Староста, который хотел достичь власти (джен)

— Она, значит, обманула Перегрина, — Яксли усмехнулся. — И велела тебе наложить Империус на Толстоватого, и собирается сделать его министром.

Я кивнул.

— Знаешь, так ты и сделаешь, — он был, кажется, доволен этой выдумкой. — Амбридж не станет мешать Толстоватому стать министром, а, когда она узнает правду, будет уже слишком поздно.

Когда я вышел из его кабинета, настроение у меня было довольно приподнятое. Я отправился в приемную Фаджа, чтобы закончить какие-то малозначительные дела, написал обычное ежедневное письмо для Амбридж — и только когда взялся его отправлять, заметил, что письмо от нее уже некоторое время дожидалось на моем столе.

«Через две недели. Сигнал в значке. Убедись, что все готовы. Сегодня останься в министерстве до вечера. Жди сообщения.»

Я свернул бумажку и спрятал ее в карман. Почему остаться до вечера? Вероятно на тот случай, если срочно потребуется какая-то помощь. Они планировали что-то еще, и это что-то должно было произойти сегодня. О чем я слышал впервые, хотя Амбридж явно принимала важное участие. И это, кажется, было что-то важное. Почти такое же важное, как атака Министерства. Что было их целью? Хогвартс? Гринготтс? Косой Переулок?

Мне никак не удавалось сообразить, а время уходило. Конечно, я сообщил о том, что «что-то планировалось» всем, кто мог что-нибудь сделать, но пользы в подобном сообщении было немного. Я не знал даже, давно ли эта акция была подготовлена. Единственное, что я мог придумать — покопаться в вещах, изъятых одно время из кабинета Амбридж и надеяться, что там найдется какой-нибудь намек, который пропустили мракоборцы.

Я выскочил в коридор, и направился в отдел доказательств, но в коридоре меня неожиданно окликнула Мелтон, направлявшаяся, по всей видимости, в приемную Фаджа, чтобы поговорить со мной.

— Перси. Думаю, нам нужно объясниться.

Я остановился и растерянно посмотрел на нее. Она выглядела мягкой, как будто у нее вдруг сильно поменялось настроение.

— Понимаю, мы нехорошо закончили, — сказала она мурлыкающим голосом, — но мне хотелось бы, чтобы мы снова стали хорошими знакомыми.

— Мне тоже этого хотелось бы, — я схватил ее руку и быстро пожал ее.

Потом я развернулся и пошел прочь — я не мог позволить себе терять время.

Вещи Амбридж были сложены в большую коробку. Я принялся разгребать их, вытащил несколько вазочек, пасторальных статуэток, раскрошил сухую розу, так что крохотные обломки лепестков рассыпались по всей коробке — и наконец извлек на свет большую стопку конвертов. В первом же из них оказалось дурно написанное и очень старое любовное письмо — было даже удивительно, что его решили сохранить. Остальные письма хранить было, кажется, еще меньше смысла. Сказать честно, я так и не смог понять, по какому принципу они были выбраны. Просмотрев же, наконец, с десяток, я наткнулся на заметку, пришедшую от Люциуса Малфоя. В первом же предложении упоминался Боуд, а потом мне пришло в голову, что Долорес, конечно, и сама довольно много знала о том, как управлять дементорами. Очередной побег из Азкабана?

Я резко поднялся, побросал все вещи обратно в коробку, небрежно задвинул ее на полку и через несколько секунд уже шел к кабинету Скримджера.

Я не ошибся. Побег из Азкабана действительно состоялся в ту самую ночь. Как и приказывала Амбридж, я дожидался сообщения об этом в приемной Фаджа. Мне было довольно жутко осознавать, что почти все, чего добился Скримджер тогда на площади банка Гринготтс, теперь было уничтожено. Холодный страх по капле протекал в мое сердце, пока я с новой ясностью осознавал, что министерство падет — и очень скоро. Мне становилось по-настоящему страшно. Время шло, а победа казалась только дальше.

Захлопали крылья, и на стол передо мной опустился Гермес. Я слегка провел по перьям у него на голове, и только потом заметил, что с ним было письмо — более-менее подробно рассказывающее о произошедшем в Азкабане той ночью. Я же мог разобрать только одно слово: «Успех.» — и тянувшийся следом приказ: «Но они знали заранее. Выясни.»

Вслед за этим, я увидел, как Толстоватый заходит в кабинет Скримджера. Тот был, кажется, очень зол. Швырнув через всю комнату увесистое пресс-папье, он некоторое время ругался в пустоту, и наконец стал казаться очень усталым.

— План готов? — спросил Скримджер, опустившись в кресло. — К моменту, когда отдел Тайн начнет?

— Да, — Толстоватый кивнул. — Нам в точности известны их действия, у нас их сигнальные значки.

Скримджер некоторое время молчал, а потом кивнул и просто сказал:

— Хорошо.

Он подумал еще немного, и добавил:

— Если у нас не получится, передайте Уизли мою благодарность.

— Сами ему скажете, — сказал Толстоватый.

— Этому ублюдку? Никогда, — отрезал Скримджер. — И не смейте ему ничего говорить, если мы выиграем. Я не хочу, чтобы засранец обнаглел еще больше.

Толстоватый пожал плечами и кивнул.

— Кстати, пустите слух, что мы узнали о готовящемся побеге случайно, — добавил Скримджер. — Не надо, чтобы они сейчас узнали, что мы знаем.

Я вновь посмотрел на письмо Амбридж, еще раз прочитал выведенное на нем слово «успех». Мне виделось, что падение министерства с каждым днем становится все ближе. Я сделал все, что было в моих силах, чтобы подготовиться к любому исходу, и все остальное оставалось на волю случая. Поток событий был готов подхватить меня и, зажав, словно в тисках, тащить вперед. И было ясно, что вынырнуть в середине не получится — только увидеть все до самого конца. Сердце замирало от страха перед этим будущим.

— Мне тоже очень страшно, — сказала Айи тем вечером. — И за тебя, Перси. Ты все время, кажется, в какой-то броне.

Меня это слегка задело, да и вообще я не слишком понял, что она имела в виду.

— Я люблю тебя, Айи, как никого не любил до сих пор, — серьезно произнес я.

— Нет же, Перси, нет. Я не об этом, — она прижалась ко мне. — Я знаю, что любишь, и я люблю тебя тоже, но все равно мне кажется, что ты скрываешь очень многое.

— Ты тоже. Но так было с самого начала.

— Знаю… — она хотела продолжить, но я перебил ее.

— Ты тоже, Айи. Ты тоже все время в броне. Может, именно поэтому так кружит голову… Что всегда есть что-то еще, всегда хочется больше, чем есть.

— Да, может быть, — Айи улыбнулась, как будто вспомнив что-то. — Но сейчас… страшно. Словно все, что происходит, сломает и меня, и тебя. Я знаю, тебе очень тяжело, но ты молчишь. И вдруг от того, что молчишь, еще тяжелее?

— Думаю, просто есть вещи, которые не имеет смысла говорить, — с усмешкой сказал я. — Они никому не интересны, даже самому себе.

— Они интересны мне, Перси, — с чувством возразила Айи, обнимая меня. — Пожалуйста, не забывай, что всегда можешь сказать мне все.

Она погладила мое плечо, и я почувствовал, как от ее слов и объятий становилось тепло и спокойно.

— Я люблю тебя, — прошептала она. — Я очень тебя люблю.

Я прижал Айи к себе, повторяя ей те же слова. Некоторое время мы были почти неподвижны.

— Ты веришь, что все будет хорошо? — спросила вдруг Айи с волнением. — Скажи, мне важно знать.

— Почему?

— Просто ответь.

— Верю, — улыбаясь, сказал я. В тот момент я действительно верил. Что мы с ней будем рядом, что я примирюсь с родными, что все вернется на круги своя и будет так, как и должно было быть с самого начала.

В ночь на первое августа — всего за несколько часов перед тем, как должен был начаться штурм — все было еще спокойно, сигнал еще не был отдан. У меня появлялись даже сомнения, что все произойдет так скоро, в какой-то мере, даже не хотелось в это верить.

И все-таки поток событий уже подхватил меня. Война становилась ближе, и шаг за шагом приближалась катастрофа.

Всего несколько дней назад Гарри Поттера перевезли в Нору к моим родителям — пользовались метлами из опасений, что Эглантина Берк из отдела Магического Транспорта отслеживает сеть летучего пороха. В этой стычке погиб Грозный Глаз Грюм — прославленный мракоборец, а мой брат Джордж был серьезно ранен.

Я вышел из министерства и пошел по улице, чтобы найти место, где можно было трансгрессировать. Шел колкий и холодный дождь. Мокрый асфальт лоснился глянцем в свете мутных фонарей.

— Эй, — с другого конца улицы меня неожиданно окликнул полный человек в свободном черном пальто. — Подожди.

— Картрайт? — спросил я.

Тот, переваливаясь, подошел ко мне, и похлопал по плечу.

— Тоже ждешь сигнала? — спросил он. — Кажется, все удастся. Впрочем, я о другом хотел с тобой поговорить. Не хочешь немного выпить, пока есть пару часов?

— Лучше давай пройдемся, — сказал я.

— В такую погоду? — он был, кажется, удивлен. — Ладно тебе, я заплачу.

Но я отказался, и тогда он нехотя пошел следом за мной. Кажется, ему действительно хотелось что-то у меня узнать.

— Мелтон о тебе говорила, — неожиданно заметил он.

— Ты общаешься с Мелтон? — переспросил я.

— Немного, — уклончиво ответил тот. — Расскажи лучше, как тебе это удалось.

— Что?

— Как ты влез ей в голову?

— В голову?

— Ну она о тебе думает, — нетерпеливо уточнил Картрайт.

— Сомневаюсь, — усмехнулся я, очень в самом деле удивившись, что ему хотелось поговорить именно об этом, и именно сейчас. — Зачем ей это!

— Так я и знаю, что не нужно. Но факт есть факт, — безапелляционно заявил Картрайт. — Так что скажи, как ты с ней общался, что говорил. Я тогда сделаю выводы. Она почти готова начать за тобой бегать и, клянусь, я узнаю, почему.

— Думаешь она влюбилась? В меня? — с сарказмом переспросил я.

— Факт есть факт, — повторил Картрайт, все больше хмурясь. Кажется, ему казалось, что я нашел секретное заклинание и скрывал его, чтобы весь успех достался мне одному. Это было странно хотя бы из-за того, что его представление о моем успехе не имело ничего общего с реальностью.

— Так что скажешь? — нетерпеливо переспросил Картрайт.

— Мне кажется, нельзя говорить, что девушка бегает, — протянул я.

Картрайт с раздражением посмотрел на меня, ему, кажется, показалось, что я издеваюсь.

— Так говорят «хорошие парни», — с брезгливостью заметил он.

— А что? Девушки любят хороших парней, — с уверенностью заявил я.

Тот, кажется, едва сдержался, чтобы не рассмеяться мне в лицо, потом немного подумал и добавил:

— Ты издеваешься?

— Нет. Почему?

— Издеваешься.

Мы остановились на каком-то перекрестке, я задумчиво уставился в натекшую к бордюру лужу и посмотрел на свое отражение в воде.

— Тебе когда-нибудь удавалось понравиться девушке тем, что ты такой хороший? — насмешливо спросил Картрайт.

Я пожал плечами.

— Я понимаю, что я сам спросил у тебя, как у тебя получилось и все такое, — заметил тот. — Но сейчас ты лжешь. Скажи мне правду!

— Да нет ничего. Не нравлюсь я Мелтон, — с легким раздражением сказал я. Картрайт недоверчиво хмыкнул. Я молчал, все еще рассматривая качавшиеся в луже блики фонарей и твердо решив, что дольше продолжать этот разговор нечего. А потом вдруг мои глаза встретились с глазами отражения Картрайта.

В следующую секунду голову пронзила страшная боль, а потом я рухнул на мокрую мостовую. Меня трясло, по виску поползла горячая капля крови. Перед глазами носились тусклые видения, выкрикивавшие мне проклятия. Толстоватый разговаривал со Скримджером, а потом вдруг достал палочку и выкрикнул убивающее заклятие. Лежавший в гробу Дамблдор резко раскрыл глаза, взвыл, протянув ко мне костлявые полуразложившиеся руки. Айи истекала кровью на полу в коридоре отдела Тайн, и я не мог спасти ее. И с новым приступом раскаленной до бела боли все расплылось, оставив только раздирающий сердце ужас.

Потом я распахнул глаза и резко сел. Голова была словно набитая иглами. У меня вырвался то ли всхлип, то ли стон, я прижал руки к лицу, сдерживая рвавшийся наружу смех.

Да, именно так. Глупее не придумаешь.