Нам не Свет (гет)

Они ждали Кола почти месяц.

Элайджа, который пытался скрыть тревогу от нее, Клаус и Грета — эти целовались почти постоянно. Ну и Грета проверяла артефакты, которыми обвешала младшего Первородного, как рождественскую ель игрушками. Раздраженная, но ставшая молчаливой Ребекка, которую домашний арест угнетал, однако с братьями она больше не спорила. Ждали. Звонков от Кола и его возращения домой. В просторный роскошный особняк, где закончили ремонт в детской. И где стены не сотрясались больше от семейных разборок. Все берегли покой Гермионы. Да и были ли у них причины ссориться? Она хотела верить, что нет. Они с Гретой не только влюбились в Первородных братьев, но и принесли с собой относительный мир в их жизни. Ее Элайджа был не просто одаренным, талантливым рассказчиком — его глаза видели столь многое, что Гермиона могла слушать его часами. Но их собственную историю, историю Майколсонов, ее любимый не приукрашивал.

Кровь, смерть, власть, насилие. Утраты. Неизбежные для тех, кто обречен жить вечно.

— Кол сегодня должен вернуться. — Никлаус улыбнулся им троим, но больше Грете.

Сегодня они выехали в Мистик-Фоллс: Гермиона хотела уволиться из библиотеки и снять внушение с тех, кто не замечал ее отсутствия на работе. Больше в нем необходимости не было. А Грета просто не хотела отпускать ее одну, как будто Элайджа не был постоянно рядом. Клаус увязался за ней — и чтобы проследить за Гермионой в том числе. Гибрид стал мягче и учился заботиться, не прибегая к угрозам, шантажу и ударам кинжала в сердце.

Все это уже очень не одобряла Грета.

— Сюрпризом — живым.

Голос Элайджи был сложным, однозначно сложным: он не одобрял. Не то, что Кол возвращается, а то, что привезет к ним в дом незнакомку, ведьму и к тому же жертву незавершенного ритуала Жатвы. То есть настоящую бомбу с часовым механизмом. Он чрезмерно за нее беспокоился. Гермиона была всего лишь беременна и повторяла это более сотни раз в день. Но кто ее, спрашивается, слушал?

Даже Клаус — и.о. мирового Зла — и то заваривал ей чай, таскал фрукты и следил, чтобы она не поднимала ничего тяжелее книги. Всем тем же, только в большем масштабе, занимались лучшая подруга и любимый мужчина. Гермиона и шагу не могла ступить без присмотра, хотя животик у нее едва обозначился.

Правда, капризничала Гермиона в меру. На подвиги у нее не было никакого желания рваться. Более того — после того как за ней пришли ведьмы аж из Нового Орлеана, Гермиона вообще не хотела покидать защищенную территорию особняка без необходимости.

— Все ворчишь, Элайджа?

Они сидели в Гриле, игнорируя недовольство бармена… Мэт, кажется? Парень боялся Первородных. Но выгнать мецената Клауса не мог, как и его брата. Ну и двух новых жительниц города тоже. Это бы выглядело странным, вот и мучился Мэт, успев написать друзьям, кто пришел в Гриль.

— Никлаус.

Знаменитый занудно предостерегающий тон Элайджи Майколсона казался ей совершенно волшебным. Как и суровый взгляд, на которой Никлаус лишь закатил глаза, а Грета постаралась скрыть смешок за кашлем. На самом деле никто из них не был легкомысленным в вопросе безопасности. Четыре трупа новоорлеанских ведьм — хорошее тому доказательство. Но одна юная девушка вряд ли представляет угрозу.

— Кол везет ее, надеясь, что с моей силой и его знаниями мы сможем помочь Давине. Она поклянется не причинять вреда. Все будет хорошо, Элайджа.

Грета долила чай им всем и подвинула тарелку с тортом к Гермионе, пытаясь закончить на этом спор. Они обе понимали, что в голосе Кола Майколсона, когда он говорил об обреченной на смерть юной ведьме, что-то было. Необычная его холодность под маской веселья, а не что-то, чего Кол сам до конца не понял. Они дадут ему время понять.

Правда, нужно, чтобы Элайджа перестал быть так категорично против. Иначе легко не будет. Удобно, что с Гретой они по-прежнему могут говорить обо всем на свете.

Гермиона вонзает вилку в шоколадный торт и отламывает кусок бисквита. Поправиться ей не грозит, как и многое другое. Утром она выпила пять больших глотков крови Греты и чувствует себя превосходно, живой как никогда.

— Намеренно — да, Грета, но случайным образом? — Элайджа смахивает пару темных прядей со лба и смотрит на Грету. — Девушка, которую мой брат пожалел, скоро не будет контролировать свои силы. Не будет отвечать за собственную магию — и что тогда?

Гермиона кладет пальцы на руку Элайджи и гладит его по ладони.

— По моим прикидкам — расстояние между Мистик-Фоллс и Новым Орлеаном ослабит действие связи ритуала Жатвы, и это даст нам время. Послушай меня, пожалуйста: Колу это важно, и мы должны попытаться помочь.

Не говоря уже о том, что судьба этой девочки породила в сознании Греты парочку кошмаров прошлого. Гермиона это знает, пусть Грета и не жаловалась вовсе. Просто скрывать что-либо бывшая Героиня может от кого угодно, но только не от той, что была подле нее годами. Грета очень хочет помочь девушке, которую без ее ведома обрекли на заклание, и Гермиона тоже. Они могут это сделать… И стоять в стороне не будут.

Выражение его красивого лица становится мученическим. Элайджа — ее Элайджа — не может сказать, что не ожидал такого. Нет, не может, потому что он умный и просчитал ее и Грету еще с момента звонка Кола. Элайджа догадался, что они захотят помочь вопреки всему, и все равно выглядит так, будто это сюрприз для него.

Ну, ощутить себя предательницей измученным взглядом раненного в самое сердце олененка Бэмби Элайджа ее не заставит. Он знал, с кем связался. Пусть будет мужчиной и терпит.

— Ладно.

Линия челюсти любимого смягчается, и они с Гретой сталкиваются ладонями, празднуя победу. На самом деле это было почти не трудно. Только Клаусу слегка прилетает по руке за насмешливый взгляд в сторону брата. Грета Поттер справедлива, но карает мгновенно. И Нику стоит привыкать, что злорадство — это нехорошо: у него своя такая же головная боль.

— Меня-то за что? Я, в отличие от брата, не возражал против вашей безрассудной идеи.

— Злорадствовать было необязательно, Клаус, — решительно отрезает Грета. — И у нас гости.

Она кивает на мисс Елену — великую страдалицу — Гилберт.

— Спокойно, Никлаус, мы не хотим огорчить Ребекку еще больше, чем сейчас. Здешний бармен ей нравится, поэтому ведем себя прилично.

Гермиона инстинктивно прикрывает рукой живот: Елена — вампир, она может услышать стук еще одного сердца. О том же подумал, очевидно, Клаус, собираясь убрать ее из Гриля. Учитывая его методы, Гилберт сильно рисковала, являясь сюда вот так, одна. Хотя с братьями Сальваторе все было бы еще хуже, тогда бы встала Грета и эти двое легли бы — под землю и навсегда.

— Ее брат работает здесь, и его смена начнется через десять минут. Елена, скорее всего, пришла проследить, чтобы Джереми не нарывался и ты не оторвал ему голову.

Элайджа объясняет все просто и ясно. Кроме того, если это действительно так, то повода для конфликта Гермиона не видит, тем более они уже уходят. Если отрешиться от того неприятного, что ей про мисс Гилберт известно, то Гермионе ее жаль. Смерть родителей, потеря тети и обращение в вампира, чего Елена, как она слышала, никогда не хотела. Правда, о чем она думала, встречаясь с вампиром тогда? Играя в любовь с бессмертным кровососущим хищником? Что он ее бы в конечном итоге не обратил? Такое бывает лишь в сказках, реальность другая, и зверь всегда возобладает. Она вампир против своей воли и знает, о чем говорит. Именно поэтому, когда Гермиона теперь пьет кровь Греты прямо из вены, рядом всегда Никлаус. Тот, кто сможет ее остановить и не дать причинить сестре — подруге — вред. Гермиона не настолько сентиментальна и глупа, чтобы верить, что монстра внутри можно приручить без срывов.

— Мы уже уходим, я хочу домой.

Гермиона встает первой, подавая пример другим. Им нечего делить с девушкой и незачем встречаться. После истории с лекарством и других эпизодов Елена их терпеть не может. Грету — так точно, на что той, конечно, плевать. Правда, ссориться не стоит. И дома Гермиона хочет быть до темноты, а зимой темнеет быстро.