Нам не Свет (гет)

Грета могла бы проклясть одного конкретного Майколсона за то, что тот дал ей время подумать… Хочет ли она с ним быть. Клаус испытывал ее решимость. И вот о нем она так бы никогда не подумала. Грете казалось, что Никлаус из тех, кто приходит и берет то, что хочет, а ее он хотел. И все равно, исходя из сраного благородства, которое уж очень неожиданно было обнаружить в Первородном гибриде, не спешил с ней. Давал шанс одуматься.

И вот по этому поводу она на него почти злилась. Ей было бы проще, если бы Клаус не стал тянуть, тем более она свои желания выразила прямо, отчего едва со стыда на месте не сгорела. И деликатность невыносимого чудовища Грете была не к месту совсем.

К вечеру Грета, конечно, отдохнула. Ей даже поспать удалось… И все равно она себя накрутила сверх всякой меры. Ее просто потряхивало — не от желаний в горизонтальной плоскости, а от напряжения. Потому что ну сколько можно мучить ее заботой? А ведь Грета не могла на него даже наорать, именно потому что Клаус действительно исходил в своих действиях от заботы о ней.

Она ведь была измотана и измучена. И решение лечь и отрубиться было просто отличным, а потом поесть и снова залечь в ванной после сна. Клаус был с ней, когда Грета не спала. Приносил поесть, говорил, обнимал, целовал, черт возьми, в висок — и все. Никаких неприличных поползновений. Он держал слово и давал ей отдых.

Вечера Грета ждала не только с раздражением, но еще и с колотящимся суматошно под ребрами сердцем. У нее был опыт — теоретический… Как-то не до отношений и секса, когда ты цель номер один у убийцы и маньяка. Грета сомневалась, что в физическом плане Никлаус Майколсон ее разочарует: опыта у тысячелетней скотины завались. Скорее она переживала, как Клаусу будет с ней.

Грета красавицей себя не считала.

Ей вообще некогда было думать об этом всем до Победы. От нее требовалось быть солдатом и знаменем, и какие тут романтические позывы? Выжить бы. И это практичное соображение для Девочки-которая-выжила занимало все остальное целиком.

Когда Клаус постучал к ней, Грета в последний раз провела расческой по волосам, нервно потеребила пояс белого шелкового халатика и посмотрела на себя в зеркало. Бледная мордашка и горящие лихорадочным зеленым пламенем глаза. Вот сейчас, когда шелк обрисовывал изгибы и выпуклости, не скрывал длинные ноги, она себе нравилась. И ничуть не походила на субтильного мальчишку.

Гермиона много раз твердила ей, что она красивая, изящная и очень хрупкая. Грета отмахивалась, видя только кости там, где подруга находила то же изящество. Но вот сейчас ей удалось поверить в слова Гермионы о себе. Она повернулась, покрутившись, так чтобы полы халата взлетели, и повернула ручку, впуская Никлауса.

Грета прыснула, увидев его лицо, когда он понял, в каком виде его встречают.

Изумление пополам с неверием и искры темного, жгучего желания на дне глаз. Клаус наверняка ждал иного от неопытной девственницы. Но прежде всего Грета была собой и не собиралась играть монашку перед тем, с кем должна была спать. И лишиться этой невинности наконец. Она не притворялась с ним и не собиралась делать этого впредь.

— Нравлюсь?

— Да. — Хриплый красивый голос Клауса, ладони, которыми он огладил плечи. — Ты красивая… Просто я не ждал, что ты встретишь меня так, Грета.

Она фыркнула.

— Дрожать под одеялом, как викторианская девственница, я не собираюсь, Клаус. Зачем? Если это мое желание быть с тобой.

Тонкие пальчики пробегают по мощной груди, по животу и по кромке ремня. Грета чувствует себя если не уверенно, то свободно. Она не жертва на заклании, нет — она равная ему. Шагнуть в руки Клауса кажется верным, как и обнять его, уложив голову ему на грудь. Грета храбрая, конечно, но спешить ей не хочется. Тем более зачем быть отчаянной, если он хочет ее нежить? Приятно побыть хоть немного слабой, уязвимой и хрупкой. Тем более в объятиях того, кто не уронит, удержит и не сделает больно.

Клаус целует темные волосы, ушки и лоб. Он не напирает, просто обнимая ее. Чувствует, что для Греты сейчас стоять с ним вот так гораздо важнее пресловутой страсти. И ему не проблемно дать ей это — всего себя, если до конца быть откровенным.

Приятно, конечно, осознавать, что он ее приручил. Однако Никлаус очень далек от того, чтобы раздуваться от самодовольства. Грета для него не очередной трофей, который он добыл. Поэтому его гордыня в палитре чувств к девушке в его объятиях играет далеко не первую скрипку. Казалось бы, Клаус забыл, что такое нежность, но с ней он и не хочет быть иным. Пусть козлить он начал с момента их славного знакомства, завороженный с первого мгновения — теперь это в прошлом.

— Я тебя поцелую?

Робкий вопрос Ника умиляет, он чуть отстраняется и наклоняется, чтобы ей было удобно. Раз дама так очаровательно просит, то кто он такой, чтобы отказывать? Тем более Грета для него — чистый концентрированный соблазн. Он с радостью откликнется на любую ее инициативу.

Грета поверила, что сейчас все будет хорошо с ним и с ней. Им вместе. Тем более целоваться с Клаусом — это круче, чем полет на метле. В ее личном топе — уж точно. Но загорелась штора, полыхнула постель — да так, что Клаус повернулся и закрыл ее собой от огня, который тянулся к ней. Она и пискнуть не успела, когда ее вынесли в коридор.

А потом голова просто взорвалась от шепота, крика и ора с проклятиями. Десятки голосов. Горело, дымило, а она цеплялась пальцами за плечи Клауса и стонала от боли. Их атаковали духи, точнее духи ведьм. Давно мертвые, злобные, как фурии из ада, пытающиеся расплавить Грете мозг. Она не собиралась долго терпеть: на пальце появилось кольцо с Воскрешающим камнем, и тут же наступила блаженная тишина.

— Эти тупые суки обломали нам секс, — Грета закашлялась. — Помоги встать.

Слов Девочка-которая-победила выбирать не собиралась.

— Клаус, ты цел?

— Даже не прикоптился, но комнату нужно тушить все-таки.

Его пальцы заботливо убирают темные пряди с лица, Ник держит ее крепко. Пульс ровный, дышит нормально, и, судя по гневному сверканию глазок, Грета очень зла. Клаус испугался за нее. И сам он дико зол, просто сдерживается. Почему ведьмы вечно так не вовремя?

— Сейчас. — Грета сосредотачивается, и пламя гаснет. — Мебель на выброс, и нужен ремонт. Нам нужно найти проводницу, через которую духи устроили нам фаер-шоу.

Грету уже не трясет, скорее она чувствует себя дурой — босая и в халатике. И настроение делать что-либо отвалилось. По ее просьбе Ник отпустил девицу Гилберт, ведьму, блондинку и братьев Сальваторе. Их не убили потому, что она этого не хотела. Им ведь, поскольку лекарство Кол залил в глотку Сайласа, просто нечего больше делить. И Грета попросила Первородных не убивать идиотов. Как говорится, результаты ее доброты налицо.

Ее и Клауса духи придурошных ведьм пытались сжечь живьем. А проводником служила Бонни Беннет. Грета отрешенно смотрит на камень в своем перстне. С мертвыми суками она побеседует еще, камень их держит крепко. Это же какими тупыми нужно быть, чтобы переть на владелицу всех трех даров?

— Грета, Ник, вы целы?

Поттер заценила великолепный торс Элайджи — тот был без рубашки, чем вызвала ревнивое сопение откуда-то сбоку, и то, что ее буквально сграбастали. Она покосилась на Клауса и пожала плечами — ей что, на красивое смотреть нельзя? Тем более старший Первородный был прекрасен и целиком принадлежал Гермионе. Так что Грета смотрела на него словно на статую в музее.

— Да. Ведьмы, — последние слово Клаус просто выплюнул. — Кол.

— Какого хера это было?

Младший был в пижамных штанах, и там тоже было на что попялиться. Все-таки природа Майколсонов не обделила, а побаловала. Грета нервно хихикнула: уж больно лицо Никлауса было однозначное. Она на всех его братьев без футболок посмотрела, а его так и не увидела. Обидно!

— Где-то возле особняка валяется Бонни Беннет, — серьезно произнесла она. — Ей откатом досталось, когда я старых перечниц угомонила. Нужно ее найти, пока не сбежала.

— Зачетные ножки, Грета, — фыркнул Кол. — Пядьсят метров влево от этого окна слышу стук сердца. Скорее всего, это наша маленькая шоколадная ведьмочка. Пойду заберу.

Оторвать братцу голову Клаус не смог, потому что Грета повисла на нем и качнула головой, сразу дав понять, что ей никто кроме него не нужен и Кол может сколько угодно облизываться.