Староста, который хотел достичь власти (джен)

Яксли не собирался отказываться от идеи, что именно я убил Крессвелла и Кровняка. На следующий день он снова явился в Отдел Тайн и попытался заставить меня отвечать на вопросы, и я снова отмахнулся от него. Арестовать он меня не мог, так что у меня не был никакого желания что-либо обсуждать с ним.

То утро совершенно не отличалось от сотен предыдущих. Я собрался, пригладил волосы, оделся, взглянул на волшебную палочку, доставшуюся мне от Айи.

В последние дни я просто механически передавал все, что мне становилось известно Биллу, и ждал сигнала. Я не чувствовал ничего, я не знал, что я и зачем делаю. Раньше у меня случались удачные идеи — не теперь.

Солнце раздирало алым стальные облака. Ветер рвал листья с ветвей, трепал их, как злой пес треплет безжизненное тело своей жертвы. Было довольно холодно для первого мая. Это был мой последний день в министерстве. Вчера вечером Билл сказал об этом. Ведь именно сегодня Гарри Поттер должен был ограбить банк Гринготтс — и мы хотели атаковать до того, как мракоборцы помешают ему.

Это был мой последний день в министерстве. Эмоций не было — я просто в это не верил.

Как обычно я встретил Дарси в Отделе Тайн. Мы немного поговорили, кивнули друг другу, и одновременно вышли в коридор. Последние две недели мы создавали тайники, в которых на всякий случай хранились бы запасные волшебные палочки, порталы, срабатывающие при прикосновении, целительные зелья и прочее, что могло пригодиться.

К девяти утра большинство мракоборцев должны были быть на своих местах. Те из невыразимцев, кого удалось завербовать, должны были напасть на Долохова, Лестрейнджа и Яксли. Дарси должна была управлять дементорами и распугать всех обычных чиновников. Мне же нужно было использовать Толстоватого и попытаться запутать мракобоцев противоречивыми приказами.

И вот, когда я уже направлялся на первый уровень, дорогу мне неожиданно перегородил Яксли с тремя мракобрцами за спиной.

— На этот раз вам придется ответить, мистер Уизли, — со злорадством сказал он.

— Мне кажется, этот вопрос закрыт, — я попытался пройти мимо, но они не пропустили меня.

— Вы пойдете с нами.

— У меня есть дела поважнее, чем разбираться с вашей паранойей, — с раздражением сказал я. — Вы надоедали мне всю неделю. Может быть, наконец отвяжетесь?

— Вы пойдете с нами, хотите вы того или нет, — сказал Яксли, думая, верно, о том, что моих людей сейчас здесь не было, и даже я не был настолько безумен, чтобы бросаться на четверых в одиночку. Я выхватил волшебную палочку.

— Дайте пройти, Яксли.

Мракоборцы не выхватили в ответ своих, только смотрели на меня. По их взглядам было ясно, что они были готовы драться, и задавить их авторитетом, как раньше, у меня не получилось бы.

— Уберите палочку, — злорадно заметил Яксли.

Я еще некоторое время разглядывал его, нацеливая палочку ему в лицо. Это его беспокоило, так что торопиться было некуда.

— Уберите палочку, — повторил он. — Вы пойдете с нами.

— Хорошо, если это поможет вам, — с раздражением сказал я.

Мы оказались в типичной камере Управления Мракоборцев. Я уселся на стул, обычно занимаемый следователем и уставился на Яксли. Они пока не могли применить силу, и заставить меня вести себя как полагается, и я хотел удостовериться, что они знали об этом.

— Вы допросили егерей? — спросил я.

Яксли хмыкнул.

— Где вы были в день смерти Крессвелла?

— Вы допросили егерей? — занудным голосом повторил я.

— Мистер Уизли, вы понимаете, в каком вы положении? — с угрозой спросил Яксли.

Я вздохнул, как будто приходилось иметь дело с кем-то очень ограниченным.

— Вы допросили егерей?

Не буду утомлять читателей продолжением этой беседы.

Тем не менее, одного изменить было нельзя — как бы развязно я себя ни вел, уйти я не мог, и Яксли, зная об этом, собирался держать меня там столько, сколько потребуется. И чем больше я времени проводил там, тем сильнее одолевало меня беспокойство, что Орден уже начал атаку, а я был здесь вместо того, чтобы помогать им.

Приблизительно через полчаса, ворвался еще один мракоборец и принялся что-то шептать Яксли на ухо. Я вопросительно смотрел за ними, но, конечно же, меня не собирались посвящать в подробности. Позднее, станет ясно, что именно в тот момент Гарри Поттер ворвался в “Гринготтс”.

Яксли отбыл, приказав мракоборцам не спускать с меня глаз. Я раздраженно вздохнул и откинулся назад на стуле, ожидая его возвращения.

Шум вокруг разразился внезапно, словно громовой раскат. Дыхание перехватило. Сотни людей, крича, одновременно бросились вперед. Теперь все дело было в удаче. Где-то здесь были Уэллс, Кингсли, Тонкс, Билл, Флер, даже, может быть, мои родители. Так близко.

Атака была неожиданной. Члены Ордена Феникса проникли в министерство через камины, мракоборцам, наверное, казалось, что враги были повсюду. Толстоватый беспрестанно отправлял какие-то приказы — все еще находясь в камере, я пытался удостовериться, что он внесет немного смуты. Он увидел, как мои мать и отец переворачивали столы брошюровщиков, сбрасывали на пол стопки листовок, и они рассыпались и скользили по мраморному полу, и люди наступали на них.

Билл, Тонкс и Кингсли вместе со многими другими сражались на этаже управления Мракоборцев. В этих лабиринтах узких коридоров было сложно оценить, сколько было своих, сколько чужих, и кто побеждал. На каждом дюйме люди сцепились насмерть посреди ослепляющих вспышек. Сотни голосов, сливающихся в один протяжный гул.

— Это люди Дамблдора.

— Это они зря…

— Я должен быть в Отделе Тайн, — заявил я. — Вы понимаете, что этот бунт может привести к падению министерства?

Мракоборцы немного нахмурились, обсудили, что им делать. Судя по всему, будущее министерства их не слишком заботило. Они вполголоса спорили, и до меня долетали обрывки их разговора.

— Зачем нам Яксли?

— Ты идиот?

— Он все время беспокоится, что скажет Отдел Тайн, что скажет Долохов, что скажет Темный Лорд… А если узнать, где Уизли спрятал деньги из Комиссии…

— Ты думаешь, он будет говорить?

— А почему нет?

— И время. Если они сюда придут?

— Отведем его на нижний уровень.

Это предложение было принято. Они схватили меня под руки и поволокли по коридору. Мы спускались все ниже и ниже, на один из самых последних уровней министерства, куда, я знал, отводили маглорожденных, которым не удавалось доказать свое происхождение. Я надеялся, что в коридоре мы наткнемся на кого-то из Ордена, но вместо этого мы столкнулись только с возвращавшимся Яксли. Он был доволен, как будто случилось что-то хорошее, и когда мы наконец добрались до того самого зала с черным квадратным провалом посередине, я понял, что все дело было в гоблине, испуганно сжавшемся на полу.

— Так что, этот Перси Уизли? — громко спросил Яксли.

Гоблин слабовато кивнул. Яксли довольно улыбнулся, повернувшись ко мне, готовый выслушать признания и мольбы о пощаде.

— Кто это? — спросил я, чувствуя тем не менее, как сердце мое упало. Все было кончено. Крюкохвата схватили в Гринготтс, и он рассказал обо мне все, что знал, и, хотя это было немного, этого в сочетании с другим было более чем достаточно.

Яксли наставил на меня палочку и выкрикнул заклятие круциатус, и, когда я упал на этот гладкий и холодный пол, скорчившись от боли, добавил:

— Это, Уизли, гоблин из Гринготтс. Он рассказал, что вы организовали все эти хищения, и даже кое-что еще, что ты, Уизли, шпионил на Орден…

Я заметил как Яксли закатал рукав и прикоснулся к знаку пожирателей смерти у себя на предплечье. Это заслуживало присутствия самого Темного Лорда. Такая честь.

Еще одно заклятие. Кровь вскипела, разрывая сосуды сотнями раскаленных ножей. Я лежал на полу, тяжело дыша, как выброшенная на берег рыба. Еще одно. Яксли даже ничего не спрашивал, просто так.

— Что у вас? — голос Долохова прервал его.

Боль прекратилась, и я понял, что нахожусь на краю обрыва. Обширной квадратной шахты посередине той комнаты, уходившей в черноту. Мне почему-то страстно хотелось рассмотреть, что же скрывается там в глубине, но этого никак не получалось.

— Уизли? — Долохов рассматривал меня.

— Именно так, — довольно сказал Яксли, — полагаю, Темный Лорд сам…

Слова мало доходили до меня. Все было решено и закончено, оставалось только потерпеть. Не важно, насколько будет плохо, все равно осталось совсем немного.

— Ясно… Ну они все равно проигрывают. Их мало…

“Их мало…”. Мне стало плохо, живот мучительно скрутило. Рядом послышались шаги. Долохов.

— Перси Уизли, кто бы мог подумать.

Он приподнял мою голову и прислонил к губам флакон с каким-то зельем, заставляя проглотить его. Я скосил глаза, пытаясь рассмотреть, что это — настойка прозрачная, как вода. Сыворотка правды? Как всегда, они хотели быть уверены, что всему, что удастся вытащить из меня, можно доверять? Жидкость скользнула в горло обжигающим холодом. И это была совсем не сыворотка правды. Мышцы вдруг отказались мне повиноваться, как будто все нервы разом обрезали, сердце замедлилось, потом перестало биться совсем, дыхание остановилось. Было очень холодно и больно, но потом и эти ощущения притупились. Я думал, что это и должна была быть смерть, но мое сознание все еще было внутри моего окоченевшего и остывавшего тела. И меня охватил ужас, беззвучный, ведь даже сердце не могло забиться быстрее, чтобы выразить его.

Долохов прикоснулся к моей шее, проверяя, что пульса не было, и все сработало, как следует.

— Вы, что, убили его? — с ужасом спросил Яксли. Его голос дрожал. — Зачем вы это сделали?! Вы что, не понимаете, что Темный Лорд…

— Успокойтесь, — Долохов говорил негромко, насмешливо, — и подумайте. Припомните все, что вы сказали Уизли за все это время. Все ваши провалы, которые он видел. Хотите, чтобы все это стало известно Темному Лорду?

Яксли издал какой-то странный смешок и замолчал.

Но сам Долохов думал не об этом. Я видел это по странно напряженному выражению, которое почти никогда не появлялось на его лице. Он боялся. Он очень боялся. Но не за себя — своя смерть никогда не вызывала в нем слишком много эмоций. Он боялся потерять последнего члена своей семьи, свою племянницу, которая была ему как дочь. Ему, может быть, и хотелось бы не верить, что моя роль в министерстве была ей известна, но глубоко внутри он знал правду.

Долохов взглянул на меня, по-волчьи осклабился, догадываясь, наверное, что я все понял, потом коснулся моих век и закрыл мои глаза.

Почти в тот же миг, я услышал, как дверь распахнулась. Послышались шаги. Появились еще люди, много людей.

— Кто это? — голос был ледяным. — Кто это, Долохов?

Я узнал этот голос, даже если не мог видеть его обладателя, высокого человека в черном плаще со змеиным лицом. Волан-де-Морта.

— Уизли. Он помогал им изнутри.

— Он ответственен за эту жалкую попытку?

Они продолжали говорить о чем-то. Волан-де-Морт был зол, что мне позволили умереть, даже не успев узнать план Ордена, который в этот самый момент все еще сражался где-то в коридорах министерства. Кто-то из пришедших с ним бросился ко мне, услужливо проверяя, что Долохов не врал. Но мое сердце не билось и дыхания не было. Никто не смог бы узнать, что я все еще был внутри.

— Он мертв!

Волан-де-Морт продолжал говорить. Он был в ярости, его голос почти срывался на крик. Те, кто позволил мне умереть прежде, чем я раскрыл план и назвал имена своих сторонников, должны были узнать силу его гнева. Но потом появился кто-то еще, настолько важный, что это заставило Волан-де-Морта забыть обо всем остальном. Пожиратель смерти по имени Трэверс, который только что узнал, что именно Гарри Поттер похитил из сейфа в банке Гринготтс. Он что-то быстро говорил Волан-де-Морту на ухо, и я, хотя и не мог ничего расслышать, ощущал по его изменившемуся тону, что это нечто гораздо более важное для него, чем попытка переворота или его организаторы. Трэверс дрожал, это отражалось в его голосе, он тоже предчувствовал, какое впечатление окажут его слова.

Сквозь мои закрытые веки мелькнули какие-то вспышки, кто-то вскрикнул, послышались шаги, и наконец все стихло. На какое-то ужасное мгновение мне показалось, что они просто оставили меня так, и никто никогда не узнает, что я все еще был жив, но потом кто-то подошел ко мне, и я почувствовал вкус рябины на языке. В груди неожиданно стало горячо, сердце дернулось, кровь побежала по сосудам, я закашлялся от неожиданно хлынувшего в легкие воздуха. Я чувствовал себя очень усталым, почти не способным пошевелиться. Все ощущения казались оглушительно сильными, мучительными. Каждый нерв сжался в клубок раскаленной до бела боли. Снова почувствовалось, какой же холодный и гладкий был этот пол. Я зачем-то подобрался ближе к краю того квадратного провала в центре, пытаясь из последних сил разглядеть, что же скрывалось там, в черноте.

Стоявший рядом Долохов слегка ткнул меня носком ботинка.

— Тебе не хочется рассказать? — поинтересовался он. — Как ты это сделал?

Теперь, когда Волан-де-Морта здесь не было, его спокойствие вернулось к нему. В его голосе настолько не было ни напряжения, ни ненависти, что казалось будто он спрашивает своего приятеля, как ему удался какой-то хитрый фокус.

— Вы зря думаете, что это все, — хрипловатым голосом ответил я.

— Ты в это веришь?

Я не знал. Орден начинали теснить, их было мало. Переворот был предотвращён, и повторить его было некому.

Долохов усмехнулся, глядя на меня. Побежденным не оставалось ничего, кроме как цепляться за надежду умереть достойно.

— Она знала? — поинтересовался вдруг он. — Клавдия?

Я кивнул, он усмехнулся, но, разумеется, совсем не удивился.

— Семья — это сложно, — почти мягко заметил он. — Ты, наверное, тоже знаешь.

Долохов немного подумал о своих словах, потом вздохнул и словно бы мысленно пожал плечами — ему нужно было приниматься за дело. Он наклонился ко мне, приставил волшебную палочку к моему виску, произнес какое-то заклятие. В мозг словно вонзился шип. Яд разбежался от этой раны, растворяя мысли. Долохову нужны были воспоминания, секрет, позволявший управлять дементорами, поэтому он пошел на такие ухищрения, чтобы оставить меня в живых. Я увидел себя в Азкабане, увидел дементоров реющих в морозном воздухе, послушных моему приказу. И потом это видение стало таять и истираться, как будто его вытравляли кислотой. Я услышал свой крик и не узнал его. Образы прошлого замелькали перед моими глазами, переходя в приступ судорожной дрожи, липкого, острого тумана и проклинающих меня лиц моих близких.

Долохов просматривал воспоминания, извлекал те, которые казались ему особенно интересными, методично запечатывал их в пузырьки, чтобы изучить на досуге. Я почти обезумел от боли, чувствовал, как сознание уплывало от меня и разум отказывался мне повиноваться. Все становилось обрывочно, мысли смешивались, словно скроенные из окровавленных обрубков. Я не понимал, кто я. Может быть, меня больше не было. Между клубком серебристых нитей, которые Долохов извлекал у меня из головы, этими взбесившимися эмоциями, бессвязными мыслями, болью и колотившимся сердцем — что из этого можно было назвать человеком? И мне казалось, что это никогда не закончится, что он не убьет меня, пока не просмотрит и не разорвет на части всю мою жизнь.

Но потом все вдруг стихло. И посреди мертвенной черноты, ощущения постепенно стали возвращаться ко мне. Как голова мучительно пульсировала, как каждый нерв дергался и натягивался до предела. Мокрая кровь вытекавшая из носа. Какой холодный и гладкий был пол. Острый край квадратной шахты. Этот бесконечный провал, уходивший во тьму и вырывавшийся оттуда ветер, леденивший мой промокший от пота лоб. Голоса все еще доносились до меня — спорившие, кому позволят увидеть воспоминания, нужно ли было попытаться узнать у меня больше, или же можно было наконец убить меня. Я не слушал, не мог заставить себя, только вглядывался вниз, во тьму этой пропасти, пытаясь разглядеть, что же скрывалось в ее недрах. Мои глаза различали все больше. Переплетение, напоминающее вязь древесных корней или дьявольских силков. Странный и спутанный бесконечный узор. Повторявшийся и повторявшийся, накладывавшийся сам на себя искривленными и изломанными линиями. Пепельно-серый, взирающий в небеса сотнями навечно раскрытых глаз. Вовсе не растения. Мертвые тела, в беспорядке сваленные друг на друга. Те, кого они убили.

Застывшие лица этих людей были искажены от боли и ужаса, их руки протягивались в разные стороны, были неестественно выгнуты, переплетены. В моем болезненном сознании возникла вдруг безумная мысль, что они обнимали друг друга и старались утешить. Последнее усилие. Для меня все тоже было кончено, я должен был лежать рядом с ними. И приподнявшись на локтях я прополз эти несколько дюймов и соскользнул вниз. Мгновение полета обдало меня холодом, ужасный запах разлагающейся плоти заполнил и царапал легкие. Сверху послышался крик. Я разглядел в оставшемся так далеко квадрате света фигуру Долохова с волшебной палочкой. Зеленый огонь рванулся ко мне, и я закрыл глаза, ожидая смерти.

Но заклятие разлетелось безвредными искрами. Рука одного из несчастных дернулась в сторону, загородив меня. И тогда кольцо с воскрешающим камнем, которое я все еще носил в кармане стало вдруг очень холодным. Я почувствовал это даже сквозь ткань. И зачем-то я сунул руку в карман и сжал его в кулаке, хотя пальцы от этого немели. Вся масса подо мной неожиданно пришла в движение, и я тонул среди них, словно в разбушевавшемся море. Они поднимались, выпутываясь из объятий друг друга, пошатываясь шли, лезли наверх. Сквозь дрожавший от напряжения воскрешающий камень я чувствовал, их ярость, что они хотели мести за свой страх и за то, что их жизнь была так неожиданно отнята у них, что они хотели идти вперед и сражаться даже несмотря на боль, которую причинял им каждый их шаг.

Я наткнулся на мертвого мракоборца, и заметил рядом с ним свою волшебную палочку. И вот я брел за ними через министерские коридоры, в тумане и затмении. Звуки были искаженными и приглушенными, движения давались с трудом, как будто я шел под водой. Все это казалось мне ложью или сном. Я оказался на уровне Управления Мракоборцев — и сбивал заклятиями замки с дверей.

— Перси, что происходит? — это кричала Дарси. Она трясла меня за плечи. Но я мог только сказать, что они помогают нам — и что скоро все будет закончено. Рядом со мной, Кингсли, все еще не верящий в происходящее, поспешно диктовал сообщение серебристой рыси.

А потом я оказался в кабинете министра на первом уровне. Я и Дарси сражались с Долоховым. Он успешно отбивал заклятия, даже несмотря на то, что нас было двое против одного. На лице его было все то же насмешливое выражение, хотя он знал, что проиграл. Не мог не знать. Мы оттеснили его в угол. И вдруг, в самый момент, когда казалось, что все должно было закончиться, я увидел краем глаза вспышку — почти позади меня. Не сговариваясь, мы с Дарси бросились в стороны. Толстоватый стоял, неловко скрючившись, и смотрел странным пустым взглядом на свою волшебную палочку, с которой сорвалось убивающее заклятие. Потом, опомнившись, он бросился к камину, в котором только что исчез Долохов, и сбежал прежде, чем мы успели помешать ему.

Но это уже не имело значения. Министерство было взято.

Я опустился на пол, не веря, что только что закончились четыре года моей жизни здесь.

— Не могу поверить, что нам удалось, — пробормотала Дарси. Она уселась рядом со мной, мы обнялись.

Я достал из кармана кольцо и почувствовал, как оно теплеет в моих руках. Они уходили, их месть свершилась.

— Они могут спать спокойно, да? — спросила Дарси, вытирая слезы, думая, конечно, о нашей общей с ней миссии — о Гамильтоне, своем возлюбленном, которого убили по приказу Амбридж, и об Айи, которую я любил.

И я кивнул, хотя почему-то чувствовал только странную пустоту. Я знал только, что хочу стереть из моей памяти все время с того момента, как Айи умерла.