Потомки лорда Каллига (джен)

Женщина-Реван ушла, и Серевин позволил себе опуститься в кресло. Страх отступал медленно, как морская вода в отлив, оставляя после себя тяжёлую, каменную усталость.

Он пережил эту встречу — уже много, больше, чем можно было бы рассчитывать.

Меньше, чем следовало бы добиться.

Виски заломило привычной болью. Зачем он согласился найти слабое место Императора?

«Чтобы выжить».

И потом, это знание могло послужить не только... той женщине. Оно могло пригодиться Ноксу. Оно могло пригодиться всем. Оно было в самом деле необходимо.

Осталось только найти это слабое место. Найти способ найти слабое место.

Впрочем, способ — для Серевина — был только один.

Он соскользнул в ароматную воду и прикрыл глаза.

Омовения он любил. Не только за то, что во время них часто приходили видения, не только за возможность расслабиться и позволить воде и маслу смыть усталость с тела и души, нет. За то, что в такие моменты он мог хотя бы примерно представить настоящий чистый мир, о котором повествуют писания Ха-Макома, мир в котором нет ничего, кроме предвечных вод и чистых, лишённых плоти сознаний, что носятся над водой, тихо и беседуя друг с другом и божеством.

Но сейчас было не до медитаций о чистом мире; он покинул ванну и позволил дроиду набросить ему на плечи чёрно-синюю с золотом ткань пророческой ризы. Курильницы уже дымились; на походном алтаре лежали срезанные в ближайшем сквере цветы и горсть мелкой травы с газона (Нар Шаддаа определённо не создана для восских ритуалов).

— Эти цветы и травы отдаю тебе, о Предвечный, — Серевин опустился на колени и принял у дроида трепыхающегося майнока. — Эту ничтожную жизнь отдаю тебе, о Предвечный, — легким движением он оторвал майноку голову, так чтобы кровь окропила цветы и травы. На белую птицу тот не походил, но опять же, Нар Шаддаа... — Этот огонь я зажигаю для тебя, о Предвечный. Даруй мне видение прошлого, чтобы оно указало дорогу в будущее.

Он закрыл глаза, вдыхая горьковатый дым — дым курильниц и дым с алтаря. Вдох за вдохом, разум всё больше плыл, тело становилось всё легче, пока не исчезло совсем. «Эта душа — твоё орудие, о Предвечный», закончил он молитву мысленно и погрузился в свет.

В свете ничего не было, а потом появился голос. Юный, мальчишеский почти.

— Ты стал богом, Леворукий. Расскажи мне, как?

Вопрошающий был молод и беден: мода тех времён диктовала не меньше пяти слоёв одежды, а на нём было едва ли три. И ожерелье на шее было из чистого золота, без камней или серебряных деталей, дешёвка. Но хуже всего было голое лицо без татуировок.

Выгнали из семьи? Или семьи и не было никогда?

— Ты стал богом, расскажи мне, как?

— Зачем тебе знать это, мальчик?

— Я хочу всех спасти.

— Зачем тебе знать это, мальчик?

— Только бог может повести наш народ, никого меньше они не послушаются!

— Зачем тебе знать это, мальчик?

Второй собеседник был духом. Печальный молодой мужчина в жреческом платье, в венке из увядших моннов. Почему он переспрашивал снова и снова? Не верил или просто не хотел отвечать?

— Мне страшно ошибиться. Если я стану богом, я всегда смогу всё исправить.

* * *

Когда Реван вышла на балкон — может быть, отдохнуть от шума Променада, может быть, послушать Силу, а может быть просто постоять, ни о чём не думая и глядя на бесконечную игру огоньков далеко внизу — её уже ждали. На перилах балкона сидел молодой человек — довольно красивый, с зоркими узкими глазами и ярко-синей чёлкой, в пёстром подобии джедайской формы, расписанном причудливыми цветами и зверями-химерами.

— И руки, по локоть в грехе, не отмоет вода, и душу, по горло в крови, не очистит боль, — тихо сказал он. — Здравствуй снова, Ойлен.

Реван поморщилась.

— Ойлен был мужчина, — ответила она.

— Мужчины, женщины, — махнул рукой молодой человек. — Это всё тленно, моя дорогая. Но если пожелаешь, я дам тебе другое имя. Оно ведь ничего не изменит: имя лишь звук, лишь знак, сердце решает всё. А с сердцем у тебя беда.

Раздражённая гримаса была ему ответом. Реван развернулась, чтобы выйти — и не смогла: двери не было. Только балкон, словно замерший в пустоте над полной огоньков бездной, и молодой человек, раскрывший ярко-алый зонт и положивший его себе на плечо. Неизвестно зачем; скорее всего — просто для красоты.

— Кто ты такой, чтобы рассуждать о моём сердце?!

Тот улыбнулся, немного печально и немного лукаво.

— Я? Я тот, кто платит серебром за порыв весеннего ветра и лепестки, что кружатся на этом ветру, я кости в руках шулера и меч в руках дуэлянта, я игра и игрок, я надежда и смерть, я сын своей матери и просто добрый малый, а зовут меня Квинт Штейнбах.

— Ты умеешь говорить не цитатами из этой дурацкой имперской пьесы?!

— Как знать!

Реван была в ярости.

Ей было страшно.

Не каждый день её, сильнейшую из ныне живущих джедаев, вот так вот ловят и запирают, и кто? Какой-то чудак, клоун, вообразивший себя персонажем бездарной пьески из республиканской жизни. Чудак, наделённый немыслимым могуществом — и тратящий его на пустяки, нотации и дурацкие шутки над теми, кто много умнее его.

Реван достаточно неплохо помнила эту пьеску.

Когда они ещё были единым целым, они были на премьере в Императорском Театре — милый мальчик Эланиат был слишком счастлив добыть аж целых три билета. Жестоко отказывать тем, кто так счастлив оказать услугу.

Алеку так понравилось, что он даже добыл где-то цветы, чтобы бросить на сцену. Где — местных денег у него ведь не было — Реван так и не узнала.

Дурак он был, Алек. И вкуса у него не было. И пьеса была нелепая и скучная.

— Тебе надо остановиться, Ойлен. Уже почти поздно, я знаю, но ещё можно успеть. Остановиться, передумать и всё исправить, и не становиться злодеем этой истории.

Реван коротко скривилась.

— Злодеем, ха! Запомни, мальчик: как только начинается война, как только две стороны вступают в бой — героев не остаётся, только злодеи. Только победитель и проигравший. Такая это штука — война.

Молодой человек покачал головой:

— Победитель и побеждённый слишком часто меняются местами, Ойлен. А герои остаются в веках. Остановись, я прошу тебя: мне тебя жаль. Мы слишком похожи.

— Извини, дорогуша. Вымышленные падшие джедаи мне не указ, — Реван развернулась к нему спиной. — Открой дверь, я выйду.

Дверь появилась.

— Значит, ты не остановишься, — вздохнули за спиной. — Хорошо. Буду знать.

Она уже почти вышла, когда любопытство взяло верх над желанием уйти красиво.

— И всё-таки! — обернулась Реван. — Кто ты такой?

— Сын своей матери, — повторил тот. — И просто добрый малый, — держа зонт над головой, он шагнул с балкона и исчез среди огней.

* * *

Ардан ждал Тремейна на полустанке — старенькой заправочной станции, висевшей посреди безлюдной системы без единой обитаемой планеты. Красное старое солнце словно подчёркивало старость станции и её хозяина, самого морщинистого тви'лекка, какого Тремейну доводилось видеть.

«Неужто лет через сто-двести и я стану таким?» Мысль ему категорически не понравилась и он решил её больше не думать. Тем более, машина Протея позволяла ему самостоятельно выбирать себе внешность.

— Здесь мы разговаривать не станем, — вместо приветствия сказал джедай. — Только у тебя.

Значит, что-то действительно важное.

На "Фантоме" Ардан всегда вёл себя как дома — располагался поудобнее, требовал выпить и закусить, надоедал шутеечками и длинными рассуждениями о сути центральского сабакка.

Не сегодня.

— Я сомневался, стоит ли об этом говорить, Девятый, но чем больше я думаю, тем больше понимаю, что это самоубийственная затея. Что хуже, затея, чреватая новой войной. А её не хотим ни мы, ни вы, — начал он с места в гипер.

Тремейн неопределённо пошевелил лекками — мол, недостаточно информации для выводов.

Над проектором замерцал бесплотный облик Зеро.

— Есть один мальчик... хороший мальчик, на тебя похож, — Ардан хмыкнул. — Тоже видит лучшее в людях и умеет это лучшее из них вытащить. И тоже вечно пытается сделать мир хоть чуточку лучше.

У Ардана были самые странные представления о Тремейне.

— Но в отличие от тебя, Девятый, он ещё и джедай. Так что вот это всё ему прямо положено. А они хотят его изуродовать, понимаешь?

— Пока нет, — честно ответил Тремейн.

— Изуродовать. Бросить туда, где от вот этого всего не останется ни зги, ничего, кроме долга и усталости, и тупой упёртости хоть что-то сделать в этом уродливом мире, — кажется, он говорил не столько о хорошем мальчике, сколько о себе. — А мне его жаль, мальчика.

Тремейн снова пошевелил лекками в жесте печального недоумения.

— От нас ты чего хочешь? — прямо спросил Зеро.

— Они готовят его в убийцы вашего Императора, — столь же прямо ответил Ардан. — Посылают на задания, которые должны потихоньку превратить идеалиста в хорошего воина. Сейчас вот послали добывать детали для демаскировочного устройства. На Балморру. К Седору, а это значит — резать имперцев, и не в честном бою, а исподтишка, чтоб никто не заметил нарушения международных договоров... но главное, Девятый, они хотят, чтобы мальчик убил Императора. Ты понимаешь, что это бред?

«Ты не представляешь, насколько», — подумал Тремейн. Он, кажется, знал, о каком мальчике идёт речь, и от этого ему стало смешно и грустно. Изуродовать... разве это не то, что они сами, он и брат, сделали с бедным Раном? Научить его лгать, убивать в спину, притворно дружить и любить... что-то останется от их Избранного в конце пути? И будет ли этот конец?

— От нас ты чего хочешь? — повторил Зеро.

Ардан помолчал, пожевал губу. Наконец сказал:

— Убейте его. Пока не поздно, убейте. Пусть он умрёт настоящим джедаем, а с ним умрёт и дурацкий план убийства вашего Императора, и новая война заодно. Я дам вам координаты нашей миссии на Балморре. Это ведь несложная задача для такого мастера своего дела как ты, Девятый?

Тремейн кивнул.

— Но на Балморре я в ближайшее время едва ли появлюсь... впрочем, думаю, выкроить минутку получится. Это всё?

— Да, всё на сегодня. Девятый, дай забухать. Душа болит.

Когда не очень ровной походкой Ардан ушёл обратно в недра полустанка, Тремейн задраил люк, велел автопилоту подниматься, подошёл к проектору и переключил его на секретную частоту I. Потом помотал головой и перебросил бегунок на III.

Что он мог сказать Ноксу?

«Мы уродуем нашего Рана»? «Нокс, оно того не стоит»? «Нокс, даже джедаи жалеют его»?

Нокс знал и понимал всё не хуже его, точно не хуже Ардана. И в том-то и дело, что оно — стоило. И не такого ещё стоило. Так что...

— Серая Звезда? Это Девятый. Дайте координаты для прыжка.

_______________________

Приблизительный референс внешности Квинта: https://prnt.sc/u07sh7