Между двух миров (гет)

Рон готовил горячие бутерброды и слушал "Роллинг Стоунз", когда в камине раздался шум и знакомый голос прокричал: «Я дома!». Он до сих пор не переставал удивляться самому себе: как всего лишь звук её голоса заставлял его лицо расплываться в глупой улыбке. Последние две недели, пока Гермиона работала над новым проектом и готовила презентацию, они мало времени проводили вместе, и её приход домой в семь вечера был приятным сюрпризом. Рон не роптал. Он сам мог по нескольку дней пропадать на миссиях, зная, что она ужасно скучает и что работа отвлекает её от грустных мыслей. Просто сегодня он не ожидал увидеть Гермиону так рано, потому что завтра она должна была, наконец, сделать перед комиссией министерства очень важную презентацию о новых разработках секретной лаборатории Аврората. Большая часть этих разработок — её заслуга, а несколько важных антидотов и контрзаклинаний она создала сама. Думая, что Гермиона придет не раньше десяти и тут же усядется готовиться к важному мероприятию дома — может, и до утра — Рон не рассчитывал на веселый вечер. Наверно, поэтому её ранний приход заставил его улыбнуться.

Через несколько минут Гермиона вошла в кухню, и устало села на стул. Она уже переоделась в домашний халат и распустила волосы, и ему приятно было видеть её такой простой и домашней. По её лицу Рон понял, что она расстроена, но пытается это скрыть за натянутой улыбкой. Он взмахнул палочкой, и огурцы стали быстро нарезаться на ровные дольки и падать в миску.

— Я ничего не придумал, кроме салата и бутербродов! — сказал он, подходя к ней и целуя в лоб.

— Я не голодная, — вздохнула она.

Рон поднял её подбородок и настойчиво спросил:

— Что случилось? — Гермиона вздохнула, но он не отставал: — Ну, колись, что тебя расстроило?

— Виктор.

Рон замер на месте, его глаза забегали.

— Крам в Лондоне?

Она возмущенно фыркнула, встала со стула и принялась ходить туда-сюда по их крошечной кухне.

— При чём тут Крам? Я про нашего Виктора, из лаборатории.

Рон облегченно вздохнул и вернулся к бутербродам.

— Что этот гад натворил?

— Рон, это ужасно! — в её голосе слышалось отчаяние, — он…короче, завтра он будет показывать презентацию вместо меня.

— Почему?

Рон расстроился, так как знал, что это мероприятие было важным для Гермионы — и не потому, что она хотела выставить себя в лучшем свете перед начальством. Если разработки признают удачными, их начнут активно применять для помощи магам, пострадавшим от редких и опасных заклинаний, которые раньше считались необратимыми. Гермиона, как всегда, радела за общее дело и возмущалась, так как волшебники страдали и даже погибали только оттого, что найденный в их лаборатории антидот не был одобрен «сверху» и не прошёл вовремя регистрацию.

— Я не знаю, — она всплеснула руками, — сегодня мы вместе обсуждали текст, Виктор и Смоллетт не согласились с кое-какими формулировками, что-то там переделали и, в итоге, Смоллетт назначил Виктора ответственным за завтрашнюю презентацию. Но Виктор — некомпетентный болван! — Гермиона задохнулась от возмущения. — Он не сможет ответить ни на один вопрос, потому что почти не участвовал в создании самих антидотов!

— Смоллетт знает об этом?

— Нет, не стану же я бегать по лаборатории и кричать, что я одна там компетентна!

Рон неодобрительно посмотрел на неё.

— Бегать и кричать не надо, но и тянуть на себе чужую работу нельзя.

— Мы же работаем в команде, и если мне в голову приходит идея, Тарани, Виктор, Андре — мы все её дорабатываем. Но что меня убило, Рон, они все согласились с решением Смоллетта! — у Гермионы задрожала нижняя губа, и она всхлипнула, как ребёнок, которому отказали в походе в зоопарк. — Почему они меня не любят?

Рон бросил бутерброды, подошёл к ней, крепко обнял и погладил по голове. При всей взрослости и независимости она иногда была слабой и беззащитной. В такие минуты он готов был головы снести её обидчикам.

— Потому что ты самая умная, самая ответственная и самая трудолюбивая.

— Рон, ты тоже умный, ответственный и трудолюбивый, но у тебя в Аврорате много друзей. Я знаю, что молодые авроры хотят попасть к тебе в команду. Тебя все любят!

— Ты что, ревнуешь? — спросил Рон и тут же пожалел о своих словах. Она перешла от жалости к себе к самобичеванию.

— Что со мной не так? Почему я всегда — изгой, и даже Андре, который всегда поддерживал меня, не встал на мою сторону?

— Ты упустила одно важное слово — самая. Умных и ответственных в Аврорате много, а ты — уникальная. Тебе просто завидуют.

— Но я не чувствую себя уникальной! Я самая обыкновенная, Рон. И я до смерти хочу им понравиться, стараюсь быть доброжелательной, отдаю им результаты моей работы, лишь бы польза делу была, но завтра — важный день для лаборатории. Если Виктор проколется, все наши разработки пойдут насмарку, и нас вообще могут закрыть!

Рон знал, что она права, потому что в министерстве долго не видели необходимости в открытии лаборатории, считая, что контрзаклинаниями может заниматься и давно существующий Отдел по защите от тёмных сил.

— Не переживай! Он не проколется. Такие пролезут в игольное ушко, только бы хорошо выглядеть перед начальством. Вас не закроют, я уверен!

Гермиона вздохнула, глядя на аппетитно нарезанные овощи, заправленные лимоном.

— Пожалуй, я съем салат.

— Так-то лучше, — Рон улыбнулся.

Они медленно ели, и Рон искоса поглядывал на Гермиону, пытаясь определить её настроение. Вот она поправляет волосы, вот устало проводит пальцами вдоль линии бровей, потом скидывает домашние туфли и поджимает под себя ноги. Она успокоилась.

— Зато у нас есть целый свободный вечер, — он заговорщицки подмигнул, левитируя посуду и быстро убирая крошки со стола.

— Рон, спасибо тебе, мне так стыдно, что ты всё приготовил и сам всё убрал, но я очень устала, — она посмотрела виновато, потом опустила глаза. — Спать хочу — умираю.

— Хочешь, я тебя искупаю перед сном?

Гермиона рассмеялась. Он был счастлив слышать её смех.

— И колыбельную споёшь?

— Боюсь, что от моих песен ты не уснёшь.

Она смотрела, как он управляется с посудой и, положив голову на стол, сказала:

— Я говорила тебе когда-нибудь, Рон Уизли, как я тебя люблю?

— Много раз, но не очень подробно.

Закончив с посудой, Рон подошел в ней и, наклонившись, обнял сзади своими большими руками. В его обхват легко поместились бы две Гермионы.

— Пойдем, я тебя уложу, — прошептал он, чувствуя, как накатывает волна возбуждения от её запаха. Он не даст ей уснуть. Нет, только не сейчас. Она нужна ему.

Гермиона подняла голову и заглянула ему в глаза, читая в них всё, что он чувствовал.

— Я устала, Рон, ужасно устала.

Он отстранился.

— Я просто предлагал отнести тебя в постель. Но если ты хочешь спать на кухне — пожалуйста!

Он прошёл в гостиную и плюхнулся на диван. Рон ненавидел такие моменты, когда Гермиона отказывала ему, а он готов был умолять её заняться любовью. Он всё понимал и не обижался, но внутри крутился маленький торнадо, создавая холодную пустоту. Надо было отвлечься от неприятных мыслей. Рон включил телевизор и стал переключать каналы, мысленно благодаря магглов за то, что они были достаточно ленивыми, чтобы создать пульт от телевизора.

Гермиона долго не выходила из кухни, и он уже начал волноваться, но, видимо, решив, что спать на столе не слишком удобно, она появилась на пороге гостиной и уставилась на Рона, прислонившись к стене.

— Ты до сих пор ревнуешь меня к Краму? — насмешливо спросила она.

Рон не ожидал такого поворота беседы. Он допустил прокол, когда вспомнил Крама.

— Я знаю, что вы переписываетесь, — он хмуро смотрел на экран.

— Рональд, ты что, рылся в моих бумагах?

— Нет, если бы рылся, то знал бы о чём.

Она медленно подошла и села рядом. Рон делал вид, что смотрит передачу про путешествия, и никакой Крам ему не интересен, но она прекрасно знала, что его мысли были далеко.

— Он пишет мне о работе, о квиддиче, иногда передаёт тебе привет.

— Почему я его ни разу не получал? — хмуро спросил Рон.

— Я не хотела тебя расстраивать.

— Ты думаешь, сейчас подходящее время?

Она вытащила пульт из его руки и выключила телевизор.

— Ты расстроен не из-за этого.

— Гермиона, я переживу, — он забрал у неё пульт и снова включил канал. Молодой парень с экрана радостно рассказывал, как нужно садиться верхом на верблюда, — ты не мечтаешь покататься на верблюде?

— Рон, не заставляй меня чувствовать себя виноватой.

Он усмехнулся, не отрываясь от экрана.

— Для человека, который умирал — хотел спать, ты слишком много болтаешь.

— Я передумала. Выключи телевизор и поцелуй меня!

Рон нажал кнопку и повернулся к ней.

— Иди спать! Не надо трахаться со мной из жалости, превозмогая себя, — выпалил он, тут же прикусив губу.

Если бы Рон мог, то сам бы дал себе по губам, так перекосилось её лицо. Он знал, как она не любила грубость, но не смог сдержаться: проклятый торнадо раскрутился до настоящего урагана, и фамилия «Крам» поспособствовала этому. Рон всегда безошибочно узнавал сову бывшего поклонника Гермионы, с которым у неё был первый поцелуй. Его бесило, что она никогда не рассказывала ему о письмах Крама и прятала их в своих бумагах. Рон был уверен, что она отвечает ему, но ни разу не видел, где и когда. Значит, она делала это тайком. Значит, ей было стыдно и было что скрывать.

— Ты полный придурок, — прошипела Гермиона, качая головой, но Рон схватил её прежде, чем она успела вскочить.

— Пусти меня, — она колотила его по спине своими маленькими кулачками.

— Я старший аврор, а ты оказываешь сопротивление! За это полагается наказание, — смеялся он, уворачиваясь от её атаки.

— Ты просто грубое, неотесанное животное! Я могу отбросить тебя.

— Это еще более тяжкое преступление — применение невербальной магии против сотрудника Аврората.

— Это тебя надо наказать, и поучить хорошим манерам!

— Поучи меня. И накажи меня, — он чувствовал сильнейшее возбуждение, держа её разгоряченное тело, несмотря на кулаки, стучащие по его спине.

— Как мне наказать тебя? — она тяжело дышала, устав от сопротивления.

— Если я скажу, то снова буду неотёсанным придурком. Я лучше покажу.

Рон уложил Гермиону на диван, наклонился к ней, всё ещё не отпуская её талию, и провёл языком по её губам, пока она не приоткрыла их, разрешая прикоснуться к кончику своего языка. Они исполнили мучительный танец языков, глядя друг на друга, и Гермиона почувствовала, что читает его мысли. Через несколько секунд она закрыла глаза, потому что это было нечестно: видеть его открытым, как книгу, которую она много раз читала, но так и не смогла понять до конца. Это были даже не мысли, а поток сознания, в котором лились обрывки слов любви, обожания и желания, стыда от своей слабости перед ней, счастья от возможности обладать ею. У неё внутри быстро затикал маятник, и она изо всех сил обхватила Рона руками и ногами, прижимая к себе, может быть, даже причиняя боль.

Рон не чувствовал боли, а только желание поскорее снять с неё одежду, чтобы увидеть её нежное тело, которое ему никогда не надоедало, сколько ни любуйся. Прервав поцелуй, он слегка распахнул её халат и, засунув под него свои шершавые ладони, стал медленно водить ими по её животу, чувствуя её дрожь от желания. Он знал, что, чем медленнее будет двигаться, тем больше будет сводить её с ума, и нарочно сделал несколько кругов ладонями вокруг груди, не прикасаясь к ней, а только обводя контур. Гермиона нетерпеливо двигалась, создавая трение в самых горячих местах, но Рон терпел и продолжал эту сладкую муку, пока она не выгнулась и не взмолилась:

— Ну, Рон! Чего ты ждёшь?

Он немного отстранился от неё и улыбнулся, глядя на её полузакрытые глаза и пылающие щёки. Нет лучше зрелища, чем Гермиона, умоляющая его о ласках.

— Ты издеваешься? — прошептала она, и в её глазах мелькнул опасный огонёк.

Рон не стал больше ждать. Он быстро распахнул халат и стал нежно ласкать её грудь: руками, губами, языком, слушая её стоны, чувствуя, как она извивается всем телом, выгибаясь ему навстречу, перебирая пальчиками пряди его волос. В такие минуты мира не существовало: только он и она, и их горячие молодые тела, и их любящие сердца. Рон почувствовал, что её руки толкают его голову вниз, и улыбнулся, послушно опускаясь губами к её животу и скользя ниже, к холмику волос, который просвечивал сквозь прозрачные трусики. Они много, много раз занимались любовью, но Рон каждый раз испытывал невероятное возбуждение от одного вида этой части её тела, даже через одежду. Ему всегда казалось, что там скрывается какая-то непостижимая женская тайна, которую ни один мужчина не в силах разгадать. Она пыталась снять с него майку, а он стягивал с неё трусики, поэтому на несколько секунд их руки и ноги переплелись, пока, наконец, каждый не снял с себя лишнюю одежду.

Рон любил её возбуждение и в глубине души недоумевал, как он может так влиять на неё. Что такого в его нелепом теле, покрытом веснушками, что заставляет её тянуться к нему и шептать слова восторга? Совсем другое — её тело. Оно нежное и гладкое, иногда холодное, и она дрожит, если он прикасается к ней, и сворачивается калачиком от холодного воздуха. Тогда он ложится сзади и полностью обхватывает её и чувствует, что она целиком спрятана в нём и согревается его теплом. Но чаще всего её тело тёплое, шелковистое и мягкое, несмотря на её худую комплекцию; с маленькими родинками на груди и на левом плече. Рон знал, что Гермиона боится щекотки, и гладил её бока, только если хотел разозлить, и тогда она смешно морщила нос и дрыгала ногами, громко ругая его.

Но сейчас ей нужно было не это. Она нетерпеливо раздвинула ноги, умоляя ласкать её, и Рон охотно склонился к ней, целуя её мокрые от возбуждения губы. Чёрт, он почувствовал такое напряжение, что на секунду потемнело в глазах, а её стон был лучшим звуком на струнах его души. Рон знал, как доставить удовольствие своей любимой. Он чередовал движения пальцев и поцелуи, пока она не стала отчаянно вертеть головой, в исступлении повторяя «ещё, ещё!» Он и не думал останавливаться, слушая её тело, как сладкую музыку, выпивая её сок, наслаждаясь своей властью над самой лучшей в мире волшебницей. Она вскрикнула и задрожала, дыша часто-часто, как будто ей не хватало воздуха, и Рон целовал её до самого последнего стона, пока она не опустила в изнеможении руки и ноги, полностью расслабляясь и затихая.

Он соединил её ножки, и стал прокладывать дорожку поцелуями к её лицу, чтобы встретить её благодарный взгляд, чтобы она обхватила ладошками его лицо и поцеловала, чувствуя свой солоноватый вкус на его губах. Она благодарила его за нежность, но Рон знал, что это еще не всё, что она готова к большему, что она будет ласкать его, только надо дать ей минуту прийти в себя.

Они тяжело дышали, глядя друг на друга, и Рон улыбнулся, видя, что она счастлива. Он готов был остановиться и забыть о своих желаниях, отправив её спать, понимая, что она очень уставала в последние дни, но Гермиона развеяла все его сомнения. Обхватив ладонями его лицо, она прошептала:

— Давай сзади.

Рон щёлкнул от удивления языком. Это не было похоже на Гермиону, потому что она стеснялась его откровенных слов и сама не любила говорить о близости.

— Ты уверена? — он всё ещё улыбался, слегка двигаясь вдоль её тела и чувствуя, что сейчас с ума сойдет от напряжения.

Она отстранила его, ловко перевернулась на живот и встала на коленки, оставив лицо лежать на диване. Этого Рон не мог вынести. Её нетерпеливый взгляд, откинутые вверх волосы, но особенно вид её поднятой попки заставили его буквально подпрыгнуть на месте. Он пристроился сзади, обхватил её стройные бёдра, и медленно вошёл в неё, отмечая её прерывистый вдох. Наслаждение пронзило его от кончиков пальцев ног до макушки, и он стал быстро двигаться, понимая, что долго не протянет. Опустив руки вниз, он сжал её грудь, ощущая вес ладонями, благодаря бога за то, что у него есть Гермиона. Его ласки уже не были нежными и медленными, он двигался, стараясь попасть в её самую чувствительную точку, заставляя её вскрикивать и двигаться ему навстречу. Он опустил руки ещё ниже, лаская её там, где смыкались их тела, зная, что она еще возбуждена от первого раза, и надеясь доставить ей новое удовольствие. Рон чувствовал приближение момента, когда её энергия прочными нитями начнет перетекать к нему, натягивая невидимые струны, сияя невидимым светом. Каждый раз, отдавая ей своё семя, он чувствовал, что получает от неё магическую силу, которая растекалась живым огнём по всему телу, наполняя его, как сосуд. Чувствуя приближение блаженства, Рон сдерживался изо всех сил, ожидая её реакции, желая ощутить её вибрацию вокруг себя. Его лицо касалось её затылка, её волосы щекотали его глаза, но он не замечал ничего, кроме предвкушения ощущений.

— Родная моя, — прошептал он, и она вздрогнула и задрожала всем телом, пульсируя вокруг него, и он тоже вскрикнул, чувствуя, как блаженство пронзает его тело. Удар, ещё удар, и ещё — он не мог остановиться, выкрикивая глупые слова.

Я, наверно, оглушил её, подумал Рон, медленно приходя в себя и освобождая её от своего немалого веса. Он лег рядом и стал гладить её по спине, перебирать волосы, целовать плечи. Она лежала в изнеможении, уткнувшись носом в диван, не в силах пошевелиться.

— Почему я так устала, хотя ничего не делала? — усмехаясь, сказала Гермиона, поворачивая к нему довольное лицо.

Рон не чувствовал усталости, и немного нахмурился, вспоминая об энергии, которая наполнила его. Я магический вампир, с ужасом подумал он, тут же отгоняя эту неприятную мысль подальше. От братьев он знал, что у сильных волшебников такое бывает — один перетягивает энергию другого, оставляя партнера без сил.

Он вскочил, нашел свою палочку и, прикоснувшись к ней, сделал заклинание контрацепции.

— Я совсем забыла, — Гермиона с ужасом посмотрела на него, — Рон, я с тобой теряю голову и забываю об осторожности. Она перевернулась, подобрала с пола свой халат и прикрылась.

— Только не говори, что тебе холодно, — с угрозой сказал он.

Она смутилась. Гермиона не любила выставлять напоказ своё тело, и он прекрасно знал об этом. Ничуть не стесняясь и не надевая одежды, Рон взял её на руки и отнёс в спальню.

— Чаю хочешь? — он склонился над ней, трогая её горячие щёки.

— Ты — чудо, Рональд Уизли.

— Никогда не забывай об этом!

Когда он вернулся в спальню с чашкой чая, она крепко спала, подтянув коленки к подбородку. Рон поставил чашку на столик, пустив на чай согревающее заклинание, накрыл невесту одеялом и присел на край кровати. Коварная усмешка скривила его лицо. Пусть поберегутся те, кто захотят обидеть его девочку! Он обдумывал план, который Гермиона никогда бы не одобрила, поэтому Рон не стал посвящать её в детали. Он немного посидел, глядя на её спокойный сон, и, довольный своими мыслями, вышел в гостиную, предвкушая, как тщеславный Виктор опозорится завтра перед министрами.

* * *

Рон нетерпеливо посматривал на настенные часы. Он давно заметил, как медленно тянется время, когда чего-то ужасно ждёшь, и не верил, что с последней проверки прошло всего пять минут. По его подсчетам встреча с министрами должна была закончиться в двенадцать. Было уже полпервого, а Гермиона до сих пор не прибежала к нему в кабинет. Они договорились, что сегодня она зайдет сама, чтобы потом вместе пообедать. Рон собирался написать планы двух операций и разобрать несколько отчетов, но работа не клеилась, потому что его мысли были далеко. Он не был мастером отсроченных заклинаний и сомневался, всё ли прошло гладко с нехорошей шуткой, которую он утром сыграл с Виктором.

Проводив Гермиону на рабочее место, прямо до кабинета (чему она удивилась), Рон заглянул в комнату к Виктору и Тарани (чему они несказанно удивились) и, уловив момент, пустил Виктору в спину отсроченное заклинание тошноты. По его подсчетам, оно должно было начать действовать около десяти, как раз перед началом презентации, так что Виктор в тот день никак не смог бы выступить перед министрами. Что, если заклинание стало действовать позже, прямо во время презентации, и Рон всё испортил?

Прошла всего минута, и он услышал в коридоре стук знакомых каблучков. Гермиона влетела в его кабинет, как вихрь, заполняя собой сразу всё пространство. Она плюхнулась на стул, поправила выбившиеся из хвоста пряди и улыбнулась. Ей очень шёл милый синий костюмчик, состоящий из аккуратного пиджака и короткой юбки, которая задралась выше всяких пределов, открывая Рону отличный вид на её стройные ноги.

— Ну, как всё прошло? — кисло спросил Рон, изображая сочувствие.

— Рон, ты не представляешь, что случилось, — она расхохоталась, — это надо было видеть!

За этот смех Рон готов был отдать тысячу галлеонов!

— Ну, не томи, рассказывай! — сказал он, изображая невинный интерес.

Рон уселся на стол, надеясь, что в его кабинете она не будет делать ему замечаний. Гермиона даже не заметила.

— Угадай, кому пришлось выступать? — спросила она, коварно улыбаясь.

— Неужели, не Виктору?

— Нет, он просто слабак! — она забавно закатила глаза. — Ему стало плохо прямо перед выступлением — только он вышел к экрану, как его скрутило, и он убежал в туалет.

— Как тебе не стыдно радоваться чужому горю! — сказал Рон, еле сдерживая смех.

— Чёрт, я сама перепугалась, когда он не появился через десять минут, Смоллетт представил меня, и мне пришлось показывать презентацию прямо на ходу, без подготовки!

— Что значит без подготовки? Разве не ты писала её всю неделю?

— Писала, но не проговорила вслух, а это очень важно для устной презентации, когда надо соблюдать лимит времени и правильно расставлять акценты.

— Короче, — Рон не собирался выслушивать лекцию о правильном построении презентаций, особенно сейчас, когда его распирало от гордости и смеха.

— Всё прошло отлично! — она вскочила и бросилась к нему на шею. Он быстро подхватил её и закружил. — Нас похвалили за успехи, наши новые антидоты и контрзаклинания теперь внесут в реестр, и в будущем будут регистрировать намного быстрее!

— Ты готова поесть? — спросил Рон, опуская её на пол и любуясь её счастливой улыбкой.

— Ну, да! На сегодня мой рабочий день окончен. Я взяла отгул!

— Отгул, это когда ты целый день не ходишь на работу и предупреждаешь меня заранее, чтобы я тоже не шел на работу, — проворчал он. — Но у меня может заболеть живот. Да, мы с Виктором подхватили какой-то вирус, и должны отлежаться денёк дома.

— Надеюсь, не вместе? — она снова расхохоталась, смешно сморщив нос.

Парочка отправилась в столовую, потому что дома всё равно не было готовой еды, а кулинарить не хотелось. Сев за столик в углу, они стали молча уплетать свои блюда, весело поглядывая друг на друга.

— Его до сих пор выворачивает, я не знаю, что с ним делать, — послышалось у Гермионы за спиной, и она увидела Тарани с подругой из министерства, которые ставили подносы на соседний столик.

— Приятного аппетита, — сказала Гермиона, и Тарани вяло улыбнулась.

— Привет, Рон!

Он изобразил вежливую улыбку людоеда.

— Мы его и заклинанием, мы и зельем, и укропной водой — ничего не помогает! — продолжила Тарани более тихим голосом, и Рон прыснул.

Гермиона подозрительно сощурилась, что-то припоминая.

— Рональд Уизли, надеюсь, ты не имеешь к этому никакого отношения, а то я сгорю со стыда!

— Конечно, нет! Меня там вообще не было! — возмутился Рон, активно жуя гамбургер. Он не собирался отягощать её совесть.

Гермиона поверила его невозмутимому виду.

— Слава богу! А то я уж было подумала… — она вздохнула с облегчением.

— Покажешь мне дома презентацию? — шепотом спросил он.

— Без контрзаклинаний и антидотов?

— Без. И абсолютно без одежды, — добавил он.

— Ты, кажется, серьезно болен?

— Вот именно. Я нуждаюсь в лечении и уходе. Подождешь, пока я отпрошусь у Стайка?

— Нет, я отправлюсь домой пораньше и подготовлюсь.

— Не надо. У нас не будет никакого лимита времени.

— Будет. Мы должны успеть до утра.

Рон заулыбался, как идиот. Чёрт, как же он любил её!