Частная жизнь в эпоху Волдеморта (джен)

Дамблдор сам не верил, что попал в такую западню — из которой нет верного пути, а есть только выбор между разными видами зла. Подпольщики, которые в свое время обеспечили ему побег, были, насколько известно, в тюрьме или уже казнены, только Ульрику пока не схватили. Иногда она появлялась, приносила какой-то еды и коротко переговаривалась с Гизельбертом, или Вольфрун, или кем-нибудь еще. Временами тихонько напевала народные песни или Шуберта что-нибудь, музыка звучала неуместно, грустно и впечатывалась в память намертво. Потом и она перестала приходить. Заговорщики готовили покушение (слова «убийство» Дамблдор все-таки избегал), осуществить которое должен был он. При мысли об этом Альбус (Альберих, как его называли здесь) чувствовал панику и внутренний протест, но, похоже, другого выхода и впрямь не было. Подпольщики пытались наставлять его в особенностях боевой магии — было в этом что-то смешное, учитывая, насколько он превосходил их колдовской силой, но некоторые сведения и впрямь оказались полезны, все-таки раньше он не изучал эту сферу специально. На него не особенно давили, просто не скрывали бедственного положения дел. Понятно было, что без него их безнадежное сопротивление — только жест отчаяния, переловят их, как было и с их предшественниками, очень быстро. А потом… Дамблдор говорил себе, что это судьба, судьба, наказание за ошибки, которые он совершил в прошлом, что дело, не законченное вовремя, требует теперь многажды большего напряжения сил.

Потянул сквозняк, а следом открылась дверь соседней комнаты.

— Ульрика? — тихо спросил Дамблдор.

Было темно, только маленький лучик света выхватывал из черноты женскую фигуру. Женщина молча сделала несколько шагов навстречу. Дамблдор поднял палочку, осветив хижину, и увидел, что это не Ульрика.

Когда профессор понял, кто перед ним, рука опустилась, ослабев, и он едва не выронил палочку. К нему приближался труп Эммы Нойман, с черно-синими пятнами на почти целой коже. До сих пор профессор никогда не видел инфери и, видит Мерлин, не хотел обрести такого опыта. По спине пробежал холодок, и вся вычитанная в книгах премудрость вылетела из головы. Охваченный ужасом, Дамблдор глупо закричал:

— Стой!

Мертвая Эмма сделала еще несколько неторопливых шагов. Альбус, опомнившись, торопливо вызвал пламя — наудачу, но оно заставило инфери немного отступить.

— Я так и знал, что эта рухлядь может еще пригодиться, — безжизненный голос шел не изо рта трупа, а откуда-то из живота или груди. — Придержал специально для тебя. Жаль, что Франц уничтожил свое тело.

Эмма что-то сделала руками, и пламя быстро съежилось, но теперь Дамблдор чуть лучше владел собой. С легким удивлением он почувствовал, что представляет, что делать; теоретические знания как будто ожили в голове, он взмахнул палочкой, отбросив труп. Уверенность возвращалась. Он повел палочкой, вспоминая, и прежде, чем Эмма продолжила свое размеренное движение, бросил в нее сноп искрящихся лучей; они пробежали по телу сверху донизу, и труп рассыпался.

— Ладно, ладно, — добродушно засмеялся кто-то. Дамблдор резко повернулся на звук. В углу сидел нога на ногу, сложив руки на колене, человек средних лет.

— Глупая была затея, но я думал, может, она заставит тебя убраться, — с кривой усмешкой заговорил гость. Дамблдор внимательно смотрел на него. Гриндельвальд изменился, пожалуй.

— Где Ульрика? — спросил Альбус.

— В Нурменгарде, — покладисто ответил Гриндельвальд. — Занятно, она утверждает, будто понятия не имеет, кто ты такой.

— В тюрьме?

— В исследовательском центре. Уверен, она послужит науке, — спокойно ответил Геллерт.

— Ты преступник.

— Разумеется, нет. Не знаю, чего ты там наслушался, но я получил власть легальными методами и не делаю ничего противозаконного.

— А Эмма?..

— Бедняжка покончила с собой. Всегда была влюблена в меня… И завещала свое тело Нурменгардскому Исследовательскому центру.

— Франц?

— Ты уже слышал. Поджег дом и убил себя.

— Ульрика?

— Входила в банду диверсантов и убийц.

— А инфери — это легальное развлечение?

— Никаким законам не противоречит. Труп не является ни субъектом права, ни собственностью, и его использование в научных целях не требует согласия родственников.

— Я… вызываю тебя на бой, — справившись с собой, произнес Дамблдор. Еще недавно он засмеялся бы, представив себя говорящим такие слова — как будто в романе из жизни магов прошлого века; и, в конце концов, он кабинетный ученый, или даже, допустим, не самый удачливый дипломат, но не рыцарь добра и света… Однако, когда фраза прозвучала, она показалась самой уместной в мире.

Геллерт посмотрел с кривой, невеселой усмешкой, и ответил:

— Я предоставлю тебе портал на остров. В Британию. Убивать мне тебя не хочется. А ты… ты не знаешь, как это делать.

— Все равно тебе когда-нибудь придется. Когда вы решите перешагнуть пролив.

— Я не планирую действий в Британии, — ответил Геллерт спокойно, но Альбус заметил, как едва ощутимо изменился его тон. Геллерт, до сих пор мало что знающий о страхе и необходимости скрываться, очень плохо владел навыками окклюменции, и Альбус понял, что теперь он лжет. Что ж, значит, все неизбежно. Он поднял палочку, добавив: «Защищайся!».

— — —

Поединок отнял столько сил, что хотелось лечь и проспать с неделю, или нет, месяц. Но Дамблдор напомнил себе, что самое главное, быть может, только начинается. Самое главное — проследить, кто получит власть теперь; проследить и, по возможности, повлиять.

Оставались и еще долги. В камерах Нурменгарда.

— — —

Ульрика сжала его в объятиях, но сразу, дернувшись, отпрянула.

— Простите, — ее лицо на миг перекосилось. — Я думала, это прошло.

— Что, Ульрика? — спросил Альбус.

— Мне тяжело переносить человеческие прикосновения. После того, что там было… Но чепуха, чепуха; я так счастлива!

Девушка улыбалась, а с ее ресниц капали слезы.

— Пойдемте отпразднуем, — ведьма была в каком-то лихорадочном состоянии, но Альбус решил, что она имеет самое большое право на эту победу. Ульрика взяла его за руку, крепко стиснув зубы (Дамблдор почувствовал, как она сильно вздрогнула), и аппарация выбросила их на улицу маленького городка. Вернее, того, что было когда-то маленьким городком.

— Кройцштадт, — сказала Ульрика, скаля зубы в сумасшедшей улыбке. — Одно из самых старых магических поселений Германии. Несколько сотен магов. Было.

Она повела рукой вдоль руин:

— Зумпфенштрассе. Идемте, здесь близко, дальше, дальше, — она почти бежала, оглядываясь на спутника с жалобной и злой ухмылкой. — Вот здесь. «Хромая жаба». Отличная забегаловка. Сколько вечеров мы здесь провели в политических спорах. Сколько песен спели. Садитесь, Альберих, садитесь, сейчас Бертхильда принесет вина.

Ульрика, задыхаясь, опустилась на обгоревшую груду камней, а Дамблдор, после короткой заминки, наколдовал себе массивный стул.

— И ты здесь, Готлиб! Жив, надо же. Крошка Вольфрун! Вигберта, дорогая! Не видала тебя с той ночи в Волчьем овраге, как тебе удалось сбежать? Впрочем, будет еще время рассказать… Адельхельм, как я рада — а ведь говорили, что ты умер, и даже тело… нет, нет. Все враки, ведь ты здесь. Поднимем же чаши. За победу, друзья, соратники! Хорошо винцо, правда, Фридвальд? Небо уже розовеет. Это наш рассвет. Пейте, Альберих, разве вам не нравится?

Дамблдор вздрогнул, когда ведьма прервала разговор с мертвецами.

— Отличное вино, Ульрика, — вежливо ответил он. Они были одни на развалинах, и, сколько хватало взгляда, вокруг — ни одного целого здания. И пока Дамблдор не засветил «Люмос», темно было, хоть глаз выколи.

— — —

В Англию Дамблдор вернулся триумфатором. На портальном вокзале его ждал Аберфорт.

— Я волновался, — сказал он, сжав руку брата, впервые за долгие годы проявив к нему сердечность.

Влияние Международной конфедерации магов на местные магические правительства возросло в результате удачного завершения войны, и Дамблдор был избран ее главой. Из человека, хорошо известного в узких кругах, Альбус превратился во всенародно признанного героя. К нему даже подходили с прозрачными намеками на кресло министра.

В Германии у руля встало новое правительство. Через несколько лет на посту руководителя Международного отдела Дамблдор с удивлением увидел Ульрику. Так он узнал ее настоящее имя, однако и много позже при редких контактах мог сбиться и назвать фрау Немезиду Шютц ее старой подпольной кличкой. «Фрау», впрочем, тоже было условностью. Последствия пребывания в Нурменгарде так и не прошли, и она по-прежнему не могла вынести физического соприкосновения с другими людьми.

Фламель отправился в освобожденную Францию. Виноградник по-прежнему давал плоды. Когда лето вошло в самую жаркую пору, Фламель позвал Дамблдора погостить.

Альбус сидел в кресле, запрокинув голову вверх. В летнем небе горели яркие звезды, на столике лежал нарезанный сыр, шоколад, вино мерцало в бокалах.

— Вы победили, Альбус, — улыбаясь, говорил Фламель. — Вся Европа благодарна вам за освобождение, а я эгоистически рад вернуться в свой маленький уютный уголок. Не правда ли, наше знакомство было большой удачей?

— О да, — тихо ответил Дамблдор, не глядя на собеседника. — Вы не вернетесь в Девон?

— Отчего же, вернусь, — ответил Фламель. — Я не продавал землю. Я весьма ценю возможность жить понемногу то там, то там.