Сердце Скал. Зверь (джен)

Повелитель Волн! Это объясняло всё.

Вот почему жезл ожил от его прикосновения; вот почему на его призыв откликнулось только море, а огонь, ветер и камень остались глухи. Вот почему два года назад в святилище гоганов он увидел смерть Придда, а не Ракана; оттого и на прошлой неделе в аквамариновой аре мелькнуло лицо, похожее на его собственное. Это хмурился его настоящий прародитель!.. И не потому ли в начале этого Круга Франциску Оллару удалось сесть на престол Талигойи, что наследник Эрнани XI Раканом не был?..

«Не Ракан, — повторял про себя Альдо, не в силах поверить до конца, — я не Ракан!».

Он не сюзерен Роберу, с Иноходцем они равны. И он ничем не выше ни Окделла, ни Алвы. Он — Придд, Придд-бастард! Ублюдок, как и Франциск Завоеватель. Однако ему никогда не одолеть Ворона: если вода и ветер схлестнутся между собой, победителей не будет.

Альдо с трудом сдерживался, чтобы не взвыть. Ему хотелось разбить вдребезги собственное отражение, так похожее на Унда со старинных фресок Диамни Коро.

Но если он не Ракан, то где же настоящий? Кому принадлежат права, которые он мнил своими? «Да закатная тварь его знает!» — подумал Альдо, корчась от боли. — «Может быть, Раканов не осталось вовсе».

И пропади они все пропадом!

Альдо метался по опустевшей гостинице как полоумный. Ему хотелось мчаться в базилику «Ожерелье миров» и долго, неистово, исступлённо трясти решётку, закрывающую вход в Священную крипту. Он с упоением представлял себе, как будет пинать её ногами и вопить что есть мочи оскорбления прабабке и её ублюдку, своему пращуру.

Поступи он так, добрые агариссцы не сочли бы его умалишённым. Со времени бедствия подобные сцены стали в порядке вещей.

Дождь продолжать лить — безостановочно, однообразно, неумолимо. Вода в полузатопленном городе поднималась всё выше — понемногу, но постоянно. Хозяин гостиницы и лакеи сбежали, захватив всё, что могли увезти; постояльцы выехали; оставались лишь он с Мэллит и полудюжиной алатских слуг.

Улицы вокруг становились более безлюдными. Вечером следующего дня, распахнув окно, Альдо испытал странное ощущение: ему показалось, что он находится в каюте тонущего корабля один в целом свете.

Его судно разбито, а шторм приближается.

— Альдо, — робко позвала его Мэллит из-за спины.

Он оглянулся. С той минуты, как гоганни узнала, что он не Ракан, она стала странно задумчивой.

— Альдо… — повторила она. Её золотистые глаза влажно блестели. — Это вина недостойной… Я оказалась недостойной, — поторопилась она исправиться. — Прости! Если бы тогда в Сакаци я не пришла к тебе, всё было бы по-другому.

— О чём ты? — рассеянно спросил Альдо, отворачиваясь и подставляя разгорячённое лицо холодному осеннему дождю. Он не хотел слушать её жалоб.

— О нашем сыне, — просто ответила она. — Он ведь гоган. Гоган, как и я.

Альдо медленно повернул голову обратно: ему показалось, что он улавливает в её словах что-то смутно-важное.

— Ты отдал нам своё первородство, — пояснила она тихим, несчастным голосом. — Нам, гоганам. А море, оно… Я думаю, оно сердится на тебя за это. Когда родится наш сын, новым Повелителем станет он. Слава Кабиоху, что не Раканом!

— Повелителем? — недоуменно спросил Альдо. — Он? Да его же ещё на свете нет!

— Поэтому всё и случилось, — ответила Мэллит, и слёзы потекли по её щекам. — Недостойная много думала, и, кажется, поняла. Ты позвал море. Оно пришло не к тебе, а за тобой. Наш сын мог бы прогнать его, но он ещё не родился.

— Ты бредишь, — ответил Альдо, дёрнувшись. — Иди спать!

Мэллит вышла, оставив дверь за собой приоткрытой. «Шпионит! — со злостью подумал Альдо. — Боится за меня… Или меня?».

Он отошёл от окна и принялся вышагивать по пустому общему залу. Ему хотелось отмахнуться от слов Мэллит как от ерунды, но что-то в них словно задело невидимую занозу в его душе. Невольно вспоминался разговор с покойным Эсперадором. Старик говорил что-то о Едоме… Так, кажется, звали этого древнего прожорливого гогана? Едом продал своё первородство за похлёбку и оказался отвержен. Отвержен! Потому что кровь не прощает предательства… Юнний сказал тогда: жезл принадлежит гогану. Твоему сыну от женщины из гонимого народа. А ты, ради короны Раканов продавший свою кровь, ты погиб.

И мёртвый Эсперадор торжественно повторил из глубины его памяти:

— Ибо как ты поступал, так поступлено будет и с тобою; воздаяние твое обратится на голову твою!

Альдо внезапно почувствовал, что весь продрог. Влажный холодный воздух врывался в приотворённое окно, и общая зала быстро выстыла.

А что, если старик не бредил? Что, если за предательство крови стихия воздаст ему своим предательством? Море придёт за ним, а гоган, которому он продал свои права, ещё не родился?

Неужели он скоро погибнет? — молнией пронеслось у него в голове.

Бред! Чушь. Эсператистские басни. Этого не может быть. Пусть он не Ракан, но он всё же Повелитель. И он докажет это. Сегодня же он заставит море отступить, а дождь — прекратиться. Только надо дождаться, пока заснёт Мэллит: иначе, завидев жезл в его руках, глупая девчонка опять помешает ему.

«А как же отец? — внезапно подумал Альдо.

Он словно споткнулся об эту нечаянную мысль и встал как вкопанный.

Отец утонул, когда они с матерью катались на лодке. А если их смерть не была случайностью? Если отец, как и он сам, погрешил против крови, считая себя Раканом?

И разве может Повелитель Волн утонуть просто так?

Нет! Волны покарали его, как отверженного Едома.

Альдо рванулся к сундуку, в который слуги упаковали книги, и достал Эсператию, чтобы прочитать предание, о котором говорил покойный Юнний. Но он не помнил ни названия части, ни номера главы; книга же была огромной. Судорожно пролистав сотню страниц, Альдо со злобой швырнул её обратно.

— Тут сам Леворукий ногу сломит!

Ара из огромного аквамарина пришла ему на ум — ара Повелителя Волн. Он видел в ней шторм, вызванный разгневанным Раканом, и гигантскую волну, которая неслась на него, разинув влажную пасть.

Что это было: гибель отца в прошлом или его собственная гибель в будущем?

Альдо застонал от бессильного страха. Погибнуть… Умереть захлебнувшись, как жалкие крысёныши из Ордена Истины! Ужасно!... Но это невозможно! Нет. Он молод, он едва начал жить! Этой весной ему минуло всего двадцать шесть лет.

А разве отец был старше?

Альдо сжал руками голову, пытаясь вернуть себе самообладание. Нет! Он не погибнет. Он просто напугал себя страшными сказками, как маленький ребёнок. Он Повелитель Волн. Разве море не выполнило его приказ уничтожить Орден истинников? Мерзкая нора в одночасье лопнула под напором воды. И это всё сделал он — он, Повелитель! А другого нет и не будет.

«Сегодня, — решил Альдо, — море отступит. Я велю ему оставить этот город. Агарис уже достаточно наказан за свои грехи. Я пощажу тех, кто выжил».

Нужно только дождаться, когда заснёт Мэллит.

В пятом часу утра, когда усталая гоганни, наконец, задремала, Альдо украдкой выскользнул из гостиницы. На сей раз он не взял с собой никаких провожатых. Кипарисовый ларец тоже остался ждать на столе: жезл, потихоньку вынутый из раки, был тщательно завёрнут в полу плаща.

Город казался брошенным на произвол судьбы. Внутри опустевших домов ощущалось странное копошение, одновременно осторожное и небрежное: так крысы роются в куче отбросов в поисках куска полакомее. Альдо сообразил, что это мародёры. Они орудовали на каждой улице. К счастью, на него они не обратили никакого внимания: им и без того было довольно дела.

Мародёры, монахи-могильщики да беднота, которой некуда было бежать — только они и оставались в Агарисе.

В предрассветной мгле Альдо нашёл отвесный берег, откуда в первый раз призвал море. Бухта под ним была почти затоплена: вода поднялась так высоко, что всего на несколько бье не доставала до откоса. Однако Альдо скорее ощущал её присутствие, чем видел: небо покрывали свинцовые тучи, и сумрак вокруг казался плотным, как густой туман. Солнце, даже если оно взошло, вряд ли пробилось бы сквозь серую завесу влаги. Дождь лил как из ведра.

Шляпа и плащ Альдо промокли насквозь. Он бережно развернул жезл — тот гудел теперь низко и глухо. Альдо наставил аметист набалдашника на приблизившееся вплотную море и попробовал сосредоточиться на своих ощущениях.

— Остановись! — вполголоса приказал он. — Оставь этот город. Уходи!

Свинцово-серая волна плеснула ему под ноги. Альдо вдруг показалось, что это огромный спрут пытается добраться до него, протягивая к его ногам жадные скользкие щупальца. Эта дикая мысль вызвала в нём какой-то метафизический ужас.

— Убирайся! — крикнул он, инстинктивно отмахиваясь жезлом. — Я Ракан!

Последнее сорвалось у него с языка само собой, по привычке. Море зашумело, заволновалось, загоготало, словно добрая сотня прозрачных спрутов под водой одновременно затряслась от хохота. Мелкие волны пошли по затопленной бухте, превращая водную гладь в складки огромной алчной утробы.

— Я ваш Повелитель! — крикнул Альдо, до боли сжимая жезл. — Вы должны повиноваться!

Волны нехотя отступили, но Альдо отчётливо слышал их возмущённый ропот. Так ропщет толпа перед тираном: она ещё признаёт его, но уже готова взбунтоваться и снести всё на своём пути.

Мэллит была права, мелькнуло у него в голове. Море пришло за ним. Волны хотят покарать предателя.

Альдо понял это с полной ясностью. Кровь, текущая в его жилах, больше не принадлежит ему.

— Я ваш Повелитель! — крикнул Альдо отчаянно и почти безнадёжно.

Ближайшая волна разбежалась и, высоко взлетев над берегом, плюнула пеной прямо ему в лицо. Альдо отступил, оскальзываясь на вязкой набухшей земле, а потом повернулся и побежал прочь.

В гостиницу он вернулся только после полудня.

Обеспокоенные слуги искали его, но Мэллит почему-то не выбежала навстречу в беспокойстве и тревоге. Вместо того, чтобы метаться как потерянная (чего Альдо, признаться, ожидал) она неподвижно стояла у окна в своей комнате и погасшим взглядом смотрела сквозь залитое потоками дождя стекло. Её внимание было настолько поглощено чем-то во внутреннем дворе, что она даже не заметила возвращения мужа.

Альдо с облегчением спрятал жезл обратно в ларец. Он был рад, что им не придётся объяснятся по поводу реликвии.

— Собирайся, — велел он коротко. — Дороги в Агарисе уже свободны, я проверил. Мы уезжаем сегодня.

Мэллит даже не повернула головы. Она смотрела на что-то так пристально, что не слышала его слов.

Альдо подошёл к окну. Сквозь залитое водой и запотевшее стекло в свинцовом переплёте ничего не было видно, но ему всё же почудилось, что во дворе мелькнуло что-то жёлтое.

— Что ты там высматриваешь? — спросил он грубо.

На сей раз Мэллит услышала. Она вздрогнула и медленно перевела на него застывший взгляд. В нём плескался беспредельный ужас.

— Там мой отец, — беззвучно пробормотала она.

Альдо снова бросил быстрый взгляд во двор. Внизу было пусто.

— Ты сошла с ума, — сказал он презрительно. — Твой отец давно мёртв. Да и как ты могла рассмотреть хоть что-то сквозь этот треклятый ливень?

Но Мэллит продолжала бормотать как сомнамбула:

— Там мой отец!

— Будь это так, он поднялся бы наверх, — возразил Альдо. — Никто не станет торчать под окнами в такую погоду. У тебя просто помутилось в голове!

Его охватили раздражение и досада: вот, возись теперь с полоумной, которой мерещится Леворукий знает что! Должно быть, так на неё действует беременность. Он слыхал, что в таких случаях мужьям спасу нет от нелепых капризов и слезливых страхов, и едва не заскрежетал зубами, подумав, что теперь ему придётся нянчиться со свихнувшейся бабёнкой. Скорее бы уж она разродилась! Это единственное, на что годится дурочка: дать ему наследника.

Наследника-гогана.

Альдо замер, как мародёр, застигнутый на месте преступления. Мысли в его голове завертелись, как волны в водовороте. Гоган! Едома одурачил младший брат, а его, Альдо, обобрал гоган. Младенец, который ещё не родился. Мэллит сказала, что именно он станет новым Повелителем, когда появится на свет.

А если он не появится? Тогда у волн не останется иного Повелителя, кроме него, Альдо!

Альдо посмотрел на Мэллит через плечо. Она опять замерла у окна, как зачарованный кролик перед удавом. Невысокая и худенькая, она была хрупкой, как тонкое стекло.

Такой легко умереть. Её способна убить любая мелочь. Если она простынет, если заболеет, если упадёт, не удержавшись на лестнице или скользком полу…

И младенец-гоган не родится.

Набалдашник у жезла Повелителя Волн должен быть достаточно тяжёлым.

Альдо украдкой прикоснулся к крышке кипарисового ларца. Если сейчас он снова достанет жезл, Мэллит ничего не заметит: она целиком поглощена своими химерами. Ему хватит всего одного точного удара в висок. Бедная девочка умрёт легко и безболезненно, даже не успев понять, что произошло. А слугам он скажет, что она оступилась во время сборов и ударилась головой о край сундука. Кто подвергнет сомнению его слова? Свидетелей нет, как, впрочем, нет и судей.

И младенец-гоган умрёт вместе с ней.

Его сын. Его неродившийся сын.

Единственный сын.

Альдо обожгло как раскалённым железом. С пронзительностью, с которой иногда ощущается будущее, он понял, что у него больше никогда не будет другого.

Неужели он готов убить собственного сына?..

Альдо сжал пальцами пылающий лоб, потрясённый своими мыслями. Неужели он так боится смерти, что готов уничтожить младенца в утробе матери?

Твари закатные!

Разве он не дворянин?! Разве не привык он с малых лет к опасности? Разве не умеет смотреть прямо в лицо смерти, как положено мужчине? Неужели он всего лишь трус, жалкий трус, малодушный мерзавец, готовый жертвовать чем угодно ради собственной безопасности?

Какая дрянная мыслишка!

Матильда сказала бы, что он рехнулся.

Робер отшатнулся бы от него с отвращением.

А отец — разве перекладывал он свои грехи на других? А ведь в день смерти он был молод, и ещё моложе была мать. Но они сами ответили за свои ошибки.

Он должен платить по своим счетам сам.

Нет, положительно: он слишком долго просидел изгнанником в этом подлом городе! Обожаемый внук, сюзерен для кучки трусливых ничтожеств! Последний Ракан в роду. Но теперь всё изменилось. Пора стать не последним, а первым, и не Раканом, а родоначальником новых Повелителей Волн!

Альдо снял руку с ларца. Он не сбежит от судьбы, как перепуганная крыса, огрызаясь на ходу. Он поступит как мужчина и Повелитель. О его слабости не узнает никто. Он пожал плечами: у всех бывают плохие минуты.

Волны не простят его, если он дополнит продажу первородства убийством. Пусть Мэллит родит нового Повелителя.

Тем временем гоганни отошла от окна и, двигаясь как во сне, направилась к двери. Альдо успел перехватить её на полпути.

— Мэллит? Ты куда собралась?

— Там мой отец, — ответила она без всякого выражения. — Он зовёт меня.

Её взгляд был таким застывшим, а голос звучал так безжизненно, что Альдо охватило дурное предчувствие. Он схватил жену за плечи и, развернув лицом к себе, ощутимо встряхнул.

— Посмотри на меня! — велел он. — Я говорю тебе, что во дворе никого нет!

— Там мой отец, — повторяла Мэллит монотонно. — Недостойная должна выйти. Недостойная нужна ему.

— Ты нужна нашему сыну! — резко возразил Альдо, встряхивая её снова. — Нашему живому сыну, а не своему мёртвому отцу! А не должна ты быть недостойной матерью!

Взяв ладонь Мэллит, он крепко приложил её к животу гоганни.

— Вот наш сын! — сказал он. — Слышишь? Не смей забывать о нём!

Во взгляде Мэллит мелькнуло что-то осмысленное. Она ласково провела ладонью по животу, и лицо её слегка прояснилось. Она походила на человека, пробуждающегося от какого-то липкого сна. Альдо решил воспользоваться этим.

— Я запрещаю тебе выходить во двор, — приказал он. — Всё, что ты делаешь, отныне ты должна делать только ради нашего сына. Слышишь? И я тоже, — добавил он секунду спустя.

— Да, — ответила Мэллит.

Она глубоко вздохнула, словно освобождаясь от морока.

— Не гляди больше в окно, — предупредил её Альдо. — И помни: твоей семьи давно нет в живых. Всё, что у тебя есть, сейчас в тебе самой. Если ты хоть на мгновение забудешь об этом, ты погубишь нашего сына. А ты должна произвести его на свет, иначе некому будет повелевать волнами!

— Альдо… Я запомню, — прошептала Мэллит. — Я сделаю всё, как ты говоришь.

Альдо с облегчением выдохнул: ему удалось достучаться до её сознания.

— Начинай собираться, — произнёс он. — Ты уезжаешь завтра.

Мэллит испуганно посмотрела на него.

— Я хочу сказать: вы уезжаете, — поправился Альдо. — Ты и наш сын. Я распоряжусь, чтобы слуги немедленно начали сборы. Завтра с рассветом вы отправитесь в Сакаци. Это лучшее место для родов. Матильда сумеет позаботиться и о малыше, когда придёт срок ему родиться, и о тебе.

— А ты? — потрясённо спросила Мэллит одними губами.

— А я останусь здесь, — просто ответил Альдо. — Ты ведь знаешь сама и сказала мне вчера: другого выхода нет.

Мэллит поняла его мгновенно. Глаза её расширились, став неправдоподобно огромными на нежном личике, а нижняя губа едва заметно задрожала.

«Она же останется совсем одна! — подумал Альдо. — Мне придётся покинуть её».

И острая жалость полоснула его по сердцу.

— Бедная моя пчёлка, — проговорил он ласково, погладив её по руке, — бедная моя пчёлка!

Мэллит кинулась ему на шею. Он зарылся лицом в её волосы, такие солнечные в этот беспросветно-серый день, и несколько минут простоял так. Затем разжал руки и отстранился.

— Послушай внимательно, пчёлка, — сказал он мягко. — Когда я был совсем ребёнком, мой отец утонул — здесь, в агарисском заливе. Я не знаю, почему это случилось. Наверно, мать могла бы рассказать мне об этом, но она погибла вместе с ним. Если б она выжила, она предупредила бы меня. Тогда я не совершил бы стольких ошибок, сколько наделал. Но я не хочу, чтобы наш сын повторил мою судьбу. Для этого ты должна выжить, Мелитта. Когда наш сын вырастет, расскажи ему обо всём.

Мэллит судорожно кивнула. По её щекам катились крупные слёзы.

— А сейчас я помогу тебе собраться, — продолжал Альдо с деланной беспечностью. — Слугам я скажу, что поеду вперёд разведать дорогу — налегке, ещё с вечера. Потом говори им всё, что захочешь. Но Матильде, как доберётесь до Сакаци, сразу расскажи правду. Ей будет тяжело принять это, но она сильная женщина. Она вынесет. А этот жезл, — Альдо указал на кипарисовый ларец, — я доверяю тебе. Я велю слугам приторочить его к твоему седлу. Когда придёт время, отдай его нашему сыну. Это всё, что я могу оставить ему в наследство, но зато оно полностью его.

Мэллит склонила голову, соглашаясь.

— Какое имя ему дать? — тихо спросила она.

Альдо задумался. Почему-то этот вопрос ни разу не возникал в его мозгу за все эти месяцы. Вероятно, он просто не осознавал до конца, что дал жизнь новому человеку.

— Назови его Альдо, — весело попросил он.

Сборы продолжались до позднего вечера. Альдо тянул время, как мог. Ему до дрожи не хотелось окунаться в сырую промозглую темень, обволакивающую агонизирующий Агарис как траур. Дождь всё лил и лил, барабаня в запертые ставни, как припозднившийся гость.

Наконец, Альдо решился. Было уже около полуночи, когда он покинул гостиницу, ещё раз повторив свои распоряжения на завтра. Выехав за ворота, он ещё с час блуждал, отыскивая в ночном мраке монастырь Ордена Славы: здешние монахи ещё продолжали хоть как-то обходить город и помогать нуждающимся.

Найдя нужную дверь, он дёрнул за верёвку колокола и долго трезвонил в него.

— Я хочу пожертвовать Ордену этого коня для вывоза больных и раненых! — сообщил он появившемуся привратнику.

Заодно с конём Альдо пожертвовал Славе дорожный плащ и шляпу, а также всё, что завалялось у него в карманах — монеты, драгоценности, безделушки. Всё это было ему уже без надобности. Он действовал словно под влиянием вдохновения, легко и свободно. Монах смотрел на него не без удивления, но подарки принял: знатный господин был обходителен, добродушен и трезв. Кто знает, какие грехи перед Создателем он замаливает, отдавая одежду в такой ливень?

Из монастыря Альдо пешком отправился к берегу, с которого призывал море. Хорошие истории должны заканчиваться там, где начинались. Периодически сбиваясь в темноте с дороги, Альдо развлекался тем, что высчитывал в уме день рождения сына. По всему выходило, что тот появится на свет в самом начале лета — когда старый парк вокруг Сакаци расцветёт, а беседки оплетут вьющиеся мелкие розы.

Альдо попробовал представить себе, как будет выглядеть Альдо младший, когда вырастет. Перед его мысленным взором возникло собственное отражение: весёлые голубые глаза, беззаботная белозубая улыбка всеобщего любимца и баловня. Только волосы сына отливали не чистым золотом, как у него самого, а солнечной рыжиной.

Гоган! Его сын — гоган! Альдо едва не расхохотался в голос: вот уж кто из всей их семьи сумеет сколотить себе состояньице!

Пожалуй, он будет поумней отца.

Лицо Альдо было совершенно мокрым — из-за дождя.

Наконец, он отыскал бухту, над которой в первые раз опробовал жезл. Теперь её не было: море затопило её полностью. Откос, прежде горделиво возвышавшийся над нею, был полностью залит водой: Альдо брёл в луже, доходившей ему до середины сапог.

Волны ждали его с нетерпением. Море алчно шевелилось, как тысяченогий спрут, пришедший за своей жертвой.

Альдо почувствовал, что основательно продрог. Как тяжело, что он совсем один! Как бы любим он ни был, как бы ни был дорог своим друзьям и родным, умереть приходится в одиночку. Вокруг не было никого, кроме волн, но они — его подданные, его стихия! — стали его злейшими врагами.

Волны — холодные, скользкие спруты. Как могло оказаться, что эти мерзкие слизни оказались на гербе Повелителя Волн — у него, с его любовью к жизни, с его горячей кровью?! Пусть Придды забирают спрутов в свои владения. Его сын выберет себе другой герб.

Альдо вдруг показалось, что в волнах плеснуло гибкое чёрное тело. Он прищурился, всматриваясь. Быть не может: дельфин! Альдо часто видел их изображения на старинных фресках: сильных, весёлых, радостно резвящихся в воде. Морскую колесницу Унда влекла за собой целая их стая, а сам Ушедший, удивительно похожий на юную золотоволосую женщину, правил ими белым, как пена, жезлом.

Вот что будет на его новом гербе.

В затопленной бухте плеснуло снова. Дельфин кружился совсем близко, всего в нескольких шагах от Альдо, наслаждаясь дождём и набегающими волнами. Да и чего ему было бояться, когда вода — его родная стихия?

Правду говоря, Альдо не был уверен, что не находится в плену у собственного воображения. Но он и не хотел разувериться. В глубине души он знал, что в конце море обернётся холодным спрутом, который обовьёт его щупальцами и утащит к себе на глубину. Но по крайней мере в минуту смерти вместе с ним будет настоящий друг.

Альдо тихонько засмеялся и широко распахнул руки, словно собирался обнять своего спутника.

— Волны! — крикнул он в полный голос, — встречайте своего Повелителя!

И он бросился в затопленную бухту.

Дождь прекратился за три часа до рассвета. Тучи разошлись, и впервые за несколько последних дней на измученный Агарис взглянуло ясное осеннее солнце.

Рассвет застал Мэллит верхом на лошади. Она не плакала: нельзя было позволять себе даже думать об случившемся до приезда в Сакаци. Все её силы принадлежали сыну.

— Гица принцесса, мы готовы, — оповестил её старший из слуг, последний раз проверив обоз, — Прикажете отправляться?

Мэллит молча кивнула. Их маленький отряд — тележка с сундуками, которую тащили два алатских мула, да шестеро верховых — тронулся с места. Альдо накануне велел ехать к Северным воротам — тем самым, к которым они не смогли пробиться ещё несколько дней назад.

Теперь дороги были почти пусты. Хотя наводнение не добралось до Адрианова холма, он тоже сильно пострадал — из-за паники, мародёров и бесконечного проливного дождя. Многие дома стояли закрытыми и брошенными, сточные канавы были переполнены, и вода на мостовой доходила до щиколоток. Колёса чавкали и время от времени проваливались в вязкую жижу. Но лошади и мулы шагали бодро: проглянувшее солнышко благотворно подействовало на животных и на людей. То здесь, то там открывались ставни и мелькали лица: оставшиеся жители со вздохом облегчения встречали рассвет. Постепенно на улицах стал появляться народ: беднота, старики, верующие, уповавшие на милость Создателя. Они выходили наружу оценить ущерб, нанесённый разгулом стихии.

Кто-то из прохожих, видимо, напугал лошадь Мэллит. Животное заметалось по улице, шарахаясь от рук алатцев, которые пытались успокоить его. Секунда — и лошадь понесла. Мэллит, не успев даже толком испугаться, уцепилась обеими руками за её шею.

Крики всполошившихся слуг замерли вдали очень быстро. Лошадь мчалась, взбрыкивая крупом, и Мэллит поняла, что не сможет удерживаться долго. Её охватил парализующий страх — не за себя, а за ребёнка, которого она носила в себе.

Альдо велел им выжить!

«Пожалуйста!» — взмолилась Мэллит неведомо кому. Лошадь словно услышала её и на полном скаку вскинула задом, пытаясь избавиться от всадницы. Мэллит мысленно завизжала и в ту же секунду обозлилась на саму себя.

Это она — она, которая в ночь огнеглазого Флоха выпрыгивала из окна и спускалась вниз по дереву — кудахчет как глупая курица, когда опасность грозит её сыну? У неё хватало мужества бродить в одиночку по ночному городу, так неужели ей не хватит мужества сейчас?

Эти мысли молнией проносились у неё в голове, когда краем глаза она заметила толстый сук, на который несла её взбесившаяся лошадь. Извернувшись, как кошка, Мэллит отпустила шею животного и что есть силы вцепилась в толстую ветку. Её вырвало из седла, но удержаться на суку ей всё же не удалось: поболтавшись секунду в воздухе, она рухнула навзничь прямо на мокрую солому, рассыпанную по земле. Рядом валялось какое-то тряпьё и разорванные тюки. Должно быть, кто-то из жителей выкинул лишней хлам, сбегая из тонущего Агариса.

Знакомая фигура в чёрно-жёлтом балахоне загородила переулок. Лошадь Мэллит заржала, поднялась на дыбы, а затем шарахнулась к стене какого-то дома, проехавшись по нему всем боком. Кипарисовый ларец, притороченный к седлу с той стороны, раскололся как орех. Жезл вывалился из него и покатился назад к Мэллит, а освободившаяся лошадь ликующее заржала и помчалась вперёд, мгновенно скрывшись из виду.

«Наследство моего сына!» — стукнуло в мозгу у Мэллит. Резво вскочив на ноги, она рванулась к реликвии, оставленной Альдо на её попечение и инстинктивно прижала её к себе.

— Дочь моя! — произнёс старик в чёрно-жёлтом балахоне.

Мэллит задрожала от этого голоса. Вчерашний кошмар, который сумел прогнать Альдо, вернулся к ней, но теперь он был ближе, намного ближе! Её отец вновь стоял под дождём, протягивая вперёд руки с требовательной мольбой.

Под дождём?.. Но ведь дождь уже окончился!

Вокруг неярко светило солнце, но Мэллит казалось, что она видит отцовское лицо словно сквозь мутное стекло, залитое потоками воды. Он как будто он плакал всей кожей.

— Помоги нам, — шептал он, и его голос так же тёк и расползался шорохами и звоном дождя. — Твоя мать, твои сёстры и братья, все они зовут тебя!

— Ты же умер! — крикнула Мэллит отчаянно — то ли вслух, то ли мысленно.

— Мэллит! — отвечала ей мать. Она стояла на том же месте, где секунду назад был отец, и лицо её тоже текло и подёргивалось влажной рябью.

Мэллит бессознательно подняла жезл, дрожа от ужаса и какого-то липкого омерзения.

Мать отступила на шаг, осуждающе качая головой.

— Недостойная дочь! — произнёс отец. Теперь он стоял на месте матери. — Позор чресл моих!

Мэллит неловко замахнулась, но ударить не смогла. Хотя образы родителей искажались, как отражение в бегущей воде, у неё не хватало духу поднять на них руку.

— Помоги нам! — жалобно звала её мать.

— Пойдём! — повторял отец, и его балахон развевался на ветру, словно поднимались и опускались пёстрые змеиные кольца.

Мэллит невольно отступила, продолжая крепко прижимать к себе жезл. Ещё несколько шагов — и она оступилась, споткнувшись об разбросанное на дороге тряпьё.

— Идём! — властно сказал отец, протягивая к ней руку, чтобы поднять. Его сплошь заливали потоки невидимого дождя, который лил только над его головой.

Молния сверкнула прямо над ним.

Ослепительная и бесшумная, она ударила в шаге от упавшей Мэллит. Отец завизжал неестественно высоким голосом — так завизжала бы огромная крыса, которую сжигают заживо. Чёрно-жёлтый балахон вспыхнул и задымился, а по земле забил в агонии змеевидный хвост, увенчанный на конце рыбьим плавником.

Что это?!.. Это тварь?..

— Мэллит!

Высокий всадник на огненно-рыжем коне несся ей навстречу по переулку. В его руках сиял золотой лук, стрела из которого только что поразила существо, пытавшееся увести её.

Блистательный Робер!..

Но как мог блистательный Робер оказаться здесь?

Мэллит резво вскочила на ноги и, едва всадник поравнялся с ней, со всей силы огрела его жезлом по спине.

Робер успел увернуться. Удар пришёлся главным образом по крупу коня. Тот оскорблённо всхрапнул и показательно лязгнул зубами прямо перед носом у храброй воительницы.

— Мэллит! — воскликнул блистательный Робер поражённо. — За что?..

Он выглядел совсем обычно, только сильно осунулся и похудел, а его глаза и щёки казались сильно запавшими. Он производил впечатление человека, только недавно оправившегося от тяжёлой болезни.

— Я… Я… Что это было?.. — пробормотала Мэллит, прижимая к себе жезл.

Робер быстро спешился.

— Эта тварь хотела сожрать тебя, — объяснил он негромко и мягко. — Чем бы она тебе не представлялась, это всего лишь иллюзия. Они способны наводить их, как закатные твари. Может быть, это и есть закатная тварь. Поверь мне, я знаю, о чём говорю. Взгляни сама: разве это то, что ты видела минуту назад?

Мэллит отрицательно замотала головой. В двух шагах от неё лежало нечто, похожее одновременно на рыбу и на змею.

Только сейчас она поняла: тварь охотилась не столько за ней, сколько за её сыном!

Блистательный Робер спас её.

— Мэллит? — обеспокоенно позвал он. — С тобой всё хорошо?

— Д-да, — с трудом ответила она. — Но откуда здесь блистательный?

— Я поехал в Эпинэ, — отозвался Робер, — но… гм… заболел по дороге. Выздоровев, я вернулся в Сакаци. Там Матильда сообщила мне, что вы с Альдо отправились обратно в Агарис. Я немедленно поехал следом и уже в пути узнал о здешнем бедствии. Все дороги из города заполнены беглецами. Что здесь стряслось? Потоп?

Мэллит покачала головой: она не в силах была рассказывать о случившемся.

Со свойственной ему деликатностью Робер понял её нежелание говорить.

— Матильда ожидает всех нас в Сакаци с нетерпением, — сказал он бодро, меняя тему.

— Мы сегодня возвращаемся туда, — ответила Мэллит. — Но моя лошадь сбежала.

— У меня есть запасная, — успокоил её Робер. — Лошадь моего друга, Ричарда Окделла. Я захватил её с собой на случай, если он ещё в Агарисе. Но, похоже, что он давно вернулся в Олларию. Так что пока ты можешь воспользоваться ею. Её зовут Сона, и у неё отличный характер.

Мэллит улыбнулась — несмело, но с глубокой признательностью.

— Блистательный очень добр, — сказала она, — и я благодарю его за помощь.

— Но… — Робер растерянно оглянулся, хмуря тёмные брови, — я не понимаю. Где Альдо, Мэллит? Разве он не с тобой?

Мэллит отступила на шаг и, положив руку на живот, ответила спокойно и с достоинством:

— Альдо здесь.