Полная чаша (джен)

— Ты не спишь? — Родольфус встревоженно нахмурился, увидев в темноте чёткий силуэт у окна. — Басти, ночь уже.

— Сплю, — негромко отозвался тот, не оборачиваясь. — Я мешаю?

— Тебе плохо? — Родольфус подошёл ближе и, остановившись рядом, вгляделся в бледное в свете луны лицо брата.

— Тебе кошмары снятся? — Рабастан повёл плечами и, плотнее запахнув халат, вцепился в его обшлага.

— Мне вообще не снятся сны, — Родольфус придержал вздох. — Ты не говорил о кошмарах.

— А что о них говорить? — Рабастан пожал плечами. — Всё равно же с ними ничего не поделать. Я спросил целителей — они несут какую-то муть, сводя всё к зелью сна без сновидений. Я уж лучше погуляю.

— С кем ты говорил?

— С целителями, — Рабастан раздражённо дёрнул плечом. — Ты оглох?

— С кем из них? — невозмутимо уточнил Родольфус.

— Да какая разница? — взорвался Рабастан.

Они замолчали, и довольно долго стояли рядом, глядя в окно, за которым серебрилось ночное море.

— Что ты видишь? — наконец, негромко спросил Родольфус.

— Лица, — так же тихо ответил Рабастан. — Люди. Те, кого я убивал. Убил. Я их помню… как выяснилось. Хорошо помню. Всех. И порой они приходят — встают рядом, у кровати. Некоторые садятся… и глядят. Смотрят, смотрят… молча. Женщина какая-то всё волосы расчёсывает… длинные такие — ниже пояса. Волнистые. С них кровь капает… Они все в крови, — он нервно усмехнулся, — Я же почти никогда не пользовался Авадой. Или вообще никогда. Тяжко было… я обычно режущим. Горло. Быстро и, — он чуть дёрнул головой, — эффектно, что ли. Пьянило. Я их в Азкабане всех вспоминал, и тогда почти наяву видел. Когда вышли — думал, что забуду… не забыл. И теперь, наверное, не забуду.

— Часто? — выждав долгую паузу, спросил Родольфус.

— Да. Не очень. Я не знаю, — Рабастан повёл плечами, а потом обхватил их ладонями и, так постояв, отпустил и устало потёр лицо. — Раз в неделю. Может, чаще. Или реже. Как-то так.

— Я могу помочь? — спросил Родольфус. Вышло почему-то резко — он поморщился, но исправлять уже было поздно.

— Не знаю, — Рабастан взглянул на него тоскливо и вдруг попросил: — Поговори со мной. Сейчас. Можешь?

— Могу, — Родольфус огляделся и предложил: — Идём, сядем к камину? Я разожгу.

— Не надо света, — заупрямился Рабастан. — Я хочу смотреть на море. Сядем тут?

— Сядем, — Родольфус вызвал эльфа, приказав принести пару пледов и горячий чай. Рабастан буквально упал в придвинутое кресло, и пока Родольфус укрывал его пледами, молчал, неотрывно глядя в окно. А когда тот закончил, стиснул его руку и пробормотал:

— Я всё время их видел. Когда спал. Ну, почти всё время. Рассказать тебе?

— Расскажи, — Родольфус, холодея от рождающегося внутри подозрения, передвинул своё кресло вплотную, не отнимая руки из ледяных пальцев брата. — Мы… Я не знал, что ты что-то чувствуешь и осознаёшь.

— Я не всё хорошо помню, — Рабастан сжал его руку с такой силой, будто бы хотел сломать, или падал и пытался за неё уцепиться. — Я порой проваливался в темноту, и её не помню. Словно умирал. Мне не нравилось, — он сглотнул. — Было… страшно. Потом страх уходил, и не оставалось ничего. Только я. Странно… Жутко. Ничего не чувствуешь и не помнишь… знаешь просто, что ты есть. А вокруг — ничего. И в тебе ничего. Я не знаю, как объяснить, — прошептал он тоскливо, и Родольфус проговорил мягко:

— Ты потом объяснишь. Продолжай.

— Мне хотелось выбраться. Я не знал, куда — просто выбраться. Но я сам не мог. Рваться было некуда — там же нет ничего. А потом, — он вдруг улыбнулся, — появлялся голос. Твой. Я не разбирал слов — только слышал. Далеко. Я хватался за него, и тогда, — он опять сглотнул, — приходила боль.

— Тебе было больно? — почти прошептал Родольфус.

Все целители в один голос убеждали его в том, что его брат не чувствует ничего, и уж точно никакой боли. А выяснилось…

— Было, — Рабастан кивнул и, забрав у эльфа чай, отпустил, наконец, Родольфуса. — Но так было лучше — я, по крайней мере, понимал, что живой. Даже понимал, что сплю, и пытался проснуться… только у меня не выходило. Мне казалось, — он отпил чай, — что ещё немного — и получится, но… Это как выныривать с глубины: поднимаешься ведь медленно — если чересчур торопиться, то кровь вскипит. Она и вскипала, — Рабастан сделал ещё один глоток. — Наверное. Ощущение, думаю, похожее. Только вместо воздуха в крови иглы, и они все разом тебя протыкают… и я падал обратно. В ту черноту. А потом опять тебя слышал. И не только тебя, — он вдруг улыбнулся. — Её голос я тоже помню. Слова нет, а голос вспомнил, когда услышал. Было два голоса. А потом и боль, и тьма закончились — и я просто заснул. И тогда пришли они, — он опять поёжился и, в несколько глотков допив чай, снова обхватил себя руками. — Эти люди. Я всё время убивал их. Каждого. Один на один. Никого из вас не было — только тени, я и эти люди. Кто-нибудь из них. Я их убивал, а они не умирали. Падали и продолжали смотреть. И шептать. Что — я не мог понять, — Рабастан судорожно вздохнул и умолк.

— Я не знал, — сказал зачем-то Родольфус. — Я не знал, что тебе больно. Мне жаль.

— Ну а если бы знал? — резко спросил Рабастан. — Что ты сделал бы?

— Я бы… — начал было Родольфус — и осёкся.

Он бы отпустил его. Отпустил — и тогда не случилось бы никакого чуда, и сейчас они не разговаривали бы здесь в темноте.

— Так что хорошо, что ты не знал, — неожиданно весело проговорил Рабастан, вновь беря брата за руку. — Я хотел жить. Даже когда спал — хотел. Иногда я слышал вас во сне, — он заулыбался. — Если это удавалось, эти люди уходили, и я мог передохнуть. Мог просто спать и слушать вас. Я ни слова не помню, — он опять замолчал, а потом вдруг попросил почти нормально: — Можно мне ещё чая? С молоком. Руди, брось, — он посмотрел на брата и опять улыбнулся: — Если бы ты знал, меня бы давно не было. А так есть… хоть бы и с кошмарами. Скажи, а меня ведь будут судить?

— Что? — переспросил сбитый с мысли неожиданной сменой темы Родольфус.

— Ну судить, — повторил Рабастан с некоторым нетерпением. — Тебя же судили — значит, и меня должны. Меня тоже ждёт Азкабан?

— Нет, — отрезал Родольфус. — Никакого Азкабана. Разбирательство будет, конечно, но меня ведь отпустили. А на тебе куда меньше крови.

— Я вот не уверен, — Рабастан говорил вполне обычно, и на этом фоне его недавний рассказ казался ещё более жутким. — На тебе непростительных больше — а вот про кровь я бы поспорил.

— Не настаивай, — усмехнулся Родольфус. — Ты за кровь отсидел. В школе мы с тобой были вместе, так что тебя оправдают.

— Но ты ведь сидел, — возразил упрямо Рабастан. — Пять лет.

— Потому что не стал тогда защищаться, — неохотно сказал Родольфус. — Хотя стоило. Но в то время у меня не было сил, да и смысла я не видел — и вообще полагал это правильным. Но тебя я посадить не дам.

— Думаешь, они тебя послушают? — насмешливо спросил Рабастан, но Родольфус без труда услышал за этой насмешкой страх.

— Полагаю, да, — Родольфус тоже позволил себе некоторую иронию. — Раз меня оправдали, то придётся оправдать и тебя. Тем более, — добавил он медленно, — что одно из главных обвинений теперь будет звучать по-другому.

— Это какое? — почти с жадностью спросил Рабастан.

— По делу Лонгботтомов. Я не рассказал тебе, — слова давались тяжело, словно он раскрывал какую-то постыдную тайну. Свою тайну. — Их ведь вылечили.

— Что? — ахнул Рабастан, почему-то даже отшатнувшись.

— Вылечили, — повторил Родольфус. — Недавно. Они оба очнулись и вполне пришли в себя. Спроси Падму — она знает больше моего.

— Вылечили? — недоверчиво переспросил Рабастан. — Но как так? Почему?

— Почему? — переспросил Родольфус. — Вероятно, потому, что давно пытались, — пошутил он, но вопрос брата ему совсем не понравился. — Басти, что не так?

— Думаешь, их вызовут в свидетели? — напряжённо спросил Рабастан.

— Я не знаю, — Родольфус тоже начал нервничать. — Вряд ли — на моём слушанье это дело вовсе не обсуждалось. Речь пойдёт об уроках, о школе и её защите… но даже если и вызовут — ты их не пытал. Ты там был, но это просто пособничество. За него ты отсидел с лихвой.

— Не пытал, — эхом отозвался Рабастан.

— Басти, в чём дело? — Родольфус подался к брату. — Лучше расскажи мне.

— Кто их отыскал, помнишь? — очень тихо спросил Рабастан.

Они замолчали, а Родольфус пытался справиться с внезапно обрушившейся на него досадой и яростью. Когда он писал Лонгботтому… Невиллу, он, уж если быть действительно честным, ни секунды не верил, что Рабастан когда-то очнётся. А главное — он абсолютно забыл о том, что Алису и Фрэнка нашёл когда-то именно его брат. Да, пытали их Белла и Крауч, да, он сам тогда к ним не присоединился только лишь потому, что его помощь не требовалась, да, он тогда и не думал их останавливать… но нашёл и выследил Лонгботтомов Рабастан.

Мерлин.

Что же он наделал?

Если это выяснится… нет, пожизненного срока, конечно, не будет, но возможность оправдания станет эфемерной.

Впрочем…

— Полагаешь, они это знают?

— Знаешь, как я выследил их? — с кривоватой ухмылкой спросил Рабастан.

— Нет, — Родольфус вновь ощутил внутри едва только унявшийся холодок.

— Мы все тогда их искали — я, Крауч, Белла… а повезло мне, — он болезненно усмехнулся. — Я увидел Алису на улице — совершенно случайно. Она шла к какому-то переулку, и я понял, что она сейчас аппарирует. И пошёл за ней, позабыв об дезиллюминационном и оборотном. Она обернулась, увидела меня и тотчас аппарировала, но я успел бросить следящие. Она их потом нашла и сняла, но было поздно. Мы нашли дом.

— Она может вспомнить, — медленно проговорил Родольфус.

— Может, — Рабастан кивнул.

Они опять замолчали, и на этот раз молчали очень долго. А потом Рабастан поднялся, уронив на пол пледы, и проговорил:

— Пойду лягу. Доброй ночи, Руди.

И ушёл, ступая почти беззвучно и оставив Родольфуса сидеть и смотреть в темноту.