Потомки лорда Каллига (джен)

Сатил Шан сняла тяжёлые бронированные сапоги и села на холодный песок. Ноги гудели, голова тоже — не то от усталости, не то от вражеских ударов. Но на Коррибан опустилась ночь, невозможное было сделано и теперь наступило время отдохнуть и сосредоточиться. Прислушаться к себе: какие вопросы сегодня задаёт её душа? Какие жалобы есть у тела? Что говорит Сила?

Но в ответ была лишь тишина, гудение уставших мышц — в её-то годы так скакать! — глухая боль где-то на месте сердца, потому что сегодня она глотнула настоящей свободы и поняла, что не может в ней быть, как не может снять неудобную маску или быть с Марром.

Этот человек подошёл неслышно — слишком неслышно для обычного вояки, слишком легко, слишком незаметно. Сатил Шан ждала удара в спину каждую секунду, она просто не могла прозевать целого джедая, с мечом у пояса и ружьём у плеча. Незнакомого джедая, а ведь она если не по именам, то в лицо помнила практически всех своих людей...

— Почему ты не с тем, кого ждёшь? — спросил джедай, и она таки приставила эмиттер посоха к его горлу. — Прости, я не хотел обидеть. Я просто смотрел, как ты садишься, как разуваешься и всё за плечо оглядываешься, как будто кто-то должен прийти. Но потом я увидел, что он не придёт, и именно поэтому ты так ждёшь его.

В горле пересохло, но она всё равно спросила — сиплым, не своим голосом:

— Кто ты?

— Охотник, — ответил тот, садясь на камень рядом с ней, словно не замечая меча и угрозы. — Меня зовут Дарен, а тебя?

Даже в маске, даже на Коррибане, даже ночью любой из джедаев должен был узнать Сатил Шан. Не в бою, нет — там она была совсем другой, позволила проклятой крови взять верх, позволила себе... но сейчас она снова стала собой, так почему джедай не узнаёт её?

— Сатил, — ответила она. — И я в самом деле никого не жду, потому что мой друг не придёт. Он очень далеко, и я не знаю даже, жив он или нет. Знаю только, что он выполнил нашу задачу. Наше задание.

Падавань в храме часто спорила, кто круче — Малгус, Марр или Гнев Императора. Что ж, каков бы ни был ответ, половину его они могли сегодня узнать. Те, кто выжили.

Узнать — и не понять, что именно узнали.

— Так бывает, да, — ответил Дарен. — Иногда и про себя-то не знаешь, жив или нет. Давно дружите?

— Давно. Очень.

Они встретились в храме — так мило, так традиционно: встреча юных друзей в Храме Джедаев. Разрушенном, разорённом, где молодая Сатил чуть не упала, поскользнувшись на кровавой слизи кого-то убитого, а молодой Марр поймал её за руку, и они целую ночь бродили вместе по развалинам, говоря о всяких неважных вещах, не зная, что она — джедай, а он — сит.

Он не был похож на сита.

— Я вообще потеряла понимание, где кончаемся мы и начинаются они, — зачем-то объясняла Сатил Охотнику Дарену. — Недавно один из этих, он пришёл и захотел быть рыцарем. А я когда-то его сестру убила на Алдераане. Мир меняется, меняется каждый год, и я слишком стара, чтобы за ним поспевать...

Охотник хмыкнул. Потянул за клок ржаво-красной травы, вырвал её с корнем, обтряхнул, несколько раз ударив о свой сапог. Потом протянул траву Сатил. Она взяла, недоумевая.

— Она красная, — сказал тот. — И не похожа на ту, какая растёт на Тифоне и Дантуине, да?

Она кивнула.

— Но это трава, верно? Ты держишь её в руках и можешь сказать, что это такое. Вот корни, вот листья, вот стебель, вот колос. Такая же трава, как на мириадах других планет, только красная. Верно?

Она кивнула снова.

И улыбнулась, привычно прикрыв глаза.

А когда она открыла их, никакого Охотника Дарена уже не было.

* * *

— Хочется орать, правда? — девица Кайра подошла и села рядом. — Просто так, в пустоту, ни о чём, пока не кончится воздух. А потом пара вдохов — и снова орать.

Ран кивнул. Рыцарь Редвин не знал, что ответить: с одной стороны, очень точно было сказано, с другой...

— Но это явно тёмная сторона, падаван Карсен, — сказал он строго.

Кайра с размаху ударила кулаком по стене, затрясла рукой, кривясь от боли.

— Да хоть какая, хоть розовая в полосочку! — рявкнула она. — Знаешь, что тёмная сторона? Вот это вот, что там!

"Там" Дарт Атрокса, пошатываясь и опираясь с одной стороны на плечо мастера Самиэля, а с другой — на локоть Дарта Леукоса, возносила моления Аснейт и благодарила всех присутствующих за замечательно приближённые к реальности учения. И ни Ран, ни Редвин возразить ничего не могли: он сам видел, что это какая-то дрянь, ложь, предательство, полная, бесповоротная гадость.

Которая всё равно лучше, чем война.

Так сказал старик Гаркун — мазнул по ним взглядом, опознал (обоих, что любопытно) и, как ни в чём не бывало, перебросил фляжку с колто пополам с саварином.

— Хлебни, рабёныш, полегчает. И помни: всё лучше, чем война. Вообще всё. Даже то, что кажется хуже. Особенно то, что кажется.

Отобрал фляжку и ушёл, припадая на раненую ногу.

«И верно, он же был там, внизу. В поле».

Но Кайра не видала войны. Не бывала на Джурио под взглядом Хелидоны-Асары. Не ходила по колено в какой-то дряни, пытаясь отыскать нужные хозяину останки среди трупомогильника и постепенно отчаиваясь, потому что примета одна — длинные жёлтые волосы, а там не то, что волос, там ничего вообще, только эта вот дрянь, густая и чёрная каша. Она даже не подбивала рутинные документы после обмена пленными — сколько лет, где, какие меры пресечения применялись, какие дополнительные дисциплинарные меры...

Кайра не видела войны, и поэтому для неё было много вещей куда хуже. Ложь, цинизм, игра краплёными картами, гигантский обман, где собравшихся было раз и навсегда уничтожить друг друга идиотов заставили считать, что они просто немного поиграли.

Редвин покачал головой:

— Нет, — сказал он, и слова после долгого молчания прозвучали как-то особенно значительно. — Нет. Это не тёмная сторона. Всё, что останавливает ненависть, всё, что не даёт убивать — не может быть тёмной стороной.

И понял, что случайно выдал секрет.

* * *

Вектор тяжело привалился к стене. Голова гудела от контузии, колто-капсулы не поспевали латать урон. Последний из его подопечных — девочка лет семи с кучей щупалец на голове, кто бы она ни была — цеплялся за его шею, как утопающий за спасательный круг.

— Ничего, ребёнок, — сказал он, не дребезжащим голосом Комари Шива, а своим, настоящим. Голос Комари мог только сильнее напугать, а этого ему никак не было нужно. — Ничего. Сейчас ещё немного — и мы выберемся из-под развалин. Я сильный, я справлюсь.

Будь он обычным человеком... будь он обычным человеком, он бы превратился в одну из многих кровавых клякс после того, как снаряд из ракетницы всё же попал в малую башню дормиториев. Но он не был человеком, и девчонка с щупальцами, висевшая у него на шее, не была человеком, и они непременно, непременно выберутся, только дайте срок.

— С тобой Сила? — уточнила девочка.

— Великая. Великая сила наглости и самоуверенности, — он постарался ободряюще улыбнуться; вышло не очень. Был бы здесь начальник, он-то уж справился бы, а Вектор никогда особо не умел излучать позитив и обаяние. Имперский дипломатический корпус больше уважал суровость и некоторую даже грозноватость.

— А такая есть?

— Если и нет, то её стоит выдумать. И использовать.

Девочка задумчиво зашевелила щупальцами. Было щекотно, но Вектор держался.

Ещё около трёх метров вверх, потом два в сторону и ещё пять вверх...

А потом синее небо наконец опрокинулось над головой, и из синевы протянулась рука в чёрно-красной латной перчатке. Рука имперского офицера.

— Посол Шив, а мы-то уже начинали волноваться, что вы погибли. Какая радость-то! Поздравляем с окончанием уникальных совместных учений Ордена Джедаев и Имперских Ситов, вам будет выдана памятная медаль, отмечающая это, несомненно, историческое событие...

И Вектор понял, что ничего не понимает.

* * *

— Вы все, — разнеслось над полем боя, над которым тяжёлым кровавым туманом висели застарелый страх и застарелая ненависть, — замечательно справились! — на крыльцо Храма вышла краснокожая тогрута в златотканом платье. — Эти учения прошли значительно лучше, чем мы рассчитывали. Теперь мы можем уверенно заявить, что Империя и Республика готовы к любому удару, который может прийти из Неизведанных Регионов...

Голова у Сэйтарата раскалывалась от чужих мыслей и эмоций, от удушливого непонимания и зябкого раздражения, от того, что никто из здесь присутствующих ни на какие учения не собирался, они пришли уничтожить своих давних врагов, они встали любой ценой на защиту родного дома. Идея с учениями с самого начала была глупа, бессмысленна, недостоверна.

Она сработала, он слышал.

Сначала глухо, пополам с сомнениями, потом всё яснее, всё ярче, всё чище зазвучала нота спокойного доверия: это не война, только учения. Ничего страшного — подумаешь, кто-то погиб, кого-то покалечили, подумаешь, потеряны несколько сотен малых детишек. Ничего страшного: главное — что не война.

— Каждый из нас, я знаю, выложился по полной ради того, чтобы подарить нам уверенность: стены нашей защиты не в силах пробить ни один, даже самый мотивированный, враг. Сейчас, в эпоху гражданских волнений, когда угроза с пока не исследованных нами территорий кажется всё более и более надёжным прогнозом, такая уверенность совершенно бесценна...

Он слушал их мысли и с ужасом понимал, что вокруг него нет ни одного молодого идиота, мечтающего о свободе всей Галактики или о гибели древних врагов. Только усталые старики, прежде времени потерявшие юность и идиотизм под обстрелами, в рукопашных, на крыльях солнечных ветров среди мерцающих трассеров.

Что он сам — такой старик.

«Лорд Сэйтарат? Почему нет ответа от Го?»

Он потёр нарост на лбу и вздохнул. Нет, идиоты всё-таки есть.

Как будто старость и юность поменялись местами: молодые жаждут мира, старики — мечтают о подвигах.

Героям — подвиг, подонкам — повод, — эхом прозвучало из оперы, кажется, "Испытание близнецов Кель-Дрома" или вроде того. Героям, подонкам, Ревану, Аркусу — всё даст война.

А войну им не даст Сэйтарат.