Теперь я Молли (гет)

Он кивнул на стул, не сводя с меня глаз и не убирая волшебной палочки. Я села, сложила руки на коленях. Вот будет шутка, если он самый что ни на есть настоящий Долохов.

— Рассказывай! — потребовал он.

— Что? — решила я уточнить, нервно ерзая на стуле.

— Все рассказывай. Как попала сюда, когда, что с этим делала, — он сел напротив; на долгий рассказ, намекает, что ли, зараза.

Несмотря на это, рассказала я свою историю вкратце, постоянно прогоняя мысль, что ошиблась в нем. История была, разумеется, отредактированная, без упоминаний Северуса и всяких других личных подробностей. Долохову этого оказалось мало, он устроил мне форменный допрос. Ну, допустим, вопросы о том, из какого я года и месяца переместилась и что при этом чувствовала, я понимаю. Но, леший его дери, крайняя северная точка Евразии-то на кой ему сдалась? Или песни из любимых советских мультиков!

Петь я отказалась категорически, я же не в душе сейчас, а в других местах, извините, не пою. А на географический вопрос вообще возмутилась:

— Да я десять лет атлас не открывала! Может, мыс Челюскин какой, а может и нет, не помню, — я постаралась принять независимый вид, что довольно непросто сделать под прицелом палочки.

В конце концов Долохов вздохнул, улыбнулся как-то несмело и палочку опустил.

— Значит, ты тоже? — он дождался моего кивка и спросил: — И что ты делаешь, чтобы вернуться?

Я только плечами пожала:

— А что тут сделать? Я понятия не имею, как я сюда попала, поэтому не представляю, можно ли выбраться обратно. В библиотеке я ничего не нашла о путешествиях во времени, спросить никого не могу.

Он перебил меня:

— Почему не можешь спросить?

Я прищурилась:

— А ты готов рассказать своим друзьям, что никакой не Долохов, и вообще хочешь домой, в магловский мир будущего?

Ага, понял: вцепился в волосы и посмотрел несчастными глазами. Представляю, что сказали бы другие Упивающиеся смертью, узнай они правду.

— Не знаю, из какого ты года, а до моего почти двадцать лет, поэтому я больше всего хочу их пережить и приехать на родину, посмотреть, что там со мной случилось. У меня ведь там родители остались! — пояснила я. Ситуация была настолько абсурдна, что я совсем перестала бояться и сочла, что моя очередь задавать вопросы тоже наступила. — А ведь ты мне так и не рассказал ничего о себе. Ты правда просто попал в это тело, как и я в свое?

Он наконец-то отпустил волосы — и как не выдрал только — кивнул в сторону стола:

— Выпить хочешь?

Я, честно признаться, хотела, но все-таки отказалась. Слишком мало я знаю этого псевдо-Долохова, чтобы с ним пить.

— А я бы выпил, — он вздохнул. — Но нельзя пока, после Азкабана этого. Чаю, может, хотя бы, чтобы не с пустыми руками сидеть?

На чай я согласилась, и не зря — за чаепитием неловкость постепенно пропала, через полчаса мы болтали если не как друзья, то как хорошие знакомые — точно.

Парню повезло еще меньше, чем мне — он из двадцати четырех лет шагнул в сорок семь, в тело беглого преступника-террориста. Как это произошло, понять он не может: вот он вошел в караульную будку где-то в лесу — парень служил пограничником — и вот уже очнулся в лодке посреди холодного моря в компании незнакомых людей.

Сначала он принял все происходящее за приключенческий сон, поэтому ничему не удивлялся и себя не выдавал. Потом стал сомневаться: то думал, что бредит, то — что умер, предполагал даже, что лежит в коме и смотрит странные видения. Плавали, знаем — я тоже через это прошла, только не думала насчет смерти. Тогда, в первый день в этом теле, я так навернулась с лестницы, что ощущала себя очень даже живой. Я склоняюсь к мысли, что мертвые ничего не чувствуют, и мои тогдашние ощущения этому жестоко противоречили.

— Слушай, Тони, — друзья-уголовники звали его сокращенным именем, и меня он попросил обращаться к нему так же. — А когда ты научился колдовать? Я видела, как ты используешь Агуаменти, двери запираешь...

— Так это прилагалось, — он приподнял брови. — Я же волшебник!

Вот ведь несправедливость какая — ему впридачу к телу достались воспоминания о заклинаниях, а мне до сих пор приходится мучиться и учиться. Он описал свою память так, что уничтожились малейшие сомнения в его попадании сюда из нормального мира:

— У меня сейчас как у Доцента: тут помню, тут не помню. Реально, помню только то, что связано с заклинаниями. Как они звучат, как действуют. Даже людей помню только тех, что связаны в памяти с волшебством. И то, по ходу, не со всем волшебством подряд, а только с самым сильным. В общем, помню, с кем сражался.

— Врагов помнишь? — я слушала его, открыв рот.

— Не только. И тех, кто со мной рядом сражался, и еще учебные, типа, битвы помню.

Н-да, наш человек: знание советского кинематографа и обилие слов-паразитов не сымитируешь. Ну или сымитируешь, но это будет уровень какого-нибудь суперагента (я мысленно хихикнула), а в это я слабо верю.

— А зачем ты попросил меня у Лорда? — я предполагала несколько вариантов, но было интересно услышать настоящую причину.

Тони заметно скис:

— Они психи, Молли, — он сделал большие глаза. — Только ты не говори никому об этом! Я слышал, как обсуждали магл и грязнокровок, и помню кое-что. Некоторые, типа добрые, стирают им потом память и отправляют обратно, а после... отдельных личностей там не то что обратно отправлять, там хоронить нечего...

Он замолчал и потер лицо ладонями, а я опять открыла рот и даже сглотнуть не могла, как тогда, перед Лордом.

— В общем, я не мог оставить им бабу, которая говорит по-русски, — продолжил он, не глядя на меня.

Я все-таки справилась с комом в горле и спросила:

— Тони, а от тебя они не ожидают... ну... — язык не поворачивался произнести то, что собиралась, про "нечего хоронить".

Он помотал головой:

— Они чет ржали на тему Антонина и его офицерской чести. В том смысле, что я буду с тобой цацкаться. Так что, нормально все.

— А дальше что со мной будет? — раскрывать свои козыри, точнее, своего козыря, я не спешила.

— Тебя скоро заберут к своим, там двое все уши прожужжали Повелителю, как это выгодно и политически правильно.

Я навострила собственные уши:

— Двое?

— Ага. Не знаю, кто из них будет тебя передавать, но будь с ними осторожна, они оба очень опасны. Ты большая шишка в лагере светлых, да? Раз так важно вернуть тебя целой и невредимой.

Я неопределенно повела плечом; хорошо, если меня считают важной — больше шансов на благополучный исход, даже если у Северуса что-нибудь пойдет не так.

— А кто эти оба, кого мне опасаться-то? — на всякий случай я продолжала прикидываться, что ничего не знаю.

— Малфой и Снейп. Знакома с ними?

Я сказала, что немного, и Долохов выдал обоим краткую характеристику. Опасные, умные, сильные — каждый по-своему — приближенные к Повелителю. И хитрые — это он особо подчеркнул и рассказал, что именно за хитрож... кхм, за хитрость их, в основном, и не любят. Но из-за ранее перечисленных качеств не связываются.

— Но среди наших ты все равно будешь считаться моей собственностью, извини, — было видно, что Антонину неловко из-за этого.

— Ну если я буду уже у своих, так это все равно, — я беззаботно махнула ручкой.

— Ты же не сидишь безвылазно в охраняемом доме, — пояснил он. — А меня тут утешили, что каждый будет рад помочь восстановить справедливость и вернуть мне мое имущество.

Слова "утешили " и "имущество" он произнес с почти северусовым сарказмом.

— Но ты же понимаешь, что я не могу отказаться от подарка Лорда, — он говорил это, снова пряча глаза. Ну да, мне бы на его месте тоже было неудобно! — Хоть нас, тех, кто из Азкабана, и считают психами, но не до такой же степени.

— А почему психами? — я на всякий случай настoрожилась.

— Говорят, это ужасное место, где запросто сходят с ума. Вот среди нас баба одна есть, так она точно чокнулась. Но я ничего об Азкабане этом не помню, и хорошо, так ведь? — oн рассмеялся, я его поддержала, но взглядами мы обменялись грустными. — Меня тоже считают не совсем нормальным, потому что я попросил называть меня Антон. Что за имя вообще — Антонин? У меня бабушка была Антонина, я от этого имени сразу хочу надеть халат и калоши, да в огород с лейкой идти!

Мы посмеялись уже повеселее. Жаль, что он Долохов, не мог, что ли, в кого-то из наших попасть?

Еще Тони истерзал меня вопросами, почему я хотя бы не пытаюсь вернуться домой. Сам он очень переживал, как там его мама и младшая сестра, что им сообщили и как они это перенесли. Я даже почувствовала приступ дежа вю и уточнила:

— Горбатенькая сестра?*

Он обиженно уставился на меня:

— Сама ты горбатенькая! Нормальная сестра...

Меня немного отпустило, и я стала втолковывать страдальцу, что по нынешним временам ему четыре года, а пропадет он только через двадцать лет, так что переживать рановато. Мы немного поспорили насчет течения времени в разных реальностях, но ни к какому выводу не пришли. Сложно решить задачку, если в ней сплошные неизвестные.

Ещё я решилась и задала вопрос о братьях Молли. В конце концов, они погибли от руки оригинального Долохова, а не вселившегося, поэтому ему не должен быть слишком неприятен такой разговор.

Об этом эпизоде у моего нового приятеля воспоминания были, но немного. Зато нездоровый интерес ко мне со стороны других Упивающихся и непонятные намеки раздразнили его любопытство, и он потихоньку, во время пьянки, расспросил об этой истории одного, так сказать, коллегу.

С позиции Упивающихся история выглядела совсем иначе, но если слепить ее с той парой строк из книги о волшебных семьях, по которой я знакомилась с семейством Прюэтт, а потом поделить пополам, то выходил вполне реалистичный результат. Проходила операция Аврората по поимке "лордовцев", братья Прюэтты в ней участвовали и должны были поймать или уничтожить особо опасного преступника Долохова, но что-то пошло не так — погибли они, а не Долохов.

Судя по обрывкам эмоций, доставшихся новому Антонину, прежний обитатель тела большой ненависти к Прюэттам не испытывал: так, обычная боевая операция, обычные противники. А осудили его именно за них из-за удачно (а для Тони неудачно) сложившихся обстоятельств: громкого дела, преступления против носителей "света", нашедшихся свидетелей.

Долохов снова повздыхал и сказал:

— Че-то я не понял пока, кто мы — террористы или просто политические противники существующей власти.

И я тоже задумалась об этом. Поскольку я была на вполне конкретной стороне и регулярно прослушивала Альбусовы лекции, кои хоть и раздражают, и скептицизм вызывают, но все же действуют, я всегда считала Упивающихся именно террористами. И никогда не задумывалась, как это в такой незавидной роли оказалась старая знать волшебной Британии.

Впрочем, пока я никаких ответов не получу, поэтому обдумаю это позже. Северуса, вон, порасспрашиваю, он-то должен разбираться в местной политике.

Северус забрал меня на следующий день.

Ну что сказать, его суровый и неприступный вид на Гриммо и в общественных местах — это цветочки по сравнению с тем, как он держится среди "темных". Даже я чувствовала себя рядом с ним очень неуютно, а ведь точно знала, что он меня спасает.

Хотя спасение выглядело очень обыденно: пришел, махнул идти за собой, даже не проверил, иду или нет, дошел до ворот и аппарировал нас двоих к Ракушке. Я даже как-то слегка растерялась — что, вот так сразу? С утра в плену, днем на свидание, а вечером тогда куда, в министры баллотироваться? На защищенной территории он развернулся ко мне, заглянул в глаза:

— Ты как? Помощь колдомедика не требуется?

Я помотала головой. Он кивнул, выдал мне флакон, кажется, с Успокаивающим, и инструкции:

— Жди меня здесь. Буду вечером, тогда поговорим.

И аппарировал. Потрясающе! Не так, не так я представляла себе спасение из плена!

*Намек на другого Долохова, более классического, чем у Роулинг.