Нам не Свет (гет)

— Любовь моя?

На самом деле в эти насмешливые прежде слова Никлаус вкладывает как никогда много настоящего чувства и еще больше серьезности. Он не играет с Гретой ни капли. И хочет, чтобы зеленоглазая ведьма это понимала. Ему не хочется отравлять их отношениях недосказанностью. Он перерос ребяческое желание помучить ту, что важна ожиданием признания, неизвестностью. Эти игры двоих для Клауса не новы, как почти все под Луной.

Ему тысячи лет, и он будет жить вечно, поэтому не самоутверждает свое эго так примитивно пошло. И вообще Никлаус в некоторых моментах жалеет, что показывал Грете так много скотства своей натуры. Нет, Первородный не хочет, чтобы Грета любила его сквозь дымку розовых очков.

Да и не думает он, что можно было так. Все же зеленоглазка видела, что он чудовище, с самой первой встречи достаточно ясно. Однако то, что Грета на него еще тогда реагировала, приводит Клауса восторг. Его неправильная девочка с такими «правильными» принципами.

Грета зависла над пачкой творога. Она вообще часто проваливалась в себя с того дня, когда у них ничего не случилось. Сучьи ведьмы. Ник гордится своим самоконтролем: он ведь даже эту героическую дурищу Бонни не убил. Хотя было за что. Раньше он бы порвал ведьму на куски и взял женщину, которую желал, не отмывшись от крови жертвы. Однако с Гретой Клаус так не может, он не грязное животное, что бы Майкл и Эстер ни думали о нем.

— Прости, я сама не своя.

Она обходит тележку и обнимает его, жмется и поникает головкой ему на грудь. Никлаусу понадобилось время, чтобы смирить своих демонов и страстное желание обладать Гретой. Клаус вожделеет ее, хрупкую и такую сильную. Но это не значит, что он готов переступить через ее «нет». Среди его преступлений нет такого рода насилия, и он не собирается быть насильником. Не только с драгоценной Гретой Поттер, но с любой другой женщиной.

В конечном итоге у него есть сестра… и Эстер, какой бы тварью ни была, она его мать и тоже женщина. У него тоже есть принципы, пусть весьма далекие от блистательных канонов старшего брата.

— Устала?

Никлаус целует макушку, пахнущую медом и яблоками. Он был против этого похода по магазинам. Продукты вполне могли купить слуги, как всегда. С тех пор, как в его дом переехала Грета, он позаботился, чтобы персонал наполнял холодильник всем самым свежим и лучшим. Более того: Клаус лично готовил для Греты вместо повара.

Но Грета предположила, что кроме крови Гермионе и ребенку нужны просто продукты, человеческая еда. И вот они в супермаркете. Он таскается за Гретой, толкает тележку и чувствует себя счастливым и спокойным. У нее есть удивительное свойство: она не только вызывает бури внутри него, все сметающие тайфуны, но и успокаивает его.

— Есть немного. Мне не по себе, — тихо признается Грета, и это ее признание цепляет Клауса. Он знает, насколько Грете важно быть сильной — всегда. Ее жизнь так часто била, что Никлаус иногда в ее привычках и защитных реакциях узнает себя. Только его зеленоглазка, его сильфида не озлобилась и не сломалась. Осталась цельной и светлой. Но в слабости Грета Поттер кому попало ни за что не признается, ему же сказала легко.

Не то чтобы Клаус не понимал, что важен и нужен ей, но лишнее подтверждение этого факта греет его черную душу. Его любило множество женщин, но ни одна не пыталась любить его как равного. Страх, ожидание милостей или расчет всегда присутствовали в их чувствах. Грета этого напрочь лишена. Ей ничего от Клауса Майколсона не нужно.

— Давай расплатимся, и возвращаемся. Я не могу звонить Гермионе каждые четыре минуты.

Он хмыкает.

Так, как будто над подругой Гермионы не бдят Элайджа, Кол, у которого прорезался инстинкт заботливого дядюшки, и даже мрачная Ребекка, категорически трезвая и в очередной раз обиженная на весь мир. Но не стремящаяся сбежать, что Никлауса удивило. Бекка даже не разнесла половину дома и не перебила всю посуду до последнего блюдца от новости, что у брата будет ребенок.

Правда, Клаус думал, что Ребекка так спокойно среагировала, потому что ребенок был у Элайджи. Ник сомневался, что новость о ребенке его и Греты сестра восприняла бы так же благосклонно… Был еще один момент, который он не собирался игнорировать: Бекка могла быть одержимой. Она тысячи лет искала свою истинную любовь, выбирала, правда, смазливых мудаков, но кровь Греты — она все меняла, сестра могла решить, что достойна стать матерью, а цена не важна. Ребекка могла бы попытать счастья, попытаться забеременеть и выносить, пойдя по пути Гермионы.

Он сам недавно использовал двойника как мешок с кровью. До того, как великая и трагическая Елена Гилберт стала бесполезна. Но мысль, что Ребекка могла бы поступить так же с Гретой, убивала Клауса. Настолько, что он засунет сестру в гроб, пока та не одумается. Элайджа был занят, чтобы думать о такой вероятности.

Но вот Кол… Он подумал то же самое, что и сам Клаус. И наблюдал за Ребеккой. Оба понимали, что с сестры станется вместо того, чтобы попросить Грету дать крови, сделать эксцентричный шаг, если цензурно. А если называть вещи своими именами — укусить возлюбленную Ника и украсть.

Они доходят до машины, где Ник грузит пакеты в багажник.

Стефан и Деймон — оба, и Кэролайн. Ник с силой захлопывает багажник; он вообще не в настроении: только вот было все прекрасно — и тут эти рожи. Ему даже любопытно, как много им рассказала Бонни Беннет. Ведь Грета почему-то не потребовала от нее молчания. Обвинять свою зеленоглазку в глупости Никлаус не спешил.

Сальваторе повезло, что они почти в центре Мистик-Фоллс, то бишь прямо сейчас он их не убьет. Ну, конечно, если Грета не скроет щелчком миниатюрных пальчиков побоище от людей. Но Ник ухмыляется: она, к сожалению, против отрывания голов и вырывания сердец без особой на то причины.

Клаус игнорирует попытки неприступной прежде красавицы Кэролайн Форбс построить ему глазки. Сейчас она кажется прелестной, но пресной, лишенной огня и красок. Кроме того, Клаус уже не очарован и понимает, что юная вампирша ищет плохих парней, чтобы спасти… А с ним такой фокус обречен на провал еще от начала. Он не станет прекрасным принцем от поцелуя влюбленной девы, потому что злых чар на Первородном гибриде нет.

Те, что были, Никлаус уничтожил сам.

Он рад, что у них не получилось. Кэролайн стоит забыть о той власти, что она имела над ним. Клаус был уверен, что после того, как он оставил ее валяться в общей куче на борту самолета, девушка что-то поняла. Совсем уж дурой Кэролайн не была, иначе бы не понравилась ему. Но, видимо, ощущение своей особенности вскружило хорошенькую головку, и теперь мисс Форбс цеплялась за того монстра, которого до сих пор яро отвергала.

— Не добрый день, малыши, какого черта вы здесь забыли?

— Улицы общие, Клаус, гулять еще не запрещено.

Деймон наверняка самому себе кажется дерзким и остроумным. Только Ник ощущает слабое, приглушенное раздражение, словно рядом зудит комар. Хотя оно так и есть. Эти вампиры для него комары, он легко раздавит любого, правда троица этого, похоже, не осознает. Тупость? И недостаток опыта. Кроме того, до сих пор Никлаус убивал из необходимости и ничего уж совсем дикого с «сопротивленцами» не делал. Может, зря…

— Вот и гуляйте где-то еще.

Голос Греты, ее рука на его плече и то, как она прижалась к нему. Ярость утихла.

— Зачем вы похитили Бонни?! — звонкий голосок Форбс и возмущение в голубых глазах. Только легко читающий чужие души Никлаус видит, что Кэролайн, милая и пустая, сейчас так кипятится не из-за подруги. Ей неприятно видеть его и Грету на одной стороне и так близко, рядом. Она его ревнует.

— Пропажу которой вы заметили, когда Клаус позвонил Деймону; настоящие друзья, что сказать.

Голос Греты просто полон яда и гнева, она коротко и сухо аплодирует, очень издевательски, обозначая вполне вербально и с достоинством, кто есть кто. Никакой детской истерики перед его не-бывшей. Никлаус ей гордится, и так, немного, прозорливым собой — «скромно» опуская тот факт, что не он выбрал Грету, а она его.

— Новые правила, — зеленые глаза Греты зажигаются. — Я не хочу вас видеть, а уж тем более слышать. Вы сидите тихо и мирно, молча, Форбс, или умрете. Стефан, у вас, кажется, мозгов побольше будет — я не Первородные, я вас просто убью, без пыток.

Деймон пытается рычать, Кэролайн хватает воздух ртом, и лишь Стефан молчит.

— А чтобы вы поняли, что это не шутки, — Грета хмыкает, — ваши кольца теперь только побрякушки на ближайшую, скажем, неделю. Удачной ночной жизни, кровососики. Раз, два…

Деймон сообразил и, закинув Кэролайн на плечо, схватил брата за руку и на вампирской скорости понесся к ближайшему зданию. Клаус хохочет, а потом целует каждый пальчик, который Грета загибала, считая. До заката им не выйти наружу: солнце сожжет.

— Вряд ли Беннет в состоянии колдовать и заклясть новые украшения. Клаус, мы едем?

Ни одного упрека вслух или укоризненного взгляда. Грета уходит к машине, полная королевского достоинства, с которым отмела его прошлую увлеченность Кэролайн Форбс. Его чудо-девочка.