Наследник (гет)

Пос­мотри на нее, мой единс­твен­ный сын,

Пос­мотри на нее, путь ваш бу­дет один.

И поз­воль рас­ска­зать то, что ты не чи­тал —

О вол­шебных та­инс­твен­ных си­лах зер­кал.

Зер­ка­лам по­видать на ве­ку до­велось

Столь­ко сме­ха и слез, столь­ко ма­сок и грез…

Зер­ка­лам ус­лы­хать на ве­ку до­велось

Столь­ко клятв и уг­роз, столь­ко пе­сен и гроз…

В при­гор­шни тя­жесть, за­ман­чи­вый блеск,

Звон мо­нет и ал­мазно-опа­ловый всплеск?

В зер­ка­лах зак­лу­бит­ся бес­цвет­ный ту­ман,

Леп­ре­кон­ское зо­лото — фаль­шь и об­ман!

Ма­гии власть опь­яни­ла ви­ном,

Пле­чи в бар­хат оде­ла, зат­ка­ла се­реб­ром?

В зер­ка­лах от­ра­зит­ся трус­ли­вый глу­пец,

И кол­дун бу­дет так же сме­шон, как прос­тец!

Улыб­ну­лась кра­сави­ца неж­ной лу­ной?

Зав­лекла за­чаро­ван­ной блед­ной кра­сой?

Зер­ка­ла ус­мехнут­ся, муд­рее их нет -

Вер­ность вей­лы рас­та­ет, как снег по вес­не!

В зер­ка­лах, что проз­рачней озер­но­го ль­да,

Спра­вед­ли­вее выс­ше­го в ми­ре су­да,

И без­жа­лос­тней вы­бора в му­ках-сле­зах,

И чес­тнее, чем смер­ти хо­лод­ной гла­за,

В зер­ка­лах этих тенью, тем­ной тенью дро­жит

На­ша крат­кая жизнь, на­ша хруп­кая жизнь.

В зер­ка­лах этих све­том, от­ра­жа­ясь, сколь­зит

На­ша дол­гая жизнь, на­ша веч­ная жизнь.

На­ше го­ре, оби­ды, без­на­деж­ность и боль,

На­ша ра­дость, на­деж­ды, меч­ты и лю­бовь —

В зер­ка­лах на­ших душ все узо­ром сви­лось

И с зак­ля­ти­ем вы­бора тес­но спле­лось.

Пос­мотри на нее, мой единс­твен­ный сын,

Пос­мотри на нее, путь ваш бу­дет один.

В ее зер­ка­ле — ты, а в тво­ем — лишь она,

И вам счастье заж­жет мо­лодая вес­на!

Толь­ко пом­ни: за это при­дет­ся пла­тить,

На­учить­ся вра­гов без ог­лядки су­дить,

На­учить­ся дру­зей от­пускать и те­рять,

На­учить­ся ви­ну по­нимать и про­щать.

Зер­ка­ла не по­кажут, что ждет впе­реди,

Зер­ка­ла лишь под­ска­жут, как с пу­ти не сой­ти.

Но вы есть друг у дру­га, а зна­чит бе­да

Не су­ме­ет тай­ком прос­коль­знуть ни­ког­да.

Я на­де­юсь…

(с) Lilofeya

_______________________________________________________

— Mon Dieu, Нар­цисса, как же все-та­ки дав­но я не бы­ла в Ан­глии! Сов­сем от­выкла от это­го ту­мана и хо­лода. По­чему мои дос­то­поч­тенные пред­ки воз­ве­ли ро­довой за­мок на са­мом се­вере стра­ны?

Су­хоща­вая по­жилая жен­щи­на, ко­торую и не на­зовешь ста­рухой, в стро­гой эле­ган­тной ман­тии, с ак­ку­рат­ной, во­лосок к во­лос­ку, при­чес­кой и иде­аль­но пря­мой осан­кой, с ви­димым удо­воль­стви­ем от­пи­ва­ет гло­ток аро­мат­но­го чая. Нар­цисса на­лива­ет се­бе ча­шеч­ку и по­жима­ет пле­чами.

— Вы у ме­ня спра­шива­ете, Лин­да? От­ку­да же мне знать, я не урож­денная Мал­фой.

— Вер­но, вер­но, — ки­ва­ет ста­рая ле­ди, — воп­рос был ри­тори­чес­кий. Я урож­денная Мал­фой и про­вела здесь пер­вые во­сем­надцать лет жиз­ни, од­на­ко по­нятия не имею, по­чему. Ко­неч­но, ве­рес­ко­вые пус­то­ши и се­рое не­бо — это ти­пич­но ан­глий­ское, но зи­мой здесь так тос­кли­во, не на­ходишь?

— Чес­тно го­воря, с этим я сог­ласна. Вы на­дол­го к нам, Лин­да?

— Нет, Нар­цисса, не бу­ду зло­упот­реблять ва­шим гос­тепри­имс­твом. Я при­еха­ла, что­бы по­бывать на мо­гилах ро­дите­лей и ос­та­вить кое-ка­кие рас­по­ряже­ния ка­сатель­но мо­их ан­глий­ских вло­жений и то­го учас­тка зем­ли в Дер­би­шире.

Нар­цисса удив­ленно ста­вит чаш­ку на сто­лик.

— Лю­ци­ус и Ро­же не наш­ли хо­роших юрис­тов?

— Я всег­да рас­по­ряжа­лась сво­им иму­щес­твом са­ма, моя до­рогая, не до­веряя ни­каким за­кон­ни­кам-крюч­котво­рам. Они все лже­цы и ли­цеме­ры.

Нар­цисса пря­чет улыб­ку. Аза­лин­да Мал­фой рез­ка в сво­их суж­де­ни­ях и в хо­леных бе­лых ру­ках креп­ко дер­жит де­ла всей семьи.

— Кста­ти, ку­да это вы с Лю­ци­усом со­бира­етесь? — с лег­ким ин­те­ресом спра­шива­ет Аза­лин­да.

— У нас го­дов­щи­на свадь­бы, и Лю­ци­ус на па­ру дней…

Нар­цисса не ус­пе­ва­ет до­гово­рить — со дво­ра слы­шит­ся та­кой звон­кий хо­хот, что да­же стек­ла в ок­нах гос­ти­ной, в ко­торой они си­дят, чуть поз­ва­нива­ют, слов­но вто­ря, и воз­дух про­низы­ва­ет­ся не­уло­вимы­ми флю­ида­ми мо­лодой ра­дос­ти. Ста­рая ле­ди вздра­гива­ет и изум­ленно под­ни­ма­ет бро­ви.

— Са­лазар ве­ликий, что это та­кое? Ког­да я бы­ла у вас в пос­ледний раз, здесь бы­ло нам­но­го ти­ше. Нас­коль­ко пом­ню, ни Дра­ко, ни Лю­ци­ус не пред­распо­ложе­ны к шум­ным уве­селе­ни­ям.

Нар­цисса под­хо­дит к ок­ну. Она прек­расно зна­ет, кто на­руша­ет стро­гую ти­шину Мал­фой-Ме­нор. Ста­рая ле­ди под­ни­ма­ет­ся, опи­ра­ясь на изящ­ную трость, под­хо­дит к дру­гому ок­ну и отод­ви­га­ет тя­желую порть­еру.

А на дво­ре, вер­нее, ма­лень­ком внут­реннем дво­рике, со всех сто­рон ок­ру­жен­ном ста­рыми яб­ло­нями, ко­торые за­мер­ли в мер­ца­ющем ве­лико­лепии инея с кор­ней до са­мых ма­кушек, в раз­га­ре снеж­ный бой. Свет­ло­воло­сый па­рень и ка­рег­ла­зая де­вуш­ка, прик­ры­ва­ясь за нас­пех со­ору­жен­ны­ми хлип­ки­ми по­доби­ями кре­пос­тей, обс­тре­лива­ют друг дру­га снеж­ка­ми. Воз­дух ими прос­то ки­шит. Снеж­ки, ко­неч­но, за­чаро­ван­ные, по­это­му ле­тят при­цель­но. Но навс­тре­чу им из па­лочек вспы­хива­ют зак­лятья, и боль­шинс­тво до про­тив­ни­ков прос­то не дос­ти­га­ет, уле­тая в де­ревья, в не­бо, рас­сы­па­ясь в воз­ду­хе.

Нар­цисса не вы­дер­жи­ва­ет и сме­ет­ся, ког­да один мет­кий сне­жок Гер­ми­оны за­леп­ля­ет Дра­ко рот, и он воз­му­щен­но от­фырки­ва­ет­ся, в от­мес­тку обс­тре­ливая де­вуш­ку це­лым круп­но­кали­бер­ным гра­дом. И они оба хо­хочут так, что с яб­ло­невых вет­вей ти­хо па­да­ют сне­жин­ки. Вдруг Дра­ко ко­вар­но об­ру­шива­ет на де­вуш­ку це­лый сне­гопад, от­че­го та ста­новит­ся по­хожа на сне­гови­ка. Воз­му­щен­но вскрик­нув, Гер­ми­она стря­хива­ет снег, сер­ди­то что-то вы­гова­ривая Дра­ко. Прис­ты­жен­ный па­рень под­бе­га­ет к ней, па­лоч­кой зас­тавляя от­ли­пать от ман­тии комья на­лип­ше­го сне­га, и тут де­вуш­ка тол­ка­ет его в близ­ле­жащий суг­роб. Дра­ко па­да­ет, и его па­лоч­ка от­ле­та­ет, вы­пус­тив раз­ноцвет­ный фей­ер­верк. Гер­ми­она по­мога­ет ему под­нять­ся, но от сме­ха не мо­жет и са­ма удер­жать­ся на но­гах, и са­дит­ся в дру­гой суг­роб. Те­перь они оба по­хожи на сне­гови­ков.

По­жилая ле­ди удив­ленно по­вора­чива­ет­ся к Нар­циссе.

— У вас гос­ти? Кто эта де­воч­ка?

Нар­цисса мед­лит с от­ве­том, но Лин­да про­дол­жа­ет:

— Су­дя по ли­цу и столь во­пи­юще нес­вой­ствен­но­му ему по­веде­нию мо­его вну­чато­го пле­мян­ни­ка, ско­ро в Мал­фой-Ме­нор ожи­да­ет­ся свадь­ба. Но кто она? Нет, по­дож­ди, ми­лая, дай я са­ма уга­даю, из чь­ей она семьи. Так-так, не Пар­кинсон, это точ­но, они все жгу­чие брю­неты, к то­му же мрач­ны и сквер­но­ваты ха­рак­те­ром. Для Буллстро­удов слиш­ком арис­токра­тич­на, они гру­бы и не­вежес­твен­ны. О Нот­тах я во­об­ще мол­чу, прос­то не­дос­той­ны. Де­лэй­ни? Хм, у от­прыс­ков Иси­доры и Се­та не мог­ла по­явить­ся та­кая ми­лая де­воч­ка. Кра­уч — воз­можно, но столь рос­кошные во­лосы… нет, не Кра­уч. Не За­бини — у Фе­тиды, нас­коль­ко я пом­ню, сы­новья. Не Эй­ве­ри — они на про­тяже­нии уже пя­ти по­коле­ний блон­ди­ны. Ри­вен­волд? Ду­маю, нет; у них де­воч­ки в семье рож­да­ют­ся по­чему-то че­рез по­коле­ние. У Маг­ну­са и А­эл­лы сын Хе­ли­ос и две до­чери, Хе­лен и Хиль­да. У Хе­ли­оса, ес­ли не оши­ба­юсь, то­же сын. Кэр­роу? Нет, ко­неч­но, глу­по да­же пред­по­лагать по­доб­ное. Рук­вуд? Мак­Нейр? Джаг­сон? Пру­этт? Дир­борн? Ма­лове­ро­ят­но. Ан­гли­чан­ка ли она? Нар­цисса, я не мо­гу по­нять, из ка­кого она ро­да. Но как бы там ни бы­ло, наш маль­чик оп­ре­делен­но бу­дет счас­тлив с ней. Еще ни­ког­да я не ви­дела Дра­ко та­ким… м-м-м… пол­ным жиз­ни.

Ста­рая ле­ди сно­ва об­ра­ща­ет свой взор на пар­ня и де­вуш­ку, ко­торые бе­гут друг за дру­гом, сколь­зя по об­ле­денев­шей до­рож­ке и не по­доз­ре­вая, что ста­ли объ­ек­том вни­матель­ней­ше­го наб­лю­дения и об­сужде­ния.

Нар­цисса лишь взды­ха­ет, воз­вра­ща­ясь к сер­ви­рован­но­му сто­лику.

— Вы оши­ба­етесь, Лин­да. Эта де­вуш­ка — не не­вес­та мо­его сы­на, и не из чис­токров­но­го ро­да. Она маг­ло­рож­денная. Ее зо­вут Гер­ми­она Грей­нджер.

Ее со­бесед­ни­ца от не­ожи­дан­ности вы­пус­ка­ет из рук трость.

— Она маг­ло­рож­денная?! Нар­цисса, но как? С ка­ких это пор Мал­фои вво­дят в свой за­мок маг­ло­рож­денных? Я ду­мала, Лю­ци­ус весь­ма ще­пети­лен в этом воп­ро­се.

— Да, но у нас осо­бое по­ложе­ние. Гос­по­дин…

— О, этот ваш по­лук­ровка-как-там-его, пре­тен­ци­оз­но име­ну­ющий се­бя Лор­дом Вол­де­мор­том? — пе­реби­ва­ет Нар­циссу ста­рая ле­ди, — не­кото­рые его идеи весь­ма прив­ле­катель­ны, но вот их прет­во­рение в жизнь… Зна­ешь, ми­лая моя, я, как и Аб­раксас, всег­да при­дер­жи­валась по­лити­ки нев­ме­шатель­ства и пол­ностью под­держи­вала бра­та в те го­ды, ког­да еще Грин­де­вальд пы­тал­ся объ­явить се­бя не то ко­ролем, не то гер­цо­гом, не пом­ню. По­чему в Ан­глии всег­да по­яв­ля­ют­ся ка­кие-то бе­зум­цы, одер­жи­мые ма­ни­ей собс­твен­но­го ве­личия? Не­уже­ли в этом по­вин­ны наш кли­мат и зна­мени­тый ту­ман?

— Не знаю, Лин­да, — ос­то­рож­но от­ве­ча­ет Нар­цисса, — но имен­но бла­года­ря Гос­по­дину в на­шем зам­ке те­перь на­ходит­ся эта де­вуш­ка. Я не знаю, чем она прив­лекла Его вни­мание, но Он весь­ма бла­гос­кло­нен к ней.

Она вкрат­це рас­ска­зыва­ет, как об­сто­ят де­ла.

— Глу­по! — фыр­ка­ет ста­рая ле­ди, — ес­ли она ра­нее не из­бра­ла его сто­рону, по­чему дол­жна сей­час? У под­рос­тков в этом воз­расте уже сфор­ми­рова­лись оп­ре­делен­ные воз­зре­ния и взгля­ды, есть свои ам­би­ции и ус­трем­ле­ния. Да­вить бес­по­лез­но, это лишь рож­да­ет про­тиво­дей­ствие. Ко­неч­но, они мо­гут по­менять свои взгля­ды под воз­дей­стви­ем внеш­них об­сто­ятель­ств или ав­то­ритет­но­го мне­ния, но де­воч­ка не из та­ких, это чувс­тву­ет­ся. Я по­лагаю, мис­сия за­ведо­мо об­ре­чена на не­уда­чу.

Нар­цисса сно­ва взды­ха­ет. Глу­боко в ду­ше она счи­та­ет так же, но раз­ве для Тем­но­го Лор­да име­ет зна­чение ее мне­ние?

— Зна­чит, она маг­ло­рож­денная? — за­дум­чи­во тя­нет Лин­да, — что ж, жаль… Лю­ци­ус, ко­неч­но, бу­дет про­тив, бу­дет мно­го шу­ма. Но ты, Нар­цисса, с этим спра­вишь­ся. Ты всег­да уме­ла най­ти к не­му вер­ный под­ход. А де­ти у них бу­дут кра­сивы­ми, на мой взгляд. И креп­ки­ми. Дав­но уже по­ра влить в на­шу хо­лод­ную рыбью кровь све­жую струю.

Нар­цисса от изум­ле­ния ро­ня­ет мо­лоч­ник, и он раз­ле­та­ет­ся фар­фо­ровы­ми брыз­га­ми.

— Лин­да, вы о чем?!

— Как о чем? О Дра­ко и об этой де­воч­ке. Прек­расная па­ра. Со­ветую соб­люсти тра­диции, свадь­бу сыг­рать в Дра­вен­дей­ле и этим зат­кнуть рты на­шей ве­ликос­вет­ской кли­ки.

По­явив­ший­ся до­мовик уби­ра­ет ос­колки, а Нар­цисса, не за­мечая его, ед­ва не нас­ту­па­ет.

— Лин­да, вы не про­тив бра­ка Мал­фоя с маг­ло­рож­денной? А как же прес­ло­вутая уг­ро­за чес­ти семьи, не­допус­ти­мость сме­шения чис­той кро­ви с гряз­ной маг­лов­ской, бе­лая кость арис­токра­тов, на­конец?

— Брось, Нар­цисса, — мор­щится Лин­да, — я в юнос­ти то­же гор­ди­лась, что в мо­их жи­лах те­чет не­замут­ненная кровь Мал­фо­ев, да­же зас­та­вила му­жа взять мою фа­милию. Но к се­миде­сяти де­вяти го­дам приш­ла к стой­ко­му убеж­де­нию, что все это — лишь пус­тая бол­товня.

— Но как?

— Пос­лу­шай, до­рогая, что для те­бя важ­нее — сох­ра­нить в чис­то­те кровь ро­да, от ко­торой нет ни­како­го про­ку, кро­ме гром­ко­го име­ни, или ви­деть сы­на счас­тли­вым и знать, что в его до­ме бу­дет та, ко­торая да­ру­ет ему лю­бовь и по­кой?

Нар­цисса мол­чит. Для се­бя она этот воп­рос уже ре­шила. В ту ночь, ког­да жда­ла сы­на и му­жа. Вмес­те с Гер­ми­оной.

В ко­ридо­ре слы­шит­ся то­пот ног, и в ком­на­ту вле­та­ют Дра­ко и Гер­ми­она. Они не ожи­дали, что здесь кто-то есть, и зас­ты­ва­ют на по­роге.

— Ба­буш­ка Аза­лин­да! — вос­кли­ца­ет Дра­ко, на­рушая не­лов­кую ти­шину, во­царив­шу­юся с их втор­же­ни­ем, — как вы здесь ока­зались?

Он це­лу­ет ста­рую ле­ди, на что та до­воль­но улы­ба­ет­ся и треп­лет его по ще­ке.

— Ну-ну, ты же прек­расно зна­ешь, что я тер­петь не мо­гу, ког­да ме­ня на­зыва­ют Аза­лин­дой, толь­ко Лин­да. Как ты вы­рос, маль­чик мой, и пов­зрос­лел! По мень­шей ме­ре, на пол­го­ловы вы­ше Юбе­ра. Мер­лин, ког­да же ты был у нас в пос­ледний раз?

— Ког­да мне бы­ло че­тыр­надцать, ба­буш­ка Лин­да, — Дра­ко хит­ро ус­ме­ха­ет­ся, — пом­ни­те, как мы с Юбе­ром раз­би­ли по­лови­ну ва­шего севр­ско­го сер­ви­за, ког­да ус­тро­или ду­эль в сер­визной?

— Как же! Мне приш­лось по­купать но­вый фа­миль­ный сер­виз, ко­торо­му, по изыс­каннос­ти и тон­кости ра­боты, увы, да­леко от ста­рого, еще во­сем­надца­того ве­ка.

— Ну я же пе­ред ва­ми из­ви­нил­ся, прав­да?

— Да, ты всег­да был веж­ли­вым маль­чи­ком.

Во вре­мя это­го раз­го­вора Гер­ми­она сму­щен­но мнет­ся у две­рей, не ре­ша­ясь ни прой­ти, ни вый­ти из ком­на­ты. Она рас­крас­не­лась от снеж­но­го боя, в во­лосах та­ют пос­ледние сне­жин­ки, гу­бы але­ют спе­лой ма­линой, а гла­за свер­ка­ют яр­че дра­гоцен­ных кам­ней. И Нар­циссу, приг­ла­ситель­но кив­нувшую де­вуш­ке, вдруг не­ожи­дан­ной ос­трой болью прон­за­ет мысль:

«Как же она по­хожа на Ан­дро­меду!»

Вот имен­но! Вот что всег­да за­дева­ло ее взгляд, ког­да она ви­дела Гер­ми­ону, ког­да еще впер­вые стол­кну­лась с ка­рег­ла­зой пыш­но­воло­сой де­воч­кой в ка­ком-то ма­гази­не на Ко­сой Ал­лее дав­ным-дав­но, со­бирая Дра­ко в Хог­вартс. И с тех пор при каж­дой но­вой встре­че что-то смут­но тре­вожи­ло, при­тяги­вало ее вни­мание, зас­тавля­ло нап­ря­гать па­мять в по­пыт­ке вспом­нить или по­нять, что не так.

Нет, внеш­не они дру­гие, чер­ты ли­ца Гер­ми­оны не по­хожи на чер­ты ли­ца ее стар­шей сес­тры, Ан­дро­меда бы­ла не­высо­кой, нем­но­го склон­ной к пол­но­те, а Гер­ми­она то­нень­кая и гиб­кая, слов­но вет­ка ивы. Но каш­та­новые вь­ющи­еся во­лосы, смех и ин­то­нации го­лоса, при­выч­ка чуть нак­ло­нять го­лову к ле­вому пле­чу, вни­матель­но слу­шая со­бесед­ни­ка, яс­ные ка­рие гла­за — это все Ан­дро­меды.

Ан­дро­меда, Эн­ди — как они на­зыва­ли ее в семье — их с Бел­латри­сой стар­шая сес­тра, в три­над­цать лет взва­лив­шая на свои хруп­кие пле­чики обя­зан­ности хо­зяй­ки арис­токра­тичес­ко­го до­ма и за­менив­шая им мать, по­тому что их мать умер­ла, ког­да млад­шей Нар­циссе бы­ло все­го лишь три, а сред­ней Бел­ле — во­семь.

Три сес­тры Блэк — раз­ные, как ран­нее зим­нее ут­ро в се­реб­ристом инее, ог­ненно-чер­ная лет­няя жгу­чая ночь и ве­сен­ний сол­нечный день, всплес­нувший об­лачны­ми крыль­ями. И ха­рак­те­ры их то­же бы­ли раз­ны­ми — не­раз­го­вор­чи­вая, ти­хая, зам­кну­тая Нар­цисса, през­ри­тель­но-над­менная, жес­ткая Бел­латри­са и ве­селая, жиз­не­радос­тная, лас­ко­вая Ан­дро­меда, чей го­лос жур­чал по все­му до­му, ожив­ляя его. Все, за что бы ни бра­лась Ан­дро­меда, да­валось ей лег­ко и шло на­илуч­шим об­ра­зом.

С при­вет­ли­вой улыб­кой она сто­яла ря­дом с от­цом, ког­да шли бес­ко­неч­ной че­редой при­емы гос­тей. Звон­ко хо­хота­ла, иг­рая с ма­лень­кой Цис­си и пря­чась от нее то на чер­да­ке, то под лес­тни­цей, то в шка­фу. Лас­ко­во сме­ялась, бе­реж­но рас­че­сывая гус­тые тя­желые во­лосы Бел­лы и ук­ла­дывая их в за­мыс­ло­ватые при­чес­ки. Ан­дро­меда как буд­то ле­тала по ог­ромно­му до­му, ее каб­лучки сту­чали, и она ка­залась ма­лень­кой фе­ей до­маш­не­го оча­га, толь­ко без крыль­ев.

Вы­нуж­денная пе­рей­ти на до­маш­нее обу­чение, она со свет­лой за­вистью со­бира­ла сес­тер в Хог­вартс, с ин­те­ресом выс­лу­шива­ла их рас­ска­зы об учи­телях, бал­лах, од­но­кур­сни­ках и слов­но са­ма пе­режи­вала все их не­хит­рые школь­ные ра­дос­ти и го­рес­ти. Она ра­дова­лась от всей ду­ши, ког­да Бел­ла рас­ска­зыва­ла, что по­лучи­ла са­мые выс­шие бал­лы на кон­троль­ной по зель­ева­рению; ког­да Цис­са, все ни­как не по­нимав­шая зак­лятье ле­вита­ции, на­конец зас­тавля­ла кру­жить­ся вок­руг нее все чаш­ки и та­рел­ки на кух­не, где они тре­ниро­вались. Гла­за Ан­дро­меды всег­да си­яли чис­тым све­том, ког­да она смот­ре­ла на сво­их сес­тер.

В ушах Нар­циссы до сих пор яс­но слы­шен ее стро­гий го­лос, вы­гова­рива­ющий Бел­ле, ко­торая про­веря­ла на до­мови­ках вы­учен­ные зак­лятья:

«Так нель­зя, ми­лая, ведь им боль­но, по­нима­ешь?»

«Им не мо­жет быть боль­но, они все­го лишь до­мови­ки»

«Еще как мо­жет. Вот ес­ли я те­бя ущип­ну, те­бе боль­но?»

«Ко­неч­но!»

«И им то­же, ког­да ты нак­ла­дыва­ешь на них Щип­лю­щее зак­лятье»

Зве­нящий от жа­лос­ти к сво­ей ма­лень­кой сес­трен­ке, ко­торая тос­ко­вала по ма­ме:

«Цис­са, ма­лень­кая моя, не плачь, по­жалуй­ста. Сей­час ма­ма смот­рит на нас и грус­тит, по­тому что ви­дит твои слез­ки»

«Ма­ма?»

«Да, она же у нас ста­ла ан­ге­лом. Хо­чешь, пой­дем ко мне, и ты сно­ва по­иг­ра­ешь в прин­цессу?»

«Хо­рошо. …А ма­моч­ка прав­да ста­ла ан­ге­лом?»

«Да, я это точ­но знаю»

Отец ни­ког­да не жа­лел де­нег на их на­ряды и дра­гоцен­ности, слов­но в по­рыве ви­ны осы­пая ими ча­ще стар­шую дочь, не­жели млад­ших. И са­мым лю­бимым у ма­лень­кой Нар­циссы бы­ло при­бежать в спаль­ню Эн­ди и смот­реть, как та со­бира­ет­ся на бал или при­ем и вы­бира­ет платье и ук­ра­шения. Стар­шая сес­тра в эти мо­мен­ты ка­залась ма­лень­кой де­воч­ке выс­шим, не­зем­ным су­щес­твом, ухо­дящим ку­да-то в свой вол­шебный свер­ка­ющий мир, в ко­тором жи­вут толь­ко кра­сивые и доб­рые лю­ди, там пах­нет яб­ло­ками и мож­но ла­комить­ся мин­даль­ны­ми пи­рож­ны­ми це­лыми дня­ми.

Ко­неч­но, это бы­ли ее фан­та­зии, но сес­тра ско­ро и в са­мом де­ле уле­тела, сбе­жала от них. Ког­да и где Ан­дро­меда поз­на­коми­лась с этим маг­ло­рож­денным, ес­ли ей при­ходи­лось вра­щать­ся толь­ко в кру­гу чис­токров­ных ма­гов?! Это так и ос­та­лось тай­ной.

А Нар­цисса нав­сегда с сод­ро­гани­ем в сер­дце за­пом­ни­ла тот день, ког­да Эн­ди уш­ла из до­ма. Ей бы­ло две­над­цать, и она при­еха­ла из Хог­вар­тса до­мой на зим­ние ка­нику­лы. Бел­ла гос­ти­ла у родс­твен­ни­ков. Стар­шая сес­тра, встре­чая млад­шую, так креп­ко об­ня­ла, что де­воч­ка ед­ва не за­дох­ну­лась и удив­ленно вскрик­ну­ла:

— Ой, ты что, Эн­ди?

Но сес­тра лишь от­махну­лась — нет, мол, ни­чего. Она бы­ла та­кой за­дум­чи­вой и ти­хой, сов­сем не по­хожей на се­бя, и про­тив обык­но­вения не рас­сы­пала брыз­ги ве­село­го сме­ха и не но­силась по до­му, ук­ра­шая ком­на­ты к праз­дни­ку, а лишь пе­чаль­но улы­балась. То и де­ло по­чему-то гла­дила Нар­циссу по го­лове, слов­но ма­лень­кую, а той это не нра­вилось, и она раз­дра­жен­но вы­рыва­лась. На сле­ду­ющий день пос­ле Рож­дес­тва, про­шед­ше­го на ред­кость уны­ло и скуч­но, Ан­дро­меда ис­чезла, а в ее ком­на­те на зер­ка­ле наш­ли лис­ток пер­га­мен­та, ко­торый весь был ис­черкан од­ним сло­вом: «Прос­ти­те!»

Отец вна­чале был в тре­воге и не­до­уме­нии, но пло­хие вес­ти ле­тят быс­трее поч­то­вых сов, и ско­ро все уз­на­ли, что стар­шая дочь Сиг­ну­са Блэ­ка сбе­жала и выш­ла за за­муж за през­ренно­го гряз­нокров­но­го, да­же не за по­лук­ровку. В ста­ром до­ме во­цари­лась тя­желая гне­тущая ти­шина. До­мови­ки бо­ялись вы­сунуть нос из кух­ни, что­бы не по­пасть под прок­лятье хо­зя­ина или в ру­ки сред­ней, те­перь стар­шей хо­зяй­ки, ко­торая в бес­по­щад­ном гне­ве мог­ла под­вер­гнуть их са­мым изощ­ренным пыт­кам, пос­коль­ку бы­ла уве­рена, что те по­мога­ли Ан­дро­меде. Нар­цисса на все ка­нику­лы за­пер­лась в сво­ей ком­на­те и дня­ми про­сижи­вала на кро­вати, об­няв ко­лени и смот­ря на ма­лень­кую кол­до-фо­тог­ра­фию сес­тры, на ко­торой та без­за­бот­но сме­ялась под ста­рой ли­пой в их са­ду, в не­во­об­ра­зимо не­лепой шляп­ке, рас­тре­пан­ная, но та­кая ми­лая, род­ная. А в го­лове би­лось:

«По­чему Эн­ди так пос­ту­пила? По­чему она бро­сила нас? Не­уже­ли она нас не лю­бит?»

Лишь мно­го поз­же, пов­зрос­лев, она су­мела по­нять, что тво­рилось в сер­дце и на ду­ше ее сес­тры, ког­да та ухо­дила в не­из­вес­тность вслед за лю­бимым че­лове­ком. Но ни­ког­да Нар­цисса не за­быва­ла Ан­дро­меду, хо­тя пос­ле по­бега ее имя бы­ло нав­сегда вы­чер­кну­то из ро­дово­го дре­ва Блэ­ков. Отец баг­ро­вел, при­ходил в бе­шенс­тво и на­чинал за­дыхать­ся. Бел­ла, нап­ро­тив, блед­не­ла и так ярос­тно вски­дыва­ла под­бо­родок, что Нар­циссе ка­залось — еще нем­но­го, и бу­дет от­четли­во слы­шен хруст шей­ных поз­вонков.

Ан­дро­меда уш­ла из семьи и пе­рес­та­ла быть ее не­отъ­ем­ле­мой частью. До­ходи­ли ту­ман­ные слу­хи, что ей при­ходи­лось нес­ладко. Ее муж был не бо­гат, ему при­ходи­лось мно­го ра­ботать, что­бы со­дер­жать семью. Гор­дая Ан­дро­меда, ухо­дя, не взя­ла с со­бой ни де­нег, ни сво­их дра­гоцен­ностей, толь­ко скром­ное ко­леч­ко с жем­чу­гом в рос­сы­пи кро­хот­ных ал­ма­зов, по­дарок ма­тери. А разъ­ярен­ный отец заб­ло­киро­вал все ее сче­та в вол­шебных бан­ках.

Стар­шая сес­тра по­яви­лась в ро­дитель­ском до­ме толь­ко од­нажды. Нар­циссе бы­ло во­сем­надцать, шла под­го­тов­ка к ее свадь­бе с До­ри­аном Де­лэй­ни. Вер­нувшись из по­хода по ма­гази­нам, ко­торый ор­га­низо­вала Бел­ла, они ус­лы­шали гром­кие кри­ки от­ца, ко­торые бы­ли слыш­ны да­же в даль­ней ка­мин­ной. Бел­латри­са удив­ленно про­тяну­ла:

— Что это с па­пой? Опять Аб­раксас Мал­фой пе­реку­пил у не­го на а­ук­ци­оне ка­кую-ни­будь ред­кость или рас­пустил гад­кие слу­хи о его бан­кротс­тве?

Нар­цисса ус­та­ло по­жала пле­чами, меч­тая лишь доб­рать­ся до сво­ей ком­на­ты и рас­тя­нуть­ся в теп­лой ду­шис­той ван­не. Но нуж­но бы­ло ид­ти ус­по­ка­ивать от­ца, ко­торый не по­нимал, что вол­не­ния вре­дят его здо­ровью. Хит­рая Бел­ла ни­ког­да не под­хо­дила к не­му в ми­нуты гне­ва, пред­по­читая пе­реж­дать гро­зу.

При­казав до­мови­кам от­нести по­куп­ки в ее ком­на­ту, Нар­цисса ос­то­рож­но вош­ла в ка­бинет от­ца, где он кри­чал, не пе­рес­та­вая. И за­мер­ла на по­роге, по­тому что навс­тре­чу ей так зна­комо и так по-род­но­му улыб­ну­лась Ан­дро­меда! Сес­тры с ми­нуту за­мер­ли в нап­ря­жен­ном ожи­дании, а по­том Нар­цисса ки­нулась к Эн­ди и об­ня­ла ее, чувс­твуя, как дро­жит от сдер­жи­ва­емых эмо­ций те­ло сес­тры. Пу­шис­тые во­лосы Ан­дро­меды зна­комо ще­кота­ли ей нос, и от нее ис­хо­дил все тот же тон­кий, ед­ва уло­вимый све­жий яб­лочный аро­мат.

— Эн­ди!

— Цис­са, ма­лень­кая моя, ка­кая же ты взрос­лая! И кра­сави­ца, прос­то ко­пия ма­мы,— сес­тра вос­хи­щен­но про­вела ла­донью по ее ли­цу, кос­ну­лась се­реб­ристых во­лос, — и уже не­вес­та…

Нар­цисса с удив­ле­ни­ем рас­смат­ри­вала Эн­ди, ко­торая как буд­то ста­ла мень­ше рос­том (или это она са­ма так вы­рос­ла?), за­мет­но по­худе­ла и осу­нулась. Под гла­зами си­нели те­ни, а на ще­ках го­рел ка­кой-то нез­до­ровый ру­мянец.

— Эн­ди, как ты здесь? Ес­ли бы ты зна­ла…

— Вон! — прер­вал их гроз­ный ок­рик от­ца.

Нар­цисса вздрог­ну­ла и бес­по­мощ­но взгля­нула на сес­тру, ко­торая лишь горь­ко ус­мехну­лась и по­жала пле­чами.

— Не смей про­сить о по­мощи! Ты не по­лучишь и кна­та! Вон из до­ма, ты для ме­ня дав­но умер­ла, неб­ла­годар­ная дочь! Нар­цисса, я те­бе зап­ре­щаю раз­го­вари­вать с этой дрянью!

Отец тя­жело опус­тился в крес­ло, хри­пя и дер­жась за грудь. А Ан­дро­меда да­же не взгля­нула на не­го, вы­ходя. Нар­цисса не зна­ла, к ко­му ки­дать­ся. На­конец, ре­шив­шись, она клик­ну­ла до­мови­ка и вы­бежа­ла, наг­нав сес­тру поч­ти у вход­ных две­рей.

— Эн­ди, Эн­ди, что слу­чилось? Ты от­ку­да? Где ты жи­вешь?

— Цис­са, — неж­но улыб­ну­лась Ан­дро­меда, на­киды­вая ста­рую зап­ла­тан­ную ман­тию, — ни­чего страш­но­го. Я прос­то… прос­то хо­тела поп­ро­сить у от­ца нем­но­го де­нег, — она за­мялась, пря­ча гла­за, — Тед бо­лен, и нуж­но зап­ла­тить за шко­лу Ним­фа­доры, я бы ни­ког­да…

— Кто эта Ним­фа­дора? — пе­реби­ла сес­тру Нар­цисса.

— Ох, я и за­была, это моя до­чур­ка. Ког­да-ни­будь ты обя­затель­но с ней поз­на­комишь­ся, она зна­ет и те­бя, и Бел­лу. Прав­да, сов­сем на вас не по­хожа, ско­рее на Те­да. Но я уве­рена, она бу­дет вол­шебни­цей. Нар­цисса, что ты де­ла­ешь?

Нар­цисса ли­хора­доч­но ша­рила в сво­ей су­моч­ке, пы­та­ясь отыс­кать ко­шелек. Где же он? Она же точ­но пом­ни­ла, там ос­та­валось око­ло по­лусот­ни гал­ле­онов и нем­но­го сик­лей. На­конец она наш­ла рас­ши­тый зо­лоты­ми ни­тями бар­хатный ме­шочек и ре­шитель­но вло­жила его в ру­ку сес­тре.

— Там нем­но­го, но я как-ни­будь пос­та­ра­юсь снять со сче­та по­боль­ше. Ты толь­ко дай мне свой ад­рес.

Ан­дро­меда не­реши­тель­но сжа­ла ру­ку и бла­годар­но-сму­щен­но взгля­нула в се­рые гла­за Нар­циссы.

— Спа­сибо, род­ная.

Их прер­вал неп­ри­ят­но вы­сокий, поч­ти виз­гли­вый го­лос Бел­латри­сы:

— Что здесь де­ла­ет эта жен­щи­на?

— Бел­ла! — ки­нулась бы­ло к ней Ан­дро­меда, но сред­няя сес­тра брез­гли­во от­шатну­лась и выс­та­вила пе­ред со­бой ла­донь.

— Не смей ко мне при­касать­ся! Ухо­ди! Ты пре­дала на­шу семью, наш чис­токров­ный род! Ни­ког­да те­бя не про­щу!

— Бел­ла…, — сник­ла Эн­ди, — да, я уже ухо­жу, прос­ти­те, ес­ли по­бес­по­ко­ила вас.

Зак­ры­вая дверь, Нар­цисса ус­пе­ла ощу­тить, как в ла­донь сколь­знул ма­лень­кий свер­ток пер­га­мен­та. За­перев­шись в сво­ей ком­на­те, она раз­верну­ла лис­ток, на ко­тором был на­цара­пан ад­рес.

А по­том был ее собс­твен­ный по­бег, свадь­ба с Лю­ци­усом и су­мас­шедшее, ни­чем не ом­ра­чен­ное счастье. А ког­да че­ловек счас­тлив, он не­ред­ко за­быва­ет о сво­их обе­щани­ях, дан­ных в дни, ког­да ему бы­ло пло­хо. Так и Нар­цисса поч­ти за­была о сес­тре, ув­ле­чен­ная но­выми обя­зан­ностя­ми, но­вым до­мом, но­вой семь­ей, в ко­торую она вош­ла. На­ряды, дра­гоцен­ности, раз­вле­чения, лю­бимый Лю­ци­ус, тре­воги, свя­зан­ные с тем, что он стал По­жира­телем Смер­ти, а по­том рож­де­ние сы­на и но­вые за­боты, та­кие осо­бен­ные, ни на что не по­хожие. А по­том она все-та­ки вспом­ни­ла, и с за­поз­да­лым сты­дом и не­лов­костью, ко­торую по­родил этот стыд, все же ре­шилась от­пра­вить­ся по то­му ад­ре­су.

Ед­ва най­дя ука­зан­ную ули­цу, за­теряв­шу­юся где-то в нед­рах Лон­до­на, она уз­на­ла от не­оп­рятной виз­гли­вой маг­лы, что Тон­ксы съ­еха­ли еще пол­го­да на­зад, не зап­ла­тив за три ме­сяца. По­ис­ки ни к че­му не при­вели. Не так уж труд­но за­терять­ся в мно­гомил­ли­он­ном го­роде, ки­шащем маг­ла­ми.

Спус­тя поч­ти де­сять лет она на­конец ус­лы­шала прос­то мель­ком от чу­жих лю­дей об Ан­дро­меде, с ог­ромным тру­дом и пот­ра­тив ку­чу де­нег су­мела раз­до­быть ее но­вый ад­рес и с сод­ро­гани­ем и уже жгу­чим, жар­ко опа­ля­ющим ду­шу сты­дом нап­ра­вилась на Хилл-стрит, 37. К ее удив­ле­нию, это ока­зал­ся впол­не при­лич­ный чис­тень­кий рай­он.

«На­вер­ное, де­ла у Эн­ди идут хо­рошо», — по­дума­ла она, пос­ту­чав в блес­тя­щую бе­лос­нежной крас­кой дверь с на­чищен­ной руч­кой и уже го­товясь уви­деть Ан­дро­меду, из­ме­нив­шу­юся, мо­жет, за­мет­но пос­та­рев­шую. Но вмес­то сес­тры на по­роге по­яви­лась де­воч­ка-под­росток с вы­зыва­юще ро­зовой, тор­ча­щей во все сто­роны ше­велю­рой.

— Вам ко­го? — вы­вел из сту­пора Нар­циссу ее звон­кий го­лос, в ко­тором она с удив­ле­ни­ем рас­слы­шала зна­комые ин­то­нации.

— Ан­дро­меду, Ан­дро­меду Бл… Тонкс. О, те­бя, на­вер­ное, зо­вут Ним­фа­дора? — по­пыта­лась она улыб­нуть­ся сво­ей, без сом­не­ния, пле­мян­ни­це.

Не­понят­но по­чему, но де­воч­ка на­супи­лась и пом­рачне­ла.

— Я прос­то Тонкс, Ним­фа­дора ду­рац­кое имя.

— По­чему же ду­рац­кое? Так зва­ли твою ба­буш­ку по ма­терин­ской ли­нии.

Де­воч­ка оки­нула Нар­циссу уг­рю­мым взгля­дом, в глу­бине ко­торо­го за­жег­ся злой ого­нек.

— Ну уж ес­ли вы зна­ете, как зва­ли мою ба­буш­ку по ма­терин­ской ли­нии, зна­чит, вы од­на из мо­их те­ток по той же ли­нии, да?

Нар­цисса кив­ну­ла, ста­ра­ясь не за­мечать яв­ной гру­бой нот­ки.

— Я да­же по­пыта­юсь уга­дать — те­тя Нар­цисса?

— Да. Те­бе про ме­ня го­вори­ла Эн­ди?

Де­воч­ка как буд­то не ус­лы­шала воп­ро­са.

— И что же вам на­до, те­тя Нар­цисса?

Сло­во «те­тя» проз­ву­чало прос­то с не­пере­дава­емым сар­казмом.

— Я приш­ла к Эн­ди, уз­нать, как она, как у вас во­об­ще де­ла и… — Нар­цисса, ко­торая всег­да уме­ла дер­жать се­бя в ру­ках, вдруг по­чувс­тво­вала, как дро­жит го­лос, и пы­ла­ют ще­ки под тя­желым не­мига­ющим взгля­дом пле­мян­ни­цы.

— А где вы бы­ли, те­тя Нар­цисса, до се­год­няшне­го дня? — слов­но плетью уда­рила де­воч­ка, — что это на вас вдруг на­пало? Ре­шили из жа­лос­ти по­ин­те­ресо­вать­ся, как по­жива­ет опо­зорив­шая вас сес­тра?

Нар­цисса да­же не су­мела ни­чего ска­зать, нас­толь­ко ее оше­ломи­ла неп­рикры­тая зло­ба в го­лосе Ним­фа­доры, ее спра­вед­ли­вые, но без­жа­лос­тные сло­ва.

— Где вы бы­ли рань­ше, ког­да ма­ма жда­ла вас каж­дый день и слов­но мо­лит­ву пов­то­ряла, что ее Цис­си, ее кра­сави­ца Цис­си, — де­воч­ка скри­вила гу­бы, — обя­затель­но при­дет? Где вы бы­ли, ког­да умер па­па, и ма­ма чуть не сош­ла с ума от го­ря? Ког­да нас выг­на­ли с квар­ти­ры, и ма­ма пош­ла ра­ботать в гряз­ный бар бар­меншей, что­бы мы не умер­ли с го­лоду? Где вы бы­ли, те­тя Нар­цисса? Вы же яв­но не бедс­тво­вали?

Де­воч­ка маз­ну­ла взгля­дом по изум­рудным се­реж­кам Нар­циссы, по пла­тино­вому об­ру­чаль­но­му коль­цу, по до­рогой ман­тии. Нар­цисса еле раз­ле­пила гу­бы, что­бы не то, что сер­ди­то, а про­ситель­но про­шеп­тать, взмо­лить­ся пе­ред этой пи­гали­цей:

— Где Эн­ди? Я мо­гу ее уви­деть? По­жалуй­ста, хоть на ми­нут­ку.

— Нет! — ли­цо Ним­фа­доры по­чему-то ста­ло ме­нять­ся, чер­ты ста­ли рез­ки­ми и хищ­ны­ми, зе­лено-ка­рие гла­за по­лых­ну­ли зве­риной ян­тарной жел­тизной.

«Я уве­рена, она то­же бу­дет вол­шебни­цей» — вдруг ти­хо проз­ву­чал в ушах го­лос сес­тры.

Нар­цисса при­куси­ла гу­бу. Да, дочь Ан­дро­меды и вправ­ду пош­ла не в от­ца-маг­ло­рож­денно­го, она дей­стви­тель­но вол­шебни­ца, об­ла­да­ющая очень ред­ким да­ром ме­тамор­фа. Ме­тамор­фи­ней бы­ла их ба­буш­ка, ко­торая всег­да с гор­достью го­вори­ла, что эта спо­соб­ность пе­реда­ет­ся по нас­ледс­тву толь­ко в чис­токров­ных семь­ях.

А де­воч­ка кри­чала, зах­ле­быва­ясь от не­навис­ти, так и по­лыхав­шей из нее баг­ро­во-чер­ны­ми по­тока­ми:

— Не смо­жете, ма­ма умер­ла пять ме­сяцев на­зад, в во­нючей де­шевой боль­ни­це! Ес­ли бы не мои родс­твен­ни­ки-маг­лы, так пре­зира­емые ва­ми, я бы то­же сдох­ла — от го­лода! Я вас не­нави­жу, те­тя Нар­цисса, всех Блэ­ков! Вы прог­нившие, без­душные, от­вра­титель­ные лю­ди, мне да­же раз­го­вари­вать с ва­ми про­тив­но! Боль­ше ни­ког­да не при­ходи­те сю­да, я вас не же­лаю знать, я вас не­нави­жу!

Дверь ярос­тно зах­лопну­лась пе­ред но­сом Нар­циссы, но она да­же не от­пря­нула, по­ражен­ная, раз­давлен­ная вне­зап­но нах­лы­нув­шим го­рем. Эн­ди умер­ла, ее боль­ше нет. Как же так? Они боль­ше не встре­тят­ся? Ни­ког­да?

Она без­думно шла по ули­цам, не за­мечая, как ка­тят­ся по ли­цу ядо­витые сле­зы жа­лос­ти, не­вос­полни­мой ут­ра­ты, пус­то­ты в сер­дце, там, где бы­ло мес­то Эн­ди. Она прок­ли­нала се­бя за про­мед­ле­ние, за сле­поту и глу­хоту, за то, что жи­ла и ра­дова­лась жиз­ни, ког­да Эн­ди от­ча­ян­но вы­жива­ла и жда­ла ее. Нар­цисса еле доб­ра­лась до­мой и пол­дня прос­то про­лежа­ла в ком­на­те, ко­торую в зам­ке му­жа, са­ма не зная по­чему, от­ве­ла для Эн­ди, пе­реве­зя ту­да все ее ос­тавлен­ные в ро­дитель­ском до­ме ве­щи. Она ут­кну­лась в ман­тии и платья сес­тры, вды­хая сла­бый, поч­ти вы­вет­ривший­ся аро­мат яб­лок. Слез уже не бы­ло, бы­ло толь­ко пло­хо и тос­кли­во. И ни Лю­ци­ус, ни Дра­ко не мог­ли ни­чем по­мочь. Муж це­ловал и спра­шивал, что слу­чилось. Сын лас­тился и вел се­бя на удив­ле­ние пос­лушно, на­пуган­ный ее мол­ча­ливостью. Нар­цисса ни­чего ни­кому не ска­зала, про се­бя ре­шив, что это толь­ко ее ви­на и толь­ко ее на­каза­ние — гром­кий и жес­то­кий го­лос со­вес­ти.

И по­том, мно­го лет спус­тя, вдруг встре­тив на лес­тни­це ка­рег­ла­зую де­вуш­ку в лю­бимом платье Ан­дро­меды («Клас­си­ка ни­ког­да не вый­дет из мо­ды!» — ког­да-то ут­вер­жда­ла Эн­ди), Нар­циссе вдруг на один бе­зум­ный миг по­каза­лось, что пе­ред ней сто­ит сес­тра, все та­кая же юная, со­бира­юща­яся на бал, и сей­час она ус­лы­шит зна­комое:

«Не чи­тай до­поз­дна, Цис­си, и не за­будь по­чис­тить зу­бы пе­ред сном»

Она с тру­дом отог­на­ла на­важ­де­ние, креп­ко вце­пив­шись в пе­рила, и су­мела лишь кив­нуть на при­ветс­твен­ное:

«Доб­рый ве­чер, мис­сис Мал­фой»

* * *

Нар­цисса отс­тра­нен­но слу­ша­ет раз­го­вор Дра­ко и Аза­лин­ды, кра­ем соз­на­ния от­ме­чая, что ста­рая ле­ди ос­тро и про­ница­тель­но взгля­дыва­ет на Гер­ми­ону, иног­да спра­шивая что-то и у нее, а де­вуш­ка, вна­чале дер­жавша­яся ско­ван­но и сму­щен­но, по­нем­но­гу ожив­ля­ет­ся.

Нар­цисса ду­ма­ет, нап­ря­жен­но и взвол­но­ван­но. Так, что по­калы­ва­ет в вис­ках от вне­зап­но наг­ря­нув­шей мыс­ли-до­гад­ки. О том, что Судь­ба име­ет раз­ные об­личья, ме­ня­ет на­ряды, прик­ры­ва­ет­ся мас­ка­ми, и по­рой ее труд­но уз­нать, мож­но прой­ти ми­мо, сов­сем ря­дом, и не за­метить. Но Судь­ба ее единс­твен­но­го сы­на на­ходит­ся здесь и сей­час, в этой ма­лень­кой у­ют­ной гос­ти­ной — си­яет ка­рими гла­зами, быс­тро зап­ле­та­ет в ко­су не­пос­лушные влаж­ные во­лосы и ло­вит взгля­ды Дра­ко, ко­торый, рас­ска­зывая что-то Аза­лин­де, то и де­ло ог­ля­дыва­ет­ся на нее. И не же­ла­ет она сы­ну иной Судь­бы, кро­ме этой, в ду­ше ко­торой го­рит яс­ный и чис­тый свет, слов­но фо­нарь, оза­ря­ющий неп­рогляд­ную чер­но­ту но­чи.

* * *

Ты ухо­дишь. Пос­ледняя встре­ча.

И пу­ти на­ши вновь ра­зой­дут­ся.

Лишь об­манчи­во лас­тится ве­чер,

Обе­щая ско­ро вер­нуть­ся.

Ты ухо­дишь, а я от­пускаю

В не­бо си­нее воль­ную пти­цу.

Толь­ко стран­но — я слов­но не знаю,

Как мне жить, и ку­да мне стре­мить­ся.

(с) Lilofeya

* * *

Дра­ко про­сыпа­ет­ся со стран­ным чувс­твом стес­не­ния в гру­ди. Душ­но, не хва­та­ет воз­ду­ха. Что же се­год­ня дол­жно про­изой­ти? Что-то не очень при­ят­ное… Ах да, се­год­ня тот са­мый день. День, ко­торый он выб­рал сам. Зав­тра бу­дет поз­дно.

Он чис­тит зу­бы, опо­лас­ки­ва­ет ле­дяной во­дой ли­цо, оде­ва­ет­ся, мед­ленно, од­на за дру­гой, зас­те­гива­ет пу­гови­цы на ру­баш­ке и ма­шиналь­но по­тира­ет грудь, чуть ле­вее от се­реди­ны. Да что та­кое, в кон­це кон­цов? За­болел он, что ли? По­чему в нем тря­сет­ся со­сущее чувс­тво не­из­бежной по­тери, и сер­дце дро­жит, слов­но при­вязан­ное на тон­кой нит­ке? Мо­жет, это страх? На­вер­ное, а как же ина­че? Риск очень ве­лик, в слу­чае про­вала… Не хо­чет­ся ду­мать о том, что бу­дет тог­да.

«Тот ли это страх?» — ехид­но спра­шива­ет внут­ренний го­лос, — «cтрах ли, что ни­чего не по­лучит­ся? Ты рис­ку­ешь каж­дый раз, ког­да вхо­дишь во Вра­та, но ТАК ты не бо­ишь­ся. Нет, Дра­ко, этот страх дру­гой, ты зна­ешь ему имя и не хо­чешь приз­на­вать­ся в нем са­мому се­бе».

«Что за бред! Я прос­то нер­вни­чаю пе­ред тем, что пред­сто­ит. Ес­ли это сра­баты­ва­ет со мной, то не оз­на­ча­ет, что сра­бота­ет с Гер­ми­оной. И это не страх, это прос­то нер­вы. Слиш­ком мно­го все­го на­вали­лось»

Спус­ка­ясь вниз, он за­меча­ет оди­нокую фи­гур­ку на по­докон­ни­ке ок­на в хол­ле.

— При­вет. Ты что, еще не ло­жилась?

— Нет, я прос­то ра­но вста­ла.

Дра­ко не­воль­но от­ме­ча­ет, что Гер­ми­она ка­кая-то по­нурая, и да­же го­лос ее не та­кой, как обыч­но.

— Вол­ну­ешь­ся? Не бой­ся, все бу­дет в по­ряд­ке.

«На­де­юсь, ты по­нима­ешь, о чем я го­ворю»

— Нет, это не вол­не­ние...

«Я по­нимаю, и по­это­му мне грус­тно»

— Ты пом­нишь, что на­до де­лать?

«По­чему ты та­кая стран­ная?»

— Да, — Гер­ми­она ре­шитель­но встря­хива­ет го­ловой и лег­ко спры­гива­ет с по­докон­ни­ка, — я все прек­расно пом­ню. Аб­со­лют­но все. Мне не хо­чет­ся зав­тра­кать, я бу­ду у се­бя.

«А вот ты ни­чего не по­нима­ешь, Дра­ко…»

Дра­ко про­вожа­ет ее гла­зами. Она дол­жна ра­довать­ся, что на­конец вер­нется к сво­им, а вмес­то это­го у нее уби­тый вид и хо­лод­ный тон. И вдруг за­поз­да­лая до­гад­ка боль­но бь­ет под дых — она вспом­ни­ла! «Аб­со­лют­но все». На­конец вспом­ни­ла о нем, Дра­ко Мал­фое, но не о том, ко­торый про­вел с ней эти дни, а том, ко­торый был в Хог­вар­тсе. Ко­торый бро­сал в ли­цо га­дос­ти и ос­кор­бле­ния, на каж­дом ша­гу но­ровил под­ста­вить под­ножку, де­лал все, что бы­ло в его си­лах, что­бы Гер­ми­она Грей­нджер чувс­тво­вала се­бя уни­жен­ной. Но ведь вос­по­мина­ния дол­жны пол­ностью вер­нуть­ся на де­вянос­то де­вятый день, а се­год­ня де­вянос­тый. Или он оши­ба­ет­ся? Впро­чем, не­важ­но.

Как буд­то свер­ху упа­ла гра­нит­ная пли­та и за­живо пог­ребла его под со­бой. И нет ни зву­ка, ни све­та, не­воз­можно выб­рать­ся.

Се­год­ня день рож­де­ния ста­рой Аза­лин­ды. Отец с ма­терью от­пра­вились во Фран­цию уже ран­ним ут­ром, он дол­жен че­рез ключ-пор­тал при­быть в по­местье Мал­фуа к трем ча­сам. И до трех он бро­дит по зам­ку, слов­но при­виде­ние, не ху­же Фи­оны, ко­торая не яз­вит, как обыч­но, но слов­но чувс­твуя его сос­то­яние, со­чувс­твен­но треп­лет по пле­чу. Ее ле­дяная ла­донь при­каса­ет­ся к са­мому сер­дцу, на­поми­ная о том, что ждет впе­реди.

Род­ной за­мок… Он изу­чил его от под­зе­мелий до ог­ромно­го чер­да­ка, на ко­тором ку­чей бы­ла сва­лена древ­няя ме­бель, ка­кие-то кар­ти­ны, го­беле­ны, по­тем­невшие зер­ка­ла, сто­яли ог­ромные шка­фы с вы­шед­ши­ми из мо­ды ман­ти­ями и ста­рин­ны­ми одеж­да­ми. Ма­лень­ким пря­тал­ся тут, до по­лус­мерти пу­гая мать. Став пос­тарше, лю­бил взби­рать­ся на юж­ную и вос­точную баш­ни, от­ку­да от­кры­вал­ся пот­ря­са­ющий вид на ок­рес­тнос­ти. Чер­дак и баш­ни бы­ли его по­тай­ны­ми мес­та­ми, где он ос­та­вал­ся на­еди­не с са­мим со­бой. Хо­тя мать и отец ни­ког­да не ог­ра­ничи­вали его сво­боду, но они слов­но воз­ве­ли вок­руг не­го креп­кую и вы­сокую сте­ну, очер­тив дос­тупный мир — чис­токров­ных се­мей и из­бран­но­го кру­га, бо­гатс­тва и знат­ности, изыс­канных ве­щей и силь­ней­ших ма­гичес­ких ар­те­фак­тов, раз­ме­рен­но­го пре­доп­ре­делен­но­го те­чения жиз­ни. Этот мир был ог­ромным и раз­ным, у­ют­ным и ком­фор­тным, иног­да при­чинял мел­кие неп­ри­ят­ности и вы­зывал до­саду, и ни­ког­да Дра­ко не стре­мил­ся выр­вать­ся из не­го.

Но был чер­дак и две баш­ни, с ко­торых бы­ло вид­но так да­леко — го­ризонт в бе­лой дым­ке, и там маг­лов­ский го­род с веч­но ки­пящей бур­ным клю­чом жизнью, и рас­ки­нув­ше­еся вы­соким ку­полом не­бо, се­рое, хму­рое и тя­желое в пас­мурное дни, ла­зур­но-си­нее, проз­рачное и чис­тое, как гла­за его Фрейи, в яс­ные дни. За­мок плыл под этим уди­витель­ным не­бом, слов­но ко­рабль по вол­нам мо­ря, и Дра­ко ох­ва­тыва­ло по­рази­тель­ное ощу­щение — он то­же плыл с ним в этом не­объ­ят­ном прос­транс­тве, был час­ти­цей этой без­бреж­ности и без­донной вы­соты. Мо­жет, по­это­му он лю­бил ле­тать на мет­ле…

Но слиш­ком час­то в пос­ледние дни Дра­ко ло­вил се­бя на том, что вспо­мина­ет не си­ние, а ка­рие гла­за. И тог­да его мир ка­зал­ся уз­ким и тес­ным, не­выно­симо да­вил на пле­чи, зас­тавляя втис­ки­вать­ся в рам­ки оп­ре­делен­но­го мне­ния. В этом ми­ре по­лет был не­воз­мо­жен. В этом ми­ре Гер­ми­она Грей­нджер бы­ла гряз­нокров­ной выс­кочкой.

Он сам не осоз­на­вая, идет по тем же ко­ридо­рам, по ко­торым пред­по­чита­ет хо­дить Гер­ми­она, за­ходит в биб­ли­оте­ку, бе­рет кни­гу, ко­торую за­метил в пос­ледний раз у нее в ру­ках, нес­коль­ко раз про­ходит ми­мо две­ри ее ком­на­ты, за ко­торой ца­рит ти­шина. О чем она ду­ма­ет? Стро­ит пла­ны, как вер­нется, что ска­жет сво­им не­наг­лядным Пот­те­ру и У­из­ли?

Опять и опять они, веч­но вста­ющие на его пу­ти! С пер­во­го кур­са, с от­вер­гну­той друж­бы Дра­ко не­нави­дел Пот­те­ра так, что тем­не­ло в гла­зах. Он вну­шал ему жгу­чую не­нависть всем сво­им су­щес­тво­вани­ем. Но ес­ли бы его спро­сили, за что Пот­тер удос­то­ил­ся та­кой чес­ти, он, на­вер­ное, не смог бы дать оп­ре­делен­ный от­вет. Ни тог­да, ни сей­час. Иног­да не­нависть, как и лю­бовь, бы­ва­ет ир­ра­ци­ональ­ной.

С У­из­ли бы­ло про­ще — прих­востень Пот­те­ра, всю­ду, как тень, сле­ду­ющий за ним, тряп­ка, ни­щий, жал­кий, вы­зыва­ющий толь­ко смех. Нет, он не был дос­то­ин не­навис­ти, толь­ко през­ре­ния.

А вот Грей­нджер… Она не­воль­но вы­зыва­ла ува­жение, как рав­ный про­тив­ник, хо­тя и бы­ла все­го лишь маг­ло­рож­денной кол­дунь­ей. О, как хо­хота­ли еще на пер­вом кур­се Пэн­си и Мил­ли­сен­та, уз­нав, что Гер­ми­она Грей­нджер, эта стро­ящая из се­бя не­пог­ре­шимую всез­най­ку Грей­нджер, по­думать толь­ко, из гряз­ной маг­лов­ской семьи, да­же не по­лук­ровка!

Бы­ло вна­чале удив­ле­ние, нем­но­го за­вис­ти (не без это­го), по­том до­сада, раз­дра­жение, же­лание пой­мать на чем-ни­будь эту лю­бими­цу поч­ти всех учи­телей, зас­та­вить ее спот­кнуть­ся, при­тушить си­яние ка­рих глаз. Толь­ко ему ка­залось, что ни­чего не по­луча­ет­ся. На его под­колки она не об­ра­щала вни­мания или от­ве­чала так ядо­вито, что он при­кусы­вал язык; хо­дила с гор­до под­ня­той го­ловой и, в об­щем-то, ка­жет­ся, и не за­меча­ла, что на све­те есть ка­кой-то там Дра­ко Мал­фой. Все ее мыс­ли всег­да бы­ли за­няты Пот­те­ром и У­из­ли.

Ее по­веде­ние сби­вало с тол­ку. Пос­ле той прис­но­памят­ной по­щечи­ны на треть­ем кур­се, на гла­зах не то что у Гре­га и Вин­са (!), у Пот­те­ра и У­из­ли (!!!), он дол­жен был воз­не­нави­деть ее ед­ва ли не силь­нее Пот­те­ра, но по­чему-то пре­дуп­ре­дил об опас­ности на квид­дичном чем­пи­она­те. За­чем он сде­лал это, он сам не по­нял и пос­пе­шил вы­кинуть из го­ловы до­сад­ное не­дора­зуме­ние, при­чуд­ли­вый вы­верт сво­его ха­рак­те­ра.

А по­том бы­ла эта прос­то не­воз­можная с точ­ки зре­ния здра­вого смыс­ла лю­бовь Вик­то­ра Кра­ма. С семь­ей Кра­мов его ро­дите­ли бы­ли зна­комы, он сам па­ру раз ви­дел и об­щался с ним на ка­ких-то тор­жес­твах. Хо­тя Вик­тор был чем­пи­оном, звез­дой квид­ди­ча ми­рово­го мас­шта­ба, но ос­та­вал­ся уг­рю­мым, не очень раз­го­вор­чи­вым и не очень уве­рен­ным в се­бе пар­нем. Уви­дев Грей­нджер в пер­вый раз в Боль­шом За­ле в день при­ез­да, он слов­но со­шел с ума, выс­пра­шивал о ней, то и де­ло бро­дил око­ло Гос­ти­ной Гриф­финдо­ра, на­де­ясь уви­деть, сут­ка­ми си­дел в биб­ли­оте­ке с той же целью. Грей­нджер, Пот­тер и У­из­ли тог­да рас­кры­вали оче­ред­ной за­говор про­тив дра­гоцен­ной осо­бы Пот­те­ра, и Дра­ко вдо­воль по­весе­лил­ся, наб­лю­дая за их вы­тяги­вав­ши­мися ли­цами каж­дый раз, ког­да Крам тор­чал вбли­зи. Но как бы это ни бы­ло смеш­но, чувс­тва Вик­то­ра вы­зыва­ли удив­ле­ние. Ког­да он го­ворил о Гер­ми­оне, его не­из­менно хму­рое ли­цо слов­но раз­гла­жива­лось, в тем­ных гла­зах по­яв­ля­лось неч­то осо­бен­ное, и ка­залось стран­ным, что сер­дце это­го взрос­ло­го серь­ез­но­го пар­ня в ру­ках у пят­надца­тилет­ней дев­чонки. Пусть ум­ной и не уро­дины, как вы­яс­ни­лось, но маг­ло­рож­денной, Грей­нджер!

Дра­ко не пе­рес­та­вал изум­лять­ся, с ин­те­ресом наб­лю­дая за раз­ви­ти­ем это­го ро­мана. К нес­частью для Вик­то­ра, Грей­нджер, ви­димо, не­до­оце­нила си­лу его при­вязан­ности, и он у­ехал с еще бо­лее мрач­ным ви­дом, чем при­ехал. Дра­ко тог­да серь­ез­но по­доз­ре­вал, что в де­ло вме­шал­ся У­из­ли, по­тому что у то­го, нап­ро­тив, бы­ло слиш­ком до­воль­ное ли­цо, ког­да Грей­нджер и Крам про­щались. Как бы то ни бы­ло, Сли­зерин, Ког­тевран и Пуф­фендуй зах­ле­быва­лись сплет­ня­ми об их от­но­шени­ях, а Гриф­финдор хра­нил гор­дое мол­ча­ние. Но воль­но или не­воль­но, имя Грей­нджер бы­ло у всех на слу­ху.

Сколь­ко раз Дра­ко тог­да за­давал­ся воп­ро­сом — что та­кого осо­бен­но­го уви­дел в Гер­ми­оне Вик­тор? На его ос­то­рож­ные расс­про­сы па­рень, не умея вы­разить­ся по-ан­глий­ски, пе­рехо­дил на бол­гар­ский, но суть его сбив­чи­вых и эмо­ци­ональ­ных ре­чей сво­дилась к то­му, что «Она… та­кой…. та­кой де­вуш­ка… Та­кой боль­ше на све­те нет… Она цве­ток, она сол­нце, она звез­да… по­нима­ешь?!»

Дра­ко по­нимал те­перь. Это прос­то бы­ла Гер­ми­она Грей­нджер, та­кая, ка­кая есть, ка­кая всег­да бы­ла. И он лю­бил ее. Сей­час, в пос­ледние ча­сы, мож­но бы­ло хо­тя бы пе­ред со­бой не от­пи­рать­ся…

Эти дни про­лете­ли стре­митель­но. Он не­щад­но сдер­жи­вал се­бя, но не мог. Иног­да по­мимо во­ли, со­вер­шенно не­ча­ян­но, лег­кое при­кос­но­вение уз­кой ла­дони, и он не мог не сжать ее силь­нее, по­тому что би­ло вдруг в са­мое сер­дце — ско­ро он не смо­жет так сде­лать. Ее гу­бы, сме­ющи­еся, неж­ные, та­кие же, как и тог­да, ког­да в пер­вый раз он пил их вкус. Раз­ве воз­можно бы­ло удер­жать­ся и не поп­ро­бовать сно­ва?

Она при­тяги­вала его, слов­но за­чаро­вала, но он-то знал, что это­го не бы­ло. Ей бы и в го­лову не приш­ло ис­поль­зо­вать ка­кие-то лю­бов­ные ча­ры, она бы­ла слиш­ком чес­тной для это­го. Но его так и тя­нуло к ней — прос­то сто­ять ря­дом, смот­реть в ту же сто­рону, что и она, ко­жей чувс­тво­вать поч­ти не­ощу­тимое теп­лое дви­жение воз­ду­ха. Это бы­ло по­доб­но зат­ме­нию, толь­ко он не мог ра­зоб­рать­ся — то ли тень зас­ло­нила сол­нце, то ли, на­обо­рот, сол­нце выш­ло из те­ни.

Вче­ра они, по сво­ему обык­но­вению, бы­ли в биб­ли­оте­ке. Гер­ми­она ис­ка­ла трак­тат ка­кого-то древ­не­го ма­га. Как она за­веря­ла, он сто­ял на вто­рой пол­ке в шка­фу у ок­на. Он во­об­ще не при­поми­нал, что этот ма­нус­крипт у них есть. Они спо­рили по со­вер­шенно пус­тячно­му по­воду, он уже сер­дился, счи­тая, что ему луч­ше знать со­дер­жи­мое их биб­ли­оте­ки. А по­том вне­зап­но осоз­нал, что это, на­вер­ное, их пос­ледний спор. Все­го че­рез нес­коль­ко де­сят­ков ча­сов Гер­ми­она бу­дет ок­ру­жена дру­гими людь­ми, бу­дет вес­ти дру­гие спо­ры, бу­дет ра­довать­ся и жить.

Толь­ко его с ней не бу­дет.

И кто-то дру­гой бу­дет ее це­ловать.

Он обор­вал се­бя на по­лус­ло­ве, ощу­тив, как нах­лы­нула ноч­ная ть­ма сре­ди бе­лого зим­не­го дня. Она уди­вилась, по­пыта­лась про­дол­жить спор, по­шутить, а он ни­чего не мог — прос­то сто­ял, как пос­ледний ду­рак, кля­ня се­бя за сла­бость, и смот­рел в ее гла­за. Он ви­дел в тем­ных зрач­ках ко­ридор, и ему ка­залось, что по это­му ко­ридо­ру она убе­га­ет от не­го все даль­ше и даль­ше.

Он си­дит на том же са­мом ок­не, на ко­тором си­дела ут­ром Гер­ми­она, и не­видя­ще смот­рит на за­поро­шен­ные све­жевы­пав­шим сне­гом до­рож­ки. Он пы­та­ет­ся изо всех сил зас­та­вить се­бя не ду­мать, не вспо­минать. Но это вы­ше его сил…

* * *

Ухо­жу я, ту­да воз­вра­ща­юсь,

Где друзья, где сво­бода и сол­нце.

Толь­ко гнать свои мыс­ли пы­та­юсь,

Толь­ко сер­дце ис­пу­ган­но бь­ет­ся.

Вдруг ме­ня ты от­дашь и от­пустишь?

И без го­речи смо­жешь рас­стать­ся?

И без бо­ли ме­ня ты за­будешь?

Бу­дешь жить, и ды­шать, и сме­ять­ся?

(с) Lilofeya

* * *

Гер­ми­она сто­ит у ок­на, об­няв се­бя за пле­чи. В детс­тве, ког­да ста­нови­лось страш­но или грус­тно, она при­бега­ла к от­цу и про­сила: «Об­ни­ми ме­ня креп­ко, как до лу­ны!». Па­па об­ни­мал, и тог­да, ут­кнув­шись в ко­лючую шерсть сви­тера или теп­лую фла­нель ру­баш­ки, вды­хая пе­реме­шан­ные за­пахи тру­боч­но­го та­бака, ле­карств, ту­алет­ной во­ды, ей ка­залось, что она спря­талась ото всех, и ник­то ее не най­дет, не смо­жет сде­лать боль­но. Вот ес­ли бы так мож­но бы­ло спря­тать­ся и сей­час…

Она оки­дыва­ет взгля­дом рос­кошную ком­на­ту.

За­мок Дра­ко.

Кни­га на сто­ле — Дра­ко.

И бу­мага Дра­ко. Та, ко­торая ров­ной стоп­кой ле­жит на пись­мен­ном сто­ле в его ком­на­те; плот­ная, шел­ко­вис­тая на ощупь, се­реб­ристо­го от­тенка. Ни Лю­ци­ус, ни Нар­цисса не ис­поль­зу­ют та­кой пер­га­мент.

И по­черк то­же Дра­ко. Уд­ли­нен­ные бук­вы с нак­ло­ном вле­во. Она зна­ет — еще в на­чале Дра­ко объ­яс­нял ей дей­ствие ка­кого-ни­будь зак­лятья, ри­суя ма­лень­кие схем­ки и над­пи­сывая. По­чему-то в пись­мен­ном ви­де ему уда­валось объ­яс­нять луч­ше, чем в ус­тном.

И этим зна­комым нак­лонным по­чер­ком, на рва­ном клоч­ке се­реб­ристо­го пер­га­мен­та ря­ды стро­чек, что-то за­чер­кну­то, на­писа­но по­верх, то­роп­ли­во, неб­режно. Это те же его разъ­яс­не­ния, она ни­чего не выб­ра­сыва­ла.

Де­вуш­ка рас­ка­чива­ет­ся, при­кусив гу­бу и пол­ны­ми слез гла­зами гля­дя на об­рывки пер­га­мен­та.

Все здесь — это Дра­ко. Все кри­чит о нем, и ей хо­чет­ся зат­кнуть уши и убе­жать. Толь­ко ку­да?

Дра­ко за­давал­ся воп­ро­сом, по­чему она не вспом­ни­ла его. А все де­ло бы­ло в зак­лятье. Все с са­мого на­чала бы­ло не так. Не мог­ла Гер­ми­она вер­но, со все­ми уда­рени­ями и точ­ной ин­то­наци­ей, про­из­нести не­понят­ные сло­ва слож­ней­ше­го зак­ли­нания, уво­рачи­ва­ясь от зак­ля­тий По­жира­телей Смер­ти в том тем­ном пе­ре­ул­ке. Зак­ли­нание бы­ло про­из­не­сено неп­ра­виль­но и по­дей­ство­вало то­же неп­ра­виль­но. Оно дол­жно бы­ло окон­ча­тель­но сте­реть па­мять де­вуш­ке, сде­лать ее чис­тым лис­том бу­маги. Но Дра­ко на­ложил свое за­щит­ное зак­лятье, и все пош­ло не так. Вос­по­мина­ния все-та­ки на­чали воз­вра­щать­ся. Но опять же, не мел­кие и нез­на­читель­ные. В пер­вую оче­редь Гер­ми­она вспом­ни­ла сво­их дру­зей, тех, кто был до­рог ей, ра­ди ко­го она и ре­шилась на­ложить на се­бя опас­ные ча­ры заб­ве­ния. Все, что бы­ло важ­но, зна­чимо и цен­но для нее, вер­ну­лось рань­ше вто­рос­те­пен­но­го. И то, че­го она бо­ялась боль­ше все­го на све­те, мог­ло стать ре­аль­ной уг­ро­зой. Ес­ли бы не Дра­ко, не его кол­довс­тво, на­деж­но за­щитив­шее па­мять, то, о чем не дол­жен был знать ник­то, кро­ме нее; то, ра­ди че­го Вол­де­морт и ре­шил­ся на ее по­хище­ние. По край­ней ме­ре, она так ду­мала.

Зак­ли­нания ди­ковин­ным об­ра­зом пе­реп­ле­ли стру­ны вос­по­мина­ний, заз­ву­чав­шие не в лад, и об­раз то­го, ко­го она уви­дела в пос­ледний раз пе­ред тем, как ее зак­ру­жил вихрь заб­ве­ния, вер­нулся то­же пос­ледним.

Но ей не нуж­ны бы­ли эти пос­ледние вос­по­мина­ния. Сей­час она от­да­ла бы все на све­те, что­бы сно­ва очу­тить­ся бес­па­мят­ной… Что­бы ее не раз­ди­рали по­полам жес­то­кие чувс­тва, со­вер­шенно про­тиво­полож­ные, вза­имо­ис­клю­ча­ющие…

Кто он, этот че­ловек, ко­торо­го она не­нави­дела так, что тем­не­ло в гла­зах, из-за ко­торо­го по ще­кам не раз стру­ились тай­ные сле­зы жгу­чей оби­ды?

Как из за­нос­чи­вого злоб­но­го маль­чиш­ки ее прош­ло­го вы­рос ум­ный, иро­нич­ный и ехид­ный, нем­но­го смеш­ной, чут­кий и неж­ный, вни­матель­ный и тер­пе­ливый, и силь­ный, и на­деж­ный муж­чи­на?

От при­сутс­твия ко­торо­го сер­дце по­ет в гру­ди, а за спи­ной рас­прав­ля­ют­ся прек­расные крылья.

Ря­дом с ко­торым чувс­тву­ешь се­бя од­новре­мен­но силь­ной и сла­бой, хруп­кой, без­за­щит­ной и го­товой пой­ти на все ра­ди не­го.

В пле­чо ко­торо­го хо­чет­ся ут­кнуть­ся, по­чувс­тво­вать за­щища­ющее теп­ло его рук и при­кос­но­вение ще­кой к ще­ке.

Раз­ве мож­но по­любить все­го лишь за де­вянос­то дней? И раз­ве де­вянос­то дней люб­ви пе­речер­кнут во­семь лет не­навис­ти?

Ее мир зо­вет ее, при­тяги­ва­ет, на­поми­на­ет, что она дол­жна вер­нуть­ся, дол­жна бо­роть­ся, дол­жна за­щищать. Дол­жна быть ря­дом с Гар­ри и Ро­ном в их страш­ном и тя­желом про­тивос­то­янии про­тив Вол­де­мор­та. В этом ми­ре она вы­рос­ла, об­ре­ла все, что у нее есть. Он дал ей вол­шебную си­лу и сво­боду тво­рения, по­дарил вер­ных дру­зей и муд­рых нас­тавни­ков. И ко­неч­но, она при­над­ле­жит ему. Все вер­но, все идет так, как на­до. Мал­фой от­пра­вит ее. В сле­ду­ющий раз они, воз­можно, встре­тят­ся, на­целив па­лоч­ки друг на дру­га. И она сно­ва взгля­нет в се­рые гла­за, в ко­торых ус­та­лость ме­ша­ет­ся с глу­боко зап­ря­тан­ной неж­ностью, и с за­шед­шимся от без­звуч­но­го от­ча­ян­но­го кри­ка сер­дцем вдруг пой­мет…

Нет, ни от че­го нель­зя спря­тать­ся. В этом-то и от­ли­чие меж­ду ма­лень­кой и взрос­лой Гер­ми­оной. Во взрос­лой жиз­ни, на­пол­ненной сво­ими за­кона­ми, пра­вила­ми и ус­ловнос­тя­ми, все бе­ды и проб­ле­мы при­ходит­ся встре­чать ли­цом к ли­цу. От них ни­куда не де­нешь­ся. А раз­ве она пря­талась? Нет же, сколь­ко се­бя пом­нит. Она всег­да бо­ролась, всег­да от­ча­ян­но ба­рах­та­лась из пос­ледних сил, не­ред­ко жер­твуя со­бой, сво­им вре­менем, сво­им умом, да всей сво­ей жизнью во имя дру­зей и во имя спра­вед­ли­вос­ти. Ко­неч­но, это зву­чит слиш­ком гром­ко, но по су­ти сво­ей вер­но. Она не мог­ла ина­че, по­тому что та­кой уж она бы­ла, Гер­ми­она Грей­нджер. И сво­бода вы­бора, та, о ко­торой не раз го­ворил Гар­ри, пре­доп­ре­дели­ла ее путь.

Но сей­час сво­бода и лю­бовь, две, ка­залось бы, до­пол­ня­ющие друг дру­га си­лы, всту­пили в ожес­то­чен­ную схват­ку за ее ду­шу и сер­дце.

* * *

Ноч­ной за­мок про­вожа­ет не­види­мыми гла­зами двух че­ловек, иду­щих по тем­но­му ко­ридо­ру в от­да­лении друг от дру­га. Сов­сем не­дав­но, еще вче­ра, они шли вмес­те, они улы­бались и ра­дова­лись. Но сей­час меж­ду ни­ми слов­но вста­ла сте­на. Она не вид­на гла­зам, но слиш­ком хо­рошо чувс­тву­ет­ся эти­ми дву­мя. Ста­рый за­мок не тро­га­ют чувс­тва и пе­режи­вания не­дол­го­веч­ных лю­дей. Они жи­вут слиш­ком ма­ло и не по­нима­ют са­мого глав­но­го, са­мого зна­чимо­го, ухо­дят в без­вес­тность та­кими же глу­пыми и рас­те­рян­ны­ми, ка­кими приш­ли в этот мир.

Эта де­воч­ка и этот маль­чик, они не зна­ют, что сте­ны, ко­торые ку­да креп­че и вы­ше стен Мал­фой-Ме­нор, лю­ди воз­во­дят са­ми, собс­твен­ны­ми ру­ками, ре­чами, пос­тупка­ми. Они лю­бов­но вык­ла­дыва­ют кам­ни оби­ды, це­мен­ти­ру­ют их не­разум­ным гне­вом, по­лиру­ют не­навистью, а по­том жи­вут, го­рес­тно сте­ная об упу­щен­ном счастье, ко­торое они са­ми же за­точи­ли в эти сте­ны, и оно ти­хо угас­ло, не в си­лах пре­одо­леть люд­скую жес­то­кость. Ибо Свет люб­ви мо­жет ви­деть Ис­тинно зря­чий, слы­шать Зов счастья мо­жет толь­ко Ис­тинно слы­шащий, кос­нуть­ся кон­чи­ков крыль­ев Меч­ты мо­жет толь­ко тот, в чь­ем сер­дце есть На­деж­да. А боль­шинс­тво лю­дей по­дав­ля­юще сле­пы, глу­хи и ни­ког­да не стре­мят­ся к не­из­ве­дан­но­му, не­воз­можно­му, по­тому что оно не­воз­можно, не так ли?

«Все сей­час в ва­ших ру­ках!» — мог бы про­шеп­тать этим дво­им ста­рый за­мок, но он, увы, все­го лишь за­мок…

* * *

Гер­ми­она отс­тра­нен­но наб­лю­да­ет, как Дра­ко рас­став­ля­ет по уг­лам пя­тико­неч­ной звез­ды длин­ные све­чи. Чер­ные. А в тот раз, ког­да он про­водил об­ряд, бы­ли алые.

Алое и чер­ное.

Сим­во­лич­но.

Жизнь — алая го­рячая кровь, бе­гущая по жи­лам.

И Смерть — та не­из­ве­дан­ная ть­ма, в ко­торую ухо­дят пос­ле жиз­ни.

Мыс­ли в го­лове пу­та­ют­ся. Вот бы этот миг ни­ког­да не за­кон­чился… Сто­ять бы так, наб­лю­дая за дви­жени­ями Дра­ко, смот­реть на за­жига­ющи­еся огонь­ки, по­хожие на жад­ные язы­ки, ко­торые вы­совы­ва­ют све­чи. Чер­ное пла­мя не да­ет те­ней, ог­ни не от­ра­жа­ют­ся в тем­ных блес­тя­щих сте­нах ком­на­ты, жут­ко… А по­том она чувс­тву­ет силь­ный ме­довый за­пах вос­ка, и сра­зу вспо­мина­ет­ся ле­то, жар­кое сол­нце, гу­дение пчел… Все-та­ки они обык­но­вен­ные, эти све­чи. А вол­шебны­ми их де­ла­ет Дра­ко, на­пол­няя смыс­лом, сим­во­лами и кол­довс­твом.

Ког­да-то дав­ным-дав­но она пы­талась про­честь кни­гу ка­кого-то маг­лов­ско­го фи­лосо­фа, ут­вер­жда­юще­го, что мир де­ла­ем ре­аль­ным толь­ко мы са­ми. Каж­дая вещь, каж­дое чувс­тво ста­новят­ся нас­то­ящи­ми, на­пол­ня­ют­ся си­лой бы­тия, по­тому что они важ­ны для нас. И сол­нечный зай­чик, пу­щен­ный в гла­за озор­ным ре­бен­ком, и тор­жес­твен­ные за­каты, от­ра­жа­ющие в не­бо не­из­ме­римую кра­соту мо­ря, и слу­чай­но най­ден­ный че­тырех­лис­тник кле­вера, и улыб­ка лю­бимо­го че­лове­ка — ты тво­ришь это са­ма. Она тог­да по­дума­ла, что это обыч­ная фи­лософ­ская че­пуха, и за­была о про­читан­ном. А сей­час те строч­ки бь­ют­ся в го­лове, слов­но умо­ляя не за­бывать.

Дра­ко сто­ит у ос­тро­го лу­ча звез­ды и на­рас­пев чи­та­ет длин­ное зак­ли­нание. По­том под­но­сит па­лоч­ку к чер­но­му ос­трию, на­целен­но­му на не­го, и па­лоч­ка выс­тре­лива­ет сноп тон­ко­го ало­го све­та, ухо­дяще­го в пол. Поч­ти сра­зу ог­ненная ис­кра про­бега­ет по всем ли­ни­ям, на миг очер­тив всю пен­таграм­му. Длин­ные язы­ки пла­мени из чер­ных ста­новят­ся тус­кло-го­лубо­ваты­ми, но ог­ни по-преж­не­му хо­лод­ны и не да­ют те­ней. Центр пен­таграм­мы то­же на­чина­ет све­тить­ся. И вот уже пе­ред ни­ми мер­ца­ющий столп приз­рачно­го све­та, бь­ющий из по­ла и ухо­дящий в по­толок. Дра­ко дос­та­ет от­ку­да-то по­луп­розрач­ное не то пе­ро, не то нож. И Гер­ми­она не ус­пе­ва­ет и мор­гнуть, как па­рень рез­ко про­водит им по ле­вому за­пястью. Не­ес­тес­твен­но быс­тро выс­ту­па­ет кровь и алы­ми звез­дочка­ми па­да­ет на луч пен­таграм­мы, с от­четли­вым ши­пени­ем впи­тыва­ясь в чер­ную выж­женную ли­нию. Пен­таграм­ма на мгно­вение тем­не­ет, а по­том вспы­хива­ет гус­то-баг­ро­вым све­том, ко­торый ме­ша­ет­ся с го­лубо­ватым, ис­хо­дящим из ее сер­дце­вины.

— Про­ход от­крыт, про­шу, — приг­лу­шен­но го­ворит Дра­ко, и в его гла­зах без­звуч­но сто­нет тос­ка, — встань в се­реди­ну, зак­рой гла­за и пред­ставь то­го че­лове­ка, с кем ря­дом ты хо­тела бы ока­зать­ся. Вна­чале бу­дет нем­но­го тош­нотвор­но, но пе­ретер­пи.

Гер­ми­она ду­ма­ет, что это его пер­вые сло­ва еще с тех, ут­ренних. Она не ви­дела его весь день. И он мол­чал, ког­да в без чет­верти один­надцать пос­ту­чал­ся в две­ри ее ком­на­ты, и меж­ду ни­ми по­вис­ло тя­желое по­нима­ние.

Он — Мал­фой, она — Грей­нджер, все вер­ну­лось на кру­ги своя, о чем тут еще го­ворить? По­нят­но без лиш­них, ни­кому не нуж­ных слов…

— Что с то­бой бу­дет? — вне­зап­но спра­шива­ет она.

— Что?

— Я спра­шиваю, что бу­дет, ког­да Лорд об­на­ружит, что ты не вы­пол­нил Его при­каз, а ме­ня во­об­ще нет в зам­ке?

— Спра­шива­ешь, что бу­дет? — кри­во ус­ме­ха­ет­ся Дра­ко, — ду­маю, луч­ше не знать, ина­че при пе­реме­щении бу­дет тош­нить еще силь­нее. Но не со мной, Грей­нджер. Не со мной, а с од­ним до­мови­ком, и его Лорд не по­щадит, по­верь мне. А ме­ня сей­час офи­ци­аль­но нет в Мал­фой-Ме­нор. Я за ты­сячи миль от­сю­да, в по­местье во Фран­ции, где ме­ня ви­дели доб­рых пол­сотни че­ловек. Я от­си­дел на се­мей­ном тор­жес­тве, по­уха­живал за пре­лес­тной де­вуш­кой, тра­дици­он­но по­цапал­ся с ку­зеном и ушел в от­ве­ден­ную мне ком­на­ту. А здесь до­мовик по­мога­ет те­бе бе­жать Ах да, воз­можно еще дос­та­нет­ся мо­ей дра­жай­шей тет­ке. Ведь имен­но ей бы­ло по­руче­но приг­ля­дывать за то­бой се­год­ня, в от­сутс­твие нас. Го­ворят, ты се­год­ня весь день не вы­ходи­ла из сво­их ком­нат, не ви­дела ее, но она точ­но бы­ла здесь. Да, Бел­латри­са оп­ре­делен­но по­лучит свою до­лю на­каза­ния. Все про­дума­но, не сом­не­вай­ся.

Гер­ми­она при­кусы­ва­ет гу­бу.

— Как ты мо­жешь…

— Что? — ска­лит­ся Мал­фой, стре­митель­но те­ряя крас­ки ли­ца, — уж при­дет­ся жить с этим, как ни кру­ти. Жизнь до­мови­ка за твою, «Кру­ци­ус» для Бел­латри­сы в об­мен «Ава­ды» для те­бя, ина­че ни­как. Да, вот та­кой я мер­за­вец — под­став­ляю бед­ных, ни в чем не по­вин­ных су­ществ.

— За­чем ты это де­ла­ешь?

— Что — это?

— Воз­вра­ща­ешь ме­ня, хо­тя мог бы спо­кой­но сдать Лор­ду. Про­вел об­ряд, ед­ва не на­рушив цель­ность сво­ей ро­довой за­щиты. Свя­зыва­ешь­ся с те­ми, ко­го не­нави­дишь. Мал­фой, твои пос­тупки ли­шены ло­гики и здра­вого смыс­ла.

Она изо всех сил ста­ра­ет­ся сдер­жать дрожь. А Дра­ко все так­же кри­во улы­ба­ет­ся, от че­го его ли­цо ка­жет­ся страш­ным и од­новре­мен­но жал­ким.

— Ты всег­да и во всем ищешь ло­гику? Вы­нуж­ден те­бя ра­зоча­ровать, иног­да про­ще по­нять ха­ос, чем ра­зоб­рать­ся в эле­мен­тарных ве­щах.

— По­хоже, что ты и сам не до кон­ца по­нима­ешь, что тво­ришь. В на­чале у те­бя всег­да идет де­ло, а толь­ко по­том ты на­чина­ешь по­нимать. Не приш­ла ли по­ра на­конец за­думать­ся, а уж по­том что-ли­бо со­вер­шать?

«По­чему ты так жес­то­ка? Ес­ли бы ты зна­ла, как я сей­час се­бя чувс­твую, ког­да собс­твен­ны­ми ру­ками раз­ру­шаю то, чем жил пос­ледние дни, ты бы не го­вори­ла так. Ты ведь всег­да бы­ла ми­лосер­дной и, на­вер­ное, у те­бя бы наш­лась хоть кап­ля жа­лос­ти к Дра­ко Мал­фою, сов­сем за­путав­ше­муся в се­бе и по­теряв­ше­муся в тво­их гла­зах…»

— Хва­тит, Грей­нджер!

«На­до то­же быть жес­то­ким, не по­казы­вать, ка­кой смер­тель­ной су­доро­гой сво­дит сер­дце»

— Уби­рай­ся к чер­то­вой ма­тери! Грюм те­бя ждет, и твои… на­вер­ня­ка, то­же! Че­го те­бе еще на­до?

Па­лоч­ка в ру­ках пар­ня уже под­ра­гива­ет, на­лива­ясь из­нутри гус­той крас­но­той. А ли­цо Дра­ко по­дер­ну­лось хо­лод­ной бе­лиз­ной све­жевы­пав­ше­го сне­га, по ко­торо­му те­нями про­бега­ют обу­рева­ющие его чувс­тва.

Гер­ми­она мол­ча смот­рит в баг­ря­но-го­лубой во­дово­рот Врат, ко­торый ста­новит­ся все быс­трее и быс­трее. Она зна­ет об этом кол­довс­тве, не­даром про­води­ла так мно­го вре­мени в бо­гатых биб­ли­оте­ках Хог­вар­тса и Мал­фой-Ме­нор. Вра­та Ино­мирья, впус­ка­ющие всех, но вы­пус­ка­ющие толь­ко тех, в чь­их жи­лах те­чет чис­тая вол­шебная кровь и их спут­ни­ков, свя­зан­ных с ни­ми ка­кими-ли­бо уза­ми — друж­бы, люб­ви, дол­га, клятв. Или не­навис­ти. Мощ­ное и опас­ное вол­шебс­тво, свя­зан­ное с из­на­чаль­ны­ми си­лами ма­гии.

Вра­та тя­нут си­лы из Дра­ко, и ес­ли она про­мед­лит еще нем­но­го, то он прос­то не вы­дер­жит. И она не смо­жет вер­нуть­ся.

До­мой. К ма­тери и от­цу.

К друзь­ям. К Гар­ри и Ро­ну.

К сво­ему обыч­но­му, чет­ко рас­пи­сан­но­му и ут­вер­жден­но­му ми­ру, в ко­тором зло — зло, а доб­ро — доб­ро.

Где чет­ко раз­гра­ниче­на гра­ница чер­но­го и бе­лого.

И где не­воз­можна раз­ры­ва­ющая ду­шу и сер­дце мысль о том, что не все так прос­то, не все яс­но. Иног­да то, что ка­жет­ся од­ним, ста­новит­ся дру­гим. Хо­лод­ный мер­твый снег уку­тыва­ет зем­лю, в ко­торой под теп­лым пок­ро­вом спит жизнь. Из гу­сени­цы по­яв­ля­ет­ся прек­расная ба­боч­ка. Гад­кий уте­нок прев­ра­ща­ет­ся в силь­но­го ле­бедя.

С неп­ро­ница­емым ли­цом Гер­ми­она от­во­рачи­ва­ет­ся от Врат и ти­хо спра­шива­ет:

— А ты не бо­ишь­ся, Мал­фой?

— Че­го? — ус­та­ло и поч­ти без­различ­но спра­шива­ет Дра­ко, с ви­димым тру­дом удер­жи­вая дро­жащую па­лоч­ку, — я уже ис­черпал весь от­пу­щен­ный на мою до­лю страх. Че­го мне бо­ять­ся? Гне­ва Лор­да? Гне­ва от­ца? На­паде­ния ав­ро­ров в тем­ном пе­ре­ул­ке? Мне уже все рав­но. Ты еще не по­няла, кто я?

Гер­ми­она ка­ча­ет го­ловой.

— Нет, не это­го. И я все прек­расно по­няла. Ты не бо­ишь­ся… от­пустить ме­ня? Не бо­ишь­ся, что всю ос­тавшу­юся жизнь бу­дешь жа­леть о том, что мог­ло бы быть? О нес­лу­чив­шемся и неп­ро­изо­шед­шем? О сло­вах, ко­торые так и не бы­ли про­из­не­сены? Или ко­торые не ре­шились ус­лы­шать?

Па­лоч­ка в ру­ках Дра­ко дро­жит так, что пры­га­ет из сто­роны в сто­рону.

— Ухо­ди, Грей­нджер!!! Уби­рай­ся!!! Те­бя ждут не дож­дутся Пот­тер с У­из­ли!

— А нуж­но ли мне, что­бы ме­ня жда­ли они?

Дра­ко схо­дит с ума от ту­ман­ных, тер­за­ющих, слов­но пы­точ­ны­ми щип­ца­ми, слов де­вуш­ки.

— За­мол­чи, слы­шишь?! Че­го те­бе на­до? Иди, Грей­нджер, не вре­мя сей­час де­монс­три­ровать по­каз­ную лю­бовь к ближ­ним.

По ли­цу де­вуш­ки пля­шут баг­ро­вые и го­лубые спо­лохи.

— Ты трус, Мал­фой, жал­кий нич­тожный трус и сла­бак.

— Да, ес­ли те­бе так угод­но, — хри­пит Дра­ко, — я трус и всег­да был тру­сом! Я бе­жал от дев­чонки, ко­торая уда­рила ме­ня. Я бе­жал от Пот­те­ра и всег­да бо­ял­ся бро­сить ему от­кры­тый вы­зов, пред­по­читая дей­ство­вать ис­подтиш­ка. Я ис­пу­гал­ся и не смог да­же убить Дамб­лдо­ра! Ты это хо­тела ус­лы­шать?

Гла­за Гер­ми­оны ста­новят­ся ог­ромны­ми, слов­но вби­рая в се­бя в пос­ледний раз об­раз свет­ло­воло­сого пар­ня, и блед­ная улыб­ка, сов­сем не по­хожая на те сол­нечные, к ко­торым уже при­вык Дра­ко, сколь­зит по ее гу­бам.

— Ты сам приз­нал, что ты трус… но… я… я люб­лю те­бя, Мал­фой… люб­лю та­кого, ка­кой ты есть…

Сло­ва про­из­не­сены. Сло­ва ус­лы­шаны.

И сер­дца сту­чат так, что гул­ким эхом от­зы­ва­ет­ся все под­зе­мелье зам­ка, ко­торый слов­но за­та­ил ды­хание, наб­лю­дая за дву­мя людь­ми, ос­ме­лив­шимся сде­лать шаг навс­тре­чу друг дру­гу.

— Гер­ми­она…. — Дра­ко ед­ва ше­велит оне­мев­ши­ми гу­бами, — по­думай… по­думай хо­рошень­ко, за­думай­ся над тем, что ты ска­зала. Это не­воз­можно, ты не мо­жешь лю­бить ме­ня! Я Мал­фой, тот Мал­фой, ко­торо­го ты не­нави­дела, ко­торый об­зы­вал те­бя гряз­нокров­кой. Я не­нави­жу тво­их Пот­те­ра и У­из­ли. Я Мал­фой! Грей­нджер не мо­жет, не дол­жна лю­бить Мал­фоя… — го­лос Дра­ко па­да­ет до сдав­ленно­го ше­пота.

Де­вуш­ка мол­чит и, при­сев на кор­точки, ос­то­рож­но ду­ет на од­ну из све­чей, а за­тем, вып­ря­мив­шись, опус­ка­ет вы­тяну­тую ру­ку Дра­ко с вол­шебной па­лоч­кой. Вра­та в пос­ледний раз вспы­хива­ют баг­ро­вым ог­нем, а по­том на­чина­ют гас­нуть.

Тем­ные под­земные сво­ды древ­не­го зам­ка вдруг оза­ря­ют­ся чис­тым си­яни­ем се­рых и ка­рих глаз. Гла­за ве­дут без­мол­вный раз­го­вор, по­нят­ный толь­ко дво­им. Они спра­шива­ют, умо­ля­ют, сер­дятся, кля­нут­ся, обе­ща­ют, приз­на­ют­ся и сно­ва спра­шива­ют, и сно­ва кля­нут­ся. И все да­лекое, фан­тасти­чес­кое, нес­верши­мое, не­воз­можное ста­новит­ся близ­ким и воз­можным. Все то, на что не сме­ли они на­де­ять­ся, вдруг при­об­ре­та­ет яс­ные очер­та­ния. И ка­жет­ся, звез­ды мож­но дос­тать ру­кой, про­бежать­ся по ра­дуге, ус­лы­шать пе­ние си­них птиц и вы­соко взле­теть на силь­ных крыль­ях, од­них на дво­их.

«Я люб­лю те­бя!» — звон­ко взви­ва­ет­ся в пус­то­те го­лос, — «Я люб­лю те­бя! Ты да­ешь мне си­лы, вли­ва­ешь на­деж­ду, да­ришь теп­ло сво­ей ду­ши! Ты — мой свет, моя ра­дость и моя ве­ра!»

«Я люб­лю те­бя!» — пе­реп­ле­та­ет­ся с ним дру­гой го­лос, — «Я люб­лю те­бя! Без те­бя мне уже не про­жить и ми­нуты, и мир на­пол­ня­ет­ся зву­ками и крас­ка­ми, толь­ко ког­да ты ря­дом! Я люб­лю те­бя толь­ко за то, что ты — есть!»

* * *

Ог­ромная се­реб­ря­ная лу­на то­пит сво­им си­яни­ем ком­на­ту, от­ра­жа­ет­ся в ста­рин­ном зер­ка­ле и лю­бу­ет­ся сво­им двой­ни­ком. В приз­рачном лун­ном све­те все ка­жет­ся иным, ре­аль­ность обо­рачи­ва­ет­ся сказ­кой, сказ­ка прев­ра­ща­ет­ся в жизнь. А для дво­их, лю­бящих друг дру­га, вре­мя ос­та­нови­лось, мир пе­рес­тал что-ли­бо зна­чить. Се­реб­ристое си­яние сколь­зит по те­лам, ды­хание сме­шива­ет­ся и пре­рыва­ет­ся, и жгу­чее и неж­ное пла­мя сжи­га­ет обо­их. Лю­бовь на­пол­ня­ет воз­дух, све­тит­ся в лун­ных лу­чах, зве­нит и сто­нет, по­ет и ли­ку­ет. Это ее по­беда, ее три­умф.

Дра­ко бо­ит­ся по­шеве­лить­ся, что­бы не раз­бу­дить Гер­ми­ону. Он еще не мо­жет по­верить, он бо­ит­ся, что нас­ту­пит ут­ро, он прос­нется, и все ока­жет­ся сном. Пус­тым ми­ражом ока­жет­ся ее тя­жесть на его пле­че, лжи­вым ви­дени­ем — ее ли­цо так близ­ко от не­го. Он, за­та­ив ды­хание, смот­рит и не мо­жет отор­вать глаз — чуть-чуть дро­жат зуб­ча­тые те­ни от рес­ниц, гу­бы при­пух­ли от его не­ис­то­вых по­целу­ев, на ще­ке тем­ная прядь во­лос. Она ед­ва слыш­но взды­ха­ет во сне. Сер­дце Дра­ко про­пус­ка­ет удар. Не­уже­ли это прав­да? Она — его? Она лю­бит его? И лю­бит так, что ра­ди не­го от­ка­залась от все­го, что бы­ло ей до­рого? Не мо­жет быть!

Но это так.

Ее жиз­ни уг­ро­жа­ет смер­тель­ная опас­ность ря­дом с ним. Он дол­жен ее за­щищать, дол­жен обе­регать, та­кую неж­ную и та­кую сме­лую, та­кую хруп­кую и та­кую от­ча­ян­но храб­рую. Он дол­жен быть силь­ным, из­во­рот­ли­вым, хит­рым ра­ди нее, ра­ди них, ра­ди их бу­дуще­го, ко­торое по­ка еще слиш­ком зыб­ко и ту­ман­но. Он дол­жен всег­да быть на шаг впе­реди тех, кто хо­чет по­сяг­нуть на их счастье, а та­ких бу­дет не­мало. Он дол­жен бу­дет про­тивос­то­ять от­цу, Тем­но­му Лор­ду, их об­щес­тву, ко­торое вряд ли при­мет Гер­ми­ону в ка­чес­тве од­ной из сво­их. Он дол­жен бу­дет сде­лать мно­гое. Но стран­ным об­ра­зом это его нис­коль­ко не пу­га­ет. Нап­ро­тив, он чувс­тву­ет се­бя го­товым свер­нуть го­ры, под­нять и пос­та­вить на мес­то сам Мал­фой-Ме­нор. И все по­тому, что в его объ­ять­ях спит эта де­вуш­ка. Но в од­ном Дра­ко уве­рен — он ни за что на све­те не поз­во­лит, что­бы она по­жале­ла о сде­лан­ном вы­боре.

— Не смот­ри на ме­ня так стро­го, — ти­хий ше­пот Гер­ми­оны зас­тавля­ет его вздрог­нуть. Она, ока­зыва­ет­ся, не спит и сквозь по­лу­опу­щен­ные рес­ни­цы лу­каво блес­тит гла­зами.

— Я не стро­го.

— А как?

— О-бо-жа-ю-ще!

— Глу­пый…

— Я люб­лю те­бя. Так люб­лю, что мне ста­новит­ся страш­но… Я и вправ­ду трус, как ты ска­зала.

— Нет! — Гер­ми­она зак­ры­ва­ет его рот по­целу­ем, — я ска­зала это, что­бы ты опом­нился, что­бы по­нял, что мо­жешь опоз­дать, и мы оба сой­дем с ума от оди­ночес­тва сре­ди чу­жих лю­дей.

— Гер­ми­она, еще не поз­дно, еще есть вре­мя, мо­их ро­дите­лей по­ка нет в зам­ке, и ты мо­жешь ус­петь уй­ти…

Гер­ми­она дол­го мол­чит, а по­том ти­хо спра­шива­ет, зак­рыв гла­за:

— Ты хо­чешь это­го? Го­нишь ме­ня?

— Нет! Пой­ми, я го­ворю это, что­бы спас­ти те­бя. Ты да­же не пред­став­ля­ешь, как бу­дет труд­но. Да­же ес­ли Тем­ный Лорд бу­дет по-преж­не­му те­бе бла­гово­лить, об­щес­тво бу­дет об­ли­вать те­бя през­ре­ни­ем, ты для них так и ос­та­нешь­ся не­дос­той­ной. Я не смо­гу, ес­ли те­бе бу­дет пло­хо.

— Дра­ко, — Гер­ми­она при­под­ни­ма­ет­ся на лок­те и вни­матель­но смот­рит в его гла­за, — мои сло­ва не пус­той звук. Я люб­лю те­бя, по­нима­ешь? Толь­ко те­бя. Я знаю, что ждет ме­ня, и го­това на все. Я не уй­ду, я прос­то не смо­гу уй­ти, а по­том хо­дить, ды­шать, го­ворить, что-то де­лать… и все без те­бя…

По ще­ке Гер­ми­оны ска­тыва­ет­ся сле­зин­ка. И Дра­ко ви­нова­то уты­ка­ет­ся в ее пле­чо, чувс­твуя се­бя пос­ледним под­ле­цом.

— Прос­ти, я прос­то иди­от, жал­кий трус и мер­зкая сво­лочь. Это все пус­тое, я не смо­гу те­бя от­пустить. Ни за что. Ни­ког­да. Люб­лю те­бя и ни­кому не от­дам, слы­шишь?

— Слы­шу, — счас­тли­во шеп­чет Гер­ми­она, — я то­же… ни­ког­да… ни­кому… не от­да­вай ме­ня… дер­жи креп­че…

* * *

Алас­тор Грюм хло­па­ет две­рями, про­хажи­ва­ясь по сво­ему тес­но­му до­му. Из не­веро­ят­но зах­ламлен­ной сы­рой гос­ти­ной — на уто­па­ющую в гряз­ной по­суде не­оп­рятную кух­ню, из нее — в ка­бинет, бит­ком на­битый са­мыми раз­но­об­разны­ми ма­гичес­ки­ми ар­те­фак­та­ми. Тус­кло-жел­тым го­рит лам­па на сто­ле, и в ее све­те мут­но­вато поб­лески­ва­ют че­тыре Про­яви­теля вра­гов. Грюм, хро­мая, под­хо­дит к ок­ну и ос­то­рож­но раз­дви­га­ет за­навес­ки. Все ти­хо. Чет­вертый час, пре­дут­ренний, ког­да все вок­руг спит не то что глу­боким, глу­бочай­шим сном.

Так где же, черт по­дери, этот пар­ши­вый маль­чиш­ка?! Дик­ту­ет свои ус­ло­вия, об­го­вари­ва­ет об­сто­ятель­ства, наз­на­ча­ет вре­мя и все впус­тую?

Что-то слу­чилось? До сих пор он был пун­кту­ален не ху­же хог­варт­ских ча­сов, от­би­ва­ющих пе­реме­ны для из­можден­ных зна­ни­ями шко­ляров, но на прош­лой яв­ке выг­ля­дел нер­вным и ис­пу­ган­ным и то и де­ло ог­ры­зал­ся. Ес­ли стру­сил, то все по­летит в пре­ис­поднюю, но им не так-то лег­ко бу­дет дос­тать Гроз­но­го Гла­за, он ута­щит с со­бой ес­ли не всех этих по­дон­ков, то боль­шинс­тво.

А ес­ли не стру­сил, а все про­вали­лось? Впро­чем, о чем тут ду­мать? Фи­нал тот же.

Кто дер­нул его по­верить во­сем­надца­тилет­не­му юн­цу, сы­ну из­вес­тно­го Лю­ци­уса Мал­фоя, на ру­ке ко­торо­го кра­сова­лась Чер­ная Мет­ка? Не до кон­ца, ес­тес­твен­но, Алас­тор еще не спя­тил, но све­дения, дос­тавля­емые маль­чиш­кой, бы­ли слиш­ком цен­ны­ми, что­бы их иг­но­риро­вать. И не­мало­важ­но — они под­твержда­лись. А зна­чит, Дра­ко Мал­фой все-та­ки сто­ил кру­пицы до­верия.

Грюм осо­бо не за­думы­вал­ся над при­чина­ми, по­будив­ши­ми По­жира­теля Смер­ти, свя­зан­но­го с Вол­де­мор­том уза­ми креп­че, чем мать с мла­ден­цем, сде­лать столь оп­ро­мет­чи­вый шаг. Он пле­вать хо­тел на это­го маль­чиш­ку и его бе­зопас­ность. Но Мал­фой был по­ка по­лезен и ну­жен, по­ка ка­ким-то об­ра­зом вы­вер­ты­вал­ся, а ос­таль­ное бы­ло не важ­но. Хо­тя Грюм до­пус­кал, ко­неч­но, что фак­ти­чес­ки Мал­фой рис­ко­вал жизнью каж­дый раз, ког­да вы­ходил с ним на связь. Но он все-та­ки вы­ходил. Где-то раз в ме­сяц, иног­да ре­же. Па­рень с неп­ро­ница­емым ли­цом со­об­щал важ­ней­шие но­вос­ти, пе­реда­вал свит­ки, да­вал ко­ор­ди­наты и тут же ис­че­зал. Все за­нима­ло не боль­ше пя­ти-де­сяти ми­нут. И глав­ное — Грюм ни­как не мог от­сле­дить, от­ку­да он по­яв­лялся. Ни­каких ма­гичес­ких воз­му­щений прос­транс­тва, ни в од­ном, да­же свер­хчут­ком Про­яви­теле ни­чего не от­ра­жалось. Он слов­но сгу­щал­ся из пус­то­ты и в пус­то­те же рас­тво­рял­ся. Грюм знал свое де­ло, не­даром дос­лу­жил­ся до на­чаль­ни­ка Ав­ро­рата. Его дом был за­щищен мощ­ней­ши­ми зак­лять­ями, ни один маг не смог бы взло­мать за­щиту, будь то хоть сам Вол­де­морт, в этом Грюм мог пок­лясть­ся. Но этот маль­чиш­ка как-то су­мел. Впро­чем, Алас­тор по­доз­ре­вал, что в та­инс­твен­ных пе­реме­щени­ях Мал­фоя за­дей­ство­вана ка­кая-ни­будь древ­няя ро­довая ма­гия, по­тому что Мал­фой обыч­но по­яв­лялся толь­ко ту­да, где на­ходил­ся он сам, слов­но его при­тяги­вало имен­но к Алас­то­ру, а не к са­мому его до­му.

Мно­гое из све­дений ка­салось ли­бо его от­ца, ли­бо его са­мого. Маль­чиш­ка да­вал ком­про­мат на свою семью, но при этом его единс­твен­ным ус­ло­ви­ем бы­ла неп­ри­кос­но­вен­ность от­ца и ма­тери. Для се­бя он не вы­тор­го­вывал ни­каких ус­ло­вий. Слов­но ему бы­ло все рав­но — бу­дет он жить или ум­рет. И у Грю­ма про­тив во­ли по­яв­ля­лось не­кое по­добие ува­жения к это­му па­рень­ку.

Ед­ва Алас­тор до­сад­ли­во хло­па­ет ла­донью по сто­лу, на­мере­ва­ясь плю­нуть на все и лечь в пос­тель, как воз­дух в ком­на­те на­чина­ет зна­комо мер­цать, дро­жит в ма­реве и, сот­кавшись из го­лубых и алых искр, по­яв­ля­ют­ся две фи­гуры.

Две?! Так мер­за­вец все-та­ки пре­дал! От­лично, че­го еще мож­но ожи­дать от Мал­фоя?

Он стре­митель­но нап­равля­ет па­лоч­ку, и с губ уже поч­ти сры­ва­ет­ся зак­лятье, но тут од­на из фи­гур быс­тро ски­дыва­ет ка­пюшон ман­тии, и ста­рый Ав­рор ед­ва не те­ря­ет дар ре­чи.

— Гер­ми­она Грей­нджер?!

Де­вуш­ка де­ла­ет шаг впе­ред и тон­ким го­лосом про­из­но­сит:

— Здравс­твуй­те, Алас­тор.

— Нет, пос­той! — Грюм вновь вски­дыва­ет па­лоч­ку, — ко­го ты при­вел, уб­лю­док? По­из­де­вать­ся ре­шил?

Но де­вуш­ка под­ни­ма­ет ла­дони верх.

— Нет-нет, это на са­мом де­ле я, Гер­ми­она Грей­нджер. Мой Пат­ро­нус — выд­ра. На день рож­де­ния вы по­дари­ли мне ох­ранный аму­лет в ви­де се­реб­ря­ной чай­ки, ко­торый за­чаро­вали са­ми. Я тер­петь не мо­гу, ког­да ос­тавля­ют на сто­ле гряз­ные чаш­ки, и всег­да кри­чу на Ро­на, по­тому что толь­ко он это де­ла­ет. А еще мы за гла­за на­зыва­ем мис­те­ра Дир­борна Си­Ди, а вас — Гроз­ным Гла­зом.

— Мер­лин Всеб­ла­гой, Гер­ми­она, де­воч­ка, это ты?! — Грюм ко­выля­ет к де­вуш­ке, не­лов­ко об­ни­ма­ет, а Гер­ми­она уты­ка­ет­ся но­сом в его ста­рую клет­ча­тую ру­баш­ку, вды­хая зна­комый за­пах та­бака и чувс­твуя, как гла­за не­воль­но на­пол­ня­ют­ся сле­зами.

Это бу­дет труд­нее, чем она ду­мала.

Грюм тем вре­менем тря­сет ее, слов­но про­веряя, в по­ряд­ке ли она.

— Я пред­по­лагал, что это Он те­бя пря­чет. Это был Он, вер­но?

— Да, — шеп­чет де­вуш­ка, ук­радкой сма­хивая сле­зы, — там бы­ли По­жира­тели, я не смог­ла про­тив пя­терых.

Ав­рор с уг­ро­зой по­вора­чива­ет­ся к Дра­ко.

— Ты все знал?

— Знал, — хо­лод­но це­дит тот, — бо­лее то­го, она на­ходи­лась в мо­ем зам­ке.

— Был обыск!

— Это ни­чего не зна­чит, мис­тер Грюм. Ва­ши обыс­ки — все­го лишь пус­тая фор­маль­ность. Ес­ли мы хо­тим что-ни­будь спря­тать, по­верь­те, это­го ник­то не най­дет.

— Ах ты…

— Нет! — рез­ко пре­рыва­ет Грю­ма Гер­ми­она, — так бы­ло нуж­но. На мне бы­ло зак­лятье, я ни­чего не пом­ни­ла и не по­нима­ла, и за на­ми сле­дил сам Лорд. Дра­ко прос­то вы­жидал бо­лее бе­зопас­ный мо­мент.

— Что же, — слег­ка ос­ты­ва­ет Грюм, — жи­ва и здо­рова, и сла­ва Мер­ли­ну. А те­бя, де­воч­ка, Гар­ри с Ро­ном обыс­ка­лись. Ав­ро­рат на но­ги под­ня­ли, та­кую бу­чу ус­тро­или, что вся Ан­глия сот­ря­салась. Хо­рошие у те­бя друзья.

Ли­цо де­вуш­ки дер­га­ет­ся, и она ог­ля­дыва­ет­ся на Мал­фоя. Тот сто­ит, как вко­пан­ный, да­же на дюйм не сдви­нув­шись с то­го мес­та, на ко­тором по­явил­ся. Грюм жес­тко ос­ве­дом­ля­ет­ся:

— У те­бя что-то есть? Да­вай жи­вее. Я сам прос­ле­жу за тем, что­бы Гер­ми­она вер­ну­лась до­мой.

Но всту­па­ет Гер­ми­она, поч­ти та­кая же блед­ная, как Мал­фой, толь­ко гла­за ли­хора­доч­но свер­ка­ют, от­ра­жая свет лам­пы:

— Алас­тор, мне нуж­но кое-что ска­зать. По­жалуй­ста, про­шу вас прос­то при­нять мое ре­шение и не от­го­вари­вать. Я не вер­нусь.

Впер­вые на обе­зоб­ра­жен­ном ли­це ста­рого Ав­ро­ра она ви­дит вы­раже­ние глу­боко­го не­до­уме­ния. Вол­шебный глаз, пе­рес­тав вра­щать­ся в глаз­ни­це, смот­рит на нее, слов­но хо­чет прон­зить взгля­дом нас­квозь.

— Не по­нял, что?

— Я не вер­нусь, — как мож­но твер­же го­ворит она, с до­садой чувс­твуя, как в гор­ле дро­жит го­лос, — я ос­та­нусь с Дра­ко в Мал­фой-Ме­нор. Ес­ли Тем­ный Лорд не уви­дит ме­ня на при­еме, и я не при­сяг­ну Ему на вер­ность, то Дра­ко мо­жет по­гиб­нуть. А я не мо­гу это­го до­пус­тить.

— Да ка­кого де­мен­то­ра?! Ты са­ма от­прав­ля­ешь­ся в пасть это­му зме­его­лово­му уб­людку? Ты по­нима­ешь, на что идешь?

— Я все по­нимаю. Но не мо­гу ина­че. Я выб­ра­ла свой путь.

— Ка­кой путь?! На те­бе «Им­пе­ри­ус»? Ты же идешь на вер­ную ги­бель и рис­ку­ешь не толь­ко со­бой, но Ор­де­ном! Эта тварь пре­вос­ходно вла­де­ет лег­ги­лимен­ци­ей, и Ему не сос­та­вит ни­како­го тру­да нас унич­то­жить! — бу­шу­ет Грюм, от не­годо­вания то и де­ло уда­ряя ку­лаком по сто­лу, — а о ро­дите­лях по­дума­ла? Им ка­ково бу­дет? А о Гар­ри с Ро­ном?

— Я ска­жу ро­дите­лям («Как же не­выно­симо дер­жать го­лову так вы­соко!») поз­же и пос­та­ра­юсь за­щитить их. О том, что хра­нит­ся в мо­ей па­мяти, не уз­на­ет ник­то, будь­те уве­рены. Да­же Лорд, ко­торый де­ла­ет эти по­пыт­ки, но без­ре­зуль­тат­но. Ина­че вы бы все дав­но бы­ли схва­чены. А Гар­ри и Рон… мне очень жаль, они ни­чего не дол­жны знать. Вы са­ми это пой­ме­те. Я бу­ду по­могать Дра­ко, вдво­ем мы су­ме­ем де­лать боль­ше.

— Не по­нимаю и не же­лаю по­нимать! — Грюм тя­жело ды­шит, гля­дя на од­ну из сво­их луч­ших уче­ниц, по­давав­шую боль­шие на­деж­ды. Она мог­ла бы стать ве­лико­леп­ным ав­ро­ром, а кем те­перь бу­дет вмес­то это­го?

— Это ва­ше пра­во, — скло­ня­ет го­лову де­вуш­ка, — прос­то при­мите как дан­ность — я не вер­нусь.

Нет, не за­чаро­вана, сиг­наль­ные «но­уры» мол­чат. Зна­чит, это ее собс­твен­ное ре­шение?

— Но по­чему? По­чему, мо­жешь мне внят­но объ­яс­нить?

Вмес­то от­ве­та Гер­ми­она под­хо­дит к Мал­фою и вкла­дыва­ет ла­донь в его ру­ку. Очень прос­то и ес­тес­твен­но. Очень неж­но и до­вер­чи­во. Слов­но от­да­вая ему свою ру­ку, вве­ря­ет свою жизнь.

Грюм не­веря­ще ка­ча­ет го­ловой, чувс­твуя неп­ре­одо­лимое же­лание ог­лу­шить зак­лять­ем обо­их — Мал­фоя пин­ком от­пра­вить в его за­мок, а Грей­нджер не­мед­ленно дос­та­вить к Ка­радо­ку Дир­борну. Уж он бы втол­ко­вал и разъ­яс­нил ей что к че­му. Язык у Ка­радо­ка под­ве­шен, и он ни­ког­да не те­ря­ет хлад­нокро­вия. А у не­го са­мого, ка­жет­ся, сей­час моз­ги вски­пят. Ведь это­го — о чем он сей­час по­думал — не мо­жет быть! Что там у них тво­рит­ся, в кон­це кон­цов? Они что, оба рех­ну­лись? Да и ког­да ус­пе­ли? Что вбил ей в го­лову этот па­щенок, с ко­торо­го ста­нет­ся вес­ти двой­ную иг­ру?

Грюм ус­пел нем­но­го уз­нать Гер­ми­ону Грей­нджер, и это­го бы­ло дос­та­точ­но, что­бы сей­час от­четли­во по­нимать — ес­ли она что-то ре­шила, не от­сту­пит от это­го.

— Нам по­ра, — на­конец раз­лепля­ет гу­бы Мал­фой, все это вре­мя ни на миг не от­ры­вав­ший мут­но-се­рых глаз от Гер­ми­оны, — боль­ше не мо­гу.

Де­вуш­ка на про­щание ки­ва­ет ста­рому Ав­ро­ру и за­дер­жи­ва­ет взгляд, слов­но хо­чет что-то ска­зать, до­нес­ти не­выс­ка­зан­ное, не­поня­тое. Сно­ва мер­ца­ют го­лубые и алые ис­кры, и две фи­гуры, креп­ко дер­жа­щи­еся за ру­ки, ис­че­за­ют. А Грюм, все еще оше­лом­ленный, рас­те­рян­ный, смот­рит на вмя­тины в сто­ле.

Что те­перь де­лать? Жаль пар­ней, на са­мих се­бя не по­хожих, но нель­зя рис­ко­вать. Все дол­жно быть прав­до­подоб­но. Де­воч­ка пра­ва, он сра­зу уло­вил, что эта тай­на дол­жна быть сох­ра­нена толь­ко меж­ду ни­ми тре­мя. О Мал­фое и так ник­то не зна­ет. Что ж, те­перь не бу­дут знать и о Грей­нджер.

Од­на­ко, ка­кова дев­чонка! Храб­ра и ре­шитель­на, ни­чего не ска­жешь. Это­му от­прыс­ку гни­лого се­мей­ства не­веро­ят­но по­вез­ло, что она об­ра­тила на не­го свой взор. Но по­чему об­ра­тила имен­но на не­го? Вон У­из­ли на нее тут на­дышать­ся не мог, сей­час зем­лю но­сом ро­ет, хо­дит весь чер­ный. А ей Мал­фоя по­давай. Но уж ко­го-ко­го, а ее он ни в чем по­доз­ре­вать не мог, слиш­ком она бы­ла… чис­той, что ли? А пре­быва­ние в Мал­фой-Ме­нор, в кру­гу По­жира­телей Смер­ти, под неп­ре­рыв­ным над­зо­ром Вол­де­мор­та — мо­роз про­дира­ет по ко­же, уже луч­ше сра­зу па­лоч­ку к вис­ку и «Ава­да Ке­дав­ра».

Кто пой­мет этих ны­неш­них мо­лодых? Вро­де все по­нят­но, яс­но и чет­ко, но по­том вы­кинут ка­кой-ни­будь фор­тель, что и не сра­зу все рас­пу­та­ешь. В его вре­мя все бы­ло про­ще.

Он еще дол­го си­дит за сто­лом, об­хва­тив ру­ками ус­та­лую, раз­ди­ра­емую сом­не­ни­ями и не­раз­ре­шен­ны­ми воп­ро­сами, го­лову. За это вре­мя лу­на ус­пе­ла опус­тить­ся за кры­ши до­мов нап­ро­тив, звез­ды поб­ледне­ли и ис­та­яли в се­ро-го­лубо­ватом не­бе, ко­торое уже по­дер­ну­лось неж­ной зо­лотис­той дым­кой сол­нечно­го пред­вестия. Оче­ред­ной зим­ний день сме­нил мо­роз­ную ночь. А Алас­тор Грюм, все на све­те ис­пы­тав­ший ста­рый Ав­рор, не ве­рящий ни в дь­яво­ла, ни в бо­га, ни в Мер­ли­на, по­теряв­ший семью и мно­гих дру­зей, сам се­бе ка­зав­ший­ся бес­чувс­твен­ным пнем, про­сит ко­го-то, не зная, ко­го, прис­матри­вать за Гер­ми­оной Грей­нджер, этой су­мас­шедшей и от­ча­ян­но сме­лой де­воч­кой, шаг­нувшей в смер­тель­ную опас­ность.