Growing Up Black | Вырасти Блэком (джен)

— не отбечено

Северус Снейп, несомненно, был полукровкой, причем в худшем смысле этого слова. Родившись от отца-маггла и ведьмы, он был хорошо знаком с обоими мирами и еще до того, как научился читать, решил для себя, что его место — в мире магии. Снейп презирал магглов, и хотя в глубине души он признавал, что не все они такие злобные кретины, каким был его отец, тем не менее считал их невежественными фанатиками. Высокомерие и глупость встречались и в магическом мире, но, по крайней мере, волшебникам было чем гордиться.

Исходя из собственного опыта, Северус всегда считал, что статус крови мало где имеет реальное значение. Вместе с тем Северус всегда ценил неизмеримую ценность правильного волшебного воспитания. Истинная магия — это куда больше, чем заклинания и махание палочкой, заучивание и природный ум. Это было живое существо, которое подразумевало совершенно особый взгляд на мир. Наличие родителей-волшебников было необходимо для развития этого мировоззрения, именно поэтому Северус, за одним особым исключением, всегда относился с презрением к магглорожденным (только не то самое слово, только не оно!).

Напротив, к своим сокурсникам-аристократам Северус не испытывал ничего, кроме зависти, смешанной с невольным восхищением. Его чистокровные однокашники чувствовали себя в волшебном мире легко и уверенно, не выдавая даже намека на то, что им известно о существовании где-то рядом другого мира, который может быть так же важен, как и их собственный. Несмотря на все старания матери, среди этих чистокровных волшебников Северус с самого начала оказался своего рода белой вороной.

Именно это было главной причиной, из-за которой он так ненавидел Поттера и Блэка. Двое искателей славы с Гриффиндора могли при удобном случае обмениваться проклятиями и оскорблениями с кем-нибудь вроде Лестрейнджа и Розье, но, по крайней мере, они признавали их равными себе. Их семьи посещали одни и те же вечеринки и отдыхали в одних и тех же местах; их отцы состояли в Совете попечителей Хогвартса, а их матери по очереди организовывали благотворительные акции для святого Мунго. В случае крайней необходимости они неохотно признавали своих недругов как «людей нашего круга». В конце концов, благодаря причудливым кровным связям все они были родственниками.

Если бы не вмешалась война, то впоследствии это юнцы заняли бы высокие посты в министерстве и закрепленные за их родами места в Визенгамоте. Они бы обменивались колкостями, покидая пасхальные богослужения в церкви св. Вульфстана, и яростно конкурировали бы друг с другом, делая внушительные пожертвования во время ежегодных рождественских акций по сбору одежды для нуждающихся ведьм и колдунов. Но при этом они бы все равно присутствовали на свадьбах своих противников, а их жены ходили бы в гости друг к другу на чашку чаю. Возможно, время от времени они бы даже устраивали своеобразные товарищеские матчи в квиддич, чтобы похвастаться своими новейшими метлами. А потом в Хогвартс отправились бы уже их дети, чтобы быть распределенными по разным факультетам, — и все повторилось бы сначала.

Да, у Поттера и Блэка были все возможности, и, что еще хуже, они воспринимали все как должное — в отличие от Розье и Лестрейнджа, которые хотя бы здраво оценивали свое положение и сознавали его уязвимость. Но Поттер и Блэк ходили по школе так, словно весь мир лежал у их ног — и это, надо признать, было правдой. Вдобавок они еще имели вопиющую наглость почему-то считать, что обязаны своим положением ничему иному, как своим собственным природным способностям, что было заведомой нелепостью, какими бы изрядными эти способности ни были. Как бы Северусу ни было неприятно, даже он вынужден был признать, что, как волшебники, Поттер и Блэк обладали совершенно незаслуженным мастерством и смекалкой, которыми они так часто злоупотребляли.

Но вместе с этим, Лили и Северус видели, насколько эти герои-гриффиндорцы, как, впрочем, и все чистокровные, зависели от пристрастной системы, которая больше ценила богатство и семейные связи, чем знания и умения. Они узнали, что даже Альбус Дамблдор во многом был обязан своим успехом богатому чистокровному родственнику, который разглядел талант молодого волшебника и сделал несколько осторожных запросов от имени своего внучатого племянника. Помимо природных способностей, были и другие причины, которые объясняли, почему Аберфорт содержал паб и практиковал незаконные заклинания на козах, пока его брат главенствовал в волшебной Британии и за ее пределами.

В течение первых нескольких лет в школе Лили и Северус строили наивные детские планы по разрушению существующего порядка в пользу меритократии. Поначалу Северус считал, что случись такое, и его гриффиндорские соперники не смогут удержаться наверху. Однако, оценки по Трансфигурации, получаемые двумя сорванцами на третьем курсе, к сожалению, убедили его, что Блэк и Поттер, видимо, достигнут высот при любой системе, кроме, разве что, такой, где скромное усердие и неизменная добросовестность ценятся выше таланта, богатства или сообразительности. Но ни Северус, ни Лили вовсе не желали создавать мир для одних хаффлпаффцев.

Ирония, конечно же, заключалась в том, что в результате и Лили, и Северус проложили себе путь в систему, которую они так ненавидели и которой так возмущались. Лили, вот уж сюрприз, вышла замуж за Поттера, видимо, со временем согласившись с общим заблуждением, что это только снаружи Джеймс такой хулиган, а на самом деле он вполне славный малый. Северус питал тщетные надежды на то, что покойная ныне Дорея Блэк-Поттер, которая ненавидела саму мысль о том, что ее дорогой сын женится на магглорожденной, наложит вето на решение юного Поттера, но увы, этому не суждено было случиться. Лили в конце концов завоевала симпатии старой ведьмы, и Северусу пришлось вытерпеть истерику Беллатрисы, когда та узнала, что Дорея подарила «мерзкой грязнокровке» жемчужное ожерелье, принадлежавшее когда-то Урсуле Флинт-Блэк. Свадебная фотография в «Пророке», на которой Лили Эванс-Поттер красовалась в тиаре гоблинской работы, изготовленной для Прозерпины Прюэтт по случаю ее свадьбы с Плутоном Блэком в 1549 году, косвенно привела к медленной и мучительной смерти почти двух десятков ни в чем не повинных магглов.

Что касается Северуса, то он нашел свое призвание в роли доверенного компаньона. Люциус Малфой с самого начала показал ему, что здесь найдется место для талантливых и амбициозных полукровок, при условии, что они осознают пределы дозволенного и никогда не пытаются вырваться за установленные рамки. Возможно, для Люциуса Северус был чем-то вроде комнатной собачки, но, благодаря замолвленному словечку Малфоя, большая часть чистокровного общества в итоге признала Северуса и начала уважать его, по крайней мере, за полезность. Это было определенным достижением, но для амбициозного слизеринца этого было недостаточно.

Северус полагал, что именно поэтому он сохранил свой старый семейный дом, несмотря на то что тот находился в захудалом маггловском районе, и именно поэтому в такие вечера, как сегодня, он иногда закатывался в маггловский клуб, чтобы расслабиться за выпивкой в горячей и потной, почти животной атмосфере. Здесь он был волшебником среди магглов, богом среди неразумных тварей. Здесь, по крайней мере, он ощущал свое превосходство. По той же причине Северус стал Пожирателем и сделал довольно успешную карьеру, терроризируя своих учеников. Северусу Снейпу было просто необходимо чувствовать, что он лучше, чем кто-либо другой, даже если этим «другим» был одиннадцатилетний ребенок. Он знал о своем пороке — Лили заметила это еще в школе — но Северус считал, что в этом, как и во многом другом, что случилось в его жизни, виновата все та же чертова парочка.

С этими мыслями Северус фыркнул в свой стакан. Его внимание привлекла пара, сидящая за столом в другом конце зала. Такая же магловская грязь, как и остальные, но эти двое держались с таким высокомерием и чувством превосходства надо всеми, что могли бы заставить гордиться самого Люциуса Малфоя. Светловолосый молодой человек был одет просто — брюки и рубашка, а его спутница, не отличающаяся особой красотой, видимо, решила приодеться в элегантное платье. Они явно выделялись из общей толпы, соря маггловскими деньгами, словно не представляя их истинной стоимости. Едва они появились в пабе, как почти сразу стали центром всеобщего внимания.

Заиграла раздражающая музыка, приглашая к танцу. Под одобрительные крики собравшихся молодой человек потянул свою подружку в центр зала. Казалось, все вокруг не могли оторвать глаз от этой пары, которая кружилась в танце так, словно площадка принадлежала только этим двоим. Северус усмехнулся, смакуя свое превосходство. Как бы эти глупцы ни выделывались, у них нет и никогда не будет того, чем владеет он. Магией.

Мимо проходил официант, и Снейп подозвал его к себе.

— Скажите, — отрывисто заговорил он. — Кто эти двое, что танцуют сейчас? Они часто появляются здесь?

Парень мотнул головой. Тьфу ты, да у него уши проколоты.

— Я их первый раз вижу, — ответил официант. — Хотя, как я погляжу, они будут побогаче нашей королевы. А еще у них какие-то странные имена. Этот чувак назвался Гиппократом Флинтом, а его пташку зовут Вирго Буллстроуд.

Северус вздохнул, испытывая горькое разочарование. Разумеется, он мог и ошибаться, но какова была вероятность, что у двоих представителей маггловской золотой молодежи окажутся такие необычные имена в сочетании с фамилиями, принадлежащими известным волшебным родам? Этого и следовало ожидать — богатые, обаятельные и, как оказалось, отпрыски двух магических родов с древней и богатой историей. Жизнь, как ты несправедлива!

И полна загадок…

Тому, что Северус стал профессором Хогвартса, едва ему исполнился двадцать один год, он был обязан отнюдь не милостям Альбуса Дамблдора. Ум Снейпа работал подобно стальному капкану, и недостаток грубой магической силы Северус с лихвой возмещал своими выдающимися способностями и изобретательностью. Волшебнику и колдунье, которые привлекли его внимание, было от силы лет двадцать пять, а то и меньше того. Северус преподавал в Хогвартсе более десяти лет, и если эти двое когда-либо вступали под священные своды школы, он должен был бы знать об этом. Тем более что Дамблдор просил его особенно внимательно следить за учениками из неблагонадежных семейств, а Флинты и Буллстроуды как раз подпадали под эту категорию. Однако бывший мастер зелий не узнал ни парня, ни девушку, хотя был вынужден признать, что оба они выглядели смутно знакомыми.

Быть может, они сквибы? Это могло бы объяснить их присутствие в маггловском заведении. Северус бросил острый взгляд на юную пару и обратил внимание на одинаковую продолговатую выпуклость на правом рукаве у каждого из них. Ого, как интересно. Большинство молодых волшебников переняло эту отвратительную привычку таскать волшебную палочку в заднем кармане штанов, но эти двое пользовались наручами.

Поскольку дальнейшие наблюдения не принесли бы ничего нового, Северус решил перейти к следующей фазе — легкому ментальному сканированию. Он украдкой направил палочку на молодую ведьму, полагая, что та вряд ли обратит внимание на попытку залезть ей в голову. Как оказалось, Северус глупейшим образом ошибся.

— Легилименс, — почти беззвучно прошептал он.

Ведьма обернулась, их взгляды встретились, и Северус оцепенел.

Боль. Невообразимая мучительная боль пронзила все его тело. Северус рванулся прочь из чужого разума, и в какой-то момент ему даже подумалось, что очень скоро он встретится с Лили лицом к лицу и сможет лично попросить у нее прощения. И вдруг все закончилось, так же неожиданно, как и началось. Северус побледнел. Он по-прежнему не мог вспомнить лицо этой девушки, но ее глаза… Слишком часто он сталкивался с полным ненависти взглядом этих глаз — одинаковых глаз, принадлежащих разным лицам. Холодные серые глаза — они всегда ассоциировались у Северуса с Сириусом Блэком… и Беллатрисой Лестрейндж.

Он прикрыл глаза и задумался. Многие великолепные окклюменты были способны отбить его атаку, и у каждого был собственный, особый стиль. После щита Дамблдора оставалось какое-то непонятно-радостное настроение и ужасно хотелось съесть чего-нибудь сладкого. Темный лорд топил противника в бездонной пучине тоски и отчаяния, и неудержимо хотелось свернуться в позе младенца, сунуть палец в рот и отключиться. Но приемы этой Вирго Буллстроуд были практически идентичны тем, что использовала Беллатриса. Как будто это Лестрейндж учила ее, а может быть… Снейпу в голову неожиданно пришла любопытная мысль.

Он открыл глаза и снова отыскал в зале эту парочку. Те торопливо шли к выходу, судя по всему, ведьма предупредила своего спутника о Снейпе. Пока они пробирались сквозь толпу, Северус успел как следует рассмотреть лицо молодого человека и поразился его сходству с Люциусом.

Гиппократ… Второе имя старого Малфоя — он им постоянно пользовался, и это всем известно. Что же до Августуса Флинта, то это кузен Люциуса. Вирго… Северус знал только одну ведьму, которую родители наградили таким именем, ну в самом деле, кто в здравом уме заставит свою дочь нести подобное бремя? Это имя было вытиснено на корешках нескольких книг в библиотеке Северуса — Кассиопея Вирго Блэк была их автором. Северус не совсем понимал, каким боком тут завязаны Буллстроуды, но между двумя родами существовали какие-то связи.

Странная пара уже покинула клуб. Северус допил свой стакан и поднялся со стула. Итак, Абраксас Малфой и Кассиопея Блэк, вернув себе молодость, отплясывают в маггловском клубе. Что за темная магия скрывается за этим неожиданным омоложением? Северус подозревал, что Дамблдора чрезвычайно заинтересует эта новость.

~*~*~*~

Пока его дедушка и двоюродная бабушка веселились ночь напролет в маггловском клубе, тело Эриса Блэка мирно почивало в Гриффиндорской башне, чего, однако, нельзя было сказать о разуме мальчика. Долгие недели, проведенные в общении с Камнем, настолько повлияли на разум Эриса, что теперь всякий раз, когда он засыпал, его посещали видения, и даже то, что теперь Камень хранился у Сириуса, ничего не изменило. Обычно эти видения были упорядоченными и полезными — в них его сопровождал дядя Мариус, и Эрис часто просыпался, чувствуя, что теперь он полнее понимает себя, свою семью и мир в целом. Например, он осознал, что отвратительное отношение к нему Дурслей было вызвано, главным образом, их страхом. При всей нелогичности и жестокости их поведения, они подсознательно пытались защитить самих себя и их сына от предполагаемой опасности.

— Разумеется, это ни в какой мере не оправдывает их, — подчеркнул Мариус. — Их ужасное обращение с беспомощным ребенком, каким ты был, заслуживает того, чтобы их вздернули на виселицу, а тела выставили на всеобщее обозрение на стенах Тауэра. Но зло не существует само по себе. Зло — это беспощадный паразит, который может преуспевать, только разрушая нечто доброе. В любви Дурслей к своей семье не было ничего дурного, но, замкнувшись только на них самих, это извращенное чувство заставило их совершать чудовищные вещи, — Мариус протяжно выдохнул, как он обычно делал во время их с Эрисом бесед. — Вот что действительно печально, когда люди совершают злые поступки. Они не монстры, не животные. Наоборот, они руководствуются вполне человеческими чувствами.

Эрис долго раздумывал над этими словами, когда одно из видений вернуло его в тот день, когда прадедушка Поллукс рассказывал ему об охоте на магглов в Трансильвании. В детстве Эрису часто приходилось слушать подобные истории, и мальчик обычно жалел, что Поллукс так и выполнил своего обещания когда-нибудь взять правнука с собой.

— Дядя Мариус, выходит, что наша семья не так уж и отличается от Дурслей, — сделал вывод Эрис.

Мариус кротко улыбнулся ему, но его серые глаза были полны грусти.

— Я хочу сказать, то, как они все обращались с тобой… Конечно, это не чулан под лестницей… Но быть отвергнутым — это плохо само по себе. Если бы дядюшка Финеас не помог тебе…

И тут он понял! Эрис поднял голову и новым взглядом посмотрел на Мариуса.

— Так ты поэтому забрал меня от Дурслей? Я напомнил тебе, как твои родственники в свое время обошлись с тобой?

— Уверяю тебя, дружок, я бы в любом случае помог тебе, — возразил Мариус, но, тем не менее, вздохнул и чуть наклонил голову, как он всегда делал, соглашаясь с чьими-то доводами. — Впрочем, должен признать, что мне тоже пришла на ум эта мысль.

Эти сны никак нельзя было назвать приятными, но они приносили пользу, и Эрис понимал их важность. Видения готовили его к работе с Философским камнем. Но тот сон, что приснился ему сегодня, похоже, не имел никакого скрытого смысла.

Дядя Мариус так и не появился, и вообще весь сон был каким-то беспорядочным. Эрис куда-то бежал, но его окружение постоянно менялось. Только что это была роща, что росла позади Шато Нуар, но в следующий момент Эрис оказывался в узких коридорах замка Негрул. Над головой нависало серое хмурое небо, готовое пролиться дождем.

Неожиданно все опять поменялось, и Эрис сообразил, что теперь он в Годриковой Лощине. Этот поселок неоднократно появлялся в его снах, и, хотя наяву Эрис бывал там считанное число раз, он знал это место так, словно провел там всю жизнь. Сейчас тут было утро, и в церкви звонили колокола. Судя по тому, что возле церкви Святого Годрика собирался народ, сегодня было воскресенье. Толпа прихожан увлекла мальчика за собой. Народу было не так уж и много — церковь была заполнена примерно наполовину, и Эрис нашел свободное место в задних рядах. Он достаточно часто посещал церковь, чтобы знать порядок службы, хотя его семью вряд ли можно было причислить к истовым прихожанам. Во всяком случае, Эрис предпочитал по воскресеньям поваляться подольше в постели, в чем Сириус всецело его поддерживал.

Поэтому Эрис был искренне изумлен, когда узнал из рассказов Сириуса и собственных видений, что, хотя мама Лили с готовностью признавала, что в церкви она бывает только по большим праздникам, зато его настоящий отец посещал службы регулярно. Так что он не удивился, увидев в соседнем ряду Джеймса Поттера, стоящего на коленях.

— Мы оставили несделанным то, что должны были сделать, — тихо повторял вместе со всеми черноволосый мужчина, не поднимая глаз от своих сплетенных в замок пальцев, — и сделали то, что делать были не должны.

Что-то ярко сверкнуло, словно ударила молния, и все исчезло. Утро сменила темная ночь, и Эрис оказался посреди кладбища, которое чем-то было ему знакомо. Светловолосый мужчина, немного моложе Сириуса, варил в котле зелье. Он заговорил, и услышанные слова напомнили Эрису его самый первый урок Зельеварения. По спине мальчика пробежали мурашки.

— Кость отца, отданная без согласия, — провозгласил мужчина, — возроди своего сына!

Новая вспышка, и Эрис опять сидел в церкви.

— Ныне, когда услышите глас Его, не ожесточите сердец ваших, как во время ропота, в день искушения в пустыне. [Апостол Павел. Послание к Евреям 3]

Миг, и церковь сменилась на кладбище. Какой-то старик был привязан к могильному памятнику. Эрис припомнил, что он видел его на балу в Министерстве. Ну конечно, это же старый Бартемиус Крауч, тот самый, что бросил Сириуса в Азкабан без суда и следствия. Блондин злобно усмехнулся, подойдя к пленнику, и достал кинжал.

— Кровь недруга, взятая насильно, — чуть ли не ласково прошептал он, разрезая бедняге руку, — воскреси своего врага.

Снова Годрикова Лощина.

— Если я пойду и долиной смертной тени, не убоюсь зла. [Псалом 22 (Псалом Давида)]

На кладбище светловолосый Пожиратель — ну кем еще он мог быть? — отрезал себе руку и бросил ее в котел.

— Плоть слуги, отданная добровольно, оживи своего хозяина.

Вспышка, и Эрис вернулся в церковь, но на этот раз рядом с ним сидел Джеймс Поттер.

— Держись, сынок, — прошептал он. — Все будет хорошо, ты только верь.

— И возрадуешься Ты, простив врагов наших, гонителей и хулителей, и смягчив их сердца, — читал священник высоким пронзительным голосом.

— К Тебе мы взываем, услышь нас, Господь, — подхватили прихожане.

Джеймс крепко стиснул ладонь Эриса, и почти сразу сверкнула новая вспышка, которая отозвалась в теле мальчика жуткой болью. Все исчезло — церковь, прихожане, священник… и Джеймс. Эрис снова стоял на кладбище, а перед ним, ужасающий в своем торжестве и отвратительный в своем самодовольстве, возвышался Лорд Водеморт, возродившийся к жизни.

Церковь св. Вульфстана — см. примечание к главе 15 второй части.

Меритократия — система, определяющая положение человека в обществе согласно его способностям.

Вирго — созвездие Девы. Латинское слово virgo и соответствующее английское maiden, помимо прямого перевода «девушка» или «незамужняя девица» имеет еще и переносное значение «безмужняя», «старая дева».