Нам не Свет (гет)

— Эрик!

Губы Никлауса дрогнули, но он продолжил делать вид, что увлеченно рисует и никакой маленький мальчик, его племянник, у него за диваном не прячется. Кудряшки матери, но цвет волос от Элайджи — Эрик очень похож на своего отца внешне… Но характер у непоседы определенно мамин.

Карандаш скользит по бумаге. Эрик увлеченно чем-то шуршит, а Гермиона старательно делает вид, что не может найти сына.

— Дядя Ник.

— Да, волчонок?

Эрик унаследовал от матери магию, силу Элайджи и возможность стать бессмертным. Но шерстью не обрастал, что не мешало Клаусу звать мелкого «волчонком» — ну, потому что Эрик был альфой. Элайджа растил его очень правильно. И Эрика любили, не только мама и папа. Дядя Ник — самый любимый, тетя Грета, дядя Кол и тетя Давина.

— Поиграешь со мной?

Умоляющему взгляду этих глаз жестокосердный Никлаус Майколсон не мог противостоять, поэтому спустился на пол к машинкам племянника. Про игру в прятки с мамой волчонок уже забыл: стало скучно, раз его так долго искали.

Элайджа уехал час назад. Их семья занимала видное положение в городе, и они считались меценатами. Уравновешенный, великолепный Элайджа был лучшим вариантом, чтобы вести переговоры с мэром и тем, что осталось от Совета Основателей. Клаус хотел поддерживать мир в городе, насколько это было возможно. Появление Эрика в их жизнях, а главное — Грета, его зеленоглазая колючка, утолили его жажду крови.

Теперь Клаус был чудовищем лишь по необходимости, когда семье угрожали.

— Вот ты где!

Эрик бросился к маме, забыв об игре, машинках и дяде. В конце концов, дядь у него целых два, а мама — одна. Гермиона подхватила сына на руки и поцеловала.

— Спасибо, что присмотрел, Ник.

Застывшая в своей вечности жена его брата была излучающей теплый свет красавицей. Умной по-настоящему, Клаусу нравилось с ней говорить, для споров у него была собственная прекрасная дама. Материнство сделало Гермиону более проницательной и более спокойной, и только. Старший брат — счастливчик. Правда, Грета с самого утра была занята сначала в саду, а потом возилась в своей мастерской. Что-то не ладилось с новым артефактом.

— Мне в радость, ты же знаешь. Грета еще не закончила?

Он был слишком древним и сильным, чтобы, входя в просторное помещение под самой крышей с большими окнами, не сбивать любимой тонкие плетения чар. Ник разумно не лез, чтобы Грета не уставала, возобновляя их каждый раз.

— Судя по тому, как она упоминала Годрика, то нет, — Гермиона хмыкнула покачивая сына. — Идем, солнце, пора кушать. Ник, Элайджа просил ему перезвонить. Он тебя набирал.

Телефон остался в машине, машина в гараже.

— Не сказал, что случилось? — Клаус придержал дверь для Гермионы.

— Ребекка звонила, — призналась Гермиона тихо.

Вспышки от него она так и не дождалась. Вместо этого Никлаус чмокнул племянника и пообещал поиграть с ним после дневного сна. А сам нехотя пошел за телефоном. Он не ненавидел Бекку, пусть основания были. Однако не был готов прощать или видеть ее. Изгонял сестру Клаус не шутя, и теперь ничего не изменилось.

— Да, Элайджа? Чего от тебя хотела сестра?

— В Новом Орлеане война, Ник. Против Марселя восстали оборотни, и ситуация накаляется. Ей нужна помощь, наша помощь.

Ребекка воссоединилась с тем, кого называла любимым, стала его королевой… Клаус отпустил и отступил, позволил ей воплощать свои мечты, как этого от него и хотела Бекка. Только все, что они слышали из Нового Орлеана, было не о счастье и любви или о мире. Ребекка изменяла Жерару, Марсель изменял ей, и было похоже, что любовники, которым он так мешал в прошлом, успели возненавидеть друг друга.

Сестра так и не получила того счастья, за которым гналась. Единственный, кто с ней говорил время от времени, так это Элайджа. Кол со свойственной ему безжалостностью отрезал все контакты, прекрасно понимая, что через Ребекку Марсель может попытаться добраться до его жены. Давину он поставил выше всего остального… И теперь, любя всем своим черным сердцем Грету, Клаус понимал выбор младшего брата.

— Какого рода помощь?

— Я сказал Ребекке, что это не наша война. Если Марсель хочет называться королем, пусть докажет, что сможет удержать свой трон. — Тон Элайджи был просто ледяным. — Сестра была разочарована. Но рисковать сыном и Гермионой ради Марселя? — Клаус хохотнул.

Интересно, Бекка вообще думала о чем-то, кроме своего капризного «хочу», когда звонила Элу? Или, как обычно, решила, что ее слез хватит, чтобы Элайджа все бросил и примчался на помощь. Похоже, Ребекка так и не поняла, что те времена, когда старший брат поступал только так, прошли. У Элайджи была собственная семья, и, естественно, чужие войны он видел в гробу.

Тем более приязни к Марселю, который их предал и теперь сделал несчастной Ребекку, никто из них не испытывал. Мальчик, которого Клаус спас и вырастил, умер для него. Марсель чужак, не семья.

— Долго орала? — спросил он, чисто чтобы удостовериться.

— Нет. — Пауза. — Странно, но кричать Ребекка не стала. Ник, вместо этого сестра предупредила нас, что Жерар будет искать выход на Давину. Ему как воздух нужна сильная ведьма.

— Где они сейчас?

Клаус посмотрел на ярко-красный Феррари — последний подарок Кола жене.

— Гонконг. Кол в курсе, и Давина все слышала. Они прилетят завтра вечером. Но свадебное путешествие длиною в год Марсель им испортил. Я подъезжаю к дому.

— Элайджа, скажи прямо. — Клаус сжал переносицу двумя пальцами. — Ты хочешь, чтобы я попросил Грету разорвать связь сестры с Марселем. Чтобы Ребекка смогла спокойно уйти, так ведь?

Не вернуться в семью, а бросить Жерара тонуть, как тот и заслужил. Покинуть Новый Орлеан и жить дальше, как ей хочется. Кроме его колючки, с наложенным ей же проклятием не справился бы больше никто, так что просьба брата была предсказуемой. И понятной.

— Да. Твой ответ?

— Пойду выбирать мороженое, — фыркнул Первородный гибрид, — и с этой взяткой просить свою грозную ведьму забыть, что наша сестра сука.

Опять же… чего только не сделаешь ради семьи. В том числе засунешь свой гнев поглубже и сделаешь то, что должен. Клаус не хотел, чтобы Марсель использовал Ребекку как щит, а он так и сделает. Бекка — Первородная и единственный его козырь.

Не хотелось проверять, как далеко зайдет Жерар в своем отчаянии. Загнанные в угол крысы опасны.

Кроме того, если Бекка влипнет — им придется вмешаться, и прощай хрупкий покой. Эрику нравится их дом, Грете нравится, и Гермионе — они не готовы переезжать в Новый Орлеан. И никто не потащит их туда, пока там война. У Клауса мелькнула мысль прибрать город к рукам, он ведь его построил и правил им. Но она ушла быстро.

У него были столетия, чтобы утолить свое честолюбие. Риск, который будет навлечен, не стоил того. Клаус часто ошибался раньше, но не теперь. В конечном итоге в мире не было тех, кто мог бы бросить вызов ему и их семье. А все счастье мира теперь не в некогда любимом городе, а в одной женщине — волшебной и земной, любимой и яростной, нежной и страстной.

Может, лет через двадцать или тридцать, когда малыш Эрик вырастет и им всем надоест провинция, его ответ будет другим. Но сейчас — нет. Клаус научился отступать и не видеть в этом поражения для себя. Просто если Марсель пришлет своих шавок за Давиной Майколсон, он поможет Колу оторвать тому ноги, руки и под конец голову.

Он свой выбор сделал, увидев Грету Поттер впервые, просто тогда не понял. Не мог понять… Ощущал, что она важна, что его тянет к ней, но почитал любовь величайшей слабостью бессмертного. Никлаус поражался, каким идиотом был тогда, самодовольным к тому же идиотом.

Ни одна корона мира не стоит любви и уж тем более жизни его Греты.

Клаус действительно пошел сначала на кухню, где выбрал любимое мороженое Греты, и только с полной вазочкой поднялся наверх. Он слышал, что она уже в их комнате — переодевалась, напевая что-то очень тихо и мелодично. Значит, эксперимент прошел так, как она и планировала, несмотря на трудности.

Он различал ее настроение по ритму дыхания, повороту головы… Чувствовал сердцем — тем самым, которое вложил в хрупкие ладони. Клаус любил и не стыдился этого абсолютно.