Староста, который хотел достичь власти (джен)

— Значит вы продолжаете утверждать, что не знаете ничего об Оружии Дамблдора? — пропел тоненький девичий голосок.

— Нет, не знаю.

— Что же, — малюсенький вздох. — Очень жаль. Боюсь, вы не оставили мне выбора. Роули, пригласите, пожалуйста мистера… — окончание фразы было смазано.

— А что министр? Это незаконно, вы знаете?

Жеманный смешок.

— То, о чем Корнелиус не узнает, ему не повредит.

Голова взорвалась болью. Казалось, каждую клеточку промывали в кислоте и спешили тщательно рассмотреть…

Резко втянув в себя воздух, Уэллс проснулся. Спину ломило и, когда он потянулся, позвонки захрустели. Было не ясно, почему ему снились кошмары о том, чего он даже не помнил. Он был в Азкабане со вчерашней ночи, но мрачная атмосфера замка, казалось, уже начала проникать в его сознание. Ему говорили, что так будет.

— Нападение на мракоборца и книги о Темных Искусствах без лицензии. Пять лет — это немного.

И Уэллсу ничего не оставалось кроме как принять сделку. Приятно было то, что Эгберт Боунс сохранил его долю в прибыли от книжки про Армандо Диппета, которая скоро выходила в продажу. Значит, когда он выйдет, совсем нищим не останется. Но пять лет… Они все равно были потеряны. Конечно, все могло сложиться еще хуже, но радоваться этому не получалось.

Разминаясь, Уэллс прошелся по камере, затем встал в планку и принялся отжиматься, считая про себя. Голова все еще немного болела, но следовало поддерживать свои привычки, насколько возможно.

— Там кто-нибудь есть? — слева раздался слабый, надтреснутый голос.

Сперва Уэллс подумал, что ему всего лишь показалось, но вопрос повторили.

— Вы кто? — хотелось надеяться, что ему не причудилось.

Уэллс поднялся и, осмотрев разделительную стену, обнаружил крохотный зазор между камнями. Голос доносился оттуда.

— Да? — спросил он, приблизившись к щели. Происходящее казалось немного странным.

— Вы недавно здесь? — продолжали интересоваться из-за стены. Голос был ломкий и сухой, словно бумага. То ли говоривший был стар, то ли преждевременно иссох в заключении.

— Да.

— Значит, я не ошибся. Слышал, как вас привели вчера. Того человека, что был здесь до вас отправили куда-то еще, — заметил он. — У них появились какие-то подозрения...

Собеседник на мгновение остановился, словно переводил дух.

— Антонин Долохов. А вы?

Имя резануло слух Уэллса. Это был один из известнейших сторонников Волан-де-Морта. Эмоции скатывались в неразделимый комок: искра ненависти, злость от того, что он был теперь в одном ряду с Пожирателями Смерти.

— Я думал, вы отреклись от Волан-де-Морта.

Долохов, кажется, не сразу сообразил что отвечать. Сначала он ругался, говоря, что не собирается терпеть оскорблений, злобно прохрипел, что никому не позволит произносить имя Темного Лорда. Потом рассмеялся странным, кашляющим смехом.

— Предатель крови, нужно было догадаться, — успокоившись, заметил он. — Когда-нибудь я убью тебя за то, что ты сказал.

— Майкл Уэллс, — выплюнул Уэллс. — На случай, если понадобится наводить справки.

Какое-то время они сидели в молчании. Уэллсу даже казалось, что больше говорить им двоим не о чем, однако, через минуту из-за стены снова послышался ломкий голос Долохова.

— И за что же попал сюда предатель крови? — насмешливо спросил он.

Сперва Уэллс удивился. Потом ему пришло в голову, что, как бы Долохов ни презирал маглов, «предателей крови» и маглорожденных, сейчас ему настолько хотелось поговорить хоть с кем-нибудь, что это было неважно. Эта мысль была неприятной.

— Не предатель крови, — поправил он. — Маглорожденный.

— Ясно, — по голосу было слышно, что Долохов сморщился. — И что такого вы сумели сделать?

— Изучал Темные Искусства…

Снова послышался кашляющий смех Долохова.

— Сожгли магла за колдовство, — задыхаясь, выдавил он, в полном восторге от собственной шутки.

— И напал на мракоборца Роули.

Долохов не обратил на него внимания и продолжал смеяться, так что Уэллс тоже махнул на него рукой и вернулся к упражнениям.

— Спешу объяснить свой восторг, — успокоившись, заметил Долохов. — Все из-за того, что грязнокровки не способны к сильной магии.

Он немного подождал реакции, но, так как Уэллс не спешил поддерживать беседу, вскоре продолжил.

— Так что это было? Смертельный яд вместо зелья от прыщей? Чудовищная несправедливость — преследовать вас за эту ошибку.

Уэллс невольно хмыкнул.

— Я уже слышал все, что вы можете сказать, — заметил он. — Обойдитесь без глупых оскорблений.

— Признаете? Тогда вы согласны, что должны подчиняться тем, у кого, так сказать, больше права?

Теперь Уэллс разозлился, хотя понимал, что Долохов именно этого и добивался. Впрочем, даже если спорить не было никакого смысла, больше заняться было нечем.

— Типичный дурак с самомнением, — констатировал он. — Хочется чтобы люди поклонялись вам? Да так, чтобы ничего и делать не пришлось? По какому-то мифическому врожденному праву? Желание понятное, — Уэллс презрительно хмыкнул.

— Мифическое? Вовсе нет, — снисходительно заметил Долохов, казалось, его тонкие губы кривятся в улыбке. — Мое право я готов отстоять. И знаете, то, что я готов отстаивать мое право подтверждает то, что оно у меня есть.

— Как удобно, — Уэллс желчно рассмеялся. — Значит сделаете все что угодно, чтобы убедить себя в своей невероятной исключительности? Пытки, убийства невинных людей, вы не перед чем не остановитесь, правда? Волан-де-Морт знает толк в манипуляциях.

— Если желание жертвовать ради своих целей вам кажется странным, то вам помочь нельзя.

— Какое геройство! Неволшебники, которые даже не могут защититься, — хмыкнул Уэллс. — А все ради того, чтобы служить Волан-де-Морту, — добиваясь драматического эффекта, он старался произносить имя Того, Кого Нельзя Называть почаще, благо, у него, выросшего в семье маглов, оно не вызывало совершенно никаких ассоциаций.

Долохов усмехнулся и какое-то время молчал. Когда он продолжил в его голосе было немного меньше насмешки, чем раньше:

— Вы чудовищно наивны, мистер Уэллс, — сказал он. — Впрочем, таким как вы так и полагается. Все эти так называемые нормы морали — специально для того, чтобы заставить массу подчиняться.

— Конечно-конечно. А идеи избранности не заставляют? — язвительно поинтересовался Уэллс, но Долохов сделал вид, что ничего не расслышал, и продолжал.

— Вы просто не понимаете основных вещей. А все. Все, мистер Уэллс, можно просуммировать в трех правилах. Лучше убить, чем быть мертвым. Победитель получает все. Побежденный должен быть мертв, ибо мертвый враг не сможет отомстить. Другими словами, урон должен быть критическим, чтобы предотвратить новые сражения. Вот и все объяснение. А теперь скажите, мистер Уэллс, сколько раз вы страдали из-за своей нерешительности?

Тот на мгновение осекся, вспомнив происшедшее с Роули, но только лишь на мгновение. Потом он рассмеялся сам над собой. Это было так очевидно — то, что Долохов ставил знак равенства там, где ему было удобно.

— И поэтому стоит убивать невинных людей? Которые даже не сражаются? Только за то, что они не волшебники? Просто смешно, — с злобной желчью заметил он. — А еще смешнее то, что вы страдаете из-за своей так называемой «решительности». Мы сидим в соседних камерах, но вы уже не выйдете отсюда, а я — выйду.

— Это… — начал Долохов, потом резко замолчал, показалось, что он неожиданно резко охладел ко всему разговору. Впрочем было ясно, что он в конце концов не сможет не попытаться оставить за собой последнее слово, так что Уэллс ждал продолжения. Ему казалось, Долохов непременно должен был начать доказывать, что все эти убийства были полностью оправданны, он бы сам, в свою очередь, с этим поспорил и вся дискуссия могла бы тянуться до бесконечности. Было утомительно даже думать об этом, ведь надеяться повлиять на собеседника не приходилось. Сам Долохов, казалось, рассуждал примерно так же. Снова послышался то ли кашель, то ли смех. Потом он заговорил снова, и его тон, к вящему удивлению Уэллса, звучал более миролюбиво.

— Давайте скажем так, — произнес он. — Я все еще жив, а вы через некоторое время окажетесь на свободе. А вы ведь догадываетесь, что это значит? — Долохов на мгновение остановился, как будто хотел придать своим словам больше веса. — Наши враги сделали ошибку.

Уэллс невольно усмехнулся.

— Именно так, — издав кашляющий смешок, продолжал Долохов. — Но, раз уж под вашими врагами я подразумеваю в том числе и себя, то, вы понимаете, я намерен исправить эту ошибку при первой возможности. А вам тогда останется только сожалеть о том, что ваше, так называемое, правосудие не казнило меня раньше.

— Простите, конечно, но я сожалеть не буду, — с язвительной вежливостью отозвался Уэллс. — Разговор получился увлекательный, а кто кого переживет — вопрос спорный.

Долохов глухо рассмеялся.