Друзья моря. Книга вторая. Кирион. (джен)

За трапезой, поданной в покоях Деда, Кирион незаметно изучал его. Тот еще сильнее постарел, стал чуть ниже ростом и по-прежнему не снимал траура, который начал носить после смерти сына. Впрочем, теперь у него появилась новая причина для этого. Когда они встали из-за стола, Фарамир развязал стянутые шнурком волосы юноши, и они упали на плечи.

— Будешь носить длинные, как у эльфа? — спросил Дед, гладя его по волосам.

— Нет. Я человек, а не эльф. И не хочу быть похожим на них. Мы увядаем, старимся и умираем. И, в отличие от эльфов… не можем вернуться в этот мир. Мы — другие, и глупо подражать им. Не имея сути, цепляться за форму.

— Смотри сам.

Вечером Кирион побывал в купальне, а на следующий день, когда хотел одеться, обнаружил, что остававшаяся в Минас-Тирит одежда стала ему мала. Он подумал, накинул симару и пошел к комнатам отца. Они оказались не заперты, и Кирион вошел. В покоях было чисто: по-видимому, слуги регулярно там прибирали и проветривали. И все выглядело так, как в те счастливые дни, когда они с отцом возвращались осенью из Пеларгира. Даже живые цветы… Но что-то непонятным образом все же подсказывало, что комнаты пустовали.

Сын прошел в кабинет, а потом в спальню Эарнила. Последний раз он был там, когда отец еще был жив. Кирион открыл шкаф и нашел отцовские камзолы. И да, они были переложены свежими веточками полыни. Он взял камзол из серо-лилового бархата, такую же рубашку и надел их. Потом снова вернулся в кабинет. Нет, все же было видно, что в покоях никто не жил. Стол был абсолютно пуст. Ни бумаг, ни даже чернильницы и перьев… Кирион постоял немного, а потом вышел.

За завтраком он почувствовал, что Дед узнал одежду Эарнила, но Принц ничего не сказал. «Возможно, ему не очень нравится, что я ходил в покои отца и, тем более, без позволения трогал его вещи, — подумал Кирион. — Надо будет попросить расставить мои камзолы».

Около полудня пришел цирюльник.

— Не хотите оставить? — спросил он, расчесывая Кириону волосы.

— Нет.

Через час цирюльник закончил свою работу и ушел.

— Что прикажете делать с волосами, милорд? — поинтересовалась служанка, собирая срезанные пряди с пола.

— Бросьте их в камин, — ответил он и вышел из комнаты.

Однако женщина ослушалась его и превратила их в шиньон, который потом с удовольствием носила в праздники.

Кирион вернулся к Деду. Тот с удовольствием отметил, что сильные упругие волосы юноши всегда отлично лежат.

— Не хочешь пойти прогуляться? — спросил Фарамир, глядя на сосредоточенного и даже напряженного внука. — Погода хорошая для этой поры.

— Да, — согласился тот.

— Хотя бы в сад во Врачебных Домах. Я же прекрасно понимаю, что после приволья морских просторов тебе здесь тесно…

— Спасибо, что отпустили меня тогда.

— Я видел, что иного пути нет. Или потерять тебя… или отпустить. А потерять еще и тебя я не мог. Я утратил всех, кого очень любил: мать, брата, отца, теперь сына... Я не могу потерять и тебя. У каждого человека есть предел…

Кирион взял его за руку и поцеловал.

— Тебе весьма хорошо отцовский камзол… И сидит, и к лицу… Ты стал совсем взрослым… Иди пройдись. — Дед слегка сжал его ладонь.

Юноша надел плащ, вышел из дома и пошел куда глаза глядят. В Городе ничего не изменилось — даже книжная лавка, которую отец нашел в детстве, осталась на прежнем месте. Кирион поднялся по ступеням и вошел. На многочисленных полках лежали книги. Совсем уже старый хозяин поспешил к нему.

— Чего изволите, милорд? — услужливо спросил он.

— Ничего. Я… ошибся. Извините. — Кирион развернулся и быстро покинул лавку.

Он вернулся в Четвертый Ярус, подошел к дому Гвиндора и постучал. Иримэ открыла.

— Лорд Кирион? — удивилась она.

— Капитан Гвиндор?.. — после приветствия спросил он.

— В Цитадели. И Хирлуин с Игнолдом. И Даэрон. Он теперь один из королевских писцов.

— Спасибо. — Кирион поклонился и ушел.

Женщина некоторое время смотрела ему вслед. «Может быть, надо было пригласить его зайти… Угостить чем-нибудь…». Постояв минуту, она закрыла дверь и вернулась к дочери.

Дома Кирион снова пришел в покои отца и, открыв шкаф в кабинете, начал изучать содержимое. Там он нашел «Историю Нуменора» — книгу, происхождение которой ему было хорошо известно. Она была почти как новая — отец бережно обращался с ней. Юноша положил ее на стол, потом по очереди заглянул в несколько шкатулок. Там лежали письма: матери к отцу, Фириэль, Эарвэн и его собственные из Пеларгира.

Кирион взял одно из своих детских писем, прочел его и положил на место. В соседней шкатулке оказались письма, надписанные неизвестным ему аккуратным почерком. Развернув одно, он понял, что, по-видимому, их писала мать Фириэль, и положил его обратно. «Интересно, какой она была?.. — Отец редко, но всегда очень тепло упоминал о ней. — Если душа все-таки живет, встретились ли они там?.. И знают ли, что происходит здесь?..» — Кирион вздохнул. «Любовь не умирает», — вспомнил он слова отца, но не чувствовал этого.

Юноша поднял глаза и увидел еще одну шкатулку, стоящую особняком. Подумав, он все же открыл и ее. Там тоже были письма, но не пожелтевшие от времени, а новые. Даже запечатанные. Они были аккуратно связаны по несколько штук и надписаны рукой отца: «Эарвэн», «Фириэль», «Кириону», «Фэамиру»... «Амариэ»

Он взял несколько писем, предназначавшихся ему, и развязал ленту. «Моему Кириону в день совершеннолетия», — значилось на первом письме. Кирион ахнул, дрожащими руками спешно развернул его, но вдруг остановился. «Отец хотел, чтобы я прочитал его в день совершеннолетия… Значит, нужно подождать… Осталось меньше месяца…» Он бережно свернул письмо, но расстаться с ним у него не было сил. Кирион связал остальные письма лентой и убрал на место. Потом взял послание, которое должен был прочесть в свой двадцатый день рождения, вложил его в «Историю Нуменора», закрыл шкафы и отправился к себе.

Следующие дни юноша много читал, набрав книг в библиотеке, а когда Принц был свободен — беседовал с ним.

Накануне дня рождения Кириона, к его радости, из Пеларгира приехала Эрендис с младшими детьми.

В день совершеннолетия юноши из знатных семейств, имевшие от рождения титул лорда, вступали во все соответствующие их статусу права, получали перстень с личной печатью, а на голову им торжественно возлагали обруч как знак их высокого положения. Фарамиру было немного грустно. Ему возложили обруч не где-нибудь, а в Тронном зале Минас-Тирит. Эльборона он торжественно короновал в тронном зале Эмин-Арненского Замка. Эарнила в связи с тем, что он должен был пройти через признание Королем, тоже возвели в лорды в Тронном зале Дворца. Его же любимцу Кириону предстояла скромная церемония в гостиной Дома Блюстителей.

Утром юноша проснулся и первым делом достал письмо отца. Теперь, когда он имел право прочитать его, он не мог решиться. Наконец он все же развернул его и начал читать. «Мой дорогой, любимый мальчик…» — к горлу подкатил ком, на глаза навернулись слёзы. Кирион отложил письмо, чтобы не закапать его, и попытался успокоиться.

«Сегодня тебе исполнилось двадцать лет, и отныне ты считаешься взрослым… — Он почти слышал отцовский голос. — Я верю, даже знаю, что ты вырос умным, ответственным, благородным человеком и с честью будешь нести бремя лорда из Дома Хурина…»

Дочитав, Кирион уткнулся лицом в подушку и заплакал, потом снова взял письмо и перечитал его. «Люблю тебя, твой отец», — пробормотал он прощальную строчку. Даты в конце не было. «Если любовь и не умирает, похоже, что она не умирает именно так. Отец, как необыкновенно глубокий и чуткий человек, придумал, как побыть со мной в этот день, и спустя два года после смерти послал мне привет. Сказал, что любит меня… Как жаль, что я не могу ему ответить...»

К полудню он спустился в главный зал. Увидев его, Принц понял, что он плакал, хотя Кирион умылся и попытался привести себя в порядок. «Бедный мальчик…» — тихо вздохнул Дед. В Зал вошла Эрендис. Даже сейчас она была в глубоком трауре и не считала нужным скрывать свои чувства. В глухом черном платье и покрывале из черного кружева, с гладко зачесанными назад черными с проседью волосами, без каких-либо украшений, она казалась властительницей смерти. Лицо ее было прекрасно жуткой и безжалостной красотой, которая не знает ни тепла, ни сострадания. Фарамиру самому было тяжело смотреть на нее. «Каково же детям…» — подумал он.

Фэамир, которому скоро должно было исполниться двенадцать, со спокойным и дружелюбным любопытством взирал на старшего брата, которому после смерти отца досталась часть его любви и восхищения. Семилетняя Амариэ скучала.

Когда пробило полдень, Кирион подошел к Деду и преклонил колени. Тот аккуратно возложил на его склоненную голову обруч, потом надел на руку перстень. Слуги поднесли мантию, Фарамир набросил ее внуку на плечи, после чего провозгласил его совершеннолетним. Юноша поднялся, Дед крепко обнял и расцеловал его. Потом была праздничная, а вернее, уныло-торжественная трапеза, где те, кто мог есть, смотрели в свои тарелки, а кто не мог — ждал освобождения от повинности. Хоть какая-то жизнь была лишь за столами слуг. Когда обед закончился и Эрендис скрылась у себя, Фэамир подошел к брату и обвил его шею руками.

— Я хочу остаться с вами… С тобой и дедушкой Фарамиром, — прошептал он брату на ухо.

— Хорошо, останешься, обещаю, — удивляясь самому себе, ответил Кирион.

— Тебе придется уговорить мать… — заметил Принц.

— Придется. — Кирион вскинул голову.

«Эарвэн была права… Я должен собрать семью и сохранить ее. Но где мне взять силы?..»

Вечером, когда он остался один, Кирион задумался. Обращаться к Валар он не привык — они были странными и очень далекими. Зная историю Первой Эпохи, он не слишком полагался на их благость и милосердие. «Отец, — прошептал он, — если ты где-то все же есть… И можешь меня услышать… Дай мне сил. Помоги мне. Я так люблю тебя... и мне так без тебя плохо… Нам всем плохо…» Кирион расстегнул пряжку мантии, стянул обруч и рухнул на постель. Скоро в комнату заглянул Принц и заставил его раздеться и лечь «по-человечески».

Кирион уснул и оказался в поместье. Светило теплое, но не жаркое солнце, и перед ним сияло море. Повернув голову, он увидел до боли знакомый силуэт. Отец в непривычно светлом одеянии подошел и обнял его.

— Вы живы?! — ахнул Кирион.

— Разве я умирал, мой мальчик… — отец поцеловал его в лоб и провел рукой по волосам. — Ты стал совсем взрослым.

— Где вы были?.. Мне… Нам так не хватает вас... — Кирион сжал его руки.

— Ты взрослый, Кирион.

— Нет!

— Я знаю, что ты вырос достойным человеком.

— Не уходите! Только не оставляйте меня! Пожалуйста!

— Мой дорогой, любимый, мальчик… — Сколько тепла было в этом голосе. — Любовь не умирает.

Сын упал на колени и плача прильнул к нему.

Утром Кирион открыл глаза и увидел, что лежит у себя в спальне, в Минас-Тирит. «Сон, — с тоской подумал он. — Или?.. Моя молитва, нет, отчаянный призыв был услышан?.. И отец откликнулся?.. — Он сел на постели, открыл книгу и развернул послание. — Или это просто мой разум играет со мной после письма?..» Но слова «мой дорогой, любимый мальчик» словно остались с ним.

Кирион встал, умылся, оделся и пошел к покоям матери. Скоро она вышла.

— Мама. — Он поднялся.

— Что ты хотел? — Эрендис невольно залюбовалась им, и ее губы тронула улыбка.

— Я прошу вас оставить Фэамира со мной... и с Принцем, — поспешил добавить он.

— Нет, Кирион. Прости. — Она на миг смягчилась. — Фэамир и Амариэ — то немногое, что у меня осталось. Что держит меня здесь, иначе я бы давно… — Эрендис умолкла. — Фэамир поедет со мной, — твердо закончила она.

— Фэамир — живой ребенок. И он хочет остаться с нами. Также, он мальчик, и его должны воспитывать родственники со стороны отца.

— Я не собираюсь спорить.

— Я тоже. Фэамир останется со мной. Мне двадцать, я совершеннолетний и теперь имею право быть его опекуном.

Мать молчала.

— Ты хочешь использовать власть? — наконец произнесла она.

— Я могу ее использовать как наследник и правопреемник отца и глава семьи. Но это не моя прихоть, а желание Фэамира.

— Глава семьи, — повторила она.

— Да. Если вы не хотите расставаться с Фэамиром, вы можете остаться с нами, и я буду очень рад этому. Но мальчика я не отпущу. По крайней мере, пока.

Некоторое время они смотрели друг другу в глаза. «Небо, куда пропал свет из ее глаз…» — с мукой подумал Кирион.

Внезапно он обнял ее и прижал к себе. Сначала она пыталась отстраниться, но он был сильнее. Внезапно Эрендис сдалась и заплакала.

— Мама, я так люблю вас… — прошептал он. — Отец не может вернуться к нам, но вы можете…

— Кирион…

— Пожалуйста.

Наконец она успокоилась.

— Хорошо. Фэамир останется с тобой… И я передам тебе опеку над ним, — негромко сказала она и стремительно вышла.

Кирион хотел броситься к брату и обрадовать его, но понял, что у него подкашиваются ноги. Даже во время штормов он не чувствовал себя настолько обессиленным и опустошенным. Перед завтраком он сообщил Фэамиру, что мать позволила ему остаться, и тот страшно обрадовался. Теперь старший брат каждый день гулял с ним, или они катались верхом.

Однажды братья проезжали по западному берегу Андуина неподалеку от Эмин-Арненского замка.

— Ты теперь наследник Итилиена? — спросил Фэамир.

— Да.

— Что случилось с Эктелионом?

— Тебе не рассказывали?

— Нет.

— Он упал с лошади, ударился головой и спустя несколько часов умер.

— Ему было всего двенадцать… Как мне.

— Да. Но не бойся. Мы же не делаем глупостей верхом.

— Я не боюсь.

Кирион подумал, что он недостаточно хорошо знает и не до конца понимает Фэамира. На первый взгляд, ребенок был весьма задумчивым, тихим и спокойным, но что-то говорило старшему брату, что мальчик был намного интереснее и глубже. Когда Кирион был занят, Фэамир брал книгу и садился в кабинете Деда. Часами он сидел у ног последнего подобно преданному псу, которого радовало, если время от времени его трепали по голове, и оживал немного, лишь когда Кирион играл с ним.

Весной из Арнора вернулся Король с семейством. Вместе с ним в свите принцесс приехали Эарвэн и Линдиссэ. Они не знали о случившемся с Эктелионом, но если Эарвэн была скорее рада переменам — ведь, превратившись в наследника Итилиена, Кирион, наконец, вернулся домой и теперь потихоньку становился правой рукой Деда — то Линдиссэ расстроилась. Она по-своему все еще любила Эльборона и привязалась к младшему брату после того, как они оба пожили в семье у Принца.

— Пойми, Эарвэн, у нас тоже когда-то была хорошая семья. И отец был славным и жизнерадостным человеком… Но она разрушилась намного раньше. И я не знаю, что лучше: потерять отца или знать, что он сам на себя не похож и беспробудно пьет.

— Он сам выбрал этот путь.

— Тем страшнее он сейчас наказан — и мы вместе с ним.

Линдиссэ отчасти чувствовала себя изгоем. Она знала, что ее мать осуждена и в темнице. Отец не хотел ее видеть и совершенно ей не интересовался. Единственным человеком на земле, который любил ее, оставался Дед, но теперь он был надломлен смертью младшего сына. К тому же Линдиссэ чувствовала, что, хотя Принц и уделял ей много внимания, к детям Эарнила он был привязан больше. Знать держалась с девушкой отстраненно, и считалось, что Король проявил неслыханное снисхождение и милость, когда ее взяли в свиту принцессы Гилраэнь.

Правда, в жизни бывшей семьи Эльборона намечалось важное событие. Линдориэ, вторая и самая красивая из его дочерей, получила предложение руки и сердца от наследника королевства Дэйл. В свите принцесс шушукались о том, что, разумеется, лорд Бранд не знает о том, что творится в семье невесты, и, конечно, знай он об этом, он обратил бы свой взор на более достойную партию. Линдориэ же и ее второй дед лорд Калиондор Лоссарнахский весьма гордились ее предстоящим замужеством и тем, что со временем она станет королевой. Свадьба должна была состояться летом, в июне, и Фарамир готовил приданое, которое не уступало приданому Глорэдэль и Фириэль, его старших внучек.

Невеста ожидала, что младшая сестра поедет с ней в Дэйл, но они давно уже не были близки, и Линдиссэ отказалась, так как понимала, что сестра хочет лишь покрасоваться перед ней. «Ты зря не едешь с нами, — заметила Линдориэ, — глядишь, и нашла бы достойного человека». Но Линдиссэ все же отказалась.

Возвратившись, Король решил созвать Совет Минас-Тирит. Как и ожидал Принц, Элессар был немало разочарован деятельностью лорда Арантара в качестве главы государства. После окончания Совета Король попросил Фарамира задержаться.

— Мне стало известно, ваш внук от Эльборона, признанию которого способствовал покойный Блюститель, погиб из-за несчастного случая.

— Да, это так, милорд.

— Как видите, незаконнорожденные дети ни к чему хорошему не приводят и долго не живут.

Фарамир не ответил.

— Наследником Итилиена стал лорд Кирион, ваш внук от младшего сына?

— Да, милорд.

— Насколько я помню, Кирион уже совершеннолетний?..

— Да. В декабре ему исполнилось двадцать, милорд.

— Он всегда производил на меня впечатление умного и незаурядного юноши… Его отец, лорд Эарнил, был неплохим Блюстителем. Возможно, сын мог бы пойти по его стопам… Я ничего не обещаю, но надеюсь, он оправдает ожидания. В любом случае, Блюстителями никогда не становились моложе тридцати лет, а ему всего двадцать. Я хочу, чтобы он вошел в Совет Минас-Тирит и Большой Совет Гондора. Ближайший Большой Совет состоится уже в последнюю декаду апреля, и я жду его.

— Как вам угодно, милорд, — поклонился Принц, и Элессар отпустил его.

Придя домой, Фарамир нашел внуков играющими в шарады. Он вспомнил, как накануне вечером Кирион долго не ложился, сочиняя эти шарады для Фэамира, и подумал, что Кирион очень ответственно подходит к тому, чтобы если и не заменить младшему брату отца, то дать ему как можно больше из того, что мальчик потерял из-за его преждевременной смерти.

— Король хочет, чтобы ты вошел в Советы. Как Минас-Тирит, так и большой Совет Гондора, — сказал Принц.

Фэамир понял, что у брата будет еще меньше свободного времени, и вздохнул.

— Насколько я помню, это не самое приятное времяпровождение… — ответил Кирион, — и вы радовались, когда избавились от него, — улыбнулся он.

— Это часть бремени лорда и особенно — правящего лорда. Со временем ты станешь принцем Итилиенским, и тебе нужно привыкать к этому.

— Я не думал, что меня пригласят в Советы так рано.

— Это не рано, мальчик мой. Я тоже участвовал в Советах с двадцати лет. Хотя нет, участвовал — слишком громко сказано, — улыбнулся Фарамир. — Сидел и слушал умных людей.

— Но у меня будет право голоса?

— Да, но твой голос, пока не будет иметь особой силы.

— О чем вы говорили с дедушкой, когда обсуждали силу голоса? — спросил Фэамир у старшего брата, когда Принц вышел. — Тебя пока не будут слушать?

— Конечно, не будут. Мне двадцать, и для всех я мальчишка, к тому же Элессар больше всего любит слушать себя, — усмехнулся Кирион. — Но не только. При голосовании, если оно вообще проводится, голоса членов Совета имеют разную силу. Самый «веский» голос у Короля, к тому же у него есть право «вето». Даже если большинство проголосует иначе, он может все равно сделать по-своему. Но обычно люди чувствуют его настроение и пожелания, поэтому немногие решаются голосовать против… Но если уж большинство в Совете все же проголосовало против, Король тоже не спешит использовать «вето» — все же он не хочет злить знать.

— А какая сила будет у твоего голоса?

— У капитанов и старейшин голос равен одному голосу. У людей с титулом и генералов, — двум, у правящих лордов и Блюстителя, если присутствует Король, — трем, а у самого Короля пяти.

— В одном короле помещается пять капитанов?

— Получается, что так.

— Значит, у тебя будет как бы два голоса?

— Да.

— Тебе все это дедушка рассказал?

— Не только, многое я знаю еще из рассказов отца…

— Понятно… — тихо ответил Фэамир. — Знаешь… Мне кажется, из тебя бы вышел хороший Блюститель… — он взглянул на Кириона.

— Я твой брат, ты меня любишь, и потому тебе так кажется… А для остальных я пока мальчишка, и не думаю, что кто-то хочет видеть меня Блюстителем. Кроме капитана Гвиндора, может быть… — добавил он.

— А как же дедушка Минастан, капитан Аксантур, ну и Принц, конечно.

— Посмотрим. Но самому молодому Блюстителю в истории Гондора, лорду Хадору, было тридцать два года, когда он вступил в должность. Отцу — около тридцати трех…

— Почему?.. — спросил Фэамир, но не договорил.

— Что почему?.. — Кирион положил брату руку на плечо и наклонился к нему.

— Почему отец умер так рано?..

— Он тяжело заболел. Ты же помнишь…

— Почему он заболел? Почему… почему заболел он, а не лорд Эльборон, например? Дедушка Минастан говорил, что Высшие Силы любят добрых и благородных людей… Но отец умер, а столько людей намного хуже него продолжают жить...

— Не знаю, кто и кого любит, Фэамир, но мне иногда кажется, что чем лучше человек, тем тяжелее ему живется. И добрым и благородным человеком надо быть, несмотря ни на что… Просто потому, что ты иначе не можешь… Как отец.

Мальчик заплакал, и Кирион обнял его.

(C) 2020-2021 murzwin