Староста, который хотел достичь власти (джен)

В повестке, которую выдали моему отцу и которую Ранкорн любезно прислал и мне, моего отца вызывали для допроса в восемь 30 августа. Разумеется, явившись утром, я попытался тут же добыть через Долиша расшифровки, однако, вместо этого нашел на столе записку от Перегрина и встретил дожидавшуюся меня Мелтон. Она сперва посмотрела на меня с немым вопросом, потом слегка нахмурилась и сказала:

— Берк хочет встретиться с тобой. Приглашает тебя на завтрак.

— Эглантина Берк? — переспросил я, быстро прочитывая записку. Перегрин хотел поговорить о скорейшем разбирательстве по делу Клавдии Долоховой, и мне припомнилось что он спрашивал меня об этом еще на том приеме. Это было довольно невероятным, но он, кажется, хотел досадить Долохову гораздо больше, чем мне.

— Да, Эглантина Берк, — с легким недовольством повторила Мелтон.

Я уставился на нее, недоумевая, почему главе отдела Магического Транспорта захотелось вдруг говорить со мной.

— Она просила передать тебе, что помнит ваш первый разговор и очень жаль, что вам не удалось побеседовать после этого, — добавила Мелтон. Ей самой, кажется, хотелось поговорить о чем-то другом, впрочем, после небольшой паузы, она приняла нарочито-беззаботный вид и начала говорить о погоде. Я односложно отвечал ей, гадая, зачем же Эглантина Берк хотела меня видеть, пока не вспомнил наконец наш первый разговор более подробно. В тот раз она узнала о моих отношениях с Айи, а я убеждал ее пойти против Амбридж. Едва меня посетила эта мысль, как мне стало почти дурно, почувствовалось даже, как на руке дергается какая-то мышца.

— Скажи ей, что я буду рад, — пробормотал я. Эглантина Берк была в хороших отношениях с Яксли, правильно? Значит она уже рассказала ему? Мне стало вдруг сложно дышать.

— Это сейчас, — с легким недовольством заметила Мелтон. — Она сказала, что будет ждать тебя.

Сложно было сказать, на что я надеялся, когда все-таки явился на встречу. Эглантина Берк сидела за угловым столиком и внимательно изучала меню. Когда я подошел к ней, она подняла глаза и приветливо улыбнулась.

— Здравствуйте, мистер Уизли. Очень рада, что вы смогли присоединиться ко мне.

Я сказал в ответ что-то вежливое и сел напротив, стараясь скрыть беспокойство.

— Это очень жаль, что мы так давно не беседовали с вами, — беззаботным тоном произнесла Берк. — В тот раз все было совсем иначе. Вижу, ваши отношения с Долорес с тех пор улучшились.

— Я весьма раскаиваюсь в том, что сказал вам тогда, — сказал я, посмотрев на нее. — Я был очень влюблен и очень глуп. Я могу только просить вас сохранить мой постыдный секрет.

— Что вы, в любви нет ничего постыдного, — с улыбкой сказала Берк. — Я и сама тогда наговорила вам много неприятного. Вы, наверное, не поверите, но я позвала вас совсем по другой причине. Мне хотелось загладить неловкость и наконец познакомиться с вами поближе.

Разумеется, обольщаться было нечего. Вероятно, ей казалось, что, рассказав Амбридж, она ничего не добьется , а может быть, сам секрет слегка развлекал ее. Так или иначе, я решил, что она, то ли ждала нужного момента, чтобы раскрыть всем правду, то ли собиралась что-то получить от меня. Мне вспомнилось, что когда-то давно я подумал, что она собирала в своем кабинете бесчисленные серебряные безделушки и старалась пускать пыль в глаза, но сейчас я вдруг понял, что совсем в этом не уверен.

— Спасибо вам, — заметил я. — Мне тоже есть, за что просить прощения.

— Да, забудем прошлое, — веселым голосом сказала Берк. — Представим, что мы совсем не знакомы. Что вы пьете?

Она начала говорить о винах, потом о серебряных вещицах, которые ревностно коллекционировала. Даже несмотря на обстоятельства, беседовать с ней было очень легко, одно это заставляло насторожиться. Берк рассказывала мне что-то про себя, спрашивала обо мне.

— Знаете, Долорес говорила о вас с большим интересом, — говорила она. — И моя помощница Мелтон тоже о вас рассказывала. Они, кажется, под большим впечатлением.

— Они слишком добры ко мне, — сказал я.

Она с теплотой посмотрела на меня, ее губы тронула едва заметная улыбка.

— Знаете, может это глупо с моей стороны, но мне отчего-то кажется, что вы все еще любите Айи Арму.

Я посмотрел на нее, собираясь с духом, чтобы все отрицать, но она перебила меня:

— Нет, не говорите мне. Не говорите ничего. Мне, наверное, хотелось бы, чтобы вы все еще любили ее.

— Почему? — не удержавшись, спросил я.

— Тогда получится, что вы пронесли чувство через все злоключения и даже смерть, — серьезно заметила она. — А это, мне кажется, настоящий подвиг.

Мне стало жутко от того, что ее словам удалось хорошенько проникнуть под кожу.

— А вы сами любили? — зачем-то поинтересовался я.

— Любила, — она снова слегка улыбнулась. — Мне кажется, так и нужно — всем существом любить. В этом, может, человеческое счастье и заключается.

Думаю, теперь следует ненадолго остановиться и представить наконец Эглантину Берк немного подробнее. Она была весьма аккуратным главой отдела, хотя вдохновение и радость жизни она черпала главным образом в разнообразных светских сплетнях, интригах и интрижках. Это увлекало ее полностью, хотя она никогда надолго не останавливалась на чем-то одном.

Так или иначе, к тридцати пяти годам, во время моего с ней знакомства, она переживала третий развод с очередным своим очень богатым мужем, снова собиралась замуж и поддерживала вокруг себя кружок «одаренных и невероятно умных молодых людей». Одним словом, представляла собой, как однажды лирически выразился Хельмут Риз, «женщину, достойную поэмы», или, по его же язвительному выражению, «женщину завышенной стоимости».

— Любила, — Эглантина Берк снова слегка улыбнулась. — Мне кажется, так и нужно — всем существом любить. В этом, может, человеческое счастье и заключается.

Не знаю, что я сказал бы дальше. Было мгновение, когда я готов был продолжить этот разговор, втянуться и на полном серьезе начать философствовать о человеческом счастье. Наверное, в этом момент я понял, что был почти опасно истощен от постоянной тревоги — настолько, чтобы сделать какую-нибудь глупость.

Впрочем, ничего этого не произошло, так как в следующий момент неожиданно появившийся Ранкорн положил руку мне на плечо и пригласил пройти с ним.

Меня привели в одну из комнат Управления Мракоборцев — место, слишком хорошо знакомое мне по ночным кошмарам. Ранкорн сел напротив и, приняв казенно-суровое выражение лица, готовился начать с вопросами, но я перебил его:

— Прошу прощения, можем мы закончить быстрее? Мне нужно работать.

Он слегка скривился.

— А значит беседовать с Берк у вас есть время?

Я холодновато уставился на него.

— Сыворотка правды, — заметил Ранкорн, пододвигая ко мне пузырек. — Примите ее.

— Нет, — отозвался я. — У вас нет допуска знать то, что знаю я.

Он еще больше нахмурился, достал из папки листок с вопросами и принялся задавать их один за другим.

— Вы встречались со своим отцом? Известными сторонниками Ордена Феникса? Есть ли у вас какая-то информация о местонахождении Гарри Поттера?

Через некоторое время я просто посмотрел на часы, поднялся и сказал, что у меня больше нет времени и, пожав ему руку, готовился уже выйти из комнаты, как он вдруг выпалил:

— Против вашего отца имеются серьезные улики. Ваш отказ давать показания будет истолкован…

Я равнодушно посмотрел на него, хотя на самом деле был слегка взбешен, а потом хлопнул дверью и отправился в кабинет Долохова.

Присутствие Долохова в Управлении, как вы помните, не афишировалось, так что кабинет, хотя и был внутри довольно просторным, находился в самом дальнем углу здания.

Когда я постучался и вошел, Долохов сидел за столом и нарочито перекладывал бумаги, как будто знал, что я приду.

— Мистер Уизли, — усмехнулся он. — Чем обязан?

— Давайте поговорим начистоту, — сказал я. — Вы заставите Управление оставить в покое моего отца. Я позабочусь, чтобы дело вашей племянницы не получило развития.

Долохов иронически усмехнулся:

— Вы всерьез думаете, что этого достаточно? — поинтересовался он. — Моя племянница — чистокровная волшебница с безупречной репутацией. Ваш отец — предатель крови, известный лояльностью к Дамблдору. Если вы хотите сохранить ему жизнь и свободу, вам придется стать убедительнее.

“Безупречная репутация” была, разумеется, натяжкой, и мы оба об этом знали.

— Господин Долохов, — сказал я. — Вы знаете гораздо лучше меня, что законы создаются вовсе не для правосудия, а для поддержания власти. Так что не будем разбирать степени вины. Это не имеет к делу никакого отношения.

Долохов покачал головой:

— Боюсь, суд с вами не согласится, — с насмешкой заметил он.

— Мне кажется, сперва стоит обсудить это с господином Перегрином, — отозвался я.

В очередной раз кровь забурлила от волнения. Я надеялся, что Долохов вспомнит свое собственное столкновение с Верховным Чародеем, поверит, что из нас двоих, тот поддержит меня.

Мгновение Долохов только безразлично смотрел мне в глаза, а потом усмехнулся и произнес:

— Что же, мистер Уизли, можете радоваться. Вашего отца оставят.

— Замечательно, — сказал я, собираясь уходить.

— Впрочем, я все равно предоставлю вам последний шанс пойти со мной на сделку.

Я ничего не сказал, только пожал плечами. Долохов глухо усмехнулся. Он не казался слишком расстроенным этой неудачей.

Оказавшись в коридоре, я неожиданно вновь наткнулся на Ранкорна, на этот раз довольного, словно нюхлер, обнаруживший галеон. Он грубовато отодвинул меня и вошел в кабинет Долохова. До меня донеслось, как он сообщает, что вывел на чистую воду магловского выродка по имени Дирк Крессвелл, и как Долохов мягко намекает ему, что не стоит беспокоить его такими мелочами. Впрочем, это, разумеется, были не мелочи.