Потомки лорда Каллига (джен)

Он знал, что спит. Только в сне мантия грандмастера могла быть зелёной, его глаза — тёмно-синими, а доспех Као Цен Дараха отливать серебром. Наяву всё было бы лишь неясными тенями, алыми бликами на чёрно-белом (и даже это не так: у того, что наяву, не было ни цвета, ни названия в языке людей). Он знал, что спит, потому, что всё это было много-много лет назад. Задолго до сегодняшнего дня. До битвы при Кореллии. До Великой Охоты. До того, как Малгус ступил на каменные плиты храмового двора.

— Ашла велит тебе защищать мир, — первую из трёх прядей его косицы отрезает магистр Зим.

(Зима убьёт Браден — в тот же год, когда мир, настоящий мир, станет невозможен.)

— Я не пролью крови без крайней необходимости, — обещает он.

— Боган велит тебе быть справедливым, — второе слово выбрала грандмастер Альцион.

(Будет ли справедливо, когда её голову презентуют имперцам, пытаясь откупиться от возможной резни?)

— Я не позволю эмоциям замутить моё суждение, — обещает он.

— Бенду велит тебе хранить тайны — строго напоминает учитель, отрезая последнюю прядь.

(Тайну своей смерти он сохранит даже слишком хорошо — даже сейчас о ней ничего не было известно.)

— Я не предам тех, кто мне доверился, — обещает он.

Ему помогают подняться с колен. Постриг завершён — пришло время облачения.

Он запрокидывает голову и замирает, раскинув в стороны руки. Голове непривычно без вуали, пустые глазницы холодит сквозняк, гуляющий по Залу Посвящений. (Здесь, во сне, они не пустые, конечно; здесь у него есть глаза — ведь как иначе он видел бы мир таким настоящим? И каждый сон он задумывался: а какого они цвета? Ведь у глаз должен быть цвет. У всего, на самом деле, есть цвет.)

Учитель опоясал его мечом:

— Сим тебе даётся право.

— Я не обращу его во зло, — обещал он.

(Сквозь сон он сжал холодную рукоять и удивился тому, как непривычно было ощущение.)

Магистр Зим надел на него плащ:

— Сим тебе даётся защита Ордена.

— Я не прибегну к ней без причины, — обещал он.

(Плащ и мантию он тогда сжёг. Полил зажигалкой — и страшно жалел, что не мог видеть взметнувшееся пламя. Почему-то он воображал его жёлто-зелёным.)

Наконец, грандмастер увенчала его тонким металлическим ободком:

— Сим тебе даётся имя.

— Я не покрою его позором, — обещал он.

— Встань же, Жойез Кулу, рыцарь Республики, и неси свою службу!

— С этого дня и покуда Сила не примет меня, — обещал он.

Цвета начали блёкнуть. Должно быть, скоро вставать, и сон близится к концу. Должно быть, они подлетают к Тарису: воздух вокруг запах смертью, из углов потянулись тени, зашептались вокруг голоса мертвецов. А во сне свет, просеянный через витражи, дробился на благоуханные радуги, плясал по полу, не думая о прошлом и будущем. Молодость щедра на клятвы и обеты, молодость тоже не думает о прошлом и будущем.

— Не хочу, — шепчет он там, во сне, много лет назад. — Не хочу.

Грандмастер, учитель и магистр Зим уже давно ушли, он остался один в пустом зале. По полу бегали радужные тени. С витражей на него смотрели великие, и сейчас он поразился тому, как они красивы. Алое и чёрное магистра Бааса, белое и золото Люсьена Дрэя, пронзительная синева и снова золото — его матери Кринды... тогда, наяву, они были не больше, чем смутными абрисами, больше именами, чем образами. Он знал, где кто изображён — но и только.

«Если бы я был Визас Марр — я был бы счастлив. Ведь она могла видеть мир именно таким. Настоящим». Но миралука, обретшие зрение, сходят с ума. И, говорят, умирают через три дня — а Визас выжила только каким-то особенным чудом.

Вот и она, кстати — прямо напротив, облачённая в пурпур. Стоит, прямая и строгая, и только тёмно-лиловые губы чуть улыбаются неведомо чему. Надо же! Он и не помнил, что она тоже была на одном из двенадцати окон.

— Я не хочу быть рыцарем. Я не рыцарь, — там, во сне, говорит он. — Нельзя делать кого-то джедаем просто потому, что все его предки, родственники и знакомые были джедаи. Когда-то были сотни, тысячи, миллионы миралука — но не все же они были в Ордене!

(Когда-то. Потом владыка голода пришёл на Катарр, и остались пятнадцать славных семейств, и все пятнадцать принадлежали к Ордену.)

— Я живое существо, я имею право выбирать, — ему кажется, что он спорит с великими, но великие только молчат и смотрят на него печально и немного сердито. Словно хотят сказать: «А разве мы выбирали? Мы приняли свою судьбу и постарались с честью её пронести».

(Потому что нельзя изменить будущее. Его можно только пережить.)

— Если хочешь выбирать — выбирай, — тогда, наяву, он так и не понял, чей это был голос, но во сне это сказала Визас Марр. — Ведь тебе дано право.

Он улыбнулся и кивнул. И правда. Ему дано право — вот оно, на поясе. Рукоять длиной в ладонь, кристалл... интересно, какого цвета? Жаль, не узнать — не сейчас, не в этом сне.

Учитель ждал в коридоре.

— Я искал ответа и получил его, — ритуальная формула, но ничего точнее он не мог бы придумать даже нарочно.

— Так быстро? Да ты молодец, Жойез! Впрочем, оно и к лучшему: у нас ещё четверо ждут посвящения.

Он кивнул, жадно всматриваясь в черты учительского лица, заново их вспоминая и запоминая одновременно. «Зеленые. Глаза у него были зеленые, и броня тоже в прозелень».

— Ну, что стоишь? — учитель широко улыбнулся, хлопнул его по плечу. — Ступай!

И он пошёл. По коридору (задев плечом малышку Сатель, спешащую на своё посвящение), по лестнице, снова по коридору, всё быстрее и быстрее — через двор, мимо стражей, через взлётную площадку, на самый край — и вниз, легко, навстречу Силе. «Пусть она несёт меня. Пусть она унесёт меня...»

— Мастер Жойез! Мастер Жойез, просыпайтесь! — над ним склонялась тогрута, и она была белая на чёрном, или, точнее, бесцветная на бесцветном, потому что в реальном мире не бывает цвета.

— Что, уже Тарис? Быстро мы, однако.

— Нет, ещё нет. Простите, что разбудила вас, мастер, но с нами связался мастер Тикан. Он хочет знать, зачем мы собираемся ему мешать.

— А мы разве собираемся? — «Тикан что-то подозревает?»

— Нет, конечно! — возмутилась Ашара.

— Тогда в чём проблема?

— Мастер, вы лентяй — вот в чём!

— А вы, рыцарь, несносная заноза, — ответствовал он. — Дайте хоть срам прикрыть!

— О. Извините. Конечно!

Ашара явно смутилась, вокруг неё закрутилась спираль сложных спутанных чувств. Он взял у неё из рук поспешно протянутую маску, степенно подошёл к проектору и скучным голосом сказал:

— Жойез Кулу слушает, мастер Тикан. Передаю уставной документ нашей экспедиции, просьба настроиться на приём данных...

* * *

Риан устало опустился на ступени дома старосты. Ему определённо требовалось передохнуть и подумать: слишком много на него свалилось. «Начиная с потолка пещеры и заканчивая депрессивным трандошаном», — мысленно подытожил он. Следовало бы улыбнуться, но не было настроения. Значит, следовало — хотя бы мысленно — отсортировать события и придумать, что с ними делать. Тем более, что никак не получалось отбросить в сторону стойкое ощущение: Радживари пытается запутать его, затормозить, отвлечь от чего-то важного поисками своего проклятого Источника.

— Радживари — только второстепенная проблема, понимаешь ты, яшперица?

Что бы ни сказали ему в ответ, он не понял ни слова. Сам Кун руку железную сломит в этом свисте и шипе, тщетно выдающем себя за бейсик. Возможно, трандошан возражал против данного ему определения? Ну уж тут — извините. Риан дал его ещё в шесть лет, когда писал контрольную. Да, так он тогда и написал: «Трандошан — он как яшперица, потому что у него чехуя и яйца, которые едят друг друга, если вылупятся, а потом идут продавать вуки в рабство». Наставник Эггерт тогда хохотал весь вечер и поставил ему тройку вместо единицы — «за точность по существу при неточности формулировок». А наставник Эггерт всяко знал, что такое трандошаны. Он три года провёл у них в плену, и ещё шесть лет с ними охотился.

Ну вот, он уже отвлекается от печальной реальности на весёлые воспоминания. Нехорошо, и дважды нехорошо с нежностью вспоминать о сите. Ситхе. Который убивал джедаев — на Алдераане, на Балморре, на Дералии... много где.

— Как бы он ни был злобно-опасен, как бы ни пугал меня обезумевшим Ралоком, как бы ценен ни был его Источник, — «прочь, непристойные мысли!» — не он стоит за взбесившимися плотоядами. Не он и не Ралок.

Новая порция шипения. А вот Реван умел с помощью Великой Силы воровать у собеседников знание их языка. «Впрочем, тут даже он был бы бессилен, ибо яшперица свято верует, что говорит на бейсике».

— Но при этом, если я джедай, я обязался следовать зову Силы. Которая привела меня к Радживари. То есть, понимаешь ли, он назначен мне в противники, я должен что-то с ним сделать. Никто, кроме меня. Но при этом я же вижу, что Радживари — только прикрытие для кого-то настоящего! Что он отвлекает меня, чтобы я не успел вовремя... куда-то. Или к кому-то?

Всплеск шипов и хрипов, на сей раз, кажется, на чистом доше. «Да что ж такое!»

— Хорошо. Так. Если не могу найти ответ сам — должен вообразить себя тем, кто может, так?

Кивок. «О, надо же! Всё-таки понимает, что ему говорят!»

Но кого выбрать? Кто на его месте легко нашёл бы ответ, увидел бы выход?.. Кто-то из реванитов?..

Нет.

«Если бы я был Тенью Девять[1], что бы я сделал на моём месте?»

Тень Девять славился умением выйти из безвыходных ситуаций. А Сила позволяет таким вопросам быть не просто упражнениями в актёрском мастерстве. «Что бы я сделал на моём месте? Я — Тень Девять, какой ответ я дал бы, что бы я посоветовал мне?»

Делегирование полномочий спасёт Галактику.

Ответ пришёл и был ровно настолько простым, чтобы его было в упор не заметно.

Конечно. Надо просто найти того, кому Сила позволит передать заботу о главной беде — и уже не спеша разбираться с Радживари.

Когда из дома старосты вышел молоденький мириаланин и тяжело опустился на ступеньку рядом, словно вовсе Риана не замечая, тот понял: далеко искать не придётся. Сила сама посылает нам нужных людей, не так ли?

[1] Запоздалое о том, как я перевожу в этом фике сигнатуры разведки/ситской безопасности.

Keeper — Хозяин; Watcher — Око; Cipher — Тень; Fixer — Рука; Minder — Нянька.