Староста, который хотел достичь власти (джен)

На следующий день после возвращения Риза я проснулся в три часа дня, чувствуя себя полностью разбитым. Не знаю, спал ли сам Риз хотя бы минуту, но, когда я зашел в гостиную, он сидел там вместе с Долоховой и смотрел на последнюю так, словно она была его злейшим врагом.

— Хорошо, я вам верю, — громко сказал он. — Но все равно я пока подожду. У меня достаточно времени. Я решу позже.

— Я бы не…

— Неважно! — отрезал Риз. — Займитесь пока Перси, — он кивнул в мою сторону.

Долохова пожала плечами, словно говоря, что ее дело — предупредить, а потом занялась моей раной или, что вернее, принялась отчитывать меня, обещая, что если я продолжу в том же духе, мне непременно придется растить новую руку.

Риз, едва его выпустили из виду, скрылся, не сказав больше ни слова. По-видимому, с его паранойей, по крайней мере, отчасти, было покончено.

— Ты должен повлиять на него, — заметила Долохова перед уходом.

Впрочем, из-за всего, что мне было известно об Амбридж и Азкабане, пока не мог отыскать в себе решимости на белом глазу рассказывать Ризу, насколько лучше ему будет сдаться. Меня все еще грела смутная надежда, что все исправится как-то по-другому.

Оставшись один, я, чтобы отвлечься, занялся изучением заклятия Доверия. Это заняло меня до одиннадцати, когда, снова ощущая странную усталость, я отправился спать.

Риз вернулся в два часа ночи. Он был, как казалось, совершенно трезв, чего нельзя было сказать о двух его спутницах. Первая — Дженнифер — была блондинка с водянистыми голубыми глазами, на губах которой блуждала отстраненная полуулыбка достигшего нирваны. Вторая — Сара — постоянно смеялась, то есть, даже если ей случалось замолчать на секунду, призрак подступающего веселья все равно отчетливо читался на ее лице.

Ее смех и разбудил меня или, если вернее, заставил выскочить из постели, как ошпаренного: в ее голосе отчетливо звучали до боли знакомые серебристые нотки.

Когда я вошел в гостиную, вся троица сидела за столом и что-то жарко обсуждала.

— А вот и он, — провозгласил Риз. — Мой друг, о котором я вам рассказывал.

— Перси? — спросила Сара, оценивающе оглядывая меня. — Черт, я до последнего думала, что он говорил о себе, — она засмеялась.

— Он ничего, хотя и рыжий, — заметила Дженнифер — ее взгляд зависал в какой-то точке на сорок дюймов выше моей макушки.

— Перси, садись, — сказал Риз — Учись, пока я жив, — он хмыкнул.

Сара тоже рассмеялась.

Я сел, и Дженнифер налила мне виски. Мои мысли, впрочем, витали весьма далеко от гостиной: я пытался решить, следует ли мне, учитывая все обстоятельства, немедленно накричать на Риза.

— Итак. Мы с вами должны помочь этому несчастному, — тем временем заметил тот, вид у него стал важный, как у старейшины Визенгамота. — Вы уже слышали всю прискорбную историю его отношений, так что теперь самое время что-нибудь решить.

Сара снова рассмеялась, Дженнифер посмотрела на меня долгим взглядом и, казалось, готова была расплакаться.

И, вы не ошиблись, они втроем принялись обсуждать меня и Айи. Не знаю, почему эта тема так их зацепила. Они, кажется, сходились в том, что Айи меня не любит, но спорили до хрипоты о том, смогу ли я это изменить. Кончилось все тем, что Дженнифер, глаза которой были на мокром месте, принялась объяснять мне, что я непременно должен как-то решить проблему с цветом моих волос и что все дело именно в этом.

— Это же противно! — восклицала она.

Я предложил ей выпить. Она, к счастью, согласилась и, заметив, что, цитирую: «если я и займусь с тобой любовью, то к тебе это не будет иметь никакого отношения», уснула, уткнувшись в сложенные на столе руки. Я перенес ее на диван, радуясь наконец наступившему спокойствию. Как выяснилось в следующий момент, радость была преждевременной: пока мы разбирались, Риз и Сара пригласили себя в мою спальню.

Я вернулся за стол, налил себе еще одну порцию виски с содовой и некоторое время раздраженно его прихлебывал. Впрочем, самообладание достаточно быстро вернулось ко мне, показалось даже странным, что я ожидал чего-то другого.

Следующий день Риз начал с признания, что «ненавидит всех».

— Я умру, — со злостью заявлял он. — А вы, мать вашу, все останетесь.

В подобном настроении Риз пробыл до Рождества, так что я, к собственному стыду не только не преуспел в том, чтобы поговорить с ним, но и стал избегать его. Он читал какую-то книгу, скукожившись за столом на кухне — я учил заклятие Доверия или, и вовсе, проводил время с Айи. С ней мы условились, что она придет на Рождество и мы обсудим проблему Риза все вместе.

Она сдержала слово, причем, неожиданно, компанию ей составила Райс Ричардс. Риз, узнав, что последняя тоже собирается прибыть, впервые за долгое время, немного оживился и заявил, что необходимо подать к ужину слабопрожаренные стейки.

— Райс — веганка, — пояснил он (она, как вы помните, была еще и его бывшей девушкой).

— Но тебе тоже… — заметил было я, но он зло оборвал меня и, схватившись одной рукой за живот, отправился на улицу, заявив, что поручить мне приготовления не может.

Долохову, казалось, ничто не могло привести в праздничное настроение и она явилась в тот день, как обычно, чтобы осмотреть мою рану.

— Ну и что? — она кивнула в сторону Риза, который достаточно убедительно притворялся, что ему ни до кого вокруг нет дела.

Я пожал плечами и предложил ей остаться на ужин, чтобы она смогла сама поучаствовать в решении этого самого «ну и что?».

В итоге за рождественским столом компанию мне составляли серьезная, по обыкновению, Долохова, недовольный всеми вокруг Риз, немного раздраженная и голодная Ричардс, а так же Айи, думавшая о чем-то своем.

— А ваш дядя правда пожиратель смерти? — спросила Ричардс, когда дело уже двигалось к десерту.

Долохова, очевидно, вопросом была недовольна, хотя он и не был для нее неожиданным.

— Да, — односложно ответила она, с такой силой воткнув вилку в кусок пирога, что зубцы прошли его насквозь и с неприятным звуком скребанули по тарелке.

— Каков он из себя? — непринужденно продолжала Ричардс.

— Что вы хотите узнать? Какое Антонин Долохов ужасное чудовище? — со злостью переспросила Долохова. — Я вас разочарую. Я всегда знала его как любящего дядю.

— Думаете, он был обвинен несправедливо? — в Ричардс проснулся профессиональный навык и она смотрела на нее с хищным интересом, подогреваемым, по всей вероятности, и тем, что, стараниями Риза, ей за ужином не удалось съесть ни кусочка.

— Я не знаю, — отрезала та.

— Зато я знаю, — неожиданно для самого себя, сказал я.

— Что? — Долохова повернулась ко мне с такой энергией, словно готова была немедленно броситься в бой.

— Он убийца, — холодно сказал я.

Ричардс смотрела то на меня, то на Долохову, по всей вероятности, радуясь тому, что ей удалось раздуть дискуссию.

— С каких пор одно это делает его ужасным человеком? — спросила Долохова.

Риз вдруг странно посмотрел на нее, как будто эти слова вырвали его из собственных мыслей.

— Была война, разве не так? — продолжала та. — На войне убивают.

— Знаешь, — желчно заметил я, — мне сложно об этом рассуждать. Долохов участвовал в убийстве двух братьев моей матери.

Я обычно не считал нужным кому-то что-то доказывать, но теперь готов был спорить до хрипоты. Наверное, вопрос был такого рода, что сохранять голову холодной не получалось: все-таки, даже несмотря на то, что мне тогда едва исполнилось четыре, я навсегда запомнил день, когда двое моих дядей были убиты. Я никогда не думал о том, что из себя представляет Долохов как человек, и мне казалось сущей дикостью даже пытаться его оправдывать.

Для Долоховой это, очевидно, тоже был, своего рода, камень преткновения: ее любящий дядя и, вдруг, убийца? Наверное, когда его арестовали, она осталась наедине с вопросом, плохой он, в конечном итоге человек или хороший, который и не могла решить с тех пор.

Ричардс ликовала, выпивая второй стакан воды.

— И ты, конечно, хочешь сказать, что сам убивать не собираешься? — вкрадчиво спросила Долохова.

— Не знаю… — начал я.

— Зато я знаю, — перебила меня Долохова.

— Скажем так, — поправился я, — я буду прилагать все усилия, чтобы до этого не доходило, — мне было сложно удержаться от того, чтобы не добавить «в отличие от твоего дяди». — Только из-за одного человека я однажды сомневался, но…

Я раньше не думал об этом, но чувствовал, что говорю правду. Айи с интересом смотрела на меня, она, конечно, догадывалась, кого я имел в виду. Может быть, ей даже хотелось спросить что-то, но делать этого она не стала.

— И этот человек — мой дядя? — сухо поинтересовалась Долохова.

— Нет, — отозвался я.

— Кто? — требовательно спросила она.

— Долорес Амбридж, — выпалил вдруг Риз. Долохова на мгновение скосилась на него, но разговаривала по-прежнему со мной.

— И что же она такого сделала? — язвительно спросила она.

— Не имеет значения. Но, на самом деле, я бы не хотел… — задумчиво сказал я. — Это будет не то… Как будто я сбил фигуры рукой, вместо того, чтобы поставить мат.

— Бред, — отрезала Долохова.

— Не говоря уже о моральном аспекте, — твердо закончил я.

— А если все же придется ее убить? Ты себя оправдаешь, разве нет? — Долохова по-кошачьи улыбнулась. Я вдруг понял, что ее целью было загнать меня в самопротиворечие и, немного поглумившись, отвергнуть все мои предыдущие слова как незначительные. Это показалось мне смешным. Как будто, если бы я оказался глупцом или негодяем, это как-то улучшило бы поступок ее дяди.

— Не буду оправдывать, просто буду жить дальше.

— Да? — Долохова прищурилась. — Будешь жить — значит начнешь оправдывать. Так все устроено. Никто не лучше других в конечном итоге.

Я хотел было возразить, но Айи вдруг спросила:

— Поэтому ты стала целителем? Потому что не хочешь в этом участвовать?

Долохова немного опешила и внимательно посмотрела на нее.

— Может быть, поэтому, — с вызовом ответила она. — А может, мне просто нравится моя работа.

На этом мы закончили, выпив по солидной порции яичного рождественского коктейля (Ричардс пришлось пить просто виски с содовой, а Ризу досталась безалкогольная версия).

— Знаете, — заметила потом Долохова в странной задумчивости, — наверное так и должно быть. Это, наверное, честно.

Я не был уверен, что точно понимаю, что она имела в виду, но все равно согласился. Все выпили еще в молчании и немного расслабились, только Риз, судя по виду, продолжал о чем-то напряженно размышлять.

— Райс, а ты, значит, пришла проявить великодушие? — язвительно спросил он, подведя, по всей видимости, итог своих рассуждений. — Или, может, снова попробовать меня отравить?

— Я тебе в десятый раз говорю, — с немного наигранным раздражением сказала Ричардс, — это был детокс-коктейль…

— Значит посмеяться надо мной пришла, — подвел итог Риз. — А вы все? Будете уговаривать меня сдаться?!

— Подожди… — начала Айи.

Это, впрочем, его совершенно не охладило. Он вскочил с места, объявив, что нам-то легко говорить, что мы только и ждем возможности избавиться от него и что я, лично, всегда его ненавидел. Говоря все это, он натягивал пальто а потом, в последний раз выругав каждого из нас, — вылетел за дверь.

— Может, вернуть его? — спросила Айи.

— Вернется, — флегматично отозвался я. — Может быть, действительно будет лучше, если он сам все обдумает.

И Риз действительно вернулся, хотя ни Айи, ни Ричардс, ни Долоховой, уже не было, чтобы его застать. Он был мрачен и, к счастью, вернулся один.

— Я был не прав, — сказал он. — Знаю, вы хотели помочь. Но мне не нужна никакая помощь.

Я решил, что, раз он так говорит, лучше всего будет на время оставить его в покое. Это, к слову, была ошибка, но об этом позднее.

Пока же я снова занялся изучением заклятия Доверия и, в конце концов, в один из последних дней года, мне наконец удалось наложить его.

Риз тоже что-то читал. Я не мешал, надеясь, что это поможет ему привести мысли в порядок.

Потом же, десятого января, все магическое сообщество было потрясено известием о том, что десять опаснейших пожирателей смерти снова находятся на свободе.