Потомки лорда Каллига (джен)

Шагая в Землю Снов, он почти знал, что встретит там Изакса. Почти знал и почти боялся встречи.

И всё же нашёл в себе силы улыбнуться ему — приветливо, как ни в чём не бывало.

Подойти, забраться на золотой утёс над винноцветным морем, присесть рядом. На небе цвета тёмного лазурита серебряными, золотыми и рубиновыми гвоздиками мерцали звёзды. Изумрудная трава шелестела на ветру, вызванивая полузабытые колыбельные.

— Странно подумать, что это великолепие может приесться, верно? — тихо сказал Изакс. — Стать банальным, как пошлая новогодняя открытка.

— Или как вид из окна опостылевшего дома, — кивнул Реут. — Но потом делаешь ещё шаг, и ещё, тихонько, осторожно, как жучок, который протачивает себе ход в коре дерева — и вот открывается новая, ещё неведомая и непривычная, земля... и сколько ещё таких неведомых краёв ждёт за горизонтом сознания?

— А когда не станет нового? Представь, что ты живёшь долго, очень долго. Так долго, что успел всё изучить. Что тогда?

— Не знаю. Наверное, тогда я захочу умереть.

— От безысходности?

— Нет, как Квинт: «по этой дороге я ещё не ходил». Должно же быть там, за Гранью, что-то кроме пустоты и слияния с сиянием.

— Думаешь? Исследования этого не подтверждают.

Реут встал во весь рост, подставляя лицо благоуханному ветру.

— И не могут подтвердить, в сущности. Если за Гранью что-то есть, то оно не может быть доступно изучению.

— Обоснуй.

— Ну, собственно, чистая логика же. Посмертие — это выход за рамки жизни, так? Бытия, так сказать, понятного и известно нам. А Сила — это часть нашего бытия, как ни крути. Значит, финальной точкой она быть не может. Только промежуточным звеном. Финалом может быть полное исчезновение, может быть что-то... что-то другое. Но не Сила.

— Здесь есть несколько уязвимых мест, но положим. Спрошу о другом: а если финал — всё-таки полное исчезновение?

— То я в это не верю, — Реут улыбнулся. — Те духи, которых я отпускал... они уходили куда-то. Не в Силу, не в небытие, нет. Куда-то... в другое место. Где свобода. У тебя случилось что-то дурное?

Изакс покачал головой. Длинные седые пряди качнулись взад-вперёд.

— Просто такой день. Знаешь, Каллиг, бывают дни, когда задумываешься о прошлом. У тебя ведь есть те, кто умер? Скажи, что тебе осталось от них? Память?

— Нет. Нет! — Реут горячо замотал головой. — Нет ничего гаже, чем оставлять себе память.

— Вот как!

— Извини. Личное. Просто это обычно такая... сортировка. Выбросить всё лишнее, заострить всё удобное, превратить человека в модель, присвоить артикул и поставить на полочку. Здесь — "покойные друзья", там — "достойные враги"...

— А ведь ты прав, — словно бы с удивлением признал его собеседник. — Действительно, как-то гаденько выглядит. Никогда не задумывался. Удобно же.

— Удобно, — согласился Реут. — Но мне однажды показалось, это как убивать человека по второму кругу. Такое "извини, родной, но ты мне не нужен, я сделаю из твоего трупа протейчика[1] по своему вкусу".

— И кто это был? На ком ты осознал это?

— Танатон.

— Твой враг? Знакомо, как знакомо... — Изакс тоже поднялся, разогнулся, расправил плечи.

Всё-таки красивый он был человек, настоящий король во всём, включая внешность.

Смешно, какие лоскутные у них всегда были диалоги: начинались с одного, продолжались другим, перескакивали на пятое. То Изакс не умолкал, доказывая что-то своё — а то давал говорить Реуту, как на экзамене, подталкивая наводящими вопросами.

— Скажи, если бы на тебя, двадцатилетнего, лёг бы груз ответственности за судьбу всей Империи — что бы ты сделал? — вопрос был более, чем неожиданным.

— Сломался.

— А?

— Я сломался бы, говорю. Ты же спрашиваешь, что бы я сделал, да? В свои двадцать я едва мог утащить ответственность за свою собственную судьбу. Вечно перевешивал её на кого попало: на учителя, на друзей, а сам ломился вперёд рогами и совершенно не думал о последствиях...

— Должно быть, это свойство всех двадцатилетних.

— И всё-таки сегодня явно не просто день. Что-то случилось сегодня? То есть, в этот день когда-то?

Вместо ответа Изакс спросил:

— Ты ведь случайно меня встретил?

— Да, я искал одного человека. Но он, видимо, не пришёл, хотя я просил передать просьбу о встрече. Думаю, она просто до него ещё не дошла.

— Бывает, бывает... и что теперь делать будешь?

— Работать, Изакс. Не всем везёт родиться королями государства, которое справляется без их постоянной и непосредственной помощи, — Реут вздохнул. — Знаешь, иногда мне не хочется просыпаться. А тебе?

— Думаю, у всех бывают дни, когда не хочется просыпаться, — развёл тот руками. — Но реальный мир часто кажется тусклым и невыносимым после местного буйства красок и тишины чувств, это правда. Впрочем, он таков и есть: тускл и невыносим. Что может быть хуже унылых будней, которым не видно конца и края, когда каждое "вчера" отражается в каждом "завтра"? Ну вот, ты опять улыбаешься. Что смешного ты так некстати вспомнил?

— Просто вспомнил одного моего знакомого, джедая. Он всегда на подобные вещи говорил: «И всё равно хуже Тенебрея ничего нет и быть не может».

Изакс в искреннем изумлении округлил глаза.

— За что ж он его так? Или Тенебрей — это местность какая-то?

— Киношка, Изакс. Точнее, сериал. "Тенебрей: Золотой век ситхов". Про аморальное дитя кукурузы с чёрными глазами, которое выползло из брюха своей мамки и медленно, но неотвратимо поползло ко двору Тулак Хорда.

— Слёзы Скивы, в Республике и такое есть?! — тот был явно искренне изумлён. — Рекомендуешь, я хотел спросить.

— Ну, как сказать... это больший трэш, чем "Нерассказанная история". Там есть аморальный Тенебрей, много небанальных половых актов с неожиданными партнёрами, аморальный Тулак Хорд, аморальный Каллиг и плачущая мама Тенебрея.

— А папа?

— Аморальный Драмат был в пилотной серии, где при участии тварей тёмной стороны Тенебрей был весьма аморально зачат плачущей маме. Только не подумай, пожалуйста, что это порнушка; это очень глубокое философское произведение. Там рассуждают о сути Тёмной Стороны.

— И как оно тебе в итоге? Как главный герой?

— Мы похожи, — Реут пожал плечами. — Знаешь, так сразу никогда бы не подумал, но правда похожи.

— И чем же?

— Не знаю даже, как сказать, но если отложить в сторону интимные приключения, нудные философствования и обоже ту серию с "Я тебя не боюсь"...

— Что за серия-то?

— Ну, там Тенебрея поймали и покарали за то, что предыдущие полсезона он был идиотом. Покарали... небанально. С использованием десятка разных типа-алхимических монстров. Он, разумеется, превозмог, выжил и всех покарал ответно, но на это пришлось последние три минуты серии. Из пятидесяти.

— Ох уж эти республиканские фантазии...

— А что ты хочешь от нации, издавшей "Извращения древних ситов" в тридцати томах? Но я хотел сказать, понимаешь, в корне своём история этого самого Тенебрея — просто история парня, который повесил на себя больше, чем мог утащить, но изо всех сил пытается этого не замечать и тащить всё равно, за что всячески огребает.

Изакс кивнул, хмыкнул и снова уселся на краю утёса, глядя в непроглядную морскую глубину.

Он молчал долго; Реут тоже молчал — просто сидел рядом, слушая перезвон травы, шорох волн и свист ветра. С Изаксом (если исключить прошлую встречу) ему было легко. Можно было молчать, можно было говорить, можно было смотреть голотрэш — свежий или классический. Изакс был в этом похож частью на Самиэля, а частью... «А частью — на меня самого».

Да, именно так; с ним было очень легко общаться именно потому, что это было почти общение с самим собой. Просто старше, опытнее, более битым жизнью и сильно поутратившим оптимизм. Что там — они настолько были похожи, что подчас Реут сомневался: а существует ли Изакс в самом деле, или он просто проекция собственного реутова подсознания, порождённая нехваткой понимающего собеседника?

«Впрочем, это уж совсем бредовый солипсизм».

И всё же, несмотря на всю лёгкость, другом он назвать Изакса не мог. Не получалось — даже мысленно.

— И всё-таки, что бы ты сделал?

Это он про двадцать лет и судьбу Империи, конечно. Изакс любит задавать такие вопросы-загадки, вопросы-задачки без однозначного верного ответа. Жаль, на этот ответить почти просто: достаточно вообразить, что было бы, случись Литейная на десять лет раньше.

— Я бы сбежал. Нет, правда, Изакс, в двадцать лет — сбежал бы. Но красиво, почётно сбежал бы. Убился бы там или ещё что-нибудь в этом духе. Я тогда был мастер на подобное.

— Даже если бы "сбежать" — означало "обречь всех на гибель"?

— Особенно, если так. Это же ответственность неподъёмная. Она для избранных, для реванов и экзаров, не для таких, как я.

— А теперь? — чёрные глаза Изакса смотрели прямо и непреклонно.

— А теперь я уже выучил, что избранный — это тот, кто не успел вовремя увернуться.

— А если ошибёшься?

— Наверняка ошибусь, и не раз. Но это неизбежно, знаешь. Лучше ошибаться, чем ничего не делать.

— А если ошибок станет слишком много? Так много, что все уже и не исправить? — настаивал Изакс.

— Не знаю, — пожал плечами Реут. — Правда, Изакс, я очень часто не знаю ответа на твои вопросы. Например, я всё равно наверное верил бы, что исправить можно если не всё, то главное, надо только как следует постараться и найти, с кем посоветоваться...

— А разве не проще начать всё сначала? Откатить к той точке, где было принято первое неверное решение, стереть последствия ошибок и перестроить всё как надо? — в голосе у него было что-то почти судорожное, словно он сам себя пытался убедить, а не играл в загадки со своим непонятно кем — полудругом, полу-учеником — из мира смертных.

— Не думаю, что проще. Знаешь, Авр рассказывал, среди реваншистов был такой рептилоид Саид, он говорил, что однажды так вот всё откатывалось уже. Или не однажды. Он помнил несколько вариантов прошлого, например, и страшно из-за этого маялся: путался, например, был у него сын или нет, или было несколько, но не те... жуть берёт, как подумаешь.

— Ты всегда слишком много думаешь о других. Словно на тебе уже лежит подобная ответственность.

— Разве я не один из Тёмного Совета?

— А я не раз говорил, что ты слишком всерьёз это воспринимаешь. Обязательство перед народом, чушь какая! Этому народу, хоть ты за него умри страшной смертью, на тебя наплевать. Всё, что им надо — набить брюхо да подразнить глаз, и любят они того, кто щедро им додаёт и того, и другого.

— Многие так говорят, но я предпочитаю всё равно быть ответственным. Знаешь, для разнообразия, что ли.

— Ты просто вопреки всем словам о свободе позволяешь себе быть рабом других людей, в то время, как о себе надо думать в первую очередь, о себе, — сварливо сказал Изакс. — О своих интересах.

— Но ведь твоя задача предполагает думанье о других? И ошибки, они ведь именно со стороны влияния на других ошибки? Ну, хотя бы "в том числе"?.. Разве "сделать как надо" — это не... ну вот. Опять.

По своей мерзкой привычке, Изакс исчез бесследно и внезапно, оставив Реута одного на утёсе над винноцветным морем. Посмотрев ещё немного на розовые и серебристые барашки на тёмно-багряных волнах, он подумал — и проснулся.

В конце концов, на нём и правда лежала ответственность, и надо было её оправдывать. Например, найти всё-таки Реувена.

[1] Вообще-то Дарт Протей — это учёный, а созданное им из фрагментов человеческой плоти создание, упоминающееся в романе "Сотворение жизни", называли "чудовище Протея" (сам же он назвал его просто Йонн (то есть "сын" по-ситски), но после огромного количества киноужасов об этом как-то забыли.