Староста, который хотел достичь власти (джен)

Мистер Крауч впервые стал известен Британии как непримиримый борец с Пожирателями Смерти. Его противники говорили, что он «не чурается беззакония», сторонники же утверждали, что он «не боится решительных действий». Сам я был и остаюсь верным приверженцем первой позиции, хотя, потеряв брата и многих друзей в Битве за Хогвартс, стал относиться ко второй точке зрения с пониманием.

Говоря о мистере Крауче, нельзя обойти вниманием его сына и также связанную с ним нашумевшую историю, которая, при содействии Корнелиуса Фаджа, на время положила конец его планам занять министерское кресло.

Как известно, сын мистера Крауча, Барти Крауч Младший, был уличен в связях с Пожирателями Смерти и приговорен к заключению в Азкабане. С подачи Фаджа, превалирующая оценка случившегося в газетах, в том числе и в «Ежедневном Пророке», была такова, что «ужасный Крауч отправил своего сына в Азкабан, едва на него легла тень связи с Пожирателями Смерти». Часто звучало, что доказательств вины почти не было, что Крауч Старший давил на членов судейской коллегии и, наконец, то, что он публично отрекся от своего сына прямо в зале заседаний.

Не мне судить, насколько справедливы были эти упреки, скажу только, что тезис об «отсутствии доказательств» всегда казался мне неправдоподобным и особенно в свете того, как мистер Крауч окончил свои дни.

Несмотря на то, что история помогла переманить часть электората Крауча, наиболее рьяные его сторонники увидели в случившемся новое доказательство принципиальности и неподкупности и прониклись еще большим уважением. Их поддержка и приводила к тому, что в 1994 году Крауч все еще оставался серьезной головной болью для действующего министра магии, Корнелиуса Фаджа.

Впрочем, вся эта высокая политика стала меня интересовать несколько позже, а тогда, за неделю перед чемпионатом мира, я отчаянно старался добиться у мистера Крауча разрешения на перевод. Как вы помните, возвращаться на мое старое место было нельзя.

К моей чести, замечу, что ситуация была тем более критическая из-за того, что на следующий день после котельного инцидента, я написал анонимное заявление в Управление Мракоборцев, красочно расписав всю неприглядную ситуацию с Майлсом и его часами. Началось следствие, но сам Майлс все еще разгуливал на свободе, а значит, был готов к отчаянным действиям.

Я избегал его, в то же время отчаянно стараясь выслужиться перед Краучем — такая у меня была повестка на тот момент.

— Уизерби, вы договорились о местах для болгарской делегации?

— Да, сэр, — к тому времени я уже отчаялся отучить Крауча называть меня Уизерби, видимо, он слишком гордился своей выдумкой, а, кроме того, любил напоминать другим об их неудачах.

— Только, сэр, там не хватает двенадцати мест…

— Ничего, — он тонко усмехнулся в усы. — Отправь об этом сообщение мистеру Бэгмену. В конце концов, именно он раздавал приглашения направо и налево… Значит сможет выделить еще.

— Мистер Бэгмен долго отвечает на письменные сообщения, — правда была ближе к «вообще их не читает». — Может быть, я лично…

— Нет-нет, не утруждайтесь, — усы Крауча все еще насмешливо топорщились. — Уверен, у вас много дел. Лучше проверьте все по размещению команд…

Как вы догадались, Людо Бэгмен, тогдашний глава отдела Магических Игр и Спорта, не входил в число его любимых коллег, и он был не против сделать так, чтобы безалаберность ему аукнулась. Другое толкование было в том, что подобная пакость казалась мистеру Краучу забавной. Мне сказать сложно, я никогда не понимал его чувства юмора.

— Кстати да, Уизерби, — Крауч все еще продолжал улыбаться, — ваш отец, насколько я знаю, тоже получил приглашения от мистера Бэгмена. Десять штук, правильно? Почти хватает…

Я мог поклясться, он находил радость в том, чтобы изводить всех вокруг себя и при этом делать вид, что не понимает, в чем дело. Иногда даже казалось, что он вообще не признавал других развлечений.

Следующая неделя пролетела в организационных заботах и за это время я заколдовал, наверное, никак не меньше сорока порталов для разных частей страны. Впрочем, это еще была непыльная работенка, по сравнению с тем, чтобы раскладывать их по полям и лесам.

Неприятностью стало то, что невыразимцы из отдела Тайн что-то напутали с антитрансгрессионным периметром и в его черте одна из десяти волшебных палочек с треском разрывалась. Несколько дней Крауч, не переставая, рассылал громовещатели, пока наконец не махнул на это рукой.

— Да, Уизерби, — задумчиво сказал он, просматривая документы. — Возможно, мы с тобой единственные, кто здесь что-то делает.

Как видите, к этому времени Крауч, предсказуемо, догадался, что мне что-то от него позарез нужно и, со свойственной ему ироничностью, принялся хвалить мою работу, при этом не говоря ни слова о каких-либо вознаграждениях. Я, разумеется, обладал достаточной проницательностью, чтобы понять его издевку и, можете себе представить, был крайне разозлен, хотя по-прежнему не хотел этого показывать.

За два дня до чемпионата мира по квиддичу, когда с каждого человека в нашем комитете уже катился кровавый пот, я получил странное письмо, написанное косым почерком Альбуса Дамблдора. Это, кстати, была единственная весточка от него за долгое время: директор оборвал со мной всякие контакты, едва я окончил школу. Теперь я понимаю, он не хотел, чтобы меня считали его ставленником, тогда я понимал только то, что у него на уме был какой-то план.

Так или иначе, полученная мной записка содержала единственную строчку, которая, впрочем, все равно оказала на меня деморализующий эффект.

Там стояло следующее:

«Если что-нибудь случится, обратись к пророку»

Сперва я совершенно ничего не понял, но вскоре в голове у меня заронилась идея.

Совет был в том, чтобы, если на чемпионате будут какие-нибудь инциденты, немедленно слить всю подноготную в «Ежедневный Пророк».

Тогда меня просто ужаснуло подобное предложение. Я совершенно не понимал, как это поможет моей карьере, не говоря уже о том, что с моральной точки это было более чем шатко.

Вопрос мучительно крутился в моей голове, пока я не пришел к успокаивающему заключению, что «если» в начале записки дает мне право с чистой совестью забыть про нее, когда ничего не случится. В том, что чемпионат пройдет образцово, я тогда не сомневался.

Утром в день игры я проснулся с настойчивой головной болью. Весь вчерашний день и большую часть ночи мои мысли были только о том, что завтра работа организационного комитета будет закончена, а я все еще не выхлопотал себе перевод.

Моя мать заставила меня и моих братьев, Чарли и Билла, подняться и с обычными напутствиями вытолкала из дома. К стадиону мы явились как раз к ланчу. Настроение у всех было приподнятое, а я никак не мог перестать думать о том, как все-таки добиться у Крауча перевода. Чтобы немного отвлечься, я занялся чайником и принялся подбрасывать хвороста в костер, чтобы еще раз его вскипятить.

Перед нашим костром трансгрессировал Людо Бэгмен, одетый в свою старую форму «Уимбурнских Ос» — в свое время он был прекрасным загонщиком в этой команде. Он сиял широкой улыбкой и, было видно, от души наслаждался происходящим. Мистер Бэгмен был прекрасным человеком и ужасным начальником отдела: порой он не мог организовать даже себя. Например, сейчас он собирал ставки вместо того чтобы решать вопрос с обозленной болгарской делегацией, которой не хватало мест в верхней ложе из-за того, что он сам же раздал большую их часть своим знакомым.

Вскоре следом за ним перед костром появился Барти Крауч. Он казался полной противоположностью Людо Бэгмена. На нем был аккуратный магловский костюм, а его лицо хранило бесстрастное выражение. Впрочем, внимательный наблюдатель, мог бы заметить, что его усы щеточкой насмешливо топорщатся, показывая, что он, так же как и Бэгмен, от души наслаждается происходящим.

— Людо, — в голосе Крауча промелькнуло нетерпение, как у ребенка, который ждет не дождется, когда поставленная им хитрейшая ловушка сработает, — болгары требуют, чтобы мы добавили еще двенадцать мест в верхней ложе.

— Так они этого хотят? — Бэгмен выглядел растерянным, мне кажется, старался вспомнить, удастся ли наскрести еще двенадцать мест. — А я думал, этот парень предлагает не то драться, не то брататься…

— Мистер Крауч, не желаете ли чашечку чая? — из вежливости спросил я, закончив возиться с чайником.

В ту же секунду мне пришлось пожалеть об этом. Крауч, разумеется, догадался, что вокруг собрались мои родные и выставить меня идиотом перед ними было весьма в его стиле.

— М-м-м… — он посмотрел на меня, как будто видел впервые, в его глазах выразилось удивление. - Да, благодарю, Уизерби, — его усы иронически встопорщились.

Я залился краской. Ну каков? Как будто не меня он гонял с поручениями последние две недели. «Китти, поручите это кому-нибудь. — Смиту? Он был свободен… — Какому еще Смиту? Уизерби. — Простите, мистер Крауч, но кто такой Уизерби? — Китти, сколько можно! Перси Уизли, разумеется»

Мои братья фыркнули в чашки, едва не забрызгав сидящих рядом. Общее впечатление, как и добивался Крауч, было в том, что он даже имени моего не помнит. Очень нелогичное заключение, если учесть, что сразу после он принялся обсуждать с нашим отцом запрет на ввоз ковров-самолетов, над которым тот работал в то время, при этом называя его по имени. То есть, он не запомнил, что сын знакомого ему Артура Уизли, работает с ним, а также его не навело ни на какое заключение то, что мы были похожи и сидели около одного костра.

Можете себе представить, как я был раздражен. Честно сказать, я был в шаге от того, чтобы высказать ему все, что о нем думаю.

Вскоре Крауч и Бэгмен отправились улаживать назревавший конфликт с болгарами. Первый, к слову, вернул мне чай нетронутым, снова обозвав меня Уизерби.

Наши места действительно были в верхней ложе. Как правильно помнил мистер Крауч, мистер Бэгмен похлопотал о билетах для моего отца и нашей семьи. И, могу вам поклясться, вид на поле действительно был превосходный.

Еще минут тридцать ушло у меня на вялые рассуждения о том, честно ли, что места в верхней ложе не продавали, а распределяли между сотрудниками министерства магии и их семьями. Потом в ложу вошел сам министр магии, Корнелиус Фадж, и мои мысли неожиданно резко сменили направление. Я был так удивлен собственным открытием, что резко дернулся, от чего очки соскочили с моего носа и упали на пол. Это, к слову, вызвало небывалый приступ веселья у моих братьев, что кажется мне странным и по сей день.

Так или иначе, когда в ложу вошел мистер Фадж, я сразу же сообразил, на какую возможность указывал Дамблдор в той странной записке.

Осознание повергло меня в шок.

И сейчас могу сказать, что это было одно из самых сложных решений в моей жизни.