Розы в лунном свете (гет)

Оконные стекла на втором этаже ярко горели в лучах уходящего солнца. Юи подняла голову и поглядела на пылающие золотом квадраты в почти не различимой сейчас темной раме. Там, за этой завесой слепящего закатного света, был он — единственный, на кого она хоть отчасти могла полагаться здесь. Тот, на ком здесь все держалось — Рейдзи.

Холодный, сдержанный, умный. И почти совсем не жаждущий ее крови. Ну, разве что самую чуточку, когда она подходит совсем близко… Потому она и старалась не приближаться к нему ближе чем на полметра, хотя иногда ей этого ужасно хотелось. Как тогда, когда он угостил ее своим фирменным чаем с каким-то пряным травяным настоем. Правда, как потом оказалось, этот необычный чай вызвал у нее оцепенение…

Но ведь Рейдзи, надо отдать ему должное, не всегда такой. Сегодня, например, он угостил ее очень вкусным яблочным соком. Без всяких подвохов. И ничего при этом не выспрашивал. И не злился. Даже крови у нее не отпил! С чего бы вдруг, а? Неужели это начало чего-то большего, чем просто отношения хищника и жертвы?

На секунду ей вдруг показалось, что Рейдзи стоит там, у огромного окна в своей комнате, и наблюдает за ней. Юи поспешно опустила взгляд и смущенно уставилась на алую розу, самую верхнюю на кусте. Затем перевела взгляд с ближайшей куртины на уходящие вдаль, к парку, длинные ряды цветущих кустов.

Розарий… Это слово означает и цветник роз, и четки. Для Юи оно воплощало в себе и ее прошлое, связанное с церковью, и ее настоящее, связанное с этим цветником — точнее, с тем особняком, который он окружал. Розы росли здесь под каждым окном, розовые кусты складывались в причудливые орнаменты на многочисленных клумбах, рабатках и в бордюрах, и только вдали их сменяли темные громады деревьев старого парка. Юи перебирала взглядом белые, желтые, розовые, алые и бордовые цветки, словно бусины четок во время молитвы.

Увы, здесь, в этом мрачном поместье, никакие молитвы ей не помогли бы. Этой пленнице вампирского семейства было бы странно молиться об избавлении от того, что с ней происходило. Ведь церковь сама принесла ее в жертву, во исполнение тайного соглашения с кланом вампиров.

И все же Юи ощущала, что ее связь с богом не прервана. Ее молитвой стала абсолютная покорность. Шестерым мучителям этой девушки казалось, что то была покорность им, могущественному семейству вампиров — всем братьям вместе и каждому в отдельности. Но на самом деле то была покорность Всевышнему. Юи казалось, что если она не будет сопротивляться ничему, что происходит с ней здесь, то тем самым она запустит некие незримые жернова, которые наконец-то перемелют всё то зло, что за долгие годы сгустилось здесь, в поместье Сакамаки. И тогда яркие лучи солнца проникнут не только в мрачные покои особняка, но и в темные души его обитателей. В этом состоял ее подвиг, ее тяжелый путь, которому она неуклонно следовала.

Добровольность принятия этой ноши стала тем лекарством, которое давало ей силы жить. Благодаря этому Юи стала постепенно замечать, что груз ответственности, который ее подлым образом заставили взвалить на себя, уже не так чудовищно давит. Потому что ее собственная трагедия обманутой дочери и обманутой верующей, сколь горькой бы она ни была, не шла ни в какое сравнение с трагедией любого из шестерых братьев Сакамаки. У каждого из этих парней был целый ворох скелетов в шкафу!

Примечательно, что их вампирская сущность — это хваленое преимущество, которым они то и дело бравировали перед ней, Юи! — не сумела защитить их от всего того, что случилось с ними задолго до того, как «жертвенная невеста» по имени Юи Коморо переступила порог этого поместья. Трагедия каждого из них вполне могла бы произойти в жизни любого смертного. Гибель близкого друга, убийство матери сыном, инцест между сыном и матерью, сумасшествие матери, лютая ненависть к брату и прочее в том же духе — разве всего этого не случается в обычной жизни, с обычными людьми? Так какая же польза от того, чтобы быть вампиром, если это не дает тебе надежной защиты от ужасов человеческой жизни?

Но, с другой стороны, разве у шестерых молодых Сакамаки был выбор? Они ведь не стали вампирами по собственной или чужой воле, а родились ими. И эта исконная принадлежность к холодной жестокой расе, вечно алчущей горячей крови смертных, исковеркала их души. Каждый раз, когда Юи задумывалась над этим, на ее глаза неизменно наворачивались жаркие слезы. Она скрывала свое истинное сочувственное отношение к этим глубоко несчастным парням с израненной психикой, тщательно пряча его под не менее искренней покорностью. Но делала это не из страха, а все из той же жалости к ним, не желая ранить их еще больше, чем это сделала жестокая судьба…

Если бы хозяева особняка только заподозрили, что думает об их великолепной семье эта жалкая, покорная пленница! Если бы они только узнали, что слабая девушка от всего сердца жалеет их! Юи была уверена: тогда бы они не ограничились обычными жестокими укусами… Даже желание вновь улицезреть — только для того, чтобы вновь убить! — проклятую Корделию, чье подлое сердце билось в нежной груди «жертвенной невесты», не остановило бы братьев. После всего того, что Сакамаки сотворили бы со своей рабыней за подобную дерзость, даже талантливому кукольнику Канато не удалось бы сделать из нее еще одну восковую фигуру для его коллекции невест. Максимум, на что сгодились бы в таком случае ее истерзанные останки — это сжечь их и набить пеплом еще одного Тедди.

Когда пленница вампиров в первый раз осознала все это, она криво улыбнулась и впервые после своего неудачного побега, когда ее задержал Райто, пожалела, что не может вырваться на свободу хотя бы ненадолго. Если бы она могла это сделать, то непременно зашла бы в магазин игрушек и купила бы еще одного Тедди… Про запас. Для себя. Чтобы, когда придет время, не утруждать Канато, этого самого несчастного мальчика из всех шестерых, поиском нужной тары. Если, конечно, юный кукольник сочтет ее презренный прах достойным такой величественной урны, как Тедди. Она же все-таки не Корделия…

Как ни странно, этот черный юмор и в дальнейшем поддерживал ее силы. Каждый раз, когда острые клыки очередного Сакамаки вонзались в ее шею, грудь, руку или ногу, она представляла себе милого плюшевого медведя. «Если я пока не в нем, значит, еще не все потеряно», — думала она. И это заставляло думать о завтрашнем дне и верить, что он наступит.

Юи не подозревала, что даже если бы братья Сакамаки действительно узнали, что она имеет наглость им сочувствовать, они вряд ли стали бы торопиться с ее уничтожением. И дело тут было вовсе не в проблеме с Корделией. С некоторых пор каждому из них был безумно интересен ответ на один связанный с Юи важный вопрос: «Кто?» И каждому из шестерых хотелось, чтобы правильным ответом на него было его собственное имя…