостей к другой. Все гости периодически меняли партнеров, и Меда подумала, что их сосредоточенное движение похоже на менуэт или шахматы. Вот на очередном ходу Ивэн говорит с бабушкой Констанцией. Вот они подходят к маме и оживленно беседуют. Потом кружок распадается, мама начинает очередной обход сада — проверить, все ли нашли себе развлечение и собеседников, все ли в порядке.

— Скучаешь? — спросил Нотт.

— Да нет, — Меде было с ним не по себе, они никогда не общались близко. — Я не очень люблю большие сборища.

Максимилиан разглядывал ее ненароком, притворяясь, что занят растительным узором. Приятно было узнавать черты Беллатрикс в ее сестре, видеть, как они проступают из совсем другого облика — робкого, размытого.

Сигнус уже сам не рад был тащиться куда-то через весь континент, оставлять дела без присмотра. Впрочем, если честно, наибольшее неудовольствие вызывала мысль, что в путешествии придется почти все время проводить в обществе жены и дочерей, и не будет кабинета, клуба, где можно отдохнуть от семьи. Однако Друэлла, возражавшая вначале, теперь уже смирилась с его поспешным планом совместной поездки по Мерлином забытым городишкам континента, и менять решение было бы несолидно.

Его брак с Друэллой был основан на множестве разного рода расчетов, в число которых совершенно не входили интерес и симпатия друг к другу. Скажем, Розье были, что бы ни говорила Вальбурга, достаточно почтенным и уважаемым родом — при этом, недавние выходцы из Франции, они не состояли с Блэками в близком родстве, как представители старых английских семей. Свежая кровь пришлась очень кстати и вполне оправдала себя. В случае Беллатрикс — даже слишком.

Будь Сигнус честнее с самим собой, он сознался бы, что начал побаиваться старшей дочери. Он никогда не сочетался бы браком с женщиной сильного самостоятельного нрава. Такой была его сестра, с которой легче было согласиться, чем спорить, но в собственном доме Сигнус хотел править сам. И Друэлла подходила для такого брака. Она была очаровательно слабой и привыкла добиваться удовлетворения своих желаний не прямо, а мелким обманом, капризами и наивными манипуляциями, которые Сигнус мог снисходительно позволить или, при необходимости, жестко пресечь. Дочери до поры до времени тоже поддавались его давлению.

Но теперь придется принимать какие-то меры. Жаль, целитель не увидел, как девчонка опасна, она обманула его, как всех обманывала. Найти другого… или просто сплавить ее куда-нибудь подальше, где она не сможет вредить гладкому течению семейных дел.

Дзынь — чей-то бокал упал на каменный бордюр цветника, стекло плеснуло во все стороны, и мгновенно осколки и брызги вина исчезли, прибранные расторопным невидимым домовиком. Сигнус проследил за ними, рассеянно подумав: как хорошо, если бы и проблемы с дочерью так же растворились в воздухе.

Лавируя между гостями, к нему подошла теща.

— У вас прекрасные эльфы. Вышколенные слуги — признак почтенного дома.

— Спасибо, дорогая Констанция, — скучающим тоном отозвался Сигнус. Теща обожала повторять навязшие в зубах расхожие выражения с таким видом, будто ей пришла в голову оригинальнейшая острота. Рядом с ней особенно чувствовалась нехватка Альфарда… но увы, братья были уже настолько на ножах, что Фа даже не прислали сюда приглашения.

— Мой внук хочет похитить вашу очаровательную дочурку, — с приторной улыбкой продолжала Констанция Розье.

— Простите? — приподнял брови Сигнус. Друэлла присоединилась к их кружку:

— Дорогой, это был бы неплохой выход…

Сигнус не знал, что Ивэн стал вхож в окружение мага, называющего себя Темным Лордом. И, поразмыслив, согласился отпустить дочь в Германию в компании кузена и его невесты.

Конечно, с Беллатрикс рано или поздно придется что-то делать, но сейчас он почувствовал себя лучше, отложив решение на потом.

В один погожий весенний денек пришло плотное письмо с эмблемой «Катапульт Керфилли». Алиса освободила сову от ноши, и птица еще потопталась по столу рядом с тарелкой, пока девушка разворачивала пергамент. С предложением поиграть в молодежном составе клуба, как тотчас выяснилось. Алиса спрятала послание, вернулась к омлету и только после завтрака подумала, что это ведь может быть и шутка, проделка недругов, которых всегда хватает, или слишком бесшабашных друзей.

Она решила показать письмо декану.

— Да, все верно, — подтвердила Макгонагалл. — Письмо пришло из-за пределов замка, и печать подлинная. Обычно так и происходит, возможное пополнение отбирают после четвертого-пятого курсов.

Алиса досадливо кивнула. Всегда так, стоит в чем-то одном попросить помощи, и тут же с тобой заговорят так, как будто вообще ни в чем не разбираешься. Про летние сборы она знала, Криспин уже играл за молодежную команду Коростелей Кенмара и рассказывал немного. Алиса надеялась, что в свое время и ей заинтересуются, но думала, это происходит позже, не на четвертом курсе.

Палладия, когда Алиса рассказала ей, не удивилась, спросила деловито:

— И как, поедешь?

— Да, конечно.

— Меня они тоже звали, — непринужденно сообщила хаффлпаффка. — Так что, может быть, встретимся летом.

— Может быть? Ты думаешь отказаться? — поразилась Алиса.

— Еще Холихедские Гарпии приглашают. Не знаю, на кого из них ставить.

— Не хочешь летать в женской команде? — спросила Алиса, не особенно интересуясь ответом.

— Нет, — удивленно посмотрела Палладия. — Я отлично себя чувствую в женской компании. Просто не выделяю особо ни ту, ни другую команду. Я бы вообще предпочла «Гордость Портри».

Палли давно за них болела, стена над ее кроватью была увешана плакатами с Катрионой Маккормик.

— Ну подожди, может, «Портри» тоже позовут, — засмеялась Алиса, старательно подавляя неприятное чувство. Ее-то не ждал ворох предложений. Но Палли — ее подруга.

— Летом мы будем со всеми командами играть. Посмотрим, может, мне удастся их заинтересовать. В любом случае, у нас еще три года в запасе.

С Райаном Алиса уже несколько недель не разговаривала, а как-то в конце мая он подошел, когда она сидела у озера, убеждая себя, что учит заклинания. День был пасмурный, но гроза все не разражалась. Людей на берегу почти не было, так что вряд ли кто-то увидел бы, как гриффиндорка и слизеринец мирно болтают. Девушка рассказала о приглашении в команду, и Райан поздравил. Потом она вспомнила, чем закончилась их последняя встреча, и неожиданно спросила:

— А что это за компания — Беллатрикс Блэк, Рабастан Лестрейнжд?..

— Слизеринцы, — Райан удивленно приподнял брови.

— Спасибо, — фыркнула Алиса. — Так-то я и не догадывалась.

— Старшекурсники. Крутые ребята. Наверное, самые крутые на факультете. Там еще всякий народ крутится при них. Уилкс, Нотт, Эдна Эйвери…

Алиса задумчиво хмыкнула.

— А ты почему спрашиваешь?

— Да так… столкнулись на узкой дорожке.

— С чего бы? — Райан попытался вообразить дорожку, на которой настолько далекие друг от друга люди могли бы столкнуться, и не смог. Они ни в чем не могли конкурировать. — Их квиддич не интересует.

— Крутые, которых квиддич не интересует? — недоверчиво посмотрела Алиса.

— Не только же ради снитча люди рождаются на свет.

— А что интересует? Черная магия?

Глупо, сразу поняла Алиса. Если она права, он ни за что не признает.

— Хватит мне зубы заговаривать, лучше объясни, что у тебя с ними за дела? — хмуро спросил Райан. Поговаривали, Рабастан тот еще ходок, и Райан мгновенно дорисовал в уме их мимолетные обжимания с гриффиндоркой где-нибудь в пустом классе.

Ну конечно, вскипела Алиса, чтобы прикрыть темные делишки товарищей по факультету, сразу начинает на меня гнать волну.

— Почему ты все время влипаешь в стычки со слизеринцами? — вечером недовольно спросила Марсия, соседка по спальне. Слух об очередном нарушении Уайтхорн уже разошелся по факультету.

— А почему у тебя над кроватью висит постер с Морреном, хотя ты сама жалуешься, что ничего в его песнях не понимаешь? — огрызнулась Алиса.

— При чем тут мой постер, за него с факультета не снимают баллов!

— Зато их снимают, когда тебя застают после отбоя с…

— Обязательно это обсуждать? — торопливо перебила соседка.

— Не обязательно. Не трогай меня, я не трону тебя!

Алиса с силой рванула полог над кроватью, прекращая разговор. Марсия недовольно сопела, но продолжать ссору не решалась. Красавчик Моррен, в сердцах думала Алиса. Почему не повесить плакат с Селестиной Уорбек? Хорошая певица, Марсия и сама ее любит. Но не хочет выглядеть дурочкой и выделывается. Баллы!.. Подумаешь, десяток с меня сняли за сегодняшнюю стычку. Не так и много, на трансфигурации вчера я заработала пять…

На гербологии профессор Спраут показала Семя раздора — невзрачное растеньице с мелкими семенными коробочками, которые, созрев, разрывались, рассеивая вокруг семена.

— Если растение непривитое и рядом с местом разрыва окажутся разумные существа, семя может вызвать ссоры, скандалы и даже драки. Поэтому Министерство обязывает

прививать все выращенные экземпляры, а об обнаружении дичков сообщать.

Алиса услышала, как Дариус Огден прошептал приятелю:

— Почему же про Уайтхорн никто вовремя не сообщил?

Она обернулась и вперила в одноклассника тяжелый пристальный взгляд. Он посмотрел в ответ, но первым не выдержал и отвел глаза.

Домой после семестра Алиса заехала совсем ненадолго. Показала родителям письмо, ма рассмотрела его со всех сторон и сказала неуверенно:

— Что ж, дело хорошее. Мы, правда, совсем по тебе соскучились…

— Ладно тебе, старушка, — проворчал отец. — Пусть едет.

Через неделю девушка уже помахала родному дому рукой, закинула за спину рюкзак с одеждой и спортивными принадлежностями, подхватила кота под бока и зашагала к лесочку, где ее ждал портключ.

Приземлилась она тоже в сельской местности, посреди редких деревьев и чахлого подлеска. Рядом виднелась пара домиков.

— Привет! — раздалось сзади.

— Палли! — Алиса бросилась обнимать приятельницу.

— С прибытием, — им навстречу уже спешил поджарый молодой человек. — Молодцы, что вовремя. Пойдемте, покажу ваше жилье.

Алисе досталось делить кров с Палладией и девушкой-охотницей лет на семь старше, по имени Офелия, Алиса ее даже не знала по школе.

Котябрь первым делом пометил коридор и ванную, потом, замеченный Офелией, с победным воплем увернулся от удара полотенцем и исчез в кустарнике.

— Ах ты, дрянной котяра! — заорала охотница вслед.

— Извини, — поспешно сказала Алиса. — Сейчас я уберу.

— Muscas repello! — в сердцах Офелия махнула палочкой слишком энергично, и едва заметные волоски на руке Алисы, которая только приступилась к кошачьей луже, позеленели и выпали.

— Ого, — нахмурилась загонщица. — Что, и кожа тоже слезет?

— Ох, прости, ради Морганы! — воскликнула Офелия. — Есть неприятные ощущения?

— Да вроде нет, — пожала плечами девушка. — Знаешь, я, конечно, отвечаю за своего кота, но не слишком ли круто…

— Прекрати, я же извинилась! Я ненарочно. И давай-ка на всякий случай к целителю заглянем, — Офелия схватила мантию с вешалки и потащила соседку к зеленому домику, видневшемуся вдали.

— А что это было за заклинание?

— От комаров, их тут уйма. Оно слабенькое, раза два в сутки надо обновлять. Ума не приложу, что я так намудрила…

С утра начинались тренировки — бег, полеты, силовые упражнения (для загонщиков особенно важные), потом обед, короткий отдых и снова тренировка, до вечера. Два раза в неделю встречи с другими командами. В команде «Катапульт» играл еще Бут, который недавно закончил Рейвенкло. Тогда они с Алисой не были дружны, а здесь он часто заходил в домик девочек поболтать с Офелией, и Палли с Алисой тоже обычно присоединялись. Остальные парни тоже иногда заглядывали. Посиделки бывали вечером, когда, устав от дневных нагрузок, ребята доползали до своих комнат. Кто-нибудь обходил дом с Muscas repello, кто-то ставил чай, за окном постепенно сгущалась темнота, а внутри горел светильник и дурачились друзья вокруг. Котябрь день-деньской пропадал в окрестностях, Алиса накладывала на него специальные заклятия, чтобы не ушел далеко и можно было знать, где он.

Напарник Алисы, другой загонщик, был Рэндольф Флинт. Сначала он ее окинул презрительным взглядом:

— Что, тут открыли филиал «Холихедских гарпий»?

Она посмотрела в ответ, недружелюбно, чуть сощурив глаза — так можно дольше не отводить взгляд, и уловка, как обычно, сработала, неприятель первым сдался. Алиса подхватила биту и сказала:

— Пойдем бладжер погоняем. Заодно и посмотрим насчет «Гарпий».

Парень был на несколько лет старше и сбит крепче, а у Алисы была отличная быстрая маневренная метла, реакция и удар поставленный, и, в общем, больше к ней Флинт не цеплялся, признал.

А через неделю, ухватившись за сломанный обувной рожок, спортсмены отправились состязаться с «Холихедскими гарпиями». Алиса насмешливо посмотрела на Флинта, но он отвернулся, не принял вызова. Еще она, зная, что этот клуб приглашал Палладию, ревностно приглядывалась к колдуньям. Сама Палли вела себя как обычно, с противником не заигрывала и снитч поймала, принеся своим победу, как и во всех матчах до сих пор.

Про необыкновенную успешность хаффлпаффки уже ходили разные слухи. Одни говорили, что она по материнской линии родственница Родерика Пламптона, легендарного ловца «Татсхилл Торнадос», установившего рекорд поимки снитча в три с половиной секунды, и он поцеловал ее в колыбели, вдохнув в уста внучатой племянницы свою спортивную удачу. Другие — что некая норвежская колдунья наслала на Палли заклятье, дающее власть над снитчем в обмен на красоту, таким образом у нее похищенную. Третьи — что Палладия нашла способ обдурить судей и незаметно пьет перед матчами запрещенное на соревнованиях зелье Феликс Фелицис.

Раньше эти толки долетали до алисиного слуха только в школе, и она плевала на них, а сейчас она поняла, что и ребята повзрослее их повторяют.

Играли они в тот раз с «Коростелями Кенмара», а значит, Алиса оказалась против своего товарища по школьной команде Криспина. Они отсалютовали друг другу битами, и Алиса напомнила себе, что сейчас они по разные стороны, это нормально, так бывает. Ребята выстроились на поле, капитаны пожали друг другу руки, и по свистку спорстмены взмыли вверх. Охотники у противника оказались неплохие, по голам «Коростели» скоро вырвались вперед, но Алиса с Флинтом помнили, что для них важнее прикрывать Палли, так капитан внушал на тренировках. Криспин один раз довольно удачно заехал по бладжеру и почти сбил ее, Алиса едва успела на подмогу, а потом Палладия устремилась вниз и вбок, и загонщики рванули туда же, пропахав рыхлое построение противника.

И опять победа.

— Фантастическая девочка. Ни одного провала, — сказал Криспин, когда они после матча отошли поболтать, пока не разбежались по порталам восвояси. — Все ставят, когда же она срежется.

— Да? — Алиса нахмурилась. — Мы с ней дружим вообще-то.

— Да я ей ничего плохого и не желаю, — Криспин постукивал битой по деревцу. — Просто интересно… Не может же человек выигрывать всегда. Это неестественно.

А вскоре пришло время играть с «Гордостью Портри», куда хаффлпаффка так хотела попасть. Алиса заметила, что Палли накануне легла спать пораньше. Посмеялась и крикнула вслед:

— Катрионы Маккормик на поле все равно не будет!

— Я просто слежу за режимом, — донесся недовольный голос Палладии.

Однако, когда они вышли на поле, оказалось, что хорошо смеется тот, кто смеется последним. Взлетев и осматриваясь вокруг, Алиса в какой-то момент увидела за пределами площадки одинокого зрителя. Эту фигуру и движения она не могла не узнать. Столько раз видела, как на плакате над ее кроватью жестикулирует и хохочет Кевин Бродмур, загонщик Фалмутских Соколов, знаменитый хулиган, принципиальный нарушитель правил.

Бладжер пролетел под самым ее носом и долбанул Палли по ноге. Та дернулась, но удержалась на метле, кривясь от боли. Флинт был от ловца дальше и понадеялся на Алису, а она проморгала, глядя на Бродмура. Ругая себя последними словами, загонщица больше не смотрела за поле. Тут и снитч объявился — далеко от них, куда ближе к ловцу противника. Счет пошел на секунды. Алиса, искупая вину, исхитрилась два раза послать бладжер в чужого ловца, один раз его отбили, а второй ювелирно попала — оба ловца шли уже нос к носу, можно было и своему помешать, но в итоге мяч пришелся по локтю ловцу «Гордости Портри», тот чуть отстал, и Палли схватила снитч.

Все спустились вниз. Бродмура уже не было видно. Палладия заметно хромала, к ней сразу кинулся целитель. Ребята обнялись, потом понемногу разбрелись по полю, болтая. К Палли, полулежащей на носилках, подошел капитан «Портри», вроде бы посочувствовать и извиниться за грубую игру своих. Разговор был коротким, но Палладия, профессионал тонких намеков, наверное, успела дать понять, что заинтересована.

Алиса погрузилась в эти расклады и только по прибытии домой заметила, что Офелия держится как-то пришибленно. Дома она сразу скрылась в ванной, потом выйдя в кухню, рассеянно взяла пару тостов и ушла в свою комнату. Глаза у нее были красные.

— Что это с ней? — удивилась Алиса. — Вроде бладжером не она получила…

— А ты не видела, что ли, кто в зрители пожаловал? — поморщился Рэндольф Флинт. Бут вскинул на него глаза:

— Хватит уже, и так тошно!

Палладия неожиданно сказала:

— Видела, — и внимательно посмотрела на Алису. Бут поднялся, с шумом отодвинув стул, и резко бросил:

— Пока!

Дверь за ним захлопнулась. Алиса непонимающе взглянула на Флинта.

— Да роман у нее с ним был.

— У кого с кем?

— Кевин наш дорогой Бродмур, гроза девственниц. Положил на нее глаз в доисторические времена, когда я еще в школе штаны протирал. Даже ребеночка заделал. У нее тогда еще прилично шли дела, светил основной состав «Катапульт», но, сама понимаешь, беременность, молоко, там, всякие женские дела. Вылетела из большого спорта года на три. Ну и надеялась все, что Бродмур как-то помогать будет и вообще вести себя с ней прилично. А он, конечно, не из тех, кто станет по вечерам младенцу колыбельные петь, он по вечерам найдет занятие поинтереснее.

— О Мерлин, — пробормотала Алиса. — А где сейчас ребенок? Я его ни разу не видела.

— А я знаю? — пожал плечами Рэндольф. — Наверное, у бабушек.

— Она в воскресенье отлучалась на полдня, — вмешалась Палли. — Может быть, к нему.

— В общем, у Бродмура таких наследников пол-Англии, а у Офелии теперь дела плохи.

— До сих пор не в основе? — понимающе спросила Палли. Она старалась говорить потише, и Флинт тогда тоже немного снижал тон.

— Ну и ничего ей уже особо не светит. Хотя играет не так чтобы совсем ужасно. Когда у нее все нормально, охотница она тоже нормальная. Но потом Бродмур опять появляется на горизонте — и пиши пропало. В общем, у «Катапульт» ей ловить нечего, удивляюсь, что на этот сезон ее позвали. Слушок был, что «Пушки Педдл» ей предлагали место в основном составе. Может, она и пойдет — хоть какие-то деньги и все-таки выход на соревнования. Но хуже команды, чем они, я не видел, и это, само собой, уже полный конец будет. Полный, — со вкусом закончил он.

— Карл Бродмур ничем не лучше Кевина, — хмуро сказала Палладия, когда девочки остались вдвоем. — Слыхала я…

— Ну что значит «не лучше». Не насиловал же он Офелию. Сама хотела с ним жить…

— А ты бы на ее месте хотела?

Алиса неловко засмеялась:

— Да мне никто не предлагает.

— Мне показалось, что пропущенный бладжер имел к нему отношение.

— Извини, — вспыхнула Алиса. — Это случайно вышло. Я просто удивилась…

— Ну да, что любимый спортсмен сошел с плаката. Ладно, что-то мы заболтались…

— Я не собираюсь спать с каждым, чей постер на стену вешаю.

— А я и не говорю, что собираешься, — пожала плечами Палли.

Алисино дело, как распоряжаться своей жизнью. Если бы не раздражение от ушиба, хаффлпаффка ей вообще ничего бы не сказала.

У себя в спальне Алиса, подумав, сняла со стены плакат. Надо с утра попросить Палли не говорить о нем Офелии, решила она.

На следующий день Палладия пропустила тренировку. Капитан знал, что это было распоряжение целителя, и не возражал. А Офелия опоздала и получила выволочку. На пробежке она отставала от других, потом понемногу втянулась.

Вечером, зайдя в дом, Алиса обнаружила Бута и Офелию на кухне. Они вели напряженный разговор и при вторжении Алисы неловко замолчали. Пожав плечами, она развернулась и отправилась к Флинту.

— Можно к тебе?

— А что, ваш дом захватила колония бандиманов и проела до состояния пены?

— Наш дом захватили Бут с Офелией.

— А, ну конечно, — понимающе кивнул он.

— Что еще? Чувствую, я не все детали взаимоотношений спортсменов знаю, — хмыкнула Алиса.

— Да он таскается за ней уже давно. Утешает, переживает, какой Бродмур подонок. За ручку держит. Может, иногда удается еще за что-то подержаться, я не в курсе.

— Прекрати, пошляк, — Алиса хлопнула его по руке спортивным журналом.

— Его не так давно пытались переманить «Стресморские сороки» , с перспективой попасть в основную команду — вместо МакФерлена, представляешь? Не факт, что прошел бы, конечно, но сама возможность. Он отказался, Офелию же они не возьмут. Сейчас уже, конечно, другой счастливчик на этом тепленьком месте.

— Ах ты черт, — грустно сказала Алиса.

— Во-во.

А в следующем матче Палладия потерпела первое на алисиной памяти поражение.

Встречались они с «Силлотскими стрелами». Игра шла сначала довольно расслабленно, снитч в первый раз появился минут через двадцать, Палли рванула за ним и успевала быстрее противника, но золотой мячик помаячил несколько секунд и исчез. Вратарь «Катапульт» поймал три квоффла и зевнул четвертый, зато Офелия забила два гола, так что они пока вырвались чуть-чуть вперед. Потом снитч опять блеснул в воздухе, и оба ловца бросились в погоню. Палладия выбрала получше траекторию, вражеский загонщик послала бладжер в надежде сбить ее с курса, Флинт бладжер отбил, но Палли сама поосторожничала и немного отклонилась, а ловец противника извернулся в невероятном рывке и успел на долю секунды раньше нее.

После ужина Офелия сразу ушла к себе. Бут заглянул и остался посидеть на кухне, с Алисой и Палли. Разговаривали они вяло, ни о чем, с большими паузами. Алиса поглядывала на подругу, пытаясь понять, как та переживает проигрыш. Она казалась более замкнутой, чем обычно — но ведь и странно было бы в такой ситуации радоваться. Офелия, наверное, плачет в спальне, Бут явно тоже не в своей тарелке.

— Привет, лазарет, — с порога заявил Флинт.

— Может, в картишки перекинемся? — взглянув на него, неожиданно предложил Бут.

Сначала ни у кого душа не лежала к игре, но постепенно стало полегче, отвлечься помогает, признала Алиса.

— Кстати, чемпионат смотреть все будут? — спросил Флинт. — Пора бы в «Бите и бладжере» места бронировать, а то не успеем.

Это был лондонский спортивный бар. Посмотреть Кубок Европы вживую мало кто из них мог себе позволить, но в «Бладжере» неплохие трансляционные чары.

— Почем скидываемся? — Палладия сунула руку в карман.

— По пять сиклей с носа должно хватить. Если что, добавлю из своих, потом сочтемся.

Через пару дней атмосфера не слишком изменилась, и гриффиндорка решила взять быка за рога, поговорить с Офелией.

— Еще и ты меня будешь жизни учить? — огрызнулась та.

— Да нет, — Алиса подумала, что стоит попробовать вести себя помягче. Как Палладия бы поступила. Нужно сказать что-то приятное для подслащения пилюли:

— Ты хорошо играла в последний раз.

— Ну да! И никакие сердечные дела для меня не помеха!

— Но вроде как раз…

— Что как раз? — грозно спросила Офелия.

— Ну, если ты говоришь, что не мешают, значит, не мешают…

— Это тебе Рэнди сказал?

— Да нет.

— Да да. Пусть бы он еще рассказал, как я его застала за питьем… впрочем, ладно.

— За питьем чего?

— Спроси у него самого. Не буду поощрять традицию сплетен за спиной, — резко отозвалась Офелия.

Но постепенно дела пошли на лад. Следующих два матча команда выиграла, парни заходили вечером поболтать или поиграть во взрыв-карты. Ничего спрашивать у Флинта Алиса не стала, а потом как-то пересказала разговор Палладии.

— Огневиски он, что ли, пил? — недоуменно закончила она.

— Вряд ли. Скорее уж стимулирующее зелье… хотя нет, тоже не слишком вероятно. Если она так спокойно тебе говорила, то и капитану сказала бы, и его бы, скорее всего, выперли из команды. Такие вещи делаются либо с ведома руководства, либо никак.

А вскоре подошел финал Кубка Европы1.

В «Бите и бладжере» Алиса с любопытством огляделась, ни разу здесь не была. Экран оказался огромный и отлично настроенный, все-таки техника не стоит на месте, подумала ведьма, с ностальгией вспомнив слабенький омниокль и доморощенные чары, через которые Уайтхорны смотрели чемпионат мира-1961. В этот раз состязались сборные Германии и Англии, Германия принимала.

Начался матч бурно. Немецкие охотники атаковали кольца соперников сплошным шквалом ударов. Загонщики англичан волей-неволей оттягивались к воротам, предоставляя свободу действий вражескому ловцу. Вратарь пропустил первый гол на восемнадцатой минуте, одновременно одного из немецких охотников огрели бладжером так, что он несколько минут приходил в себя на краю поля, однако игру не покинул.

Счет стремительно вырос до 60:10 в пользу хозяев. Дальше настало некоторое затишье, минут двадцать прошли без резких изменений. Снитч появился, облетел поле, никому не давшись, и скрылся. Немцы забили еще один гол, потом еще. Бладжер прилетел вратарю хозяев в лицо, тот увернулся и стукнулся головой о ворота, английский охотник тут же принял пас и послал мяч в кольцо, а загонщик немцев отбил его битой. Судьи назначили штрафной. Вратарь его взял, вызвав истерику у болельщиков. Еще пара голов, теперь наконец и гостям счастье улыбнулось.

Снитч вновь появился, немецкий ловец метнулся за ним и чуть не упал с метлы, сбитый бладжером, а Перкс, ловец английской сборной, темп не сбросил и схватил-таки мячик.

Опьяненные победой, зрители вскочили с мест, орали, прыгали и обнимались. Вдалеке кто-то запустил в небо фейерверки, на мгновение сложившиеся в цифры 170:70, которые сразу распались.

— Пойдем-ка погуляем, — сказал кто-то рядом, и толпа вывалилась из бара наружу. Впереди заорали: «Англия, вперед! Тебя победа ждет!», и куча народу подхватила кричалку.

Алиса двинулась вместе с толпой, надсаживаясь в крике: «Своих глоток не жалей и за Англию болей!». Товарищи по команде топали рядом, небо расцвечивалось огнями. А на выходах в магловские районы уже занимали посты сотрудники Департамента правопорядка — Алиса заметила мельком, подумала еще, что стирателей памяти сегодня тоже ждет много работы.

На тренировочную базу вернулись заполночь. Все устали и кто-то сразу спать пошел, а Алиса с Флинтом присели на старые качели перед домиком парней.

— Ты прикольная, — сказал он. — Здорово, что попала в команду.

— Да я тоже не против, — хмыкнула Алиса.

— А как тебе вообще в голову пришло податься в загонщики?

— Нравится, — пожала она плечами. — Вообще, когда лупишь чем-нибудь по чему-нибудь, это помогает избавиться от лишней энергии.

— Я смотрю, у тебя ее много, — засмеялся Флинт.

Назавтра на тренировке все были как вареные, но ругать их не стали.

А вечером, пока Палли гуляла где-то, Офелия зашла к Алисе в комнату.

— Раз уж мы об этом стали говорить… — начала она, не глядя на загонщицу.

— Да? — подбодрила Алиса.

— Тебе когда-нибудь нравился кто-то сильно круче тебя? Старше, популярнее?..

Алиса вспомнила историю с Улиссом.

— Ничего приятного в итоге из этого не получалось, — сказала она тоном бывалого человека.

— Разве можно знать, когда уже настал итог, а когда еще нет?

— А ты думаешь, что с ним еще есть на что надеяться?

Офелия вздохнула.

— Может, и есть, — покривила душой Алиса. Она решила придерживаться системы поведения Палладии: — Тебе лучше знать. На то, что вы поженитесь? И он останется только с тобой?

Охотница невесело усмехнулась:

— Звучит глупо, правда?

— Ну почему, — гнула свою линию Алиса.

— Нет, глупо, я понимаю сама.

— А Бут тебе не нравится?

— Ты и это знаешь… Ну как сказать. Он хороший друг. Может, он, конечно, надеется…

— А ты с ним не говорила…

— Да сотню раз мы с ним говорили, — перебила Офелия. — Что нет, я к нему не чувствую того, что… Что ему это неважно, хорошо, он согласен дружить… Да я, в конце концов, уже не знаю, что я чувствую!...

Она порывисто встала и принялась кружить по комнате.

— Как же душно!

— Я открою окно, — Алиса поднялась с кровати.

— Не надо, я выйду погуляю.

Снаружи было уже прохладно, звенела мошкара и приходилось идти быстро, чтобы избегать укусов. Алиса маленькая еще — хотя вот Палладии малолетство, кажется, не мешает быть уже изрядной выжигой — но гриффиндорка выглядела безопасной в смысле интриг всяких, ей вроде можно излить душу без последствий… как кошке. Может, и правда, хватит себя обманывать. Ничего с Бродом не выйдет.

Сезон уже заканчивался. Последний матч отыграли к концу августа.

--

1. Здесь мне пришлось отступить от канона. Согласно "Квиддичу сквозь века", Кубок Европы должен был разыгрываться в 1967, а не в 1968 году.