Розы в лунном свете (гет)

Рейдзи никогда не пользовался закладками, не без основания полагаясь на свою великолепную память. Поэтому он быстро нашел то место, на котором прервал чтение в прошлый раз. Раскрыв нужную тетрадку на нужной странице, он углубился в записи Каролины.

«Ноября 1-го.

Никак не думала, что такое вообще возможно. И уж тем более — что такое может произойти со мной. Это наваждение! Оно словно сон, словно морок…

В старых свитках в отцовской библиотеке встречались подобные истории. Но я считала, что это такие же глупые россказни смертных, как, например, приписываемое чесноку свойство отпугивать вампиров. Видели бы смертные, с каким аппетитом мой отец уписывает баранье рагу с чесноком! Боюсь, после этого они разуверились бы даже в силе креста. И совершенно напрасно, ибо крест и вправду служит для нас печатью. Однако не сам по себе, а как символ той силы, которая противостоит нам. Глупо ожидать, что вампир лишится чувств, если его ударить крестом, связанным из двух рябиновых прутиков (как считают многие люди). Удар крестом — это наше поражение в войне с церковью, навязавшей нам договор, это высокая аллегория. Но подобное невозможно объяснить смертным, которые являются для нас всего лишь пищей. Только церковники знают о нас всё, но молчат, ибо пресловутый Договор о неразглашении касается их в той же степени, что и нас.

Но вернусь к тому, что случилось со мной. Сегодня ночью, на традиционном ежегодном празднестве, поначалу все было как обычно. Странные одеяния, забавные обряды, буйные танцы в темноте… Как и многие из наших, я в эту ночь тоже соблазнилась легкой добычей. Мы, молодые вампиры — как в нашей округе, так и далеко за ее пределами — каждый год устраиваем себе роскошное пиршество в День всех святых, несмотря на предупреждения старших, которые боятся, что смертные могут раскрыть нашу тайну. Обидно, что старшие нам не доверяют. Впрочем, нас это все равно не останавливает.

Поздно вечером я переоделась в простое платье, накинула суконный плащ с капюшоном, какой носят девушки из зажиточных крестьянских семей, и отправилась в деревню близ нашего замка в сопровождении двух своих кузенов, одетых как сельские парни. Лица их скрывали широкие поля шляп.

На площади мы сразу затерялись в танцующей толпе. Кругом слышались музыка и задорные крики, от которых у меня, как обычно, разыгрался аппетит. Я надвинула капюшон совсем низко, чтобы скрыть невольно выступившие клыки. От многих вокруг сильно пахло чесноком: мужчины украсили им шляпы, женщины сплели из него ожерелья. Похоже, смертные считают, что те, кого они пытаются задобрить своими игрищами, сегодня могут появиться здесь собственной персоной. Что ж, в проницательности им не откажешь.

Веселье становилось все более шумным. Краем глаза я заметила, как один мой кузен игриво обнял и повел куда-то пышнотелую девицу. Другой кузен задушевно толковал о чем-то с крепким молодым парнем, а затем вынул из-за пазухи бутылку и, судя по всему, пригласил юного силача выпить с ним.

Старые уловки… Завтра утром и пышную девицу, и мускулистого парня найдут где-нибудь в кустах крепко спящими. Этот глубокий сон, как и дальнейшая усталость в течение всего дня, будут списаны на праздничное веселье. Никто не обратит внимания на две алые точки где-нибудь возле локтя. Вспомнить тех, с кем они беседовали прошлым вечером, жертвы тоже не смогут. Мы действуем осторожно: выбираем наиболее полнокровных, чтобы хлебнуть побольше, но никогда не выпиваем слишком много — нам не нужны лишние смерти, ибо мы чтим Договор о неразглашении. И, конечно, мы не забываем стирать у тех, кого отведали, память об этом приключении.

Клыки зудели нестерпимо. Вот вечно я так медлю! Кузены мои уже определились с первым выбором на сегодня, а я все никак не могла найти себе привлекательный сосуд. Что поделать, я с детства отличаюсь высокой избирательностью (наши глупые служанки называют это привередливостью).

С кого же начать? Я присматривалась в основном к тем, кто был в обычной одежде, а не в мешковатых балахонах ряженых: так легче оценивать людей на предмет аппетитности. Вон та девица вроде ничего — краснощекая, в теле. Но уж очень неряшливо одета, да и волосы у нее немытые… Фу! Рядом размеренно и тяжело пляшет, словно нелюбимую работу выполняет, женщина средних лет. На вид здоровая, и одета чисто, но лицо мрачное. Видимо, характер крутой, суровый. У таких людей кровь на вкус как сок кислых ягод — питательно, но невкусно. Нет, не годится.

И тут рядом со мной промелькнула высокая мужская фигура. Широкие плечи, сильные руки… То, что надо, подумала я, и поспешила сквозь толпу следом за ним. Столкнувшись с кем-то, он на миг развернулся вполоборота, и я замерла: он был так красив! В свете факелов мелькнул изумительный профиль и длинные кудрявые волосы, но все это тут же скрыли поля шляпы: мужчина вновь повернулся ко мне спиной и двинулся дальше.

Воспользовавшись ощущением всеобщей дружбы, которое обманчиво дарят праздник, танцы и выпивка, я фамильярно толкнула в бок какую-то совсем молоденькую девчонку, которая оказалась рядом со мной в танцующей толпе, и указав на того человека, спросила, не знает ли она, кто это. Девчонка немедленно отозвалась с восторженным придыханием в голосе: «Кто ж его не знает! Это Оскар, первый красавец нашей округи!» И добавила огорченно: «Его редко тут увидишь — он торгует зерном, ездит повсюду, а домой только на праздники выбирается…»

Наверное, она еще многое могла бы о нем поведать, но увы, мне некогда было с ней болтать. Надо было спешить, и я энергично заработала локтями, протискиваясь сквозь плотную массу танцующих… Выбравшись из толпы, Оскар зашагал прочь, буквально на глазах растворяясь в ночной темноте. Я тенью метнулась за длинноволосым красавцем в узкую улочку, отходившую от площади. Парень быстро прошел мимо нескольких домов, а затем остановился перед какой-то калиткой. Судя по всему, это был дом бондаря с мастерской во дворе: под раскидистыми деревьями виднелось множество бочек, поставленных друг на друга. Вот и отлично, прикинула я — будет где спрятаться. Если, конечно, удастся попасть внутрь.

Оскар вынул из кармана ключ, отпер калитку (та отворилась абсолютно бесшумно — видимо, ее петли были отлично смазаны) и двинулся в глубь двора. Я боялась, что он запрет калитку за собой, но он не остановился и даже не оглянулся. Осторожно прошмыгнув во двор следом за ним, я застыла в тени груды бочек, подглядывая в щель между ними. Оскар подошел к большому темному дому в глубине двора и тихонько стукнул в одну из закрытых ставней. Я удивилась, так как была уверена, что это его дом, раз уж он отпер калитку своим ключом.

Через несколько секунд в прорезях ставней того окна, в которое он постучался, вспыхнуло тусклое пламя свечи — и почти сразу погасло. Оскар, заметив это, отошел подальше и встал в тени большого дерева, по другую сторону той же груды бочек, за которой притаилась я. Он был так близко! Я жадно пожирала его взглядом — лицо, фигуру, одежду... Внезапно дверь дома отворилась — так же бесшумно, как до этого калитка. С крыльца сбежала высокая стройная девушка в большом платке, накинутом на ночную рубашку, бросилась к Оскару и повисла у него на шее.

Мне пришлось пережить несколько тягостных минут. Я видела поцелуи, слышала ласковые и страстные слова... Было ясно, что эта девушка — возлюбленная Оскара. Я ее сразу возненавидела! К моему огромному удивлению, ненависть эта была особого свойства. У меня от нее не зудели клыки, как это обычно бывало. У меня зудело сердце… Ах, как же оно ныло! Не в силах долее выносить эту странную боль, я решила немедленно покинуть это проклятое место.

К сожалению, договор с церковью запрещает использовать мгновенное перемещение на территории смертных. Я развернулась и, стараясь ступать как можно тише, выбежала со двора на улицу. Впрочем, даже если бы я топала как ландскнехт в полном вооружении, сомневаюсь, что эти двое услышали бы меня…

На рассвете я вернулась домой, так никого и не отведав в эту ночь. Не хотелось ни есть, ни пить. Вообще ничего не хотелось. Как странно… Подумать только, ведь это всего-навсего смертный, да к тому же простолюдин! Почему же я все время думаю о нем? Остается надеяться, что это временное помрачение, и завтра все пройдет…»