Потомки лорда Каллига (джен)

Межпланетный омнибус "Корускант-Тарис" приземлился в космопорту Олариса около трёх пополудни по местному времени. По времени Корусканта это было ближе к трём пополуночи, а как обстояло дело с тифонскими часами, Риан даже не брался вычислять: в конце концов, была ещё станция "Керрик", и "Эсселес" и корабль Радживари («Интересно, он называется "Отважный" или "Весенняя буря"[1]?»).

В общем, Риану хотелось спать. Тем более, что толком отдохнуть после вымотавшего в ноль обряда защиты ему не дало ни начальство, ни Радживари. Первые поймали слух, что какой-то из многочисленных корускантских бандитов наложил руку на какое-то считавшееся утраченным сокровище. Второй требовал немедленно отправляться на Тарис — и дальше, чтобы это ни значило — сражаться с чумой.

В итоге пришли к компромиссу: пока Риан быстренько смотается туда и обратно, Кейн его прикроет и поохотится на древние голокроны или что там потеряли джедаи. Нарушать приказ Радживари они не рисковали, как и докладывать Совету о небольшом нюансе успешной победы над Первопадшим.

И что замечательно, атмосфера в космопорту ничуть не желала помочь стряхнуть дремоту и настроиться на бодрый и деловой лад.

Там было тихо; изредка ровный женский голос зачитывал однообразные призывы к населению и гостям планеты объединить силы и потрудиться во имя победы Республики над какими-то абстрактными "ситами", некогда якобы разрушившими планету. Сколько знал Риан, этими "ситами" были джедайские ученики Ревана... но в сущности, всегда проще обвинить во всём старого врага, чем разбираться, что не так в собственном доме. Этим недугом ситы болели не меньше джедаев, и Империя — не меньше Республики.

Но тишина, тишина... такая противоестественная в космопорту, где всегда должна быть шумная, говорливая, вечно звучащая, вечно рокочущая, как море Талассы, толпа. Так было всегда, везде, даже на глубоко провинциальном Бегерене, даже на суровом военном Джабииме. Космопорт объединяет случайных людей, сводит незнакомцев и уравнивает все классы общества. Где ещё увидишь настоящего лорда запросто болтающим с начальником рабской коммуны?..

Риану было нервно и неуютно. И хотелось спать. Сесть на лавочку, прикрыть глаза и уплыть по волнам низкого голоса госпожи губернатора, уснуть и видеть сны и не думать ни о чём.

Он даже сдался ненадолго этому желанию, присев на серую скамью и прислонившись затылком к прохладной стене, когда — он не был уверен, почти сразу или, может быть, через пару часов зыбкого сна — его потрясли за плечо, вынуждая вернуться к реальности.

— Да пребудет с вами Сила, — машинально пробормотал он; Дзун часто говорил: «Не знаешь, что сказать — благословляй».

— Спасибо, мастер-джедай! — голос был женский.

Риан с некоторым трудом разлепил глаза. Перед ним стояла невысокая полная женщина, круглолицая, с забавными веснушками и светлыми глазами. Не красавица, но очень даже милая.

— Я не мастер, — поправил он. — Я ещё только ученик.

— Ох... но вы же джедай? — с надеждой спросила женщина. — У вас световой посох на поясе.

— А вам зачем-то нужен джедай?

— Очень! — искренне ответила та.

Села рядом на скамейку, нервно закурила сладковато пахнущую цигарку.

— Я доктор Ианна Сель, с Алдераана, — представилась она. — Занимаюсь чумой Муура. В народе её называют "рагулянка". — Помедлила, сделала несколько быстрых затяжек, собралась с духом. — И мне нужен джедай-доброволец.

— Для чего-то неприятного? — даже гадать было нечего.

— В общем, да, — вздохнула она. — Понимаете, джедаи более устойчивы, чем обычные люди. У них более сильная кровь, понимаете? Все эти мидихлории, они делают ваш иммунитет в разы сильнее... — пожевала губу, пожевала цигарку. — Я слышала, у пиратов из банды Смертокогтя есть старая сыворотка от рагулянки. Они её колют, она им не помогает — ей сотня лет, кому она вообще может помочь? — но если вколоть её кому-то сильному, кому-то сверхздоровому, и потом заразить этого кого-то рагулянкой, вы понимаете...

— Я понимаю, — кивнул Риан.

Мало что ему хотелось спать — теперь ему как никогда хотелось стрельнуть у доктора цигарку и тоже закурить, хотя казалось бы, тридцать лет, как он завязал с этой вредной привычкой. Это была не та, не та чума, на борьбу с которой его посылал Радживари-Квинт. Не его задача. Не его работа.

Слишком опасная затея — отдаваться рагулям на покусание, пусть даже и вколов себе протухшей сыворотки. Слишком опасная затея — нарушать приказ вездесущего, всезнающего безумца в пёстром камзоле поверх не менее пёстрой рубашки. Слишком опасная затея — верить на слово незнакомой женщине в космопорту.

И всё же... Риан помнил, что такое рагулянка. Риан помнил, что она делает с людьми — с ещё недавно живыми, симпатичными людьми. Вот доктор Локин, например — святой человек, подвижник медицины... и что? То же самое. «Как в древних алдераанских мифах: человек превращается в зверя, и его друзья становятся охотниками на него».

И потом, чуму Муура придумал, собственно, Муур. Один из новых богов, покровитель имперской медицины, великий прародитель нынешних ситов, смешавший все четыре касты и что-то ещё для получения идеальной алой крови. Было бы справедливо, если эта кровь — такая алая, такая чистая — хоть частично расплатится за его преступления.

«В концов, быть джедаем — само по себе опасная затея». Риан склонил голову в цифровой вуали, протянул руку для пожатия:

— Хорошо. Я согласен. Давайте координаты ваших пиратов.

* * *

Холодные ядовитые облака начали крениться к западу вслед за своим отравленным солнцем, когда Тристен решительно поднялся со ступенек заброшенного бункера, из-под дверей которого, выдавая недостаток конструкции, сочился чёрный дым. Юная Дорн поднялась вслед за ним, неуверенно оглядываясь по сторонам.

Им нужна была эта тишина и этот разговор, им нужны были эти несколько часов бездумного взгляда в... куда-то. Дорн, может быть, смотрела на знаменитое тарисское небо, пёстрое, как юбка ринской женщины. Тристен неба не видел — только круговращение планеты, яд, разлитый по её венам, и массы тепла и холода, обнимающие её со всех сторон. Зато он видел себя — так ясно, как люди видят себя в зеркале — и свои вопросы, и свои несовершенные на них ответы, и учителя, который молча сидел рядом и щурил зеленые глаза в пёстрое, воистину пёстрое небо. Но рано или поздно всему приходит конец.

— Наверное, — неуверенно предположила Дорн, — нам надо вернуться на базу? Я подготовлю отчёт по потерям...

Тристен чувствовал её страх, зябкий и неуютный. Они договорились менять жизнь, но как это сделать на практике? Вот она, реальность — большие потери и никакие приобретения, и девочку опять обвинят, что она тайный предатель.

— Не стоит, я лично отчитаюсь и за потери, и за достижения, — он улыбнулся, вроде бы достаточно ободряюще, и прямо добавил: — Обвинять меня они не посмеют.

— Да. Джедаев обвинять они не смеют. — Вздохнула: — Совсем как дома, если подумать. Там тоже что бы милорд ни творил, все только кланялись.

Когда милорд братец пытался творить что-нибудь конструктивное, до поклонов дело без большой разборки не доходило. Но такие печальные подробности не стоит сообщать и без того разочарованным в своих идеалах юницам и юнцам.

Дорн напоминала ему Мако[2] — такая же одновременно очень сильная и очень беспомощная, знающая свой путь и совершенно потерянная, домашняя и бездомная. Чудовищно живучая, чудовищно уязвимая — одна ошибка, и сломается навсегда. Но ведь Мако — его ли усилиями, своими ли внутренними ресурсами — сумела пережить свою юность и вырасти в хозяйку своей судьбы, в специалиста высшего класса, в гордость клана?

— Знаете что, сержант, я думаю, нам рано возвращаться, — решительно сказал он.

— Рано?

— Да. Я думаю, у нас есть ещё одно очень важное дело, которое нам надо расследовать. В конце концов, мы пока что определили и устранили только одну из двух причин массовых исчезновений.

Вернуть её сейчас в Оларис — это утопить её в собственных сомнениях, в чувстве вины и в страхах, которые и так ползут к ней дымными змеями со всех сторон. Значит, надо что-то другое, что-то правильное, что-то должное. Она Дорн — Дорны не могут отказаться от должного и правильного, такова их природа.

— Но нас только двое, мастер, — робко напомнила она.

— Но с нами Сила, — убеждённо ответил он. — И потом, много нам помогли те тридцать человек? Но когда пришёл срок, вдвоём мы справились вполне удовлетворительно.

Задумалась. Взвешивает про себя: это просто слова или правда Тристен так думает.

Достала расчёску, распустила волосы, зачесала их заново в тугой пучок. Вздохнула.

— Мастер Син Тикан... вы не знаете, есть какая-нибудь рагулянка, от которой заболевают медленно-медленно, без горящих глаз и чёрной чешуи? Потому что больше всего оно было похоже на изменения, которые случаются с чумными. Только они хотят мяса с кровью, ломать вещи и калечить себя — а он хотел... как будто того же самого, но... я не знаю, как сказать — духовно?

Тристен кивнул. Он примерно представлял, о чём речь.

— Он начал унижать людей. Никто не обращал на это внимания: мастер-джедай имеет право говорить с низшими мира сего как пожелает, верно? Но он таким только стал, он не был таким с самого начала. Потом его ученица... вы знаете, есть семьи, где один супруг, он, ну... мучает другого? По-разному: кто-то физически, кто-то духовно, но всегда ради того, чтобы надмеваться и упиваться своей силой и чужим бессилием? Я работала в службе социального спасения, я встречала такие случаи. Его ученица и до того была нервной и очень... не знаю, как сказать — тепличной? Неготовой к жизни вне храма, в общем. Но постепенно она становилась всё более утончённой, всё более звонкой, всё более нервной. Неуравновешенной, пугливой, судорожной. Она начала его бояться и через этот страх любить, если вы понимаете, о чём я, мастер-джедай.

Он понимал; но думал не об ученице и даже не об учителе, а о том, сколько силы духа нужно на то, чтобы видеть всё это — ничего не мочь с этим поделать — и всё-таки не сдаться. О том, что юная Дорн, может быть, была бы великим джедаем, но отчего-то Сила выбрала оставить её без своей поддержки. Как отчего-то выбрала оделить ею Триса — Жойеза — безнадёжно не годящегося ни на какую Её сторону.

— Да. Наверное, это было жутко наблюдать.

— Жутко, да. Но жутче всего, что я ничего не могла поделать. Я говорила — меня не слышали, я представляла документы, отчёты, статистику — они говорили: бумажки. А мастер Тикан нарочно посылал отряды в места скопления рагулей, я знаю, что нарочно. Он запрашивал данные разведки, а потом посылал, он не мог не знать, куда именно. Иногда лучших, иногда — наоборот, худших. Словно экспериментировал.

Она снова села, запустила пальцы в только что гладко зачёсанные волосы.

— Мастер, что мы сможем с этим сделать? Мы двое, без помощи извне? Как мы его остановим?

Трис положил руку ей на плечо, снова улыбнулся:

— Если придётся — так же, как и этого нового демагола. И не забывай: мы не одни. С нами Сила!

Сомнение Дорн было ощутимо ясно, как прохлада тарисских ранних сумерек.

— Но для начала, сержант, мы его найдём. И здесь без вашего опыта поисковых операций нам не обойтись.

Чем бы ни закончилась их охота, пообещал он себе, если только они останутся живы, он лично отвезёт Дорн в Империю. Упадёт в ноги Тормену и вымолит для неё прощение. Нет, лучше: упадёт в ноги брату. Тот не откажет, тот заступится.

Даже если это будет означать забыть мечты о джедайстве, пообещал он себе. Любой ценой, что бы то ни было, даже если он погибнет.

Он вернёт её домой.

[1] "Отважный" — корабль Штейнбаха из книги; вследствие малого знакомства с республиканскими реалиями Чиаро Тайрелл принял класс кораблей за название. В спектакле корпус корабля украшен рисунком снежинок и цветочных лепестков, а сам он называется "Весенняя буря".

[2] Шестнадцатилетняя сирота, воспитанница охотника Брадена, напарник Тристена по Великой Охоте. Девушка категорически трагической судьбы, потерявшая одного за другим всех своих близких и оставшаяся с одним случайно встреченным Охотником как памятью об этих людях.