Потомки лорда Каллига (джен)

Поле боя затихло само собой. В центре, между двух беспечно журчавших глубоких фонтанов, схлестнулись двое: лорд Скордж, Гнев Императора — и... кто-то. Сэйтарат не знал этого джедая со следом ожога на щеке и длинной косой, хотя его голос — низкий, рокочущий, спокойный и яростный, как море — казался знакомым. Он не кричал, отдавая приказы — ему хватало чуть повысить тон.

— Держать ряды. Не отвлекаться. Я устою. Страсть — это ложь, есть только покой.

Последняя фраза показалась несколько странной. Кажется, в знаменитой мантре-кодексе такой не было. Зато почти такая была... Сэйтарат прислушался снова и от изумления едва не упустил лорда Го: на ступенях Храма со Скорджем сражался не кто-то, а сам глава Совета, фактический владыка Империи — Дарт Марр.

— Бросаем красного, идём за серым, он опаснее, — командовал Марр. — Тралесс, займись. Смерти нет — есть только Сила, которая освободит меня. Им не взять нас так просто!

Разумный приказ, слишком разумный. Нельзя было позволить ему сработать, иначе можно до срока потерять подопечного, а они должны узнать, что именно нужно Аркусу — Ревану, на самом деле — в сердце джедайства.

Сложив ладони, Сэйтарат сосредоточился и послал в лорда Скорджа волну слепящей ненависти к противнику. Теперь он будет во что бы то ни стало пытаться уничтожить Марра, не давая отвлекаться. Опасно? Да, но сейчас об этом думать не получалось. Только о цели, о безумной, абсурдной цели: захватить Зал Совета и позволить Марру и Сатил формально прекратить бой.

* * *

Дарт Марр улыбался. По коже нежными касаниями скользил прохладный ветер тифонской осени, украсившей золотом и багрянцем окрестные леса. Небо было восхитительно синим, вода в фонтанах журчала, словно в источниках Золотого Города. Дарт Марр был счастлив.

Он сражался со Скорджем — может быть, единственным во всей огромной Галактике и точно единственным в Империи, кто в самом деле мог ему противостоять. Единственному, кто знал тот же покой, что и он, тот же душевный мир. Кто понимал: страсть мимолётна, слишком неверна, чтобы за неё цепляться. Истинную силу, истинную освобождающую мощь могла дать лишь ясность мыслей, помноженная на силу чувств.

Или так ему казалось.

Потому что ни ясности, ни силы чувств он не видел: лишь холодное равнодушие, бесчувствие, сродни тому, что живёт в сердцах дроидов. Лишь привычку красть чужое — чужие силы, чужие страсти, чужие цели. На краткий миг загоревшись было чем-то вроде истинной боевой ярости, Скордж потух почти мгновенно, оставив лишь долг и сухую злость неудачника, от которого ушли обе истинные цели.

И это было чудовищно скучно.

* * *

Вслед за учителем Ран взлетел на балкон и поспешил вглубь по коридору — мимо Атроксы, мимо Леукоса, мимо самого учителя, схлестнувшегося с ними в невозможной схватке, которую в любой другой день, в любой другой бой он непременно нашёл бы время посмотреть.

Не сегодня.

Сегодня его задача была проста и почти невыполнима: они с Кайрой (он чувствовал её присутствие за спиной — девица шла за ним, как он за учителем) должны были закрыться в Зале Совета и оборонять его, кто бы сейчас этот зал ни защищал.

Они должны были позволить как его там — джедаю, предателю, — забрать — что там этим реванитам было нужно, — но сначала они должны были увидеть, что именно они забирают. Точнее, это была задача Рана; девице Кайре, как и следовало ожидать, никто ничего не сказал. Как не сказали ни дядюшке Тремейну, ни его людям, ни дядюшке Тристену, ни старику Гаркуну, который, вопреки всему и собственной трусоватости вышел туда, на красный песок, навстречу синим мечам.

Сегодня его задача была проста и невыполнима: захватить Зал Совета и позволить Марру и Сатил формально прекратить бой.

* * *

Сатил Шан утопила световой посох в груди противника-джедая, пинком отбросила его тело в сторону и расхохоталась. Сила Великая, сколько раз этот мерзавец портил ей работу! Сколько молодых людей он вышвырнул вон только за то, что они не отвечали его идеалу фальшивого смирения!

И вот — что не могла глава Совета, то могла безымянная Дарт Кто-то Там, стоящая с мечом на пороге своего дома, как подобает стоять тем, кто клялся защищать слабых.

— Нет покоя — лишь страсть. Нет невежества — лишь понимание. Нет смятения — есть ясность мысли. Нет смерти — лишь свобода.

В душе плясал огонь, чистое, яростное пламя её проклятой ревановой крови, незамутнённая радость и торжество боя, и она была бесконечно благодарна Марру за то, что он ей это пламя подарил.

— Я думаю, — сказал он, — что легко смогу сойти за джедая. Во мне маловато чувств, — он словно извинялся, — и большинство довольно глубоко дремлют. Вы же прекрасно разрушительны в бою.

Он думал, что делает ей комплимент, но не зря она годами запрещала себе брать в руки меч: память о том, как близко она когда-то прошла у обрыва, за которым только тьма, память о проклятой крови, о яде, текущем по венам...

Но сейчас ничего этого не было. На вершине опьянения, на вершине гнева, когда она топтала ногами недобитого иторианина, к ней пришёл покой. Тот покой, что дремлет в оке бури.

Единственный доступный ей настоящий покой.

— Те, чьё сердце мертво — слабы! — крикнула она. — Сомкнуть ряды, не отвлекаться! Любой ценой защищать Академию!

* * *

Они довольно быстро перезнакомились — хотя было неловко заново представляться тем, кого знаешь как свои пять пальцев.

Было неловко лгать. Объяснять Ториану и Мако, что ты просто один такой джедай, которому волей-неволей пришлось встать во главе операции. Умолять Риамна что-нибудь сделать с заражёнными солдатами. Любоваться тем, как Ортанс проходит минное поле, словно танцпол. Сердиться, что Ториан и Элара делят солдат, как игрушки — ругать их за это — и видеть, как оба, пристыдившись, берутся каждый за своё дело.

Она встаёт у голокома. Он идёт на передний край.

Юно Шион и агент Балкар, оба, как выяснилось, сиськи — просто первая называлась как-то иначе, типа капитана отряда неформальных операций или вроде того — тоже пригодились. Если бы не они, в республиканской части Тариса точно вспыхнула бы паника, ведь мало рагулей, мало пожаров — главное, что за ними стоял мастер-джедай.

И его ученица, которая выглядела так, словно учитель только что её трахал прямо тут, на полу реакторной залы. Учитывая, что учитель был калиш, это было куда страшнее, чем могло бы звучать.

Собственный голос показался ему чужим:

— Я, мастер Жойез Кулу, приказываю тебе, Син Тикан, немедленно сдаться или погибнуть, сражаясь!

* * *

Орик Тралесс оказался им не противник. Легчайшие движения мысли позволяли Сэйтарату направить лорда Го так, что могучий джедай сам же постоянно оказывался под ударом своих же атак. Особенно мило было, конечно, бросить его прямо под обвал, когда наутоланин решил, что обрушить на ситхов потолок — неплохая идея.

Справедливости ради, она и в самом деле была неплоха... была бы, сражайся он не с боевым телепатом и не с безумной машиной убийства под управлением этого телепата. (Ничего плохого в том, чтобы гордиться своими талантами Сэйтарат, разумеется, не видел.) Он бы снял с мастера Тралесса браслет, но увы: глупые джедаи не утрудились обзавестись таким простым символом чужой победы.

Осталось послать сигнал на Коррибан. Формально — Аркусу; по сути, конечно, Сатил Шан, которая сможет остановить своих и чужих. Хотя после всех разрушений, конечно, едва ли получится эта глупая штука с учениями. Кто же поверит, что джедаи готовы так легко бросить своих в жертву нелепой идее?

* * *

— Кого ты предал, мальчик? — спросил Дарт Соверус, неуверенно, нелепо оседая на покрытый каменной крошкой пол. — Кого ты предал?

Потому что только предатель мог убить его, Ран знал. Только предатель и только здесь, только в Зале Совета.

— Кого ты предал, мальчик?

Он покачал головой. Девица Кайра стояла в дверях, готовая в любой момент броситься ему на помощь, или на тех, кто пробьётся через заблокированные каменные створки, или на саму себя, буде какой-то там давний гипноз в ней сработает. Соверус лежал на полу, беспомощный, умирающий — и Ран сам не знал, как так ухитрился выиграть у него.

Должно быть, не совсем уж без толку прошли тренировки у мастера Мухиды, хоть тот и был невыносимо зануден.

— Кого?

Ран всей ладонью шарахнул по передатчику, посылая сигнал на далёкий Тифон. Редвин опустился на одно колено, закрывая мёртвому противнику ещё недавно такие живые глаза.

— Себя, — ответил он и ощутил, как в горле заскребло.

* * *

«Друг».

Реут кивнул, заходя в разрушенный зал Совета. За одной из колонн ощущалось присутствие Сэйтарата.

«Пусть уйдёт», — без слов сказал Го, и Реут снова кивнул. Мальчику совершенно незачем присутствовать, когда драться будут... они. Когда наконец-то, двадцать трижды проклятых лет спустя после его смерти, поставят давно наболевшую точку в истории Дарта Джадуса и его... опытов.

— На твоём месте, ситх, — вслух произнёс он, ведь сейчас он был Мёрси Найт, джедайка и миралука, а вовсе не Реут («Как эти женщины справляются с грудью, она же мешает!»), — я бы отослал своего подручного. Хотя вы наверняка ненавидите друг друга... хочешь получить наслаждение от его безвременной смерти?

Умница Сэйтарат немедленно ретировался. А вот внутри, в душе, зашумели духи. Дескать, не справится он без них, дескать на верную смерть себя гонит, не знает, на кого нарвался... Реут покачал головой.

Если кто в этом мире и знал — то, пожалуй, один только он.

Их ведь двое осталось, он и Го. Остальные давно мертвы — кто убит, кто покончил с собой, кто просто поломался настолько, что починить было уже невозможно.

Страх кислым комом подкатил к горлу.

Отпускать себя, касаться этой силы, сводящей с ума, этого яда, который только и ждёт подходящей минуты, врага, готового в любой момент захватить его душу... ни один дух не пугал его так, как это, что бы оно ни было, живущее в нём с тех давних пор. Потому ему и было так легко с ними справляться, что он научился хоть немного откренивать, обманывать, отводить в сторону это, научился делить свой разум с врагом задолго до того, как туда шагнул его первый дух.

И вот пришло время снять все ограничения. Ради последнего друга. Ради того, кого он называл бы братом, если бы тогда умел.

Потолок просел, мелкие камни градом застучали по плечам и спине, но ни Го, ни Реут этого не слышали.

«Свобода», — беззвучно сказал Го.

Из разрубленного наискось горла текла кровь.

«И белый ветер», — так же беззвучно ответил Реут.

Он распахнул двери сознания, и туда, к встревоженным духам, шагнул мальчик-чагрианин — ярко-синий, с прозрачными серыми глазами.

Впервые за долгие годы внутренний яд, разъедавший и разум, и душу, куда-то исчез.