Потомки лорда Каллига (джен)

Ашара не стала сопротивляться аресту.

Если агент Шан хочет усугублять своё и без того некрасивое положение, выдвигая обвинения против невиновной ученицы уважаемого мастера-миралуки — удачи ему. Ни один запрос на Тифон не минует Сидонии Кальвиры, а Сидония Кальвира не подведёт доверия Братства. Оставалось сидеть смирно и ждать, когда придут просить прощения, провожать с почётом и обещать исполнить любой каприз.

Ашара опустилась на пол камеры, сняла с шеи медальон на цепочке и положила его перед собой. Сейчас он был похож на обычный камушек — бесформенный, покрытый плотной чёрной оболочкой. Чтобы использовать его в мече, надо было сначала освободить его от пут. Дать ему жизнь, имя и цвет.

Этот кристалл они с Дарт Заш добыли на Илуме взамен старого, бледно-синего. Тот служил верой и правдой почти двадцать лет, но пару месяцев назад неожиданно треснул.

— Это значит, ты изменилась, — пожал плечами учитель. — Вы больше не можете быть одним целым. Отвези его в храм на Джедду — пусть заживёт и ждёт нового хозяина.

С тех пор, как он спустился к Сердцу Илума, он верил, что кайберы — живые и почти разумные существа. Заш была проще:

— Тебе нужен новый кристалл, а мне нужно кое-что из захваченной библиотеки. Предлагаю отправиться вместе, — сказала она.

Ашара хотела было возразить, что пусть лучше ей сделает кристалл учитель, великий мастер по этой части, но... возражать Заш? На такую глупость способны не только лишь все, как сказал бы канцлер Керрик.

Странно, но кристалл нашёлся вовсе не в одной из Пещер Испытаний.

Он лежал на полу в библиотеке — среди нескольких десятков таких же невзрачных камушков, выкатившихся из опрокинутого ларца. А теперь он лежал на полу камеры. Лежал и звал её, сперва тихим шепотом и грёзами о детстве, потом — всё громче, всё более яркими видениями, пока Ашара не забыла, кто она.

* * *

Она была магистром-джедаем, и два её меча сияли белизной бесстрастия и светлой ярости. Она стояла напротив своего противника — раненого сита, отчаянно пытающегося хоть куда-то деться от неминуемой смерти, корчащегося на красноватом камне плато. Два меча у неё, у него — жалкое потрескивание разрядов на кончиках пальцев. Один удар — и бой будет выигран, последний защитник Коррибана падёт, война окончится победой.

Ашла велит тебе хранить мир.

Ашара убрала мечи и протянула ситу руку, предлагая мир и помощь. Ни одна победа не стоит смерти беззащитного и беспомощного, ни одна победа не стоит падения во тьму.

Я не пролью крови без крайней необходимости.

И вот, её противник поднялся на ноги, выхватил меч. Сейчас, как и положено ситу, он нанесёт предательский удар... но тот отводит в сторону направленный в Ашару выстрел и протягивает ей руку.

Учитель вложил ей в ладонь чёрный кристалл и исчез.

Она была сит-леди, царственной и прекрасной, в платье из звёздного шёлка и плаще из веды. Золото украшало её лицо, коруски и радужные камни были в оправе её колец. Она была судьёй, и за ней было право решать, кому жить и кому умирать. В её руках были чужие судьбы. Перед ней был катар со смешными точками на щеках и на лбу, с жёсткими кустами каштановой шерсти на голове. Его звали Риен, и когда-то он был её учителем. Он унижал её, он обижал её. Он никогда не давал ей воли. Теперь он должен умереть за то, что он — джедай и посмел попасться на глаза ситам.

Боган велит тебе быть справедливой.

Ашара покачала головой. Никто не должен гибнуть просто за то, что родился не на той стороне Силы. В конце концов, однажды и она сама была джедаем. Пусть катар поклянётся не чинить препон Империи и идёт своей дорогой.

Я не позволю эмоциям замутить моё суждение.

Джедай встретил её взгляд — и низко поклонился, благодаря за жизнь. И она видела, что решимость хранить свои обеты пошатнулась в нём, и сомнения окутали его душу.

Мастер Риен вложил ей в ладонь жёлтый кристалл и исчез.

Она была пленницей в застенках, и всё её существо пронизывало болью, стоило попытаться вдохнуть или выдохнуть. Она кричала и билась, но палач был жесток и спокоен, и только повторял одно: «Назови имена старших реванитов, и всё закончится».

Бенду велит тебе хранить тайны, — Ашара помнила. Она молчала.

И боль схлынула, как уходит волна в часы отлива. Остался только застенок, и красный туман перед глазами, и палач, равнодушной рукой ведущий к креплениям Часкара. В рваной мантии, вымотанного, с обвисшими, слипшимися от грязи и пота волосами, еле передвигающего ноги.

«Если она молчит, допросим его». — «А вы уверены, что он выдержит?» — «Что ж, у нас ещё хватает этого отребья». — «А эта?» — «Пусть тут посидит. Потом, может, повторим процедурку... если понадобится».

Голова у него болтается, как у цыплёнка с перебитой шеей.

— Подождите, — выдохнула Ашара. — Подождите. Я всё скажу. Братство возглавляет Дарт Нокс.

Я не предам тех, кто мне доверился? — сокрушённо откликнулось эхо.

Оставив после себя красный кристалл, грёза схлопнулась.

* * *

Заш рассказывала, ситы тоже через подобное проходят. Не все, конечно — только самые конченые.

Они добывают чей-нибудь камень и заставляют его кровоточить, последовательно отвергая всё живое и человечное в своей душе. Отвергая не только свет — всё, кроме ненависти, обиды, злобы и холодного послушания хозяину.

— Когда-то и я заставила свой кристалл истекать кровью.

— Вы?! Но вы ведь... — Ашаре хотелось сказать "такой хороший человек", но она передумала.

Хорошие люди обычно не крадут чужие тела.

— Я, — кивнула та, плавно опустив на шарнире металлическую голову. — Мне было восемнадцать, у меня отняли моего обожаемого брата, и я не могла даже навещать его... место последнего упокоения. Всё было так легко, что я даже удивилась, — она усмехнулась, почти по-человечески. — А потом джедай-охотник, мой пленник, одолживший мне свой кристалл, спросил, что я чувствую.

Ашара не стала спрашивать, откуда джедай взялся там, где водятся Дарт Заш. Вместо этого она только заинтересованно кивнула.

— И я прислушалась к себе, ожидая ответа. Я думала: может быть, это будет торжество? Гордость? Злорадство хотя бы? Но там, внутри, была только пустота. И мне стало грустно. Больно. Тоскливо до невыносимости, мне захотелось отпустить джедая на свободу, отдать ему меч и бежать куда угодно, куда глаза глядят... и знаешь что?

— Что?

— Камень снова сменил цвет, — она зажгла свой меч и улыбнулась ярко-оранжевому клинку. — Но теперь это был уже мой камень. По-настоящему мой.

Ашара до боли сжала кристалл в кулаке.

— А что я могла? — сердито спросила она себя. — Ради каких-то реванитов позволить запытать Часкара у меня на глазах?!

— Каких-то? — себе же и ответила. — Как будто учитель уже не один из них. Как будто Часкар — не один из них.

— Что я могла? Или что я должна была?..

«Если она молчит, допросим его». — «А вы уверены, что он выдержит?» — «Что ж, у нас ещё хватает этого отребья». — «А эта?» — «Пусть тут посидит. Потом, может, повторим процедурку... если понадобится».

Голова у него болтается, как у цыплёнка с перебитой шеей, но глаза смотрят прямо и строго. В них нет страха — так почему есть у неё? Если он готов отдать жизнь за Братство, почему не готова она?

«Свою — сколько угодно. Но чужую? Жизни друг друга?»

Он чуть улыбается, и хочется плакать, такая она родная, эта его грустная улыбка.

И правда, есть ли выход проще.

— Увидимся у Климена, — шепчет он.

— Увидимся, — Ашара закрывает глаза...

...и очинается от резкой боли в ладони. Острые грани кристалла прорезали кожу чуть не до кости.

Острые грани чёрно-золотого кристалла с еле заметным красным отблеском в самой глубине.

* * *

Они стояли друг напротив друга — две немолодые женщины, обе носатые, обе смуглые и черноволосые. Одна была коротко острижена — неровно, словно и неумеючи. Вторая прятала длинные седеющие кудри под пёстрый платок. Одна была в чёрной кожаной куртке и чёрной доспешной юбке по моде столетней давности. Другая — в зелёной блузе и зелёной же юбке в мелкий тёмно-красный цветочек.

— Маршал, — склонила она голову.

— Реваншист, — ответила та. — Что привело тебя ко мне?

— Вспомнила, что ты существуешь.

Та, которую назвали маршалом, усмехнулась. В красных глазах её промелькнуло что-то — то ли насмешка, то ли горе, — и она спросила:

— И много вас таких, вспомнивших?

Названная реваншисткой покачала головой.

— Но тебя поминают в пословицах, — неловко попыталась она перевести тему.

— Меня ли?

Они могли бы быть сёстрами, так они были похожи. Вот только все черты лица у первой казались словно бы карикатурой на вторую: что у той было яркой красотой, у этой было столь же ярким, но почти уродством. Но всё равно, раз увидев, её нельзя было забыть — и многие мечтали о ней, как не мечтают о признанных красавицах.

— Почему я, Реваншист? Разве больше тебе не с кем поговорить?

— Не с кем, — вторая женщина устало опустилась на камень. — Ты не поверишь, но не с кем.

— Это значит, что ты проиграла, — развела руками первая.

— Почему?

Та снова развела руками — мол, разве это не очевидно?

— Почему? — повторила вторая.

— Потому что побеждать в одиночку не может никто.

— Тебя всегда подводило то, что ты слишком много полагалась на свои войска и слишком мало — на себя.

— А я разве про войска? — подняла та брови. — Реваншист, серьёзно, нельзя быть таким наивным.

Если приглядеться, даже кирасы у обеих были одной конструкции. Просто первая прикрывала её надоспешной курткой, а вторая — модной блузкой.

— Почему ты на Зелтросе? — резко перевела она тему.

— Всегда любила эту планету, — пожала та плечами. — И всегда ненавидела то, что вы с ней делаете. По крайней мере, под моей защитой зелтроны были свободны от ужасов ваших... визитов.

— Ужасов?

— Никогда не пробовала представить, каково это — когда тебя мучают, насилуют, используют, словно у тебя и души-то нет... а тебе от этого хорошо и приятно, потому что палач же наслаждается?..

— Но ты всегда была одна! — снова отчаянная смена темы. — Значит, ты проиграла ещё тогда?!

Первая женщина только рассмеялась невесело.

— Я неплохо брыкалась, не желая этого признавать, не так ли?

— Ты знаешь, что тебя считают мужчиной?

— Я помню, что ты мужчиной точно была, — она помахала ладонью у подбородка. — С бородкой ещё такой моднявой.

Первая — по крайней мере, на вид, — была безоружна. У второй на поясе висел меч.

— Почему ты здесь, Реваншист? Почему ты хочешь говорить именно со мной?

— Потому что тебя не было в моей жизни. Был золотой болван, сжегший Катар.

— Наверное, он был безграмотен? Я сжигала Катарр. Два "эр".

— Ты ответишь или нет?

— Это зависит от вопроса, Реваншист. Выпьешь со мной?

— Я не пью.

— Что ж, хоть что-то не меняется... а если так: я буду пить, а ты — смотреть и завидовать?

— Ты ведь мертва.

— Ты тоже.

Вторая женщина тяжело вздохнула и склонила голову, признавая поражение.

— Но вот что: пей сколько угодно, а чтоб у меня было хоть что-то съедобное. Зависть подпитывать.