Apprentice (джен)

— Еще скажите, что формы не существует. Или что неважно, как она возникла, если она возникла у вас в руках.

— Один мой знакомый всегда начинал лепить мышь с хвоста. Ты, похоже, начинаешь с разговора, — ухмылялся старик.

— Даже если она станет живой, все равно не будет настоящей. Она будет кем-то другим, принявшим облик мыши, за неимением лучшего.

— Сперва сделай ее. Ты ведь уже пробовал?

— А еще я видел, как умер человек, показавший мне, как такое делать, — Нэт и на секунду не замедлил с ответом. — Духи, которых он использовал, чтобы вдохнуть жизнь в эти вещи, они вернулись, и практически разодрали его на части. Он мог бы выжить, если бы не они.

Профессор помолчал, а потом дунул на стол — и тот стал чистым.

— Что же в этом плохого? — спросил он. — Если бы он не умер, его бы отдали дементорам. Разве не так поступают у вас в Британии?

— Далеко не всегда.

— Оставь. Я знаю, кем еще был Эйнар. А для человека с его прошлым, лучше быть съеденным заживо, чем попасть к этим демонам.

Нэт сжал губы и глядел в окно.

После вчерашнего дождя еще витал в воздухе смутный влажный запах, но листья уже были сухими — солнце высушило и их, и песок на берегу, и белые стены школы.

— Он мог выплатить долг, а мог бездарно сгинуть во мраке. По-моему, он сделал правильный выбор.

«Рад за него…»

— Ты что, боишься? — спросил профессор, глядя на него все с той же мягкой усмешкой. — Страшно только поначалу. Теперь смотри. Когда зовешь духа, будь осторожен, чтобы тебе не попался кто-то, с кем ты не сможешь справиться. Не делай этого на Самайн, или в Бельтайн, или в день середины лета, вообще в любой солнцеворот или во время лунного затмения.

«Как насчет того, чтобы мне не делать этого вообще?»

— У тебя получилось бессознательно тогда, во время дуэли. Постарайся вспомнить, что ты почувствовал.

Нэт дернул бровью.

— А если я скажу, что есть границы, которые я не готов перейти?

Старик улыбнулся. Дверь щелкнула замком.

— Тут ты совершенно свободен.

Нэт не двинулся с места.

— Остаешься?

Замок щелкнул, закрываясь.

— Ты остаешься на моих условиях. И, пожалуй, я добавлю еще одно. В следующий раз я не буду напоминать тебе об этом. Я просто выставлю тебя за дверь.

Голова кружилась. Хотелось лечь на траву и ни о чем не думать: но трава шуршала под ветром, и он даже знал, о чем. На руках осталась грязь, которую не отмыть, не стереть, не отскрести…

Он на самом деле шел в лазарет — потому что Снейп был там, помогал этим странным целителям. За пазухой лежал свиток, с поправленным рецептом. Полночи писал, как одержимый, не мог остановиться даже после того, как мастер отпустил его спать. Разве он мог уснуть? Нет, устроился в коридоре, у душевой, с этим пергаментом и с грифелем в руках, расчерчивая схемы, одну за другой. Какая наивность. Как будто простое усердие могло искупить…

А может быть, он просто хотел забыться, отвлечься.

Дуб над головой обижено шелестел.

«Ты не сделал ничего такого, чего не пробовал бы раньше», — шептал спокойный голос. «И что, что она побежала, как настоящая. И что, что она дышит, и помнит свою нору, которой у нее не было никогда».

Как сказал старик с фиолетовыми глазами, стоило взвесить все «за» и «против» заранее.

Профессор Снейп действительно был в подсобке больничного крыла, но, конечно, не один.

— Еще день!

— Не будет никакого дня.

Герр Ван Гессе стоял тут же, палочкой стучал об доску.

— Мы попробуем рецепт с огнецветом, а потом и у вас будет время на… эксперименты.

— Нет, не попробуете.

— Но ваш-то рецепт еще не готов!

— Он нам, возможно, вообще не понадобится.

— Да как вы собрались его будить без зелья, — устало вздыхал целитель. — Я обещал господину директору, что собственность школы не пострадает. И, может быть, ничего плохого не будет, если мейстер Ван Гессе попробует. Посмотрите, тут минимальная доза, а viola cornuta погасит все побочные…

У мастера нехорошо сощурились глаза.

— Речь идет не о подопытном экземпляре, а о ребенке. Вашем, между прочим, ребенке.

— Вы попросту не понимаете, с кем будете иметь дело, — покачал головой целитель. — Я наблюдаю его полгода…

Нэт замер в дверях — он не хотел никого потревожить.

— Возможно, я понимаю получше вашего. Давайте догадаюсь, в чем проблема — он полукровка?

Целитель бросил тревожный взгляд на Ван Гессе, но тот только развел руками.

— Как вы…

— Мы эту информацию никому не разглашаем, — процедил господин Петричек, причем его взгляд сразу стал жестким и холодным. — И я не вижу, почему вас это должно волновать. Он такой же!

— Нет, не такой же, — оборвал его Снейп. — И никогда не будет таким же.

— Эти фашистские замашки вы можете оставить при себе, герр Снейп, — рванулся вперед целитель. — Вы к нему больше и на шаг не подойдете. А если в вас есть хоть капля совести, вы не станете сообщать директору…

Снейп рассмеялся. Это был короткий и неприятный на слух смех.

— Директору! Да я — не я, если Каркаров с самого начала не знал. Успокойтесь, господин Петричек. Ничего вашему подопечному не угрожает, кроме вашего же глупого энтузиазма.

Нэт вышел обратно в коридор и притворил за собой дверь.

— Когда я говорю, что мальчик никогда не будет таким же, как вы, я знаю, о чем говорю.

— Вам-то откуда…

— Мой отец был магглом, вот откуда.

В подсобке стало тихо, как на кладбище.

— Ну что, теперь вы меня к нему пустите?

* * *

Белая бабочка залетела в кабинет и теперь, в панике, искала путь обратно, все время попадая мимо настежь открытого окна.

Нэт устал говорить, но его, похоже, так и не поняли.

— Еще раз, — остановил Стурлсон, как будто не верил. — Ты пытался трансфигурировать что?

— Привидение. Призрака.

— Призрака. И после этого еще ломался тут, когда я просил из глины — мышь, — старик смеялся. — Мальчишка. Продолжай. Что, превратил ты своего призрака?

— Мне не хватило сил.

— Еще бы. Ты же только свою силу и брал. Я этого не ожидал, — профессор посмотрел на него внимательно, — но, похоже, мы подбираемся к самому главному. Как, готов?

Нэт задержал выдох. Он смотрел в одну точку: превращение одной единственной мыши далось ему далеко не так легко, как можно было подумать, глядя со стороны.

— Вы, сэр, говорите, если считаете нужным.

— Да уж, наверное, считаю. Видишь ли, мальчик, я хочу, чтобы ты ответил мне на один-единственный вопрос. Скажи мне, как человек, попробовавший и то, и другое, в чем, по-твоему, разница между темной магией — и всей остальной?

Нэт молчал минуту, прежде чем ответить. Потом поглядел в холодные глаза и сразу понял, что не сможет солгать, даже если очень захочет.

— Разницы нет, — сказал он тихо.

Профессор улыбнулся и кивнул.

— Просто что-то контролировать легче, а что-то…

— Порывается контролировать тебя. Хорошо. Это ты понимаешь. Вопрос второй. В чем, по-твоему, основа всякого настоящего волшебства?

Пятна света сплетались в мозаику на полу, диковинный узор иероглифов, неизвестных человечеству, пахло морем, пахло влажной землей и летом. Нэту хотелось зажмуриться и исчезнуть, но вместо этого, он считал секунды на вдохе. Заблудившаяся бабочка опустилась на стол, воображая, что край чернильницы — это устье цветка. Она поняла свою ошибку сразу и взмахнула крыльями, на этот раз безошибочно предпочтя окно стене.

Нэт смотрел, как она улетает прочь.

* * *

Не пригодившийся рецепт так и остался в смятом виде в кармане. Тропинка из лазарета вела к воротам, а оттуда и к морю.

Под окном палаты, в которое видно было разве что спину профессора и край кровати, Нэт прождал полчаса, а потом ждать перестал. Похоже, у них там все налаживалось и без его участия?

Здесь же, у моря, он наконец мог увидеть тех беспокойных птиц, чьи крики разносились над крепостью по утрам. И подумать.

Он спустился к самой воде и сел на песок.

«В основе всякой настоящей магии...»

Вспомнил дышавшие вдохновением и безумием страницы Фронзака. Кто еще, кроме безумцев этим занимался — изыскивал общие основы всего на свете? Как будто могло быть хоть что-то общее между выверенным рецептом зелья и причудливым рисунком рун, упавших в круг?

«Между тем, что ты готов отдать, закладывая основу для сложного состава, и тем, что ты обещаешь отдать — и отдаешь духу, из чертогов, пронизываемых ветрами и окруженных глубочайшими водами…»

Разве он не чувствовал — магия была повсюду, пронизывая каждую былинку и каплю воды, как и здесь, каждый омытый соленым камень. Она присутствовала невидимо, готовая послушно отозваться на первое же движение руки или слово. Значило ли это, что действительно —существовало нечто общее, выводимое в знаменатель?

«А еще, он очень просто мог солгать...»

«Тоже мне, откровение. То, что он сказал... жертва лежит в основе каждого настоящего искусства. Далеко бы мы ушли, если бы не могли поступиться меньшим ради большего, если бы не умели...»

«Но он-то имел в виду вовсе не в общем смысле, и не в переносном!»

Дышать размеренно и глубоко было непросто, но это — единственное, что позволяло ему не кричать в голос. Зато маленькая, глиняно-серая и немного хромая мышка упорно пыталась вскарабкаться на рукав.

— Что мне теперь с ней делать?

У нее, конечно, получалось плохо. Во-первых, она была слишком мала.

— Ты ее создал. Она принадлежит тебе — делай с ней, что хочешь.

— Я не могу держать ее при себе и кормить кровью, — прохрипел Нэт. — Мне начнут задавать вопросы.

— Тогда отпусти ее.

За окном поднимался ветер.

«В первую же ночь ее сожрет какая-нибудь сова, если здесь есть совы. Она же никакого представления не имеет, как быть мышью».

У крошечного создания были красные, злые глазки голодного и испуганного существа.

Еще, наверное, у нее болела нога. Когда она пыталась вскарабкаться на рукав, она даже как-то дернулась.

Во внезапном приступе сочувствия, Нэт позволил ей забраться в ладонь и спрятал в карман.

Волна проскальзывала меж камней и также легко устремлялась обратно в море. В кармане что-то шевелилось. Он запустил туда руку — почти тут же в палец вцепились острые зубы.

— Неблагодарная.

Мышь пищала. Пытаясь укусить его, она, похоже, потеряла зуб.

«Халтура, а не работа. Таких создателей надо привлекать к суду…»

Нэт пустил ее побегать по песку, но она почти сразу завязла, не умея шевелить лапами. Вперед катилась волна — мышь снова пищала. Видимо, страх смерти был ей все же, присущ.

Нэт подхватил ее на руку, когда под лапами песок уже намок.

— Ну что, будем дружить?

Но маленькое существо не отвечало и даже не двигалось. Нэт поднес ее к уху и с удивлением понял, что не слышит дыхания.

— Эй, перестань притворяться. Да шевелись же, — он попробовал ее встряхнуть, но вместо того, чтобы очнуться, она лежала бездыханной на ладони.

— А если так? Ennervate!

Тельце дернулось, а потом он ощутил, как с его ладони закапала вода. Мышь была мертва и превращалась обратно в глину.

* * *

— Баркер! Нэт?

Он вскочил, отряхивая песок с мантии. Увидев, что нашел того, кого искал, Дитрих заулыбался, как ребенок.

— Стурлсон тебя отпустил, и ты, похоже, вздумал улизнуть? Но это делается совсем не так. По крайней мере, нужно было взять лодку.

Улизнуть, или смыться, или еще как-нибудь уединиться («Я научусь обращаться в птицу», — подумал Нэт, стирая глину с пальцев) не вышло, но были у этого и хорошие стороны. Так, извлеченный на свет из кармана рецепт неожиданно пригодился, хоть и был пересмотрен и подвергнут жестокой цензуре.

В этот раз в комнате с доской и огромным медным котлом собрались уже все, а особенно удачливые оказались у доски с мелом в руках. Когда Нэт закончил отвечать на вопросы Снейпа, Дитрих смотрел на напарника с мало понятным и совсем не приятным тому восторгом.

Впрочем, в этот раз экзамен вышел строже, чем обычно, потому что держать его пришлось в присутствии хмуро жевавшего губу Ван Гессе.

Но и тот, под конец, согласился, покачав головой, бросил Дитриху:

— Учись, как надо.

Весь вечер был занят — варили противоожоговую мазь и седативное, и еще, кому-то другому, ушные капли. И не было времени задумываться о природе магии или даже о завтрашнем утре.

Нэт украдкой поглядывал на мастера и отгонял печальные мысли прочь.

«Как он может не замечать, что что-то не так...»

Может быть, Снейп и вправду не замечал, слишком увлеченный своим новым проектом, а может быть, замечал, но не хотел видеть, или видел и счел, что все в порядке. По крайней мере, ничего не сказал — единственное, что было, это поединок взглядов у доски, когда Нэтан доказывал свой рецепт.

«Нет, он мог не заметить. Я контролирую себя как никогда хорошо, я помню, наверное, каждый вдох с этого злосчастного полудня. Я даже уже не знаю, мне или кому-то другому принадлежит эта больная голова…»

Перед глазами было ясно — как будто окклюменция была доспехом, щитом, поднятым в битве. Нэт не дал своей слабости ни малейшего шанса: рука ни разу не дрогнула, и ни разу не сбилось дыхание.

* * *

В спальне, когда оба ученика туда, наконец, добрались, уже ждали и веселый бразилец, и Янек, угрюмо листавший анатомический справочник.

— Ну и побоище устроили, — Дитрих смахнул пот со лба. — Видели бы вы этого английского мейстера. Я думал, будет взрыв. Нет, приятель, я тебе не завидую, — добавил он для Нэта. — Не завидую совершенно. Потому что, если он такой, когда добрый, то я даже боюсь вообразить…

Нэт молча усмехнулся.

— Главное, Ян, хорошо, что дело сдвинулось.

— Угу, — буркнул Янек, глядя в потолок.

— И отмены не будет.

— Угу.

— Не будет отмены!

— Слышал.

Это будущего мастера зелий, похоже, не устроило: он подошел к другу поближе и положил тому руку на плечо.

— Er spricht, spricht wirklich, — сказал он. — Wir haben die Heilung. Dass Engländer verrückt ist, aber Genie!

Янек вскочил с кровати.

— Sie wissen einfach nicht verstehen, nicht wahr? -в его глазах плескалось отчаяние. — Er wird nichts vergessen! Mein Bruder wird nicht vergessen, jede einzelne Sache aus seiner wunderbaren Kindheit!

— Господа, здесь все-таки не все… — оглядываясь на Нэта, начал Ари.

— Оставь их, — покачал головой Нэт. — Я понимаю.

Дитрих что-то шептал другу на ухо, быстро и неразборчиво.

— Тогда, может, и мне объяснишь?

— Никто не будет стирать его так называемому брату память. Мастер с ним поговорил — и еще поговорит. И этот его… брат… больше не будет жечь больницы, в которых его лечат.

За окном темнело потихоньку — вечер наплывал волной, сиреневой и теплой.

— Его зовут Роман, — вскинулся Янек.

— Да как угодно.

— А что за лекарство? — продолжал спрашивать Ари. — Что в нем особенного?

— Да ничего. Седативное и смягчает отмену, — пояснил Нэт. — Поили беднягу Сном-без-снов, чтобы он не поджег вам школу.

— Брось. Здесь все равно никто, кроме нас, не в курсе, что значит двойной выход на основе из скутелларии, — успокоил его Дитрих. Потом бросил мечтательный взгляд в окно. — Кстати, лично я не понимаю, почему это мы сидим в четырех стенах в такой славный вечер. Нам ведь есть, что отметить.

Слабые протесты Янека никого не остановили — предложенную Хольцем идею Ари поддержал полностью, да и Нэт не стал сопротивляться. Все четверо по тропинке миновали стену, а потом перешли по узкому мосту через ров. Тропинка вывела их к берегу — к уютному уголку, со всех сторон укрытому деревьями и кустами.

Нэт огляделся. Днем и вечером берег был совершенно разным. Небо стремительно синело, и море, до того отливавшее всеми оттенками сиреневого, апельсинового, перламутрово-белого, темнело вместе с ним.

— Мы сюда иногда приходим, — обернулся к Нэту Дитрих, — поговорить. Это наше место, сюда больше никто.

Ари деловито занялся костром.

— Он ведь не твой родной?

— Вы вообще не похожи. Совершенно.

— Он даже говорит на другом языке.

На третьей минуте допрашиваемый сдался.

— Он сын моей тети. Мы думали, она пропала, — цедил он сквозь зубы. — А потом нашли — только не мы, а наш... что-то вроде отдела по ликвидации последствий. Вы же видели, наверное, он в пожаре был, и вообще плохо соображает.

— Мне просто хотелось знать, зачем вообще придумали стирать память волшебнику, — пояснил Нэт. — Он-то явно этого не хотел.

— Ему семь лет, — как будто это что-то объясняло, сказал Янек.

— Поэтому права голоса у него нет?

— Так будет лучше, чтобы он не помнил! У него проблемы с магией из-за этих магглов.

— Я видел магов, воспитанных магглами, — встрял Ари. Костер начинал разгораться. — У них, обычно, программа самоуничтожения. Все волшебники — порождения дьявола, или что-то в этом роде…

— Ничего это не программа, — покачал головой Нэт. — Он просто хочет, чтоб ему позволили жить по-другому. Так и позволили бы.

Отражение извивалось в волнах, как золотая морская змея. Янек подбросил дров, и искры от сухой коры взметнулись выше, в темноту, где теперь сухо блестели звезды.

— А как этот мастер Снейп с ним говорил? Если не знал языка, — полюбопытствовал Ари.

— Так и говорил. Напрямую, — туманно ответил Дитрих. — В глаза смотрел.

— Он не говорил, в общем, — поправил его Нэт. — Он ему кое-что показал. Кстати, это очень непросто.

— Никто и не подумал, что просто, — поддержал Дитрих, бросая предупреждающий взгляд на друга.

Друг и будущий целитель достал откуда-то ветку и обламывал с нее листья.

— Когда он совсем поправится, мы заберем Романа домой, — сообщил он.

— Я читал, что магглы забывают, когда с ними случается что-то плохое, и без всякой магии. Естественная защита. С детьми это происходит даже чаще.

— Только не с волшебниками, — листья падали в огонь и дымили. — Я все равно считаю, что было бы лучше, если бы ему стерли память.

— Это глупо. Любой, если захочет, сможет научиться вспоминать, — возразил Нэт.

Бразилец усмехнулся. В свете костра его кудрявые волосы напоминали гриву льва.

— Как ты научился, у своего мастера? — он испытующе взглянул Нэту в глаза.

— Вроде того, — Нэт отвел взгляд.

— Не все, знаешь ли, идут этим путем, — заметил Ари вполголоса. — Многие позволяют магии течь свободно, а не пытаются контролировать то, что контролировать невозможно.

— Вопрос в другом, — Нэт посмотрел на Янека, угрюмо мешавшего угли. — И что бы вы ему сказали, когда бы он вас спросил, зачем ему стирали память?

— А то и сказали бы... все, как есть.

— Что вы испугались его силы? И не знали, как уговорить его стать волшебником? Он этого не хочет. Мне кажется, он имеет право выбора.

— Ага, может совершенно свободно вернуться обратно и сжечь свою родную деревню, — Янек все не мог успокоиться. — Твоих замечаний, англичанин, нам как раз не хватало. Вернешься в свою Англию и забудешь про Романа и про нас. А моя семья, между прочим, его спасла! И нам с ним жить!

— Так все-таки, ты боишься?

— Ладно, закроем тему, — вмешался Дитрих. — Сегодня прекрасная ночь.

— Которую не стоит тратить на размышления об этике волшебства? — Ари рассмеялся. — На счет ночи ты, кстати, прав. Она прекрасна.

Он закинул голову, разглядывая звезды. Казалось, что они кружатся в хороводе, там, наверху.

— Узнаешь что-нибудь?

— У нас все по-другому, но, по-моему, это Лира.

— Это Пес, а не Лира, — откликнулся Нэт. Он, как и Янек, оставался серьезным.

— Я вообще не понимаю, как можно не хотеть стать волшебником, — пробормотал сын целителя. — Это как не хотеть стать самим собой. Природу не обманешь. Сколько сквибов мечтают о магии, а вынуждены жить, как простецы.

— Ну вот, — Нэт рассеянно улыбнулся, — а нам попался волшебник, который хочет быть простецом.

— Да я же говорю, — Янек не сдавался, — он сам не знает, чего хочет. Ему внушили, что это плохо, что этого нельзя делать, вот он и мучается. Если бы он действительно мог решать за себя, он бы выбрал магию, вот увидите. Это в его крови. Его мать была волшебницей, каких поискать.

— А если бы она была магглой, как и его отец? — спросил вдруг Нэт. — Вы бы тоже не позволили ему выбирать?

Вокруг костра стало тихо. Ари посмотрел на Нэта — и усмехнулся.

— Ну, он ведь тогда был бы не совсем… — начал Дитрих и тут же замолчал.

— Волшебником? — подсказал Нэт. — Вы здесь все тоже так думаете?

Костер пылал уже не так ярко, и золотая змея в воде потихоньку превращалась в маленькую ящерку.

— У нас об этом… не принято… — сказал Дитрих, тщательно взвешивая слова. — Конечно, на магглорожденных тут никто зуб не точит, как в Британии, но… мы ведь знаем, они… не совсем…

— Мой отец говорит, они ничем от нас не отличаются, — сказал Янек и замолчал, словно ждал возражений.

Ари присвистнул.

— То есть, вы бы его взяли?

Янек посмотрел ему в глаза.

— Да. Мой отец считает, что так правильно. Это лучше, чем то, как с ними поступали раньше.

— А как поступали раньше?

— Ты разве не знаешь?

Нэт пожал плечами.

— Первый раз я увидел такого, когда ехал в школу. Дед мой на эти темы особо не распространялся. Просто говорил, что они как магглы.

— Это опасно, — осторожно заметил Ари. — Когда магия пробуждается, и рядом нет никого, кто бы научил тебя… можно сойти с ума. Они могут выдать нас. Раньше за ними всегда приглядывали, и, если начинались проблемы… — он прижал откатившийся уголек ботинком.

Уголек погас.

— Иногда их выкрадывали у семей. Какие-нибудь бездетные волшебницы. Но это редко.

— У нас они учатся вместе со всеми, а на каникулах уезжают обратно к родителям.

— Хуже не придумаешь, — Ари кивнул. — Здесь чужие и там чужие. По-моему, так лучше было бы забирать их прямо в детстве.

— И держать в специальных лагерях? — глядя в сторону, добавил Дитрих. — Кое-кому может не понравиться, что ты повторяешь известные идеи давно непопулярного человека.

Ари закатил глаза.

— Вы опять? Зациклились на своем Гриндевальде, как британцы на том темном мессии, которого младенец прикончил. Ходите вокруг него на цыпочках — а что он? Сидит себе в тюрьме, даже мемуаров приличных не написал. Тоже мне, лидер. Половина того, что он говорил про магглорожденных, уже тысячу лет как практикуется на дальнем востоке, и некоторым, — он в упор посмотрел на Янека, — неплохо бы об этом знать. Кстати, — тут он повернулся к Нэту, — никто там не считает, что стирать детям память безнравственно. Все равно. Маг не может стать магглом. Им придется жить в нашем обществе, а не среди тех, кто их породил.

Языки огня то понимались выше, то стелились ближе к земле. Нэт молча наколдовал согревающее — становилось холодно.

— Должен быть выбор, — сказал он.

Он не знал, почему ему вдруг захотелось быть откровенным.

— Какой еще выбор? Никто не выбирает, кем родиться.

— Да, но мы сами выбираем, кем стать, — возразил Нэт. — Человек может родиться с талантом к искусству, но так и не стать мастером, разве нет? Почему же все, родившиеся магами, обязаны становиться волшебниками?

— Здесь-то дело в другом, — рассмеялся Янек, — дело в крови.

— Я думаю, — продолжил Нэт, — если бы мы захотели, мы бы нашли способ это обойти.

Вокруг костра снова стало тихо, слышно было только, как потрескивают ветки.

— Чудак ты, англичанин.

— Почему? Если предположить, что теория первоначального потенциала верна, мы могли бы найти ключ. Теоретически, подобрать обратную комбинацию… отобрать магию у человека.

— Ни одно заклинание не продержится, а зелий с таким потенциалом…

Нэт бросил на Дитриха насмешливый взгляд.

— Гимель, далет, самех. Эти группы держатся и после смерти кастующего, потому что действуют на ядро. У вас что, теорию не изучают?

Янек и ученик зельевара переглянулись. Ари подмигнул Нэту.

— Сам-то понял, что сейчас сказал?

— Такую теорию у нас точно не изучают, — нервно усмехнулся Янек.

— Важно-то другое, — Нэт настаивал на своем. — Для науки нет ничего невозможного.

— Магия — не наука, — очень серьезно ответил Ари.

— Я заметил, — отмахнулся Нэт. — В школах как раз этому и учат. Только начнешь задавать вопросы, как тебе суют под нос очередной Кодекс. Не знаю, как вам, а по мне, так это смахивает на один большой обман.

— Это никакой не обман, потому что магия — это стихия. Ее нельзя подчинять…

— Стихию, — угли мерцали загадочным алым, — можно изучать. Стихия сама подчиняется законам. И я не вижу никаких причин, почему человек, обладающий разумом, должен тут… себя сдерживать.

Тишина вокруг костра стала напряженной, он это чувствовал.

— Не все, что приходит на ум, стоит произносить вслух, — процитировал кого-то Ари. — Такие слова…

— Что? Опасны?

— Да.

— Я в это не верю. Серьезно, — Нэт вынул палочку и медленно взмахнул. Серебристая волна света послушно взмыла вверх и рассыпалась фейерверком над волной. Стало светлее — крошечные звезды медленно оседали вниз.

— У нас есть выбор. Или мы действительно относимся к этой стихии так… словно ее можно изучать. По-настоящему, без всяких там границ. Или уж давайте носиться с ней, как будто боимся обидеть. Словно она — живой персонаж нашей жизни. Словно мы должны… поклоняться ей, — выдавил он, — потому что она дает нам преимущество. В первом случае — мы просто ученые. Во втором…

«В основе всякой истинной магии, Нэтан Баркер, лежит жертва…»

— Третий вариант — просто игнорировать эти вопросы.

— Ага. Можно еще жить с тем, что есть, — вставил Дитрих. — Так, как мы привыкли. Так, как нас учили.

— А еще можно использовать силу на благо, — пробормотал Янек. — Нормальные маги так и делают.

— Использовать что? — усмехнулся Нэт. — То, чьей природы ты даже не знаешь? И это ваше благо… или не ваше… сомнительная штука.

Серебряные звезды гасли, касаясь воды. Янек и Дитрих теперь молчали — оба. Ари покачал головой.

— Нет, ну надо было, а? Ты сам-то как с таким жить собираешься?

— Чего мне бояться? — откликнулся Нэт.

В груди было тепло. Он смотрел на Ари и знал, что тот — понимает.

— С кем я говорю, — вздохнул бразилец. — Ты ж не собираешься? — он не договорил. — Между прочим, чувство благодарности, которое некоторые испытывают по отношению к… стихии, можно объяснить. Оно вполне естественно. Как и то, что далеко не все готовы бросаться в темноту со скальпелем. Мы, в конце концов, такие же люди.

— О, конечно, инстинкт самосохранения…

— Который у тебя напрочь отсутствует. Это что, — сказал Ари, как будто отчитывал первокурсника, — способ самоубийства такой, изощренный? Наверное, уже придумал себе какой-нибудь гимель, с зельем отложенного действия.

— Гимель, по существу, ядро не изменяет, — бесстрастно отозвался Нэт, — а только наращивает, паразитируя, как опухоль. Вот самех… тут перспектива есть.

Дитрих закрыл ладони ушами.

— Ich habe nichts gehört! — прогнусавил он по-немецки.

— Я тоже, — добавил Янек, глядя на Нэта холодно и с осуждением.

Но он не на них смотрел.

— А магический иммунитет? Даже если ты построишь удар подходящей силы, ответная реакция человека попросту угробит.

— Вот видишь, — Нэт позволил себе улыбку. — Ты даже догадался, куда целиться.

— Черт, — Ари махнул рукой. — Все-таки, повремени, а, со своим лекарством? Нас и так слишком мало.

Примерный перевод немецких фраз:

"Он говорит, действительно говорит. У нас есть лекарство. Этот англичанин безумен, но гениален!"

"Ты просто ничего не понимаешь, не так ли? Он ничего не забудет! Мой брат не забудет ни одной... из своего чудесного детства!"

"Ничего не слышал!"