Староста, который хотел достичь власти (джен)

Амбридж хотела встретиться со мной после заседания. Когда я зашел к ней, то нашел ее в очень взволнованном состоянии. Что-то тяготило ее, несмотря на недавнюю победу. Увидев меня, она спросила:

— Где ты был? — в ее тоне не осталось привычного придыхания, он казался почти искренним. Я никогда прежде ее такой не видел.

— Почему не пришел сразу?

— Вы хотели меня видеть? — холодно поинтересовался я, припоминая три письма, в которых я бегло прочел ее извинения.

Она внимательно осмотрела меня. Мне было сложно это оценить, но вид, полагаю, был у меня довольно жалкий. Уставшее лицо, тусклые глаза. Потом ее взгляд остановился на моей раненой руке.

— Что с тобой случилось? — спросила она. Тон ее был нарочито-ласковым, но как будто более искренним, чем ее обычный. Очень странно.

— Что ты сделал?!

Я промолчал, не понимая, что имелось в виду. Она вдруг вскочила с кресла и принялась ходить по кабинету, как будто занервничав. Мне показалось, она была не в себе, хотя ее волнения, по-видимому, были для нее довольно приятны.

— Послушай, Перси, присядь, нам надо поговорить.

Я уселся на диван, ожидая, что она скажет. Она обернулась ко мне, выдохнула, решаясь говорить начистоту. Возникало ощущение, будто она собиралась играть какую-то роль, которая ей самой очень нравилась.

— Перси, прости меня, я знаю, что бываю иногда несдержанной. Я звала тебя, чтобы извиниться за ту нашу ссору. Я понимаю, на тебя эта ссора очень повлияла, но не стоит пускаться в крайности, ты меня понимаешь?

На моем лице, наверное, появилось растерянное выражение. Может быть, она думала, что я был поражен ее проницательностью.

— Я все это давно знаю, Перси, — снисходительно сказала она. — Говори правду, ты же сам поранил свою руку после нашей ссоры?

Сказать, что я был удивлен этим вопросом — значит ничего не сказать. Тем не менее, объяснение как будто бы очень нравилось Амбридж. Она была, кажется, почти в приятном волнении.

Мгновение я колебался, потом заставил себя кивнуть.

— Я чувствовала, — почти горестно, но самодовольно заметила она, — Не следует пускаться в крайности, ты понимаешь? Знай, я тебя очень ценю.

Я снова кивнул. Она в самом деле была уверена, что я поранил руку из-за ссоры? У меня не получалось понять, почему она так решила, впрочем, объяснения себя ждать не заставили.

— Не надо так удивляться. Думаешь я не замечаю? — продолжила Амбридж с какой-то липкой заботой в голосе. — Я давно уже знаю. И, да, все до самого конца.

Это не имело ни малейшего смысла. Что она имела в виду? Она, впрочем, другого и не ждала, так что некоторое время просто довольно смотрела на меня, наслаждаясь эффектом, а потом наконец произнесла:

— Перси, я знаю, что ты давно влюблен в меня.

Меня как будто молния ударила.

Вот это и был ответ, объяснение всем странностям. Знаю, это звучит дико, но Амбридж действительно была уверена, что я любил ее безумной страстью и страдал от любви, не спал и не ел, отказывал красивой Мелтон, которая будто бы бегала за мной, даже от отчаяния порезал себе руку. Все это Амбридж, по-видимому, находила лестным или даже волнующим. Наверное, ей казалось, что именно от любви я иногда смотрел на нее будто хотел убить.

Я раньше слышал эту расхожую поговорку, будто бы от ненависти до любви один шаг, и тогда мне даже казалось, что для некоторых людей это вполне может быть правдой. Это было задолго до того, как мне довелось испытать настоящую ненависть. Я ошибался. Могу сказать, настоящая ненависть ничего общего с любовью не имеет, и она дальше от нее чем любое другое чувство, которое только может испытать человек.

Так или иначе, тогда я просто не поверил своим ушам. Слова застряли у меня в горле: первым моим желанием было крикнуть правду ей в лицо и рассмеяться, но я каким-то чудом удержался. Наверное, выражение моего лица было болезненным, так как она отвернулась, как будто не могла смотреть, и продолжала сама:

— Я вижу, ты страдаешь, не думай, что я не замечаю, не думай, что у меня нет сердца. Я видела, как ты каждый раз вступаешься за меня, как забываешь себя только чтобы помочь мне…

Она резко выдохнула, снова посмотрела на меня, и, увидев выражение моего лица, посчитала, что должна меня утешить.

— Ты для меня очень близкий человек, я доверяю тебе больше, чем кому-либо, — она опустилась на диван рядом со мной. — Но поверь, у меня много опыта, и я знаю, ничего хорошего из этой любви не выйдет…

Амбридж все говорила и говорила. Мне показалось, она была в восторге от своего монолога, почти упивалась собственным образом. Видимо, так с ее точки зрения выглядела великая любовь.

— Тебе сейчас очень плохо, но если мы будем вместе, будет еще хуже, — на высокой ноте закончила она.

Ей явно хотелось что-нибудь услышать. Какое-нибудь подтверждение. Мгновение я не мог заставить себя, а потом сдавленно спросил:

— Вы уверены, что ваше решение не изменится?

Все внутри протестовало против этого. Это было предательство.

Амбридж медленно кивнула, а потом взяла мою раненую руку и с нежностью погладила незаживший порез, хотя не могла не знать, что ничего приятного в этом не было.

— Нет, Перси, — с грустью в голосе сказала она. — К сожалению, мое решение не изменится. Я знаю, тебе сейчас сложно, но, поверь, так будет лучше.

Я заставил себя кивнуть, сказать что либо было выше моих сил. Она, конечно, все толковала в свою пользу. Разве может быть великая любовь без страданий?

— Но ты сегодня спас мне жизнь и за это тебе положена награда, — снисходительно и торжественно заметила Амбридж.

А потом она прикоснулась к моей щеке, приблизилась и поцеловала меня в губы. Я едва удержался, чтобы не отпрянуть. К счастью, поцелуй был краткий, хотя и невероятно мерзкий, как и она сама. Ненависть была такой острой, что, казалось, того и гляди иглами пройдет сквозь кожу. Никогда в жизни, ни до, ни после я не испытывал ничего подобного.

Наверное, что-то отразилось на моем лице, так как Амбридж вдруг как-то странно улыбнулась, отстранилась и заметила:

— Не забывайся, Перси. Думаю, тебе нужно идти. Отдохни.

Я молча кивнул, поднялся и вышел из кабинета.