Друзья моря. Книга вторая. Кирион. (джен)

Вечером Кирион все же вернулся во Дворец и поднялся в супружеские покои. Когда он вошел в спальню, Эльвинг в нижней сорочке с распущенными волосами лежала на постели.

— Зачем ты пришел? Ведь ты не любишь меня. — Она села.

— Я ваш муж, миледи.

— Ты думал, после того, что ты наговорил мне и моему отцу, я приму тебя? — Она поднялась, не спеша подошла к нему и заглянула в лицо.

Глаза ее светились странным светом, под шелком угадывалось тело. Эльвинг, зная свою власть над ним, ждала. По его лицу потек румянец. Казалось, еще чуть-чуть — и он не выдержит. Кирион закрыл глаза.

— Воля ваша, миледи, — произнес он, развернулся и вышел.

Эльвинг смотрела ему вслед. Она была уверена, что раз он появился, то будет просить о прощении, и собиралась великодушно простить его. Теперь он ушел, и она не знала, когда он вернется и вернется ли.

Кирион стоял в своей комнате. “Лечь здесь? Или лучше дома?..” Секунду поколебавшись, он оделся и покинул Дворец.

— Вернулся? — спросил Фэамир.

— Да.

— Зря ты так… Ты же не можешь с ней развестись. А она точно не умрет. Скорее мы с тобой отправимся на тот свет, хоть мы и младше.

Брат не ответил.

— Как ты будешь всю жизнь без жены?

— Придется научиться.

Кирион отправился в купальню, где опрокинул на себя ведро холодной воды. В купальне не топили, и он почувствовал, что замерзает. Кирион вернулся к себе. В спальне было темно и тоже не натоплено. Он вытер волосы и позвал слугу. Тот, увидев его, удивился, но принялся разжигать камин. Кириона начал бить озноб.

— Почему не топили?

— Думали, вы будете ночевать во Дворце, милорд, — честно ответил тот.

— Принесите горячего вина.

Пытаясь согреться, Кирион забрался в кровать. Принесли вино. Он залпом осушил небольшой кубок и закутался в одеяло. Скоро вино подействовало, он согрелся и уснул.

Эльвинг сидела на постели. Ее душу поочередно охватывали гнев, обида, жалость к себе и любовь к Кириону. Весь день после объяснения она боялась, что он не придет ночевать. Поэтому, услышав шаги, очень обрадовалась, но взяла себя в руки и решила повоспитывать его, заставить попросить прощения. Но он ушел. Ушел, хотя она была совсем рядом. Ушел, несмотря на то, что хотел остаться — она это прекрасно видела. “Гордый, упрямый, дерзкий мальчишка!”

Потом она вспомнила, как искала встреч с ним, как его просто вынудили на ней жениться. Но ведь она нравится ему… Минувшая ночь и сегодняшнее утро не оставили сомнений. В конце концов, он сам признал, что восхищается ее красотой… Она и сама всегда чувствовала это, а теперь, после близости, считала, что он наконец в ее власти и принадлежит ей.

После полуночи она неслышно заглянула в соседнюю комнату. Его не было, и она поняла, что он ушел в Дом Блюстителей. Ей стало тоскливо и одиноко, захлестывала жалость к себе. Ночь она провела без сна, и к утру ее глаза были предательски припухшими от слез.

Перед завтраком появились ее девушки. Эльвинг догадалась, что им откуда-то известно, что лорд Кирион не ночевал у госпожи, но принцесса поняла, что они, хотя вели себя привычно почтительно, не сочувствовали ей. Ведь каждая хотела бы быть на ее месте. Она вспомнила бледное и грустное лицо Ирильдэ в день их свадьбы, когда та готовила ее к церемонии и к первой брачной ночи. Эльвинг вспомнилось, что в других странах, даже если многоженство и не позволено, властители часто ложатся с фрейлинами своих жен, иногда не брезгуя и служанками. И хотя она понимала, что Кирион не таков, было все равно неприятно.

Кирион проснулся довольно рано и занялся донесениями из Итилиена. “Королю все бы праздновать… В то время как жизнь не останавливается…” Днем он поиграл с малышом, посидел у матери, сыграл в шахматы с Амариэ и снова вернулся к себе в кабинет.

Дед предлагал ему занять отцовские покои, раз он все же стал Блюстителем, но Кирион отказался и оставил за собой комнату, в которой жил почти с самого рождения. После ужина он ушел к себе, сел у камина с книгой, но не смог читать и отложил ее. Неожиданно он услышал негромкий стук в дверь. Прежде чем он отозвался, дверь открылась, и в комнату вошла Эльвинг. Он встретил ее, поцеловал руку и подвел к креслу, после чего сел напротив. Какое-то время они молчали.

— Судя по тому, что вы пришли, миледи, вы хотели поговорить со мной.

— Хотела.

— Я рад, что вы пришли ко мне, как к равному, а не вызвали, словно слугу, — произнес он, чтобы подбодрить ее.

— Чего ты добиваешься?.. — наконец произнесла она.

— Я хочу, чтобы у меня была жена, миледи. Жена, а не госпожа. Я хочу, чтобы, в первую очередь, вы были супругой блюстителя Кириона из Дома Хурина, а не дочерью короля Элессара.

Она молчала, и он продолжил.

— Вы полагаете, что любите меня. Но истинная любовь — не собственническое чувство. В том числе, это готовность принести себя в жертву ради любимого человека. Как некогда сделала княжна Инзиль. Именно желание радости и блага дорогому тебе существу есть проявление любви, а не желание подчинить и присвоить.

— Разве в том, что, по-твоему, я должна отказаться от происхождения, нет желания покорить и присвоить? Или ты не любишь меня?

— Миледи. В семье вашего отца все благополучно. У меня же рано умер отец, мои младшие брат и сестра стали сиротами совсем детьми. Моя мать — вдова, и теперь она еще и серьезно больна. И вы помните причину ее недуга. Дед стар, и ему нужен помощник. И да, у меня есть ребенок. Я люблю детей и, поверьте, буду счастлив, если вы подарите мне еще. Но я никогда не откажусь от Эрейниона. Это мой сын, мой первенец, чье рождение сделало меня отцом. И его мать в девятнадцать лет была убита за то, что спасла меня. Мне бесконечно дорог этот мальчик, и я сделаю все, чтобы восполнить ему его утрату. Я не могу быть просто зятем великого короля Элессара. Я фактически правитель Итилиена и уже почти глава семьи и дома Хурина, и именно это — главное для меня.

Я хочу чтобы вы стали моей женой. Я хочу делить с вами не только ложе, но и свою жизнь. Свои радости и печали. Если вы согласны, то я окружу вас заботой, буду беречь и стараться как можно чаще радовать…

— Ты... любишь меня?.. — в ее глазах была почти мольба.

— Вы необыкновенно красивы. Однако мне хотелось бы полюбить вашу душу, а не только ваше тело. Но для этого вы должны относиться ко мне, как к равному, а не как к игрушке или слуге. Я не щенок и не смогу любить хозяйку.

— Как ты думаешь, что я отвечу? — помолчав, спросила она.

— Вы пришли ко мне… — улыбнулся он, — и я верю, что вы останетесь.

Эльвинг обвела невидящими глазами комнату. Она колебалась.

— Я пришла одна… Меня могут хватиться.

— Я пошлю слугу во Дворец.

— И мои девушки... У меня здесь нет служанок.

— Это не беда. Я помогу вам раздеться и одеться — тоже.

Он встал подошел к ней и подал руку. Она поднялась, он обнял ее и впервые первым поцеловал. Потом подошел к двери и запер ее. Затем помог снять платье и аккуратно вынул шпильки из головы. Эльвинг легла в его постель. Комната была непривычной, но уютной и по-своему красивой, а кровать — довольно широкой. Кирион разделся, лег рядом и обнял ее.

Через час, к удивлению принцессы, он поднялся.

— Куда ты?..

— Нужно послать слугу во Дворец. И проведать малыша перед сном, — ответил он, надевая симару. — Я скоро вернусь.

И действительно, через четверть часа он пришел снова.

Проснувшись на следующее утро, Эльвинг размышляла, что ей делать. Ей очень не хотелось перебираться из Дворца в Дом Блюстителей, но она понимала, что это — единственная возможность остаться с мужем. Кирион пообещал ей, что при первой же возможности они уедут в Эмин-Арнен, и через неделю они действительно уехали.

Элессар не слишком обрадовался ее переезду и хотел снова вызвать Кириона, но дочь попросила отца не делать этого.

Теперь она дни напролет пропадала в саду или каталась верхом. Кирион, когда мог, сопровождал ее, но почти всегда брал с собой младшую сестру. Привыкшей к безмятежной жизни в своей семье принцессе было непривычно в окружении родных Кириона. Старик Дед, больная Эрендис, милая, но маленькая и непонятная Амариэ… К тому же Кирион сказал супруге, что двух девушек свиты ей теперь будет достаточно, так что в конце концов она остановила выбор на Ирильдэ и Ниниэль, а остальных, отблагодарив, отпустила.

Бедной Ирильдэ было непросто последовать за госпожой. Она по-прежнему любила Кириона и теперь была вынуждена встречать его каждый день без какой бы то ни было надежды. Его приветливость и внимательность к ним лишь заставляла ее страдать еще больше, и девушке стоило немалых усилий держаться ровно и не показывать своих истинных чувств.

Кириона же расстраивало равнодушие супруги к малышу. Мальчик был любимцем всей семьи, но мачеха почти не замечала его. Муж понимал, что заставить полюбить невозможно, но поначалу у него была надежда, что Эрейнион хотя бы немного растопит ее сердце. Эльвинг же ограничивалась лишь любезным пожеланием малышу доброй ночи и про себя страстно мечтала о собственном ребенке, сыне, который, конечно же, непременно затмит первенца ее супруга.

В апреле Король вызвал зятя, и им пришлось вернуться в Столицу.

— Итак, лорд Кирион. Настала твоя очередь выполнить свое обещание. Я жду голову Гнаружина.

— Да, милорд.

— Мне не важно, как ты это сделаешь. Хочешь — собери войско и возьми его силой. Хочешь — отряд и поймай его хитростью.

— Хорошо, милорд. Я посоветуюсь с принцем Фарамиром и капитаном Аксантуром.

“Есть у него другие авторитеты кроме деда или нет? Гордецы, — подумал Элессар. — Все же я неосмотрительно связал себя обещанием, что Блюстителями Гондора останутся потомки Фарамира”.

— Ты не можешь не понимать, что твоя репутация серьезно пострадала от связи с умбаркой, и теперь, если ты вернешься победителем, это прибавит тебе симпатий в народе.

— Мою первую жену звали Инзиль, милорд. Не были бы вы так любезны все же запомнить ее имя? Люди, умеющие любить, встречаются не только среди чистокровных дунэдайн.

“Какой же у него невыносимый характер. Небо, зачем Эльвинг связала с ним свою жизнь?.. Когда-то я не хотел, чтобы моим Блюстителем был Дэнетор, теперь же я имею его правнука, который еще упрямее прадеда”.

После некоторых раздумий Кирион решил взять отряд, ядром которого должны были стать он сам, Эделион и старшие сыновья Гвиндора. Капитан Аксантур подтвердил, что поедет с ними, а Фэамир заявил, что тоже отправится с братом, и тот был вынужден согласиться.

Незадолго до отъезда к мужу пришла Эльвинг и заявила, что не расстанется с ним.

— Зачем, миледи? — изумленно спросил он.

— Я переживаю за тебя.

— Миледи, я был там три раза. Не пропаду и сейчас. Не нужно подвергать себя риску. К тому же ваше присутствие сделает нас уязвимыми.

— Я могу отправится в Умбар и ждать тебя там, как собирается сделать капитан Аксантур.

“Небо, Аксантур очень полезен. Но зачем нам она?..” Он сколько-то привык к супруге и даже немного привязался к ней, но брать ее с собой не хотел.

— Я поеду с тобой, потому что люблю тебя, — сказала жена.

— Миледи, если с вами что-нибудь случится…

— Я поеду с тобой! Если ты откажешься взять меня, я поплыву за вами следом.

Кирион внимательно посмотрел на нее. Он сам умел поставить на своем и в свое время сбежал к Принцу на корабль, чтобы отправиться за отцом. Похоже, что Эльвинг тоже умела быть настойчивой и решительной.

— Хорошо, — согласился он, — но учтите… Операцией командую я, как и всеми людьми, которые едут со мной. Хотите ехать с нами — будете подчиняться мне не только как мужу, но и как командиру.

Эльвинг ненадолго задумалась.

— Я согласна.

— Как вы понимаете, никаких служанок, никакой свиты.

— Хорошо...

— Надо будет — переоденетесь в мужское платье.

— Да, если, по-вашему, это будет необходимо, — не сдавалась она.

Он кивнул и поцеловал ей руку.

Через несколько дней они отправились в Пеларгир. “Эльвинг неплоха для прикрытия, — подумал Кирион. — Никому в голову не придет, что я прибыл с супругой в Пеларгир, собираясь на охоту за Гнаружином.

Минастан весьма радушно принял снова любимого внука и его прекрасную супругу, устроив по этому случаю роскошный торжественный Вечер. Эльвинг никогда не возражала быть на виду, а теперь она была еще и с Кирионом. Она с упоением танцевала, ему же это было в тягость. “Надо же, я танцевал последний раз несколько лет назад и не разучился”. Потом он вспомнил, что единственное, что поначалу немного огорчало мать в браке с отцом, — это то, что он не умел танцевать, а учиться у него попросту не было времени.

На следующий день они покинули Дом Наместника и отправились в Поместье, где Кирион объявил челяди, что их господином отныне будет Фэамир. Потом братья побывали у гробницы, где лежали Эарнил, Альмариан и Инзиль.

Кириону стало горько. “Прошло больше десяти лет… Как рано он ушел...” Он вспомнил, как счастлив был, когда им удалось вырвать отца из лап Гнаружина. Кто бы мог подумать, что уже через шесть лет его не станет?.. Теперь он поедет и найдет Гнаружина. Второго деда его маленького сына. И, скорее всего, убьет… Интересно, что сказал бы отец, узнав, что они породнились с умбарским князем… И у них общий внук. Но кем бы ни был Гнаружин, он не найдет у него пощады. И это будет не местью. Это будет наказанием. Наказанием за плен и боль отца, которые ускорили его конец, за смерть юной Инзиль. Он не пощадил родную, любимую дочь… Значит, и он не заслуживает снисхождения.

По дороге к усадьбе Кирион вспоминал осунувшееся изумленное лицо постаревшего отца, который, считая его давно погибшим, снова услышал его голос. Его глаза, когда тот сорвал повязку и, боясь поверить, пытался разглядеть его.

Через день они сели на корабль.

— Скажи на милость, зачем ты ее с собой потащил? — спросил Фэамир. — Без нее намного лучше.

— Она напросилась. Сам бы я ее никогда не взял.

— Не смог настоять на своем, значит.

— Не всегда нужно любой ценой настаивать на своем. Иногда можно и уступить. Возможно, от нее будет даже какая-то польза… Кто знает.

— Жди…

Эльвинг вышла на палубу, и Фэамир, усмехнувшись, отправился к Эделиону. Молодая женщина подошла, села рядом с мужем и обняла его. Он, не задумываясь, приобнял ее в ответ. Теперь они вместе смотрели на море. Про себя же Кирион подумал, что с радостью променял бы день с надоедливой супругой на несколько минут рядом с отцом.

Время на корабле летело одновременно и быстро, и медленно. Жена не давала Кириону скучать, но если вечера были приятны, то днем она в основном утомляла его. “Смогу ли я когда-нибудь полюбить ее…” — размышлял он, с грустью и восхищением вспоминая чувства родителей. Они любили друг друга и разлучились. Они же с Эльвинг будут жить долго и... “счастливо”.

Когда, спустя восемь дней, парусник вошел в умбарский залив, Кирион отправился к жене.

— Завтра мы должны войти в гавань, миледи. Нам нельзя привлекать к себе внимание. Все оденутся очень скромно. Попрошу вас облачиться в мужское платье и выдать себя за юношу.

— Скажи… Мы женаты два месяца, но ты до сих пор не начал говорить мне “ты”…

— Эльвинг, мы сейчас говорим не об этом.

— У меня нет мужской одежды.

— У меня есть.

— Твоя не подойдет мне по размеру.

— Подойдет. Я купил ее для вас в Пеларгире.

Она не сумела скрыть недовольства, но промолчала.

— Раз ты такой запасливый, то я поеду с вами и дальше, — заявила жена.

— Это опасно.

— Если ты погибнешь, мне незачем будет жить.

— Если с вами случится несчастье, а я уцелею, ваш батюшка отрубит мне голову. А мне она еще пригодится. По крайней мере, пока не вырастет Эрейнион.

В Умбаре они остановились на весьма скромном постоялом дворе.

— Небо, что это за “дыра”? — пробормотала Эльвинг.

В мужском платье ей было непривычно, а гостиница привела в ужас.

— Миледи, я согласен, что это не лучшая гостиница, но, надеюсь, Гнаружину и его соглядатаям не придет в голову, что мы можем тут остановиться.

На следующий день Аксантур и Кирион отправились на встречу с Бэлзагаром. Была разбита еще одна кружка, и Кирион снова сидел в тайной комнатке позади лавки.

— Значит, теперь вам нужен сам Гнаружин, — произнес торговец керамикой.

— Да.

— Он в Кундарш-Инкане. С женами, — многозначительно добавил Бэлзагар, глядя на Кириона.

— Благодарю.

Через какое-то время они покинули лавку. Кирион для отвода глаз купил небольшой серебряный кувшин, и они молча пошли обратно в гостиницу. Аксантур был невозмутим и неизменно пребывал в хорошем расположении духа. Одетый на умбарский лад, со своей собственной седой бородкой, он не только был похож на местного жителя, но, похоже, чувствовал себя им.

— Что скажете, господин капитан? — спросил молодой человек, когда они вернулись на постоялый двор. — И разве царь Кундарш-Инкана не наш союзник?

— На словах — да.

— Меня удивляет, что Гнаружин рискует там надолго оставаться… Ведь, насколько я помню из рассказов отца, они когда-то выдали несколько знатных умбарских князей Элессару.

— Царь с тех пор поменялся. Его сверг один из сыновей. Формально он остался союзником Гондора… Но Гондор в этих краях никому не нужен. Царство сильное по харадским меркам и в протекторате не нуждается. И с умбарцами они всегда неплохо уживались. Те господствовали в основном на море, а царь грабил сопредельные харадские княжества.

— Когда я был ребенком, я не понимал, зачем без конца воевать. Потом отец объяснил мне.

— Что же он тебе сказал?

— Что чем больше земель у государства, тем больше жителей, которые работают на верхушку, и тем дальше расположена Столица от границ. В дополнение к этому, все цари имеют армию, которую нужно содержать, что непросто в мирное время. А если воинам не понравится то, как они живут, они могут обратить оружие против своих же владык.

— Совершенно верно. Поэтому мира в Харадских государствах и княжествах не будет никогда. Да и Нумернор с Гондором вели себя немногим лучше в пору расцвета. Просто были не столь жестокими и кровожадными.

— Не знаю, конечно, но, по-моему, лучше быть под Гондором, чем под местными владыками.

— Возможно, хотя простым людям бывает нелегко и в Гондоре. Ну, а то, что очередной князь или царь объявляет себя нашим союзником, на жизни обычных людей никак не сказывается.

— Что будем делать?

— Отправимся в Инкан.

— В качестве кого?

— Надо подумать. Нам ведь даже отчасти повезло, что он в Инкане.

— Почему?

— Это большой и важный город в этих краях, и туда стекается множество путей. Если разделиться на две-три группы и отправиться туда порознь, это не должно вызвать особых подозрений.

— Но все же в качестве кого мы туда отправимся?

— Торговцы. Это проще всего.

— Чем будем торговать?

— Увидим. Пока можно купить сундуков и ларей. Немного тканей и безделушек. Надеюсь, Элессар дал тебе с собой достаточно средств?

— Думаю, да. И еще мне дал денег принц Фарамир.

— Замечательно. Нужно решить, на сколько частей разделимся и кто в какой будет.

— Я хотел бы быть с вами. Если вы поедете, конечно... Принцесса, как вы понимаете, останется в Умбаре… Фэамир поедет со мной. Ему всего двадцать, и я хочу присматривать за ним. Эделион тоже не захочет меня оставить.

Вечером Кирион собрал главную часть отряда и рассказал о их с капитаном Аксантуром плане. Через два дня первая группа, в которую входили Аксантур, Кирион, Фэамир, Эделион и еще несколько воинов, выехала в сторону Кундарш-Инкана. Кундарш-Инкан был крупнейшим городом на севере Харада, и путь до него должен был занять не меньше недели. Пейзаж, как всегда, был довольно уныл, а путешествие — утомительным, хотя еще стоял май.

— Надо бы провернуть все это до лета, — заметил Аксантур Кириону. — Все-таки я уже стар, и мне будет непросто, когда начнется жара.

— В эту жару всем непросто. Я вот о чем подумал... Мы говорим на чистом вестроне… Из-за этого нас легко вычислить, как бы мы ни нарядились… И если на каком-нибудь постоялом дворе окажутся соглядатаи Гнаружина...

— Ты прав. Поэтому надо всех предупредить, чтобы на постоялом дворе молчали. Это не сильно кого-либо удивит… Здесь принято, чтобы говорили старшие, а остальные помалкивали.

— Конечно, можно говорить на Адунаике…

— Адунаик здесь и Адунаик в Гондоре знаешь, как отличаются?

— Вы правы.

— Ты, естественно, не говоришь по-харадски? Это самый беспроигрышный вариант. Гондорцы крайне редко его знают, и человек с хорошим харадским никогда не вызовет подозрений.

— Отец знал… Я, к сожалению, почти нет…

— В Гондоре продолжают учить языки эльфов, хотя в Средиземье их почти не осталось, — хмыкнул Аксантур.

— Да, у меня хороший Синдарин и неплохой Квэниа… Хотя… — Кирион нервно усмехнулся.

— Хотя что?

— Моя супруга заявляет, что у меня ужасный гондорский акцент.

— У тебя мама не эльф.

— И хвала Небу. Они такие... странные. Могу ошибаться… Но мне кажется, они очень медленно взрослеют, и в сто лет еще наивны и часто поверхностны. Наш век — короткий, и мы торопимся жить и чувствовать. Они же... как дети. Причем, не лучшие дети.

— Супруга говорит с тобой на Квэниа?

— Иногда. Особенно по вечерам. Она очень любит этот язык.

— Скорее, она любит свою особенность.

— Думаю, вы правы, капитан.

— Жалеешь, что женился?

— Жизнь не оставила особого выбора. Или, вернее, не жизнь, а Король с любимой дочерью. Из-за них я оказался в тупике. Не отправь Элессар меня в Харондор, я бы не встретился с Инзиль… Не потерял ее… У меня не было бы сына, которого мне нужно было бы узаконить. А так — теперь я их раб.

— Ну, про раба громко сказано.

— По-моему, все мы в той или иной степени их рабы… Как он обращался с моим отцом… Никогда не щадил его. Даже в последний год службы Блюстителем… Пока он совсем не слег. — На глаза Кириона навернулись слезы. — Никогда ему не прощу. За себя могу простить. Даже не простить, просто стиснуть зубы и смириться. А за отца — нет. Как и болезнь матери, и гибель Инзиль из-за моей ссылки.

Аксантур задумчиво вздохнул.

— Я никогда бы не поехал за Гнаружином ради Элессара. Я хочу, чтобы он перестал вредить Гондору. Кто знает, на что он еще способен и насколько у него длинные руки. Ему наверняка известно, что сын Инзиль уцелел, и я хочу обезопасить мальчика. Пока Гнаружин жив, я не могу быть спокойным за его судьбу, как бы мы ни берегли его. — Кирион вспомнил сынишку, и ему стало совсем грустно.

(C) 2020-2021 murzwin