Полная чаша (джен)

— То, что от тебя дважды отскочила Авада, вовсе не значит, что и режущие на тебя не действуют, — с шутливой укоризной говорила Падма, аккуратно заживляя глубокий, с уже неприятно воспалившимися краями порез на груди Поттера.

— Я заметил, — Гарри морщился: обезболивающее заклятье помогало, но не до конца. — Но ведь жив же.

— Ну так это поправимо, — Падма раздражённо нахмурилась: края раны всё никак не сходились, и она очень аккуратно срезала ещё немного пострадавшей ткани. — Вот попали бы на несколько дюймов выше — и всё.

— Ну так не попали же, — возразил Поттер и добавил полушутливо: — Что ж меня все ругают, словно неразумного ребёнка? И никто не жалеет, — добавил он с трагическим вздохом. — Робардс отчитал, потом Сметвик, теперь ты вот… и это я ещё Джинни не видел.

— Просто все мы, как всегда, на тебя надеемся, — Падма смазала порез тёмной, неприятно пахнущей мазью и, слегка её подсушив, продолжила сращивать края. — И боимся без тебя осиротеть. Вдруг опять война — а тебя нет? Кто нас будет спасать?

— Снейп с Лестрейнджем, — буркнул Поттер, глубоко вдыхая и выдыхая, чтобы сдержать обжигающе-острую боль. Вечно ему достаётся всякая дрянь — хоть бы раз задело чем-то простым! Нет ведь. — Чем тебе не спасатели?

— Я ведь не сказала тебе спасибо, — она прервалась и, тепло улыбнувшись, заглянула Гарри в глаза. — Я никак не думала тогда, на празднике, что ты вправду что-нибудь сделаешь.

— Ну так я же герой, — усмехнулся Поттер. — И всеобщий спасатель. Как там говорят у вас — карма?

— Быть героем — карма, да, — она улыбнулась и вернулась к работе. — Но ей можно следовать по-разному… так, как ты, не все могут.

— Так герой же, — Гарри рассмеялся. — Надо держать марку. Просто видишь ли, — заговорил он серьёзнее, — я верю в раскаяние. Знаю, это странно для аврора — но вот так, — он слегка развёл руками. — И мне показалось, что это как раз такой случай. Ну и это ведь не я, в конце концов, решал — я просто подготовил дело для пересмотра.

Они замолчали. Падма медленно, очень аккуратно и тщательно продолжала заживлять его рану — а когда, наконец-то, закончила, очень тихо проговорила:

— Гарри, я тебе и вправду признательна… только вот… что Невилл? Вы дружили же…

— Ну, — Поттер тяжело вздохнул. — Мы не так уж и дружили, — тяжело проговорил он. И добавил: — К счастью. Потому что… ну… ты же понимаешь всё, да?

— Да, — она тоже вздохнула. — Гарри, если бы можно было не выбирать — я не выбирала бы, — она прижала руки к груди. — Но тут, к сожалению, или-или… Если бы я могла помочь родителям Невилла — я бы помогла. Но есть вещи, которые не исправить. И что же получается — если сделал такое, дальше жить уже попросту бессмысленно? Так же не должно быть!

— Ну так потому Лестрейндж и свободен, — Поттер, вздохнув, поднялся и начал одеваться. — Знаешь, я давно понял: нет никакой общей для всех справедливости. Так почти никогда не бывает: чаще всего находится кто-нибудь, для кого даже вроде очевидное благо будет злом. Так что, в конечном итоге, ориентироваться приходится исключительно на себя. Что поделать — я уже смирился. Почти, — он закончил одеваться и ободряюще улыбнулся расстроенной собеседнице. — Не вини себя — ты сказала, что думала. Невилл это тоже знает… просто справедливость у него своя. А что младший Лестрейндж? — спросил он, уже почти дойдя до порога. — Безнадёжен?

— Да, — коротко ответила Падма.

* * *

Безнадёжен.

Это слово будто запечатывало любые надежды. Оно было приговором — и при том вполне объективным. Его брату не помочь — Родольфус отлично понимал это. Слишком поздно… он тогда не успел, и его сил не хватило. И неважно, выложился ли он полностью или нет — важен результат. Вот такой.

Родольфус уже привычно положил подушечки пальцев на запястье Рабастана, слушая слабый, но хотя бы ровный сейчас пульс. Безнадёжен. Ладно… пусть. Без надежды он вполне обойдётся — делать дело можно и так. Он ведь вышел для чего-то — значит, должен отыскать решение. Его просто не может не быть! Тело не разрушено, мозг и душа целы — просто нужно отыскать способ вытащить из брата эту дрянь.

В мире много волшебников. Целители в Мунго хороши — но они не могут знать всего, так же, как и он сам. Он отыщет кого-нибудь — рано или поздно непременно найдёт того, кто поможет.

«Ты сначала денег бы нашёл крышу перекрыть над домом и над сараем, — прозвучал у него в голове насмешливый голос брата. — Или так и будешь, как Уизли, вечно всё трансфигурировать? Я-то никуда не денусь — а до осени всего ничего». Басти-Басти… Родольфус вовсе не был уверен в том, что тот сказал бы что-то похожее, но сама мысль была вполне разумной. Деньги были необходимы — но за тот почти месяц, что прошёл с момента его освобождения, Родольфус так и не придумал, где бы их взять. А дом требовал вложений — как и, например, идея с кальвадосом и сидром, для которых нужно было закупить хотя бы бутылки. Да и этикетки напечатать бы не мешало — не вручную же их рисовать. Мерлин…

Лестрейндж многое узнал и понял о самом себе за прошедшие недели — и, по большей части, вещи эти не были приятными. Прежде ему никогда не приходилось задумываться о том, как себя ощущают те, кому приходится всё начинать с нуля — а ведь у него, в отличие от них, был дом с эльфами, и ему не приходилось думать, по крайней мере, о куске хлеба. Вспоминать своё пренебрежение к «лавочникам» было и досадно, и смешно — вот сейчас бы он с немалым удовольствием ткнул бы самого себя-тогдашнего носом в собственное самодовольство и глупость, но, увы, это было не в его власти. Что ж, Родольфус, ты и здесь получил всё и сполна, и вполне справедливо — выбирайся теперь.

Думай.

Он и думал — но все его идеи упирались, в конце концов, в те же деньги. Он бы многое мог сделать, имей он сейчас какую-то сумму — но её не было. А как начинать с нуля, он не представлял. Нужно было что-то продать — но что именно? В принципе, варианты у него были — но… Но от одной мысли о том, чтобы распродать библиотеку или артефакты у него сводило скулы — а всё остальное более или менее ценное он продал, оплачивая пребывание брата в клинике.

И что делать?

«Ну придумай что-нибудь! — нетерпеливо проговорил у него в голове Рабастан. — Ты же умный!»

Да — вот именно это брат бы ему и сказал. И посмотрел бы с абсолютной уверенностью в том, что Родольфус немедленно это сделает. Хорошо вот так безапелляционно верить в кого-то… Что придумать, Басти?

Родольфус вспоминал, как через пару недель после своего освобождения встретился со Снейпом — изначально чтобы поблагодарить. Ведь не расскажи тот Поттеру про чашу — может быть, никакого пересмотра бы не было. Разговор опять вышел странным — как и все их прежние беседы: они будто кружили в прихотливом старинном танце, то ли по привычке, то ли просто потому, что ни один не был склонен раскрыться другому. И в итоге разошлись, так почти ничего и не сказав друг другу, и Родольфус так и не узнал ничего ни про чашу, ни про то, как и почему Снейп когда-то сменил сторону — и вообще сменил ли, или же его принятие метки было изначально обговорено с Дамблдором. В общем-то, теперь всё это не имело уже значения — но и никакой практической пользы разговор не принёс тоже. Разве что про Драко он узнал кое-что — и, обдумав новости, решился-таки написать им с Нарциссой.

И не удивился приглашению. Его приняли на удивление тепло, а он разглядывал замечательно восстановленный Малфой-мэнор, почти не изменившуюся Нарциссу и разительно переменившегося — повзрослевшего и разом и посерьёзневшего, и успокоившегося — Драко и ощущал себя не на месте. С ними сейчас должен был бы быть Люциус — а сидел он. Лестрейндж.

Говорил, по преимуществу, Драко, удивляя Родольфуса почти каждой фразой. Лестрейндж помнил его другим: нервным и напуганным, мечущимся и озлобленным — а теперь он видел перед собой серьёзного и уверенного в себе молодого человека.

И успешного. Успех этот буквально был написан на Драко, и когда Родольфус спросил, чем тот занят сейчас, стало ясно, что молодой человек по-настоящему собою гордится. Да и было, чем — и хотя удачлив Драко оказался в маггловском, а отнюдь не в волшебном мире, ни его самого, ни Нарциссу, ни Родольфуса это не волновало. Пока Малфой с увлечением рассказывал о бирже, о продажах, котировках и тому подобных не слишком-то понятых Лестрейнджу вещах, пару раз тот едва не попросил у Драко хотя бы совета — но сдержался, понимая, что немедленно получит предложение помощи… и точно зная, что принять её не готов. Нет — он должен выбраться сам. Иначе он потом… неважно. Просто — нет.

Впрочем, об одном он всё же спросил — почти сразу. О проклятье — их семейном проклятье Блэков. И услышал в ответ почти виноватое:

— Прости, Руди. Я жалею сейчас, но меня никогда это не интересовало…

Они просидели несколько часов, а когда в какой-то момент Драко, вежливо извинившись, любезно оставил их с Нарциссой наедине, Родольфус спросил:

— Скажи… Ты не знаешь, что стало с тем ребёнком?

— Дельфини? — она поглядела на него удивлённо — да он и сам почти удивился собственному вопросу. И кивнул. — Она живёт с Андромедой и Люпинами, — Нарцисса вдруг вздохнула. — Мы… к сожалению, так и не общаемся. И я понимаю Меду — хоть мне очень жаль. Но она вряд ли захочет восстановить отношения. Я их как-то видела на Диагон-элле — мне она показалась обычной девочкой. Почему-то, правда, блондинкой, — добавила она удивлённо. — Но, с другой стороны, — она улыбнулась и коснулась кончиками пальцев своих волос, — не мне удивляться. Может быть, она тоже пошла в Розье.

— Или в роду Лорда были блондины, — улыбнулся он. — Какая она?

— Девочка? — Нарцисса взглянула на Родольфуса повнимательнее, и он пожалел о своём вопросе. — Она показалась мне бойкой — они шли с родителями по Диагон-элле, и они с братом всё время порывались куда-нибудь побежать. А, в общем, обычный четырёхлетний ребёнок… хотя теперь ей уже пять. Красивая девочка, — добавила она.

Красивая… о да — этому ребёнку было от кого наследовать красоту. Что мать, что — по слухам — отец. Оба были когда-то красивы. Беллатрикс Родольфус отлично помнил сам — и если девочка хоть отчасти пошла в неё, да ещё оказалась блондинкой, то лет через десять её родители потеряют сон.

А вообще, какое ему до неё дело? Эта девочка напоминала ему о самых неприятных моментах в его собственной жизни — почему и зачем он вообще про неё вспомнил? У него не было ответа.

Но и перестать думать об этом ребёнке он не мог.